ГЛАВА I. ПЯТЫЙ КАВКАЗСКИЙ ВЕЧЕР

(Вместо пролога)

Преступление властителей нельзя вменять в вину тем, над кем они властвуют…

В. Гюго

В то время, когда пять тысяч чеченских семей были в дороге на чужбину, на другом конце империи, в блистающем роскошью и ужасающем нищетой Петербурге, в доме героя Кавказской войны генерал-майора Викентия Михайловича Козловского собрались его боевые товарищи.

У парадных дверей выстроились ряды фаэтонов и карет, кучера с любопытством поглядывали на окна генеральского дома и тихо переговаривались между собой, переминаясь с ноги на ногу.

У входа гостей встречали слуги в пышных ливреях. В гостиной в позолоченных канделябрах и люстрах горели сотни свечей.

Столы ломились от яств и напитков. Французское шампанское и коньяк, русская смирновская водка, вина во всевозможных бутылках и графинах. Все — для гостей. Гости были одеты соответственно торжественному случаю. Бравые генералы — в парадных мундирах, штатские — в черных сюртуках и фраках, о дамах и говорить нечего.

Сегодня на свой очередной, уже пятый, вечер собрались герои Кавказской войны. Бывшие наместники Кавказа: Михаил Семенович Воронцов, Николай Николаевич Муравьев, Александр Иванович Барятинский, Григорий Дмитриевич Орбелиани; бывшие начальники Терской области: Николай Иванович Евдокимов, Дмитрий Иванович Святополк-Мирский, военный министр Дмитрий Алексеевич Милютин, генералы Бебутов, Тер-Гукасов, Лазарев, Геймам, Засс, князь Дондуков-Корсаков, братья Николаи.

Пришли историки-летописцы Кавказской войны — тайный советник, академик Российской академии Адольф Петрович Берже, Николай Федорович Дубровин, Арнольд Львович Зиссерман, Ростислав Андреевич Фадеев, художник князь Гагарин, ученый-нумизмат генерал-лейтенант Бартоломей, полковник Вейденбаум и другие.

Общество украшали величественные дамы и блистательные, искрящиеся юностью барышни.

Наступила торжественная минута.

Инициатор и организатор кавказских вечеров, их бессменный председатель и тамада, известный писатель граф Владимир Александрович Соллогуб грузно поднялся со своего места и взял со стола сверкающий хрустальными гранями бокал с вином.

— Милостивые государи! Милостивые государыни! Сегодня минуло ровно два года с того памятного дня, когда наше собрание имело честь провожать в этой комнате царственного наместника на достославный подвиг. Уже тогда все мы единодушно предрекали ему громкую славу, а Кавказу — покой и мир. Я вновь слышу сказанные тогда слова нашего уважаемого Дмитрия Алексеевича Милютина, обращенные в тот вечер к царственному наместнику:

"В горных трущобах, где прежде лилась кровь, ныне устроено правильное управление, открыты суды, пролагаются великолепные дороги, свирепые лезгины бросили оружие и страстно предались земледелию, торговле, впервые горцы начали учиться писать и читать на своих языках. Но осталась западная оконечность Кавказских гор, где еще льется русская кровь, где еще не укрощена первобытная дикость обывателей тех далеких мест.

Положить и там конец кровопролитию, окончательно завершить тысячелетнюю непрерывную войну и посеять в том краю семена гражданственности — вот та задача, решение которой провидением предназначается Вашему Императорскому Высочеству! Вождь оправдал доверие! Предсказание сбылось! Кавказская война окончилась. Прежние надежды уже обернулись явью. На Кавказе — мир. Но куплен он дорогой ценой. Все долины Кавказа, все кавказские ущелья засеяны русскими костями. Теперь на Кавказе нет ни одного места, ни одного уголка, где бы русский воин ни написал своей кровью строки великого урока неустрашимости и самоотверженности. С именами великих Цицианова, Котляревского, Ермолова, Паскевича, Розена, Воронцова и Барятинского нами связываются незабвенные военные и гражданские подвиги, имевшие один общий источник — любовь к Кавказу.

Все встали, обратив восхищенные взоры к некоторым присутствующим на вечере героям и аплодируя их достославным подвигам.

Между тем Соллогуб продолжал.

— Кавказ и мир — вот два слова, привыкнуть к которым пока никто из нас еще никак не может. Как-то даже не верится, что ныне Кавказ — без войны, а война без Кавказа! Но отчего же к нашей радости примешивается и какое-то скрытое сожаление? Мы торжествуем победу, но вместе с тем нам кажется, что мы расстаемся с чем-то привычным, дорогим, любимым, что мы хороним в себе непередаваемое и странное чувство ушедшей светлой молодости. Рассудок радуется, сердце — печалится. На то оно и сердце, оно печалится потому, что привыкло стремиться к вечно новым и необычным впечатлениям. Оно предугадывает, что за нынешними мирными заботами поблекнет и исчезнет прежняя удаль боевой жизни. Оно заранее тоскует, что ничто уже не заменит той опасной, дикой увлекательной и самобытной поэзии, той широты острых ощущений, которыми была наполнена вдосталь вся долгая Кавказская война.

Лица мужчин подернулись глубокой печалью. Дамы горестно вздыхали и прикладывали к глазам надушенные платочки.

— Кому из нас не памятна живописная батальная хроника сей шестидесятилетней драмы… Вот вдоль отвесных обрывов узкими тропинками тянутся отряды. По склонам гор карабкаются цепи, лишь изредка горнисты подают сигналы. Вдруг на опушке изумрудного леса заклубились серые дымки. Щелкнули винтовки горцев. Грохнули солдатские ружья. Завязалась перестрелка.

Впереди брызжет огнем и сверкает сталью завал горцев. Ударил барабан. Раздалось "Ура!" Гикнули и горцы. Пули посыпались все чаще, чаще, чаще… Все громче и громче крики. Блеснули штыки, скрестились шашки. И вот уже ревет и стонет рукопашная схватка! Льется кровь, иные падают, но русские уже на завале.

Мюриды отброшены, они рассыпались по кустам. И снова водворяется тишина, и снова тянутся отряды по лесам и оврагам, вдоль скал и обрывов, над бешеными потоками, под нависшими шапками суровых снежных вершин…

Не верится, что можно было покорить такую страну, где на протяжении тысячи ста верст каждый куст был засадой, каждая каменная глыба — крепостью. И тем не менее, чудо свершилось!

Кавказские горы взяты! На Кавказе мир… Так что же завоевало Кавказ? Кого благодарить? Кому воздать славу? Так вот, славу, милостивые государи и государыни, следует воздать прежде всего великому чувству русского самоотвержения! Вот оно-то и завоевало Кавказ!

Худая эксцентричная баронесса Николаи пронзительно воскликнула:

— Кавказскому воинству слава!

— Слава!

— Браво!

— Виват!

И вновь гром дружных аплодисментов.

— Когда император Александр I покровом своей порфиры прикрыл обнаженную и измученную Грузию, он от имени России дал обет самоотверженного заступничества. Вот с того дня русское воинство в течение шестидесяти лет оправдывало царское слово, — продолжал вошедший в патриотический раж оратор. — С того дня русская кровь лилась непрерывно по кавказским долинам, кавказским рекам, кавказским ущельям. Там шли поколения героев, там шли героические битвы. Там слагалась славная летопись молодецких подвигов, кавказская Илиада, еще ожидающая и своего Гомера, и своего песнопения. А в горном безмолвии осталось много безвестных жертв, много людей, имена коих и заслуги известны одному только Богу. Но все они, прославленные и безвестные, имеют равное право на нашу глубочайшую благодарность. Ибо там все — от простого обозного солдата до самого наследника Российского престола — храбро бросались вперед, не думая об опасности! Впереди них было российское знамя, сзади на них смотрела вся Россия!

Лица сидящих за столом светились гордостью.

— В этом навеки достославном исходе шестидесятилетнего побоища нельзя не видеть, милостивые государи и государыни, глубоко знаменательного урока не только для нас, русских, но и для всего человечества. Здесь проявились наше единство, наше сознание долга, наша дальновидность, наша способность к подвигам и упорство в достижении цели. Вот явный, несомненный смысл, вот окончательный вывод из взятия Кавказа. Вот поучение, завещанное нам Кавказской войной. Недаром поэт сказал:

И ты, Ермолов незабвенный,

России — слава, горцам — страх,

Чье имя, как завет священный,

Штыками врезано в горах…

Вся горная цепь, где еще недавно раздавались выстрелы, теперь умолкла. Но она навсегда останется исполинским памятником русскому самоотвержению, и, глядя на него, любой путник, пораженный его величием, невольно скажет, призадумавшись:

"Здесь жили, здесь дрались, здесь положили свои головы сотни тысяч русских, честно исполнивших свою обязанность". Памятник, достойный подвига! Этому памятнику издали поклонится вся Россия и повторит с нами: "Вечная благодарность наставникам!

Вечная благодарность всей русской земли сынам — и знаменитым, и безвестным, которые оправдали слово царское, которые не постыдились имени русского. Вечная память Кавказской войне!"

Под гром аплодисментов Соллогуб отпил глоток из бокала.

— Этими словами можно было бы заключить и речь мою на данном ежегодном собрании. Но в нашем кругу проглянуло, как слышал я, мнение, что раз война окончена, то, вроде бы, и нет нам уже более смысла собираться на нашу кавказскую годовщину. По их мнению, сегодня следовало бы нам в последний раз сойтись всем вместе, проститься с былой жизнью и затем разойтись молча порознь, как расходятся после погребения испытанного старого друга. Против такого решения, милостивые государи и государыни, нельзя не возвысить голоса. Да, Кавказская война окончена! Но она не окончилась ни в сердцах наших, ни на самом Кавказе. Кавказский крест, многими вами заслуженный, не напоминает ли он вам, что вы были знаменосцами святой хоругви, рыцарскими поборниками двух начал: долга и самоотвержения.

А потому, не расходиться должно теперь кавказским крестоносцам, а еще теснее сблизиться, соединиться, сомкнуться людям, которые ищут, где их долг, и понимают, что такое самоотвержение. В минуту общего похода к духовному завоеванию знающие тайну победы не имеют права скрываться. Кому не ясно, что вся Азия ожидает того, чтобы Россия скорее заврачевала свои язвы и просветила их разум? Кому не ясно, что вся Азия уже прислушивается к голосу просвещения? Кто знает, а не была ли Кавказская война лишь вступительным словом к оживлению изнывающего Востока. И как христианство озарило просвещением нас, так и мы, в свою очередь, должны просвещением осветить Восток. Неужели перед такой картиной, перед такой будущностью, перед еще не до конца исполненным долгом мы разойдемся и скажем, что мы уже более не кавказцы? Нет! Такого быть не может. Все мы по разным стезям, но хоть раз в год будем сходиться на это подворье в ознаменование того, что мы служим новому кавказскому делу и свято исполняем заповедь кавказского креста!

Итак, милостивые государи и государыни, не заупокойным возгласом, а заздравным тостом позвольте мне заключить свою речь. Позвольте поднять бокал во имя начала долга и самоотвержения уже покоривших непокоримое, и имеющих просветить, возвеличить наше драгоценное отечество. Да воскреснет Восток от благоденствия России! Да процветет и возблагоденствует наш милый, дорогой, незабвенный Кавказ вдали от нас, его любящих и помнящих, и готовых служить его законам, его будущности и вместе, и отдельно, где бы мы ни находились!

Пусть здравствует и славится Кавказ на веки веков!..

Раздался дружный и долгий перезвон хрустальных бокалов.

Оркестр заиграл "Боже, царя храни!".

Очередной кавказский вечер завершился танцами…

* * *

И улыбались, и головами качали, вспоминая пышно-патриотическую речь Владимира Александровича. Завернул, закрутил, дескать, но от души… Прав был истинно дворянский писатель граф Соллогуб: дорогой ценой обошелся мир на Кавказе. Но не сказал он, что во многом лишь ради благоденствия буржуазно-помещичьего класса империи в течение шестидесяти лет по долинам, рекам, ущельям и кручам гор Кавказа потоками лилась кровь народная. Что не во имя своих интересов сложили там головы сотни тысяч переодетых в солдатские шинели русских крепостных крестьян и бессчетное количество простых горцев.

А интерес-то был. И какой! Даже после войны, чтобы именно тем господам, к кому было обращено славословие Соллогуба, жилось на Кавказе привольно и без опаски, изгнали из родных гор на чужбину полмиллиона горцев, а на остальных защелкнули наручниками цепкие и прочные когти двуглавого орла.

Да разве только горцев! Столетиями поднимались и русские крестьяне, и другие народы России за свои человеческие права, но каждый раз топили их в собственной крови. Расстреливали, вешали, гноили в тюрьмах и на сибирских каторгах лучших сыновей народов. А оставшиеся на безвольной воле, не находя себе клочка земли, куска хлеба, глотка свежего воздуха на родине, уходили для поиска всего этого на чужбину. Те же, кто не мог последовать за ними или боялся оторваться от родной земли, с нищенскими торбами за спиной, с посохами в руках, сопровождаемые голодными и полураздетыми детьми, пешком обходили восточные и южные просторы великой империи в поисках подачки, оставляя за собой бесчисленное множество безымянных могильных холмиков с деревянными крестами, а то и без.

Велика Россия! Но вольготно было в ней только господствующим классам. Для миллионов же простых тружеников, на плечах которых держались сила и мощь империи, Россия была злой мачехой…

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: