СВИДЕТЕЛЬСТВА АНГЕЛОВ-ХРАНИТЕЛЕЙ

Предисловие

То, что принесло перемену, было наследство детских лет, когда Пенни имела на пару чувств больше, чем мы, нормальные. Она видела духовный мир так, как мы видим мир материальный, и, на ее счастье, всеведущие взрослые не смогли лишить ее этого видения. Поэтому она сумела сохранить свои способности и во взрослом возрасте. Конечно, и в нашем обществе до недавнего времени не было принято проявлять такие способности. Однако и у нас установка к неортодоксальным возможностям изменялась и в один прекрасный день у Пенни хватило мужества опубликовать то, что она переживала каждый день и чего, по мнению истеблишмента, происходить просто не могло.

«Контакты с ангелами-хранителями» — так называлась первая из трех книг трилогии. Она выдержала множество изданий. За ней последовали «Свидетельства ангелов-хранителей» и, наконец, «Повседневность с ангелами-хранителями». Вниманию читателей предлагаются все три книги.

Автор делает для нас все более ясным, что наряду с материальной повседневностью существует также повседневность спиритическая и что они являются компонентами общей картины повседневности, которые, вне зависимости от происхождения, создают общую действительность, в которой мы, нормально видящие, конечно, не все понимаем. Но для того, чтобы сделать все это ясным, и пишет Пенни свои книги. Они направлены на то, чтобы подвести нас как можно ближе к восприятию «сверхнормального» в нашей «нормальной» жизни — для нашей пользы и пользы наших духовных помощников. Потому что они не напрасно выбрали роль наших помощников, и они скучают, когда мы не даем им возможности себя проявить. При этом одно остается важным всегда: мы сами остаемся кузнецами своего счастья и «снаружи» мы можем ожидать только того, к чему уже сами готовы «внутренне». Как при радиосвязи имеется резонанс, который необходим, чтобы контакт удался, так и мы всегда принимаем только ту длину волны, на которую сами настроены. И именно этот принцип резонанса заставил Пенни насторожиться, когда она в первый раз услышала о человеке, который «в другой стране, на другом языке и совсем с другой стороны подошел к этой теме». Это был Руперт Шелдрейк со своей теорией морфогенетических полей. Пенни издавна взяла на вооружение не только сверхчувственно-женскую, но и интеллектуально-мужскую области мозговой деятельности. Она всегда хотела знать, как можно научно истолковать то, что ей приходилось пережить. Это начало — в какой-то мере научное — пронизывает все ее книги, конечно, упакованное таким очаровательным способом, что не отпугивает даже тех читателей, для кого «научный» — значит «непонятный» и вызывает соответствующий страх. Здесь они, наоборот, получают понятие о научных связях, с которыми они, в противном случае, никогда бы не соприкоснулись. И в этом отношении ее книги проникнуты единым настроением в лучшем смысле слова. И здесь замыкается круг: могут ли существовать лучшие помощники, чем наши ангелы-хранители? Как мы можем работать с ними, как прибегнуть к их помощи и каковы многие другие возможности, которые предоставляет нам духовный мир, обо всем этом мы узнаем из этой трилогии. И еще о многом другом.

«Для всех, кто готов признать: ты хорош настолько, насколько хорош твой ангел-хранитель; для них эта книга будет помощью на пути к осознанию мира» — так написано на обложке третьего тома. И в еще большей степени это относится к трилогии в целом.

Д-р Вальтер А. Франк,

Июнь 1993 года.

КНИГА I.

КОНТАКТЫ С ТВОИМ АНГЕЛОМ-ХРАНИТЕЛЕМ

Глава 1. Биография

В дошкольный период я перестала молиться своему ангелу-хранителю. Это произошло не потому, что я в него больше не верила, а из чистой экономии времени. Иисус, Мария и любимый Бог, вместе взятые, казались мне более достойными молитв, чем ангел, о котором ничего определенного не было известно.

Время от времени в спальнях родственников можно было видеть красивые картины, на которых ангел с огромными крыльями сопровождал пугливых детей через ветхие мостики, которые, естественно, вели через быстрые потоки. Я жила в маленьком австрийском городке, где было озеро и плещущие речушки, но отсутствовали ветхие мостики, так что молиться ангелу-хранителю не было необходимости. «Отче наш», «Дева Мария», а также «Славься, Господь наш» оставались основными молитвами, хотя в течение года этот список расширялся как минимум еще на пятьдесят. Об ангеле-хранителе в них не было и речи.

Иногда можно было услышать нечто историческое в связи с непорочным зачатием и рождением Иисуса Христа, но это были последние точные события, в которых участвовал ангел-хранитель. Добавлю, что некогда были лучшие времена для ангела-хранителя, но все они приходились на Ветхий завет, что выводило меня на такую бесконечно длинную дорогу, что интерес мой никогда больше не усиливался.

Относительно Марии, по крайней мере, можно было услышать более подробно также и в после-библейские времена — с покрывалом и младенцем Иисусом на руках и с более или менее угрожающими пророчествами. Но кто слышал, чтобы возникало место паломничества потому, что кому-то явился ангел?

Ангелам всегда молились маленькие дети, потому что это очень трогательно, когда они сидят в постельках и со сложенными ручками произносят свои молитвы. Когда они взрослеют, их ангел-хранитель отправляется в дальний ящик, в котором уже покоятся пасхальный заяц, рождественский дед и единорог.

Так было и со мной. Однако мой ангел-хранитель с этим не смирился. Он хотел, чтобы я знала о его существовании, поддерживала с ним контакт и понимала его.

Шансы сначала были один ноль в мою пользу, поскольку он должен был выбраться из ящика, в который попал совершенно ошибочно — как выяснилось с течением времени — и найти дорогу, чтобы как можно лучше устроиться.

Никогда в жизни не забуду, как я впервые услышала Его осознанно и восприняла Его как Нечто, заботящееся обо мне и спешащее мне на помощь. Мне было девять лет и десять месяцев, когда мои родители поместили меня в действительно ужасный, насквозь католически безжалостно заорганизованный интернат. Я поняла, где я приземлилась, только тогда, когда моя мать сложила последние вещи в ящик, а мой отец передал мне молитвенник с пожеланием не потерять его и вообще быть умницей. И вдруг меня охватило такое безнадежное отчаяние, что я уже не могла дальше сдерживать слезы, старательно скрываемые во время поездки в интернат. Я чувствовала, что теряю самообладание.

Что-то бормоча насчет «выйти», я ринулась в направлении, где подозревала соответствующие помещения, ворвалась в одну из ячеек и захлопнула за собой дверь. Я отвернулась к перегородке и думала только о том, чтобы умереть, умереть...

И здесь, в этом маленьком плохоньком чулане, я услышала Его в первый раз, не зная, что это был Он, тот, кого я просила, молила защитить меня в этой жизни.

Только много лет спустя я узнала его имя, а еще позже с печалью простилась с ним, когда наступило время его реинкарнации. Я слышала его так же ясно и отчетливо, как стоящее рядом со мной лицо, и все же сразу понимала, что это был некто невидимый, тот, кто со мной здесь говорил. Симптоматично было, что я ни одной секунды не спрашивала себя, кто же это обращается ко мне мысленно, и совершенно не паниковала.

Страх я испытывала перед моим окружением, перед моим будущим, до того неизвестным. Я нуждалась в заботе и сочувствии, которых мои родители не могли и не считали нужным проявлять по отношению ко мне, так как они вообще не понимали моих мучений. А тот, кто разговаривал со мной мысленно, знал, понимал и видел все насквозь! Я не могу вспомнить дословно его слова, но он сказал мне, что находится рядом со мной и что я не должна испытывать страха, все будет в порядке.

В пересказе это звучит не очень впечатляюще, но то, как он это сказал, возымело такую непосредственно убеждающую и успокаивающую силу, что я действительно смогла спокойно попрощаться со своими родителями, которые уехали в полной уверенности, что со мной все отлично.

Наверное, я имела в последующие годы контакт с этим «невидимым», но это было неосознанно и мне больше нечего сегодня вспомнить, кроме одного-единственного случая, когда он продиктовал мне школьную работу по физике от А до Я, причем работа — со всеми необходимыми правилами и формулами — так блестяще решала поставленную задачу, что моя учительница едва верила своим глазам, поскольку в течение многих лет с постоянным упорством я была ее худшей ученицей. Этот профессиональный промах она переживала тяжело. Однако недолго. Я никогда больше не могла повторить этот феномен.

Было интересно, что голос возник после того, как нам раздали записки с заданиями, поздоровался, а потом без остановки полчаса диктовал четыре страницы, не добавляя в течение этого времени никаких разъяснений по поводу диктуемого.

Это были те единственные полчаса в моей жизни, в которые ничто не отделяло меня от совершенного понимания физических процессов. Все было ясно, но только до тех пор, пока тот, кто говорил, был рядом. Едва он удалялся, я абсолютно не могла объяснить даже один абзац в моей работе.

Только через пять последующих, в этом отношении бессобытийных, лет феномен повторился еще один раз, во время моего социально-педагогического образования, а именно в двух работах по немецкому языку. На этот раз дело происходило так, что я предлагала формулировку и получала контрпредложение, которое вдвое превосходило мое.

Я и сейчас не могу объяснить, каковы были, предпосылки, которые создали основу для успешного сотрудничества. Невидимый возникал тогда, когда хотел, но только при условии активности с моей стороны, которая, по-видимому, доставляла ему удовольствие.

Я действительно изо всех сил пыталась сконцентрироваться, чтобы вызвать воспоминания о том, как часто фактически имели место такие проблески интеллекта.

Это связано с тем, что тогда я была так наивна и верила, что сама являюсь автором подобного способа самовыражения, и не подозревала, что я, возможно, только радиоприемник, передатчик которого имеет выключатель где-то совсем в другом месте.

Знакомые и близкие стали называть меня ясновидящей. Это было связано с тем, что, когда я пристально смотрела на кого-нибудь, у меня в голове мелькали идеи, которые я — не принимая во внимание, подходящий ли был момент, — громогласно выдавала, причем иногда сама удивляясь своим метким попаданиям. Эти идеи, с поразительной решительностью прерывающие мой нормальный мыслительный процесс, доверялись мне так, что я как само собой разумеющееся принимала их в качестве части моего характера мышления.

В девятнадцать лет я познакомилась с одной из самых дорогих для меня учительниц — астрологом Мирой фон Дитляйн. Когда мы встретились, ей было около шестидесяти; после краткой беседы со мной она тотчас же распознала во мне «радио».

Я всегда — па сути даже несправедливо — возражала против того, чтобы меня обозначали как медиума, поскольку я слишком часто видела, как именно такие медиумы на сеансах, которые меня неприятно затрагивали, теряли свою индивидуальность и сознательность и поддавались довлеющей над ними силе, сообщения которой, казалось, совершенно овладевали ими. Таких ситуаций, прикрывающих отношения собственности, я по отношению к себе никогда не переживала. Случается, что мое мнение не совпадает с мнением моего невидимого информатора, и я должна просить моих слушателей о терпении, пока закончится дискуссия, возникающая из этого разногласия. Неохотно, но честно я добавлю, что сдаюсь первой, поскольку снова и снова утверждалась во мнении, что, если я где-нибудь приватно или публично говорила не только об эзотерических вещах, он останавливал меня лишь тогда, когда я выдавала сущую бессмыслицу. Меньшие промахи хотя и порицались, но прощались. Иначе обстояло дело в описанных выше ситуациях, когда я была больше не в состоянии продолжать мою речь, поскольку протест в моей голове начинал звучать так громко, что заглушал мой собственный голос.

Случались и комические ситуации, когда я, посреди витиеватого выступления, бываю остановлена решительным «стоп, стоп, стоп!» или коротким «чепуха!». Ощущение такое, какое испытывает всадник, лошадь которого привыкла неожиданно останавливаться перед препятствием в 1,8 метра.

Но вернемся к госпоже фон Дитляйн, это она открыла мне связи между космосом и судьбой, молекулой и структурой. Когда она была уверена, что я овладела основными понятиями эзотерики, она передала мне свое искусство гадания по картам. Только много позже я поняла, что гадание на картах — это основная школа информации, исходящей от ангела-хранителя, так как она содержит основное правило для осознанного обращения с защищающими духами: «Проси, и ты будешь воспринят».

Когда я в первый раз в присутствии моей учительницы разложила карточную колоду, я стояла перед ней, как знаменитый вол перед горой. Здесь лежало множество хорошеньких пестрых картинок, назначение которых я могла объяснить в отдельности, но не в связи. Мира приняла к сведению мою беспомощность с прикрытыми совиными глазами. «Скажи теперь точно, что ты хотела бы знать, и о чем идет речь», — сказала она мне. Так она преподала мне второй основной урок, то есть уяснила второе правило.

Дальше дело шло так, что я часто часами перед консультацией — передавала дату рождения консультируемого и время его прихода. В большинстве случаев подтверждение. приходило тотчас же, и я могла быть спокойной, что работа не будет приостановлена в решающий момент.

Тогда пришло третье и решающее правило: «Слушай, слушай и еще раз слушай!». Мне это далось нелегко, потому что я должна была научиться тому, чему должен учиться каждый, кто находится в поисках речевого контакта со своим ангелом-хранителем: различать окраску своего и чужого мысленного голоса. Ясновидящий, который не овладеет этим приемом, не стоит ломаного гроша.

Итак, я начала обращать внимание на окраску голосов, когда думала: «Куда подевалась эта проклятая порция сахара?» или когда я слышала предложение вроде: «Нет, завтра ты не полетишь в Гамбург, потому что из-за тумана не сможешь стартовать». Что касается моего частного мышления, то я вскоре могла совершенно точно проводить такое различие, так как я установила, что все предложения, которые приходят с обращением на «ты», относятся к чужому голосу. Мой ангел-хранитель говорил со мной регулярно, так что я натолкнулась на следующий феномен. Чем лучше я училась слушать, тем яснее становилось для меня различие между голосами, обращениями и высказываниями. Одним словом, здесь работал не один говорящий! Я сообщила об этом Мире, и она была очень довольна моим открытием, потому что, как сказала она, «ни один человек не имеет только одного ангела-хранителя». Для нее мои вопросы были доказательством того, что канал к моим невидимым сопровождающим был открыт и ничто не стояло на дороге ко все более успешно функционирующему сотрудничеству.

В стремительном темпе мне теперь были переданы синонимы карточного языка, причем во время консультаций я все меньше использовала карты и в конце концов совсем отказалась от них. Они были только средством для определенных сообщений о судьбе и в конечном счете стали применяться больше в качестве «извините», потому что не каждому, кто ко мне приходил, я хотела сообщать о моих слуховых хорах. Страх показаться сумасшедшей был тогда еще очень велик, хотя я знала, что я в порядке.

Хотя Мира фон Дитляйн передала мне многие знания об ангелах-хранителях и об яснослышащих, моя духовная зрелость тогда не достигла такого состояния, чтобы в полной мере распоряжаться этим даром. О великих законах эзотерики и их связи я имела в то время смутное представление, чего сама однако не сознавала. В моем юношеском непонимании я представлялась себе в высшей степени мудрой.

В это время я пела в маленьком оркестре с поп-репертуаром. Первый профессиональный коллектив был группой, состоящей из четырех молодых людей и двух девушек, из которых одной была я. Мы выступали тогда в самом большом танцевальном зале Мюнхена и скоро стали действительно хорошей, пользующейся признанием группой, которую ангажировали за пределы Германии. В это время произошла моя первая встреча с доктором Михаэлем Кунцем (позже моим издателем) и его женой фрау Розвитой.

Что мои связи с ангелом-хранителем тогда еще не функционировали безупречно, можно представить уже из следующего происшествия. На одном из моих гитарных вечеров в публике сидели супруги Купце. После моего блестящего выступления (пять народных песен) тогда двадцатипятилетний юрист подошел ко мне с вопросом, не хочу ли я выпустить с ним пластинку.

Я должна к этому добавить, что добрый Михаэль — единственный человек, который действительно не имеет ни одного порока, по крайней мере, я даже после восемнадцати лет самой тесной дружбы ни одного не обнаружила. Видимо, поэтому в двадцать пять лет выглядел, как пятнадцатилетний. Не менее по-детски выглядела его супруга. Я не поверила ни одному его слову, и соответствующим образом прозвучал мой ответ: «Нет, спасибо, я не работаю с детьми!» И ни один ангел-хранитель не вскрикнул в это время. Но Михаэль был умен и предусмотрителен, терпелив и жёсток, так что добрые духи через Кунце помешали мне разрушить эту дружбу—важнейшую из всех, какие у меня были.

В эти годы я делала много студийных записей для Джорджи Мородера, ставшего в дальнейшем голливудским композитором, лауреатом премии Оскара. Однажды он предложил мне твердый контракт. Это было то, о чем мечтали все певцы.

С Михаэлем, который уже пытался несколькими дисками, не имевшими успеха, представить меня публике, меня связывали только устные обязательства, так что он с тяжелым сердцем, идя против собственных интересов посоветовал мне принять это предложение и использовать связанный с этим шанс. Я уже держала перо в руках, чтобы подписать контракт, когда в моей голове раздалось буквально следующее: «Бога ради, нет!» Я не подписала.

Четырьмя годами позже Кунце вывел меня на первые места в хит-парадах всего света. Это не было, очевидно, так, что одно было хуже или лучше другого; но это был не мой путь, чего я тогда еще не могла понять, так как я ничего не знала о «законе семи лет». Михаэль к этому времени уже три года инвестировал меня в соответствии с контрактом. По упомянутому мной закону, мы должны были продержаться еще только четыре года.

Если бы я спрыгнула, я бы фактически не приняла всерьез единственного в моей карьере судьбоносного момента для старта. Я не хочу этим сказать, что тем самым с моей карьерой было бы покончено. В моем случае, однако, она носила Двойное значение, о котором я позже еще поговорю, но пока я еще сижу в мюнхенском танцевальном заведении в ожидании того, что должно произойти. Как это часто в жизни бывает, наша вокальная группа распалась. Мне стала невыносима атмосфера работы, и я стала первой, кто попрощался. Искали замену. Наконец через неделю, предложила себя певица из Амстердама. Она приехала вместе со своим мужем. Незаметно сидели они целый вечер в публике, чтобы послушать нашу программу. В час ночи, когда мы закончили, молодая дама (ее имени я больше не вспоминаю) поднялась на сцену и сказала: «Мне очень жаль, но я не смогу работать в вашей группе, хотя с вами я, — тут она обратилась ко мне, пристально посмотрев на меня, — с вами я бы охотно поговорила». Я села с этой супружеской парой в темный угол, не подозревая, что мне предстоит один из важнейших разговоров в моей жизни. Он начался беспорядочно. Как я живу и что я думаю, спрашивали они, верю ли я в Бога и в возрождение и так далее. Я сказала им то, что считала нужным, и слышала, как молодая женщина говорила все время своему мужу: «Это она. Я говорю тебе, что это она!» В конце концов я не могла больше сдерживать свое любопытство и спросила ее, что, собственно, она имеет в виду.

История, которая теперь последует, похожа на сказку, но это правда, пережитая так, как я ее рассказываю. Женщина сказала мне, что она приехала только ради меня, а не ради предложенной работы, что она говорила на спиритическом сеансе с Рудольфом Штайнером, который сообщил ей, что она должна тотчас ответить на предложение

Мюнхена, которое получит в ближайшие пни. И сделать это необходимо ради молодой рыжеволосой женщины, которая принадлежит к одной группе и которая должна срочно научиться системе понимания.

Я слушала с захватывающим интересом, хотя и не имела ни малейшего понятия, кто такой был Рудольф Штайнер, что общего у меня с его группой и о какой системе понимания шла речь. Но то, что некто из потустороннего мира был в состоянии послать супружескую пару из Амстердама в Мюнхен только для того, чтобы познакомить меня с какой-то системой, мне импонировало. В ту же ночь они перевезли меня в маленькую квартиру их мюнхенских друзей, и там я научилась за один-единственный час, как можно при помощи материальных средств вступить в контакт с Потусторонним. Для этого были необходимы по крайней мере два участника и один секретарь, который должен был записывать все, что происходило, с молниеносной скоростью.

Итак, я стояла теперь с моей вновь приобретенной мудростью и не имела второго человека, которому я могла бы довериться. Несмотря на это я была уверена, что быстро найду кого-нибудь, так как меня вынуждали любопытство и время.

Несколькими вечерами позже я должна, была, как всегда, петь в группе — мой уход предполагался только через два месяца.

Итак, как всегда в паузах, которые у нас были, я стояла около бара, где кельнеры держали напитки для гостей. Персонал был смешанный (мужчины и женщины), причем одно юное создание с волосами до бедер казалось особенно недружелюбным и резким. Она не упускала ни одной возможности налететь на нас, музыкантов, со своим огромным подносом без всякого предупреждения и извинения. В этот вечер жертвой оказалась я. Но жертвой, которая не хочет оставаться маленькой. Я осталась стоять как вкопанная, что вывело мою противницу из равновесия, так что поднос выскользнул у нее из рук и упал на пол. Под обычные комментарии не участвующих мы угрюмо смотрели друг на друга и собирали осколки.

Сцена, которая затем произошла, была достойна фильмов кича. Мы собирали все медленнее и медленнее, пока не остановились посредине, глядя друг другу в глаза. Наконец, Зигрун (так звали девушку) сказала: «Подожди меня». Это было в пасхальное воскресенье, в полночь.

Восемью часами позже мы обе сидели за пасхальным завтраком, после ночи бодрствования, в сознании, что пережито нечто, что по своей интенсивности впечатления больше никогда не повторится.

Мы сразу же получили контакт с Рудольфом. Штайнером. Что касается меня, то я, между прочим, обладала теперь четкими указаниями, что я должна читать, частично с датами издания. Кроме того, я получила указание, что мне предстоит через три месяца ангажемент в Штутгарт и именно с моей группой. Вечером я была достаточно мужественна, чтобы поведать моим коллегам об этих новостях. Я была остановлена сострадательными улыбками, так как все знали, что роспуск группы, самое большое в течение полутора месяцев, уже официально объявлен и по этой причине никакие ангажементы больше поступать не будут.

Двумя вечерами позже наш агент ворвался в зал и сказал, что он получил суперпредложение в Штутгарт и мы все будем не в себе, если не примем это предложение. Мы остолбенели: я — потому что меня поразила быстрота свершения предсказания, другие — потому что мое предсказание вообще исполнилось.

Полтора месяца спустя мы ехали в Штутгарт и тут произошло нечто редкое со мной. Я хотела знать, как они сумеют вставить меня в программу, если я не работаю в группе. Я приходила только на пробы и к выступлению из дома и потом сразу же домой. Так прошло четырнадцать дней. Не происходило абсолютно ничего. На пятнадцатый день моя партнерша заболела и просила меня купить для нее пару вещей. Я отправилась в сторону вокзала, где всегда можно найти хорошие магазины. Так было и в Штутгарте. Зайдя в отдел косметики одного из магазинов, где находилось большинство из предметов, которые мне нужно было купить, я начала поиски. Чтобы полностью представить своеобразие последующего, нужно знать, Что я по своей натуре ни в малейшей степени не склонна заговаривать с незнакомыми людьми и тем более приглашать их куда-либо.

Но точно так произошло...

Она сидела за кассой и выглядела настолько невероятно, что я не могла отвести взгляда. Девушке могло быть лет двадцать, нежного сложения, примерно моего роста. На почти кукольном правильном личике с алебастровой кожей горели огромные темные глаза.

Ее темные волосы были выкрашены в ярко-красный цвет и подстрижены «под пажа». Я подошла к ней, заплатила и услышала свой голос: «Не хотели бы вы выпить со мной чашечку кофе?» Она приняла мое приглашение как само собой разумеющееся, что удивило меня не меньше, чем мой собственный поступок.

До сегодняшнего дня я не знаю, почему я ничего о себе ей не рассказала при этом посещении кафе и ни разу не упомянула, что меня можно каждый вечер слышать в Штутгарте. После получасовой беседы мы попрощались дружески, но без обмена адресов.

Двумя днями позже она сидела в публике, удивленная моими функциями точно так же, как я ее появлением. На этот раз мы говорили дольше. Она упомянула, что у нее есть брат, с которым я обязательно должна познакомиться.

Когда я первый раз вошла в преподавательскую комнату мужчины, меня чуть не хватил удар (теперь я приняла бы это как само собой разумеющееся): в комнате не было ничего, кроме рояля, двух стульев, стола и портрета в натуральную величину Рудольфа Штайнера на стене. Должно быть, это был оптический обман, но мне показалось, что он мне подмигивает.

В эти важные штутгартские дни я попыталась вместе с Габриэль (так звали «красную челку») добиться контакта, что также удалось. Я получила ясные указания относительно моей начинающейся карьеры, как солистки и в группе, что побудило меня к подробным объяснениям. «Это совершенно необычно, — сказала я, — или солистка или группа». Терпеливо, но решительно я была поправлена, нет, он уже был прав, и я уже хотела принять имя Пенни Мак-Лин.

Пенни меня звали уже давно из-за моей гипертрофированной потребности в сне, но Мак-Лин было что-то новое. Я спросила: «Почему именно Мак-Лин?» В первую очередь из-за японцев, было мне сказано, они были бы благодарны за имена без «Р». Действительно, три года спустя японский рынок пластинок сыграл для наших продаж роль, которую невозможно переоценить. Однако в Штутгарте я этого еще не знала, поэтому смеялась до упаду над этими мерами уважения. Я имела до этого самые авантюристические искусственные имена.

Ни одно из них не нравилось по-настоящему и не увенчалось успехом.

Когда мы начинали выпуск новой продукции, Михаэль сказал: «Я думаю, нам нужно подобрать тебе псевдоним. Пенни неплохо, но слишком коротко!» Фамилию Мак-Лин он одобрил с ходу.

Прошло пять лет, прежде чем я проникла в нумерологическую тайну имени. Нумерология — это магическая наука, которая каждую букву обозначает цифрой и выводит свои заключения из возникающих при этом сумм. Только в 1978 году Михаэль Кунце подарил мне книгу с золотым обрезом — «Нумерологию» Жюля Сильвера — и этим положил основной камень в обширное собрание сочинений этого рода.

В Штутгарте в 1973 году я, однако, не имела понятия обо всех этих связях. Мне просто понравилось имя. Я была слишком нетерпелива, а также слишком поверхностна, чтобы точно обдумать сообщения, которые получала через систему, следовать предостережениям, которые равным образом высказывались.

Мне удавались некоторые немногие сеансы, при которых хотя Рудольф Штайнер и не объявлялся, однако приходили пригодные, хотя в общем и целом незначительные высказывания. Качественные различия между сообщениями Штайнера и другими передачами были феноменальными и распознаваемыми с первого слова. Уже одна его манера приветствия была абсолютно значима. Он обходился с имеющейся энергией в высшей степени экономно, избегал всяких незначительных пустых фраз и выдерживал свои сообщения в лаконичном стиле, элементы которого я позже узнавала в его книгах.

По личным причинам я не хочу издавать протоколы этих разговоров. Сообщение, которое спокойно можно обозначить как поучение, я издаю, поскольку оно имеет общую важность. Доктор Штайнер объяснил мне уже в начале наших, примерно семи, разговоров, что я являюсь членом группы, которая состоит из 318 членов, и в данный момент 112 инкарнированы на Землю, только немногие осознанно знают друг друга, как членов группы. В основном, однако, нас объединяет общность, простирающаяся на четыре области. Те, кто знает о связях, имеют обязанность собирать группу. Предстоят тяжелые времена, и мы имеем шанс только если будем держаться вместе. Я спросила, когда начнутся эти тяжелые времена, и ответ «скоро», который я получила, уже показал неспособность Потустороннего общаться с нашими временными понятиями. Я спросила, имеются ли другие группы, что д-р Штайнер подтвердил. Все человечество разделено на группы, которые, в зависимости от своей судьбы, своего назначения, соответственно относятся друг к другу по-братски или враждебно.

Весьма важным показалось мне его разъяснение, что слово «группа» недостаточно, однако в нашем языке нет выражения необходимой выразительности. Я спросила его, должен ли он говорить также наверху. «Да, — был ответ, — но иначе, чем вы, энергией импульсов». Я поняла еще многое. Многие ответы казались мне завуалированными и непонятными, другие — слишком простыми. Несмотря на это, я училась под этим руководством чудовищно много.

Д-р Штайнер не интересовался ни в малейшей степени вопросами, которые относились к частной сфере. Когда он говорил со мной, речь шла — вплоть до рассказанных выше указаний насчет карьеры и имени — только о нравственном образовании и — о долге. Слово, которое возникало постоянно. «Ты послана в целый свет, — сказал он однажды. — Не думай, что это сделано только для твоего удовольствия. Наслаждайся, смотри вокруг, радуйся всему прекрасному, но не забывай свой долг».

«Что вы понимаете под моим долгом?» — спросила я.

«Ты должна учиться, созревать и помогать собрать группу», — сказал он.

Потом он снова целые месяцы был неконтактен.

Разговоры, которые я вела с другими ангелами-хранителями на этом пути, казались мне сравнительно неважными, хотя я была благодарна за некоторые информации. Независимо от этих событий, яснослышание с течением времени становилось все четче.

Еще раз я встретила свою старую учительницу Миру.

«Будь осторожна, — сказала она мне дрожащим голосом больной. — Твой канал теперь открыт для всех, ты тоже должна защищаться».

«У тебя мощный защитник, — сказала Мира, — который сохранит тебя от многого, но ты не будешь иметь его надолго». Она вложила мне в руку свои ценные старые карты. «Здесь, дитя мое, — сказала она, делай дальше».

Через четырнадцать дней она умерла.

Я должна была работать в Югославии. Это было лето 1974 года. Я пела в огромном туристическом клубе в Порече. Неохотно. Мне не нравилась страна. Дважды по пути из клуба домой я подверглась нападению, и дважды со мной произошло чудо: я почти играючи справилась с мужчинами, физически значительно более сильными. Нас, музыкантов, обкрадывали постоянно; золото, предметы одежды, украшения и все возможное пропадало безвозвратно.

Однажды вечером я инкассировала, как финансовый администратор, недельный гонорар для всех пяти коллег — около 1800 марок, — спрятала деньги в мою сумку и положила туда также мой ценный микрофон, который я всегда ношу с собой, вместе с бумажником со свидетельствами. Я поставила кожаную сумку на кресло в клубе и на пять секунд отвернулась, потому что хотела заказать что-нибудь из напитков. Пяти секунд оказалось более чем достаточно! Сумка исчезла. Я вскрикнула так, что сбежалось вес заведение. Я высказала свое возмущение по поводу порядков в этой стране, не обращая внимания на мои личные потери. Ничего не помогло. Сумка исчезла. Я была в отчаянии. Без моего микрофона я не могла работать. Замены на Балканах нельзя было найти. И 1800 марок были гигантской суммой. И как мне получить новый паспорт? Я была так обескуражена, что забыла про свои возможности.

Двумя часами позже дома, в своей комнате, моя голова прояснилась и я попыталась мысленно проконтактировать со своими людьми.

Один из доверенных голосов откликнулся. «Не беспокойся, — услышала я, — мы поможем тебе».

«Я должна что-нибудь делать?» — спросила я.

«Да, — сказал голос, — сконцентрируйся на и сумке, представь ее, как ты можешь, образно».

Чтобы сделать длинную историю короткой: в ближайший вечер — еще перед представлением в 22.00 — приехал шеф клуба и отвез меня в полицию. Там на письменном столе стояла сумка со всем, что в ней было, и на 200 марок больше. Рядом лежало письмо: «Я не могу больше удерживать сумку, она принадлежит вам. Извините мой ужасный поступок».

«Что же ты все-таки сделала? — спрашивал снова и снова шеф клуба по пути обратно. — Скажи мне! Как и что только ты сделала?» Я рассказала ему. Он смотрел на меня как на привидение. «Ты ведьма», — сказал он и поспешил меня высадить.

Через два дня произошла следующая история. Мы должны были играть на праздничной сцене под открытым небом. Небо было в этот вечер темным, и был такой сильный ветер, что один из наших громкоговорителей опрокинулся. Подошел шеф клуба. «Сейчас пойдет дождь, — сказала я ему, — велите, пожалуйста, нам разобраться».

Он зло посмотрел на меня. «Я знаю нашу погоду лучше, чем ты, дождя не будет. Играйте, в договоре стоит, что только при дожде можно разобраться».

В голове у меня кто-то тихо рассмеялся. «Скажи, что ты можешь вызвать дождь», — сказал он.

«Этого я не смогу», — подумала я в ответ.

«Быстро», — прошептал он.

«Хорошо, — услышала я свой голос, — если вы только при дожде разрешите нам разбираться, тогда я сейчас вызову дождь».

«Ха, — закричал шеф, — это глупости. Любой спор, сегодня дождя не будет!»

«Один», — прозвучало в моей голове.

«Один», — сказала я и драматически подняла обе руки к небу.

«Ха-ха, посмотрите на медицинского работника», — воскликнул шеф. Мои музыканты стояли, как мышки.

«Два», — засмеялось в голове.

«Два», — выкрикнула я и повернула лицо к небу.

«Кап», — прозвучало прямо передо мной, и огромная капля упала на теплый асфальт, и еще раз «кап».

«Три», — крикнула я одновременно с моими товарищами.

Как будто кто-то отвернул кран, хлынул дождь, какого я никогда не видела в жизни. Мы бросились бежать и встретились, промокшие до последней нитки, в каминном зале клуба.

Шеф стоял у огня и смотрел на меня глазами-щелками. «Я с первого дня знал, что ты — ведьма», — сказал он.

Я воспользовалась благоприятной возможностью. «Ну хорошо, теперь вы это знаете», — сказала я, — и скажите всем это, чтобы они знали, что я предприму, если еще раз что-то подобное произойдет!»

Больше ничего не происходило. Больше ничего не пропадало, больше не было нападений, мы получали наши деньги пунктуально.

Только меня избегали. Однажды я видела, как один перекрестился и шмыгнул в кусты, когда увидел меня.

Этой историей я гордилась, пока не получила контакт с моим ангелом-хранителем.

«Здорово ты это сделал», — похвалила я его. «Я вообще ничего не делал. — сказал он, — все равно дождь должен был пойти, но для тебя ситуация была так благоприятна, что я должен был ее использовать».

Я рассказываю здесь только истории, при которых присутствовали посторонние люди.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: