Вопрос 27: Россия в конце XX века - начале XXI века

Неудавшийся «путч» ГКЧП и завершение перестройки означали не только конец социалистического реформаторства в СССР, но и победу тех политических сил, которые видели в смене модели общественного развития единственный выход страны из затяжного кризиса. Это был осознанный выбор не только власти, но и большинства общества.

«Революция сверху» в России в 90-х гг. привела к формированию рынка труда, товаров, жилья, фондового рынка. Однако эти перемены были лишь началом переходного периода экономики.

В ходе политических преобразований была демонтирована советская система организации власти. Вместо нее началось формирование политической системы, основанной на разделении властей.

Из-за передела властных полномочий между ослабленным федеральным Центром и набирающими силу регионами (в первую очередь национальными) усилились центробежные тенденции. В этой ситуации сохранение государственного единства страны явилось важнейшей задачей.

Многие проблемы духовной жизни были связаны со сменой модели общественного развития, переходом от господства единственной в прежние годы коммунистической идеологии к идейному плюрализму, отказом от ряда традиционных нравственных ценностей, заимствованием массовой западной культуры. Распад СССР радикально изменил геостратегическое положение России. Была разрушена единая система безопасности и обороны страны. НАТО вплотную придвинулось к границам России. В то же время сама Россия, преодолев прежнюю изолированность от западных стран, оказалась, как никогда прежде, интегрированной во многие международные структуры.

К началу XXI в. Россия утратила статус великой мировой державы. Занимая 12 % мировой суши, она к концу XX в. производила лишь 1 % мирового валового продукта. Налицо был кризис федеративных отношений, социальной сферы. До минимума упал жизненный уровень населения. Необходимо было принять срочные меры для исправления положения.

Новый стратегический курс был предложен В. В. Путиным, сделавшим ставку на укрепление государственности и достижение через это возрождения и расцвета страны, с учетом всего положительного опыта, накопленного на всех этапах отечественной истории XX в.

Реализуя его, в короткий исторический срок стране удалось:

в экономике вступить в завершающую стадию построения государственного социально ориентированного рынка;

в политике создать модель политической системы, избавленной от вмешательства в дела власти как отечественных олигархов, так и иностранных государств и международных организаций;

в духовной жизни обеспечить соблюдение конституционных прав и свобод граждан, развитие глобальной сети коммуникаций, вовлеченность России в мировое культурное и информационное пространство;

во внешней политике сформулировать суть национальных интересов на новом этапе развития и приступить к их решению.

Вопрос 29: Реформы и модернизации исламских стран на примере Турции и Ирана.

Революции в Тунисе и Египте в начале 2011 года, волнения в большинстве арабских государств, считающихся сердцем исламского мира, разрушают миф о его консерватизме и неподвижности. Стремление многих миллионов мусульман к переменам, к обновлению и в этом смысле — к модернизации является несомненным фактом. Другое дело, что начало перемен вовсе не означает, что модернизация состоится. Ее срывы порой оборачивались откатами к политической и социальной архаике, даже более мрачной, чем та, что существовала до начала процесса обновления. Этим закончилась, например, “белая революция” в Иране (1960–1970-е годы), как официально называли процесс модернизации в период правления там шаха Мохамеда Реза Пехлеви. Но были в исламских странах и успешные модернизации, как, например, та, которую проводил в Турции (1920–1930-е годы) ее первый президент Ататюрк (Мустафа Кемаль).

Иранская модель практически безоговорочно признается специалистами как один из наиболее очевидных примеров провала тех задач, которые ставили инициаторы реформ. Эти преобразования были сметены в значительной мере мощнейшим антиреформаторским движением — Исламской революцией 1979 года. Ее точнее было бы назвать контрреволюцией, поскольку она не только ознаменовала провал модернизационных реформ в Иране, но и вызвала к жизни рост исламского фундаментализма и экстремизма в глобальном масштабе. Турецкая же модель реформ, напротив, признается одной из наиболее удачных в мире и самой удачной в исламских странах. Именно она позволила полуразрушенной к началу XX века стране, развитие которой сковывалось архаичными имперскими и теократическими институтами, войти в число двадцати крупнейших по экономическому и политическому потенциалу стран мира и стать светской республикой, ориентирующейся на международные нормы и стандарты жизни.

Определение иранской модернизации как “технократической” может вызвать возражения, поскольку объявленный в 1963 году новый курс развития Ирана представлял собой комплекс из девятнадцати реформ, направленных не только на создание мощной промышленности, товарного сельского хозяйства и современной армии, но и на преодоление феодальных пережитков. Особое внимание уделялось формированию законодательной базы реформ, при этом за основу, как и в Турции, были взяты западные правовые нормы.

Иранская программа социальных преобразований была более масштабной, чем турецкая 1920-х годов. Она предусматривала земельную реформу, включавшую бесплатное наделение крестьян землей; национализацию лесов и пастбищ; приватизацию государственных предприятий с выкупом акций рабочими; введение всеобщего избирательного права; ликвидацию неграмотности. В перспективе планировалось введение бесплатного здравоохранения и образования, в том числе высшего; развитие доступного спорта, строительство библиотек, театров и картинных галерей. Все это должно было обеспечить народу Ирана достойное будущее. Программа иранских реформ получила всенародное одобрение на референдуме 26 января 1963 года. И это был как раз тот случай, когда в истинности народного волеизъявления никто не сомневался. После референдума программа иранских реформ была объявлена “революцией шаха и народа”. Шах осознавал необходимость поддержки населением реформ, но рассчитывал не столько на идеологическую мобилизацию масс, и уж тем более не на поощрение его инициативы, сколько на выкуп этой поддержки.

Поначалу казалось, что иранская концепция модернизации имеет хорошие шансы на успех. Доходы от продажи энергоносителей росли на протяжении всего периода реформ, с 1963 по 1979 год. В середине 1970-х годов Иран по темпам роста экономики (в среднем более 10% в год) уступал только Японии. Реформы проходили в благоприятнейшей для Ирана геополитической ситуации. Шах заручился полной и безоговорочной поддержкой со стороны Запада, рассматривавшего Иран в качестве своего основного союзника на Среднем Востоке и противовеса нестабильным режимам арабского Ближнего Востока. Иран был стержневым участником Багдадского пакта, а затем и военного блока СЕНТО. При этом у Ирана все эти годы были стабильно хорошие отношения с СССР, который строил на его территории электростанции, металлургические комбинаты и газопроводы. Членство Ирана в организации ОПЕК прочно связывало его и с арабскими странами.

И все же, несмотря на столь благоприятные для модернизации условия, она завершилась крахом. Прежде всего потому, что ее социальный капитал — общественное доверие к власти и поддержка ее реформ — неуклонно таял.

Сельскохозяйственная реформа наделила землей два с половиной миллиона крестьян, однако привела к результатам, прямо противоположным тем, которые ожидались. Крестьяне, ранее работавшие у помещиков на феодальных принципах, не имели навыков ведения фермерского хозяйства и хотя бы поэтому не рассматривали его как ценность. К тому же мелкие фермерские предприятия были нерентабельны в условиях преимущественно зерновой специализации. В результате крестьяне стали за бесценок продавать полученные ими наделы и устремлялись на заработки в города. Помещики, получившие от государства выкуп за переданные крестьянам земли, предпочитали вкладывать эти капиталы не в сельское хозяйство, а в более доходный бизнес — в торговлю и строительство, реже в нефтяную промышленность, доступ в которую был закрыт узкой группой высшего чиновничества, практически сразу же монополизировавшей эту отрасль. Иран, основу экономики которого до реформ составляло сельское хозяйство, вынужден был уже в конце 1960-х годов закупать большую часть сельскохозяйственной продукции за рубежом. Импорт продовольствия за годы реформ вырос в 80 раз. Затраты Ирана на этот импорт составляли в 1977–1978 годах два с половиной миллиарда долларов в год.

По мере свертывания сельского хозяйства естественно возрастал приток населения в города. Объем сельской миграции к концу периода реформ достиг полумиллиона человек в год.

Промышленность не могла переварить такой объем неквалифицированной, большей частью элементарно неграмотной рабочей силы. Нефтяная отрасль мало трудоемка, и к тому же ее объекты расположены далеко от крупных городов. Новые же отрасли индустрии (металлургия, гидроэнергетика и машиностроение) с момента их появления в Иране и впоследствии ориентировались на ввоз иностранной рабочей силы. Города, несмотря на бурный рост строительства, не были в состоянии предоставить новым горожанам, не имевшим средств на покупку квартир и оплату коммунальных услуг, полноценного жилья в требуемом объеме, поэтому обрастали трущобами, забитыми обнищавшим населением, которое представляло собой основную социальную базу радикальных популистских движений.

Обвальный приток сельского населения в города породил целую гроздь проблем, которые в конечном итоге и подорвали саму основу иранского проекта модернизации.

В турецкой модели модернизации тоже было уделено немалое внимание развитию экономики. Экономический конгресс, созванный кемалистами в Измире в феврале1923 года, поставил задачу перехода от мануфактуры и мелкого производства к крупным фабрикам и заводам, создания отраслей промышленности, для которых в стране имелось сырье. Был образован государственный банк. В 20-е годы правительство стремилось расширить использование сельскохозяйственных машин. С этой целью был принят ряд законов, которые предусматривали поощрительные меры для крестьян, использующих сельскохозяйственную технику. Собственно же городская индустриализация началась через 10–15 лет после образования республики. Только в 1933 году был принят первый, а в 1937 году — второй план индустриального развития страны. Создание же конкурентоспособной на мировом рынке индустрии и вовсе отделено от реформ Ататюрка несколькими десятилетиями. Это время было использовано на формирование социальной базы модернизации.

Мустафа Кемаль, стремившийся вывести Турцию на уровень современной цивилизации, инициировал и реализовал ряд реформ.

1. Политические и правовые преобразования:

Упразднение султаната (1 ноября 1922 года).

Провозглашение Республики (29 октября 1923 года).

Упразднение халифата (3 марта 1924 года).

Отмена свода законов, основывавшихся на шариате, и принятие нового Гражданского кодекса и других законов, в результате чего стал возможным переход на светскую систему государственного правления (1924—1937 годы).

2. Преобразования в общественной жизни:

Предоставление женщинам равных с мужчинами прав (1926—1934 годы).

Реформа головных уборов и одежды (25 ноября 1925 года).

Запрет на деятельность религиозных обителей и орденов (30 ноября 1925 года).

Закон о фамилиях (21 июня 1934 года).

Введение международной системы времени, календаря и мер измерения (1925—1931 годы).

Объединение всех органов образования под единым руководством (3 марта 1924 года).

Принятие нового турецкого алфавита (1 ноября 1928 года).

Упорядочение университетского образования (31 мая 1933 года).

3. Преобразования в сфере экономики:

Отмена системы ашара (устаревшего налогообложения сельского хозяйства).

Поощрение частного предпринимательства в сельском хозяйстве.

Создание образцовых сельскохозяйственных предприятий.

Издание Закона о промышленности и создание промышленных предприятий. Принятие 1-го и 2-го планов индустриального развития (1933—1937 годы), строительство дорог на территории всей страны.

Итак, сердцевиной реформ Ататюрка было изменение имперской системы управления, формирование нации и ее социокультурного капитала — всего того, чем пренебрегала иранская

модель реформ, провалившаяся в конечном сете в силу неподготовленности государства и общества к индустриальной модернизации. В Турции же вначале создавались светское государство и общество-нация, способные к индустриальной модернизации. И такая последовательность во многом определила конечный успех турецких реформ.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: