Письма русского путешественника

В предисловии ко второму изданию писем в 1793 г. автор обращает внимание читателей, что не решился внести изменения в манеру повествования — живых, искренних впечатлений неопытного молодого сердца, лишённых осторожности и разборчивости искушённого придворного или многоопытного профессора. Он начал своё путешествие в мае 1789 г.

В первом письме, отправленном из Твери, молодой человек рассказывает о том, что осуществленная мечта о путешествии вызвала в его душе боль расставания со всем и всеми, что было дорого его сердцу, а вид удаляющейся Москвы заставлял его плакать.

Трудности, ожидающие путешествующих в дороге, отвлекли героя от грустных переживаний. Уже в Петербурге выяснилось, что паспорт, полученный в Москве, не даёт права на морское путешествие, и герою пришлось менять свой маршрут и испытывать неудобства от бесконечных поломок кибиток, фур и возков.

Нарва, Паланга, Рига — дорожные впечатления заставили Путешественника назвать себя в письме из Мемеля «рыцарем весёлого образа». Заветной мечтой путешествующего была встреча с Кантом, к которому он отправился в день своего прибытия в Кенигсберг, и был принят без промедления и сердечно, несмотря на отсутствие рекомендаций. Молодой человек нашёл, что у Канта «всё просто, кроме <…> его метафизики».

Довольно быстро добравшись до Берлина, молодой человек поспешил осмотреть Королевскую библиотеку и берлинский зверинец, упомянутые в описаниях города, сделанных Николаи, с которым вскоре встретился молодой Путешественник.

Автор писем не упустил возможности побывать на представлении очередной мелодрамы Коцебу. В Сан-Суси он не преминул отметить, что увеселительный замок скорее характеризует короля Фридриха как философа, ценителя искусств и наук, нежели как всевластного правителя.

Прибыв в Дрезден, Путешественник отправился осматривать картинную галерею. Он не только описал свои впечатления от прославленных полотен, но и присовокупил к письмам биографические сведения о художниках: Рафаэле, Корреджо, Веронезе, Пуссене, Джулио Романо, Тинторетто, Рубенсе и др. Дрезденская библиотека привлекла его внимание не только величиной книжного собрания, но и происхождением некоторых древностей. Бывший московский профессор Маттеи продал курфюрсту за полторы тысячи талеров список одной из трагедий Эврипида. «Спрашивается, где г. Маттеи достал сии рукописи?».

Из Дрездена автор решил отправиться в Лейпциг, подробно описав картины природы, открывающиеся обзору из окна почтовой кареты или длительных пеших прогулок. Лейпциг поразил его обилием книжных магазинов, что естественно для города, где трижды в год устраиваются книжные ярмарки. В Веймаре автор встретился с Гердером и Виландом, чьи литературные труды хорошо знал.

В окрестностях Франкфурта-на-Майне он не переставал удивляться красотой ландшафтов, напоминающих ему творения Сальватора Розы или Пуссена. Молодой Путешественник, иногда говорящий о себе в третьем лице, пересекает было французскую границу, но внезапно оказывается в другой стране, никак не объясняя в письмах причину изменения маршрута.

Швейцария — земля «свободы и благополучия» — началась для автора с города Базеля. Позднее, в Цюрихе, автор встречался неоднократно с Лафатером и присутствовал на его публичных выступлениях. Дальнейшие письма автора часто бывают помечены только указанием часа написания письма, а не обычной датой, как раньше. События, происходящие во Франции, обозначены весьма осторожно — например, упомянута случайная встреча с графом Д’Артуа со свитой, намеревавшимся отправиться в Италию.

Путешественник наслаждался прогулками по Альпийским горам, озерам, посещал памятные места. Он рассуждает об особенностях образования и высказывает суждение о том, что в Лозанне следует изучать французский язык, а все другие предметы постигать в немецких университетах. Как и всякий начитанный путешественник, автор писем решил осмотреть окрестности Лозанны с томиком «Элоизы» Руссо («Юлия, или Новая Элоиза» — роман в письмах), чтобы сравнить свои личные впечатления от мест, где Руссо поселил своих «романических любовников», с литературными описаниями.

Местом паломничества была и деревушка Ферней, где жил «славнейший из писателей нашего века» — Вольтер. С удовольствием отметил Путешественник, что на стене комнаты-спальни великого старца висит шитый по шёлку портрет российской императрицы с надписью по-французски: «Подарено Вольтеру автором».

Первого декабря 1789 г. автору исполнилось двадцать три года, и он с раннего утра отправился на берег Женевского озера, размышляя о смысле жизни и вспоминая своих друзей. Проведя несколько месяцев в Швейцарии, Путешественник отправился во Францию.

Первым французским городом на его пути был Лион. Автору всё было интересно — театр, парижане, застрявшие в городе и ожидающие отъезда в другие края, античные развалины. Старинные аркады и остатки римского водопровода заставили автора подумать о том, как мало думают о прошлом и будущем его современники, не пытаются «садить дуб без надежды отдыхать в тени его». Здесь, в Лионе, он увидел новую трагедию Шенье «Карл IX» и подробно описал реакцию зрителей, увидевших в спектакле нынешнее состояние Франции. Без этого, пишет молодой Путешественник, пьеса вряд ли могла бы произвести впечатление где бы то ни было.

Вскоре писатель отправляется в Париж, пребывая в нетерпении перед встречей с великим городом. Он подробно описывает улицы, дома, людей. Предвосхищая вопросы заинтересованных друзей о Французской революции, пишет: «Не думайте, однако ж, чтобы вся нация участвовала в трагедии, которая играется ныне во Франции». Молодой Путешественник описывает свои впечатления от встречи с королевской семьёй, случайно увиденной им в церкви. Он не останавливается на подробностях, кроме одной — фиолетовый цвет одежды (цвет траура, принятый при дворе). Его забавляет пьеса Бульи «Пётр Великий», сыгранная актёрами весьма старательно, но свидетельствующая о недостаточных познаниях как автора пьесы, так и оформителей спектакля в особенностях российской жизни. К рассуждениям о Петре Великом автор обращается в своих письмах не один раз.

Ему довелось встретиться с господином Левеком, автором «Российской истории», что даёт ему повод порассуждать об исторических сочинениях и о необходимости подобного труда в России. Образцом для подражания ему представляются труды Тацита, Юма, Робертсона, Гиббона. Молодой человек сопоставляет Владимира с Людовиком XI, а царя Иоанна с Кромвелем. Самым большим недостатком исторического сочинения о России, вышедшего из-под пера Левека, автор считает не столько отсутствие живости слога и бледность красок, сколько отношение к роли Петра Великого в русской истории.

Путь образования или просвещения, говорит автор, для всех народов один, и, взяв за образец для подражания уже найденное другими народами, Пётр поступил разумно и дальновидно. «Избирать во всём лучшее — есть действие ума просвещённого, а Пётр Великий хотел просветить ум во всех отношениях». Письмо, помеченное маем 1790 г., содержит и другие интереснейшие размышления молодого автора. Он писал: «Всё народное ничто перед человеческим. Главное дело быть людьми, а не славянами».

В Париже молодой Путешественник побывал, кажется, везде — театры, бульвары, Академии, кофейни, литературные салоны и частные дома. В Академии его заинтересовал «Лексикон французского языка», заслуживший похвалы за строгость и чистоту, но осуждённый за отсутствие должной полноты. Его заинтересовали правила проведения заседаний в Академии, учреждённой ещё кардиналом Ришелье. Условия принятия в другую Академию — Академию наук; деятельность Академии надписей и словесности, а также Академии живописи, ваяния, архитектуры.

Кофейни привлекли внимание автора возможностью для посетителей публично высказываться о новинках литературы или политики, собираясь в уютных местах, где можно увидеть и парижских знаменитостей, и обывателей, забредших послушать чтение стихов или прозы.

Автора интересует история Железной Маски, развлечения простолюдинов, устройство госпиталей или специальных школ. Его поразило, что глухие и немые ученики одной школы и слепые другой умеют читать, писать и судить не только о грамматике, географии или математике, но в состоянии размышлять и об отвлечённых материях. Особый выпуклый шрифт позволял слепым ученикам читать те же книги, что и их зрячим сверстникам.

Улицы Парижа напоминают автору исторические события, соотносимые с тем, что можно увидеть в современной Франции. Отсюда рассуждения о Генрихе IV или Филиппе Красивом.

Красота Булонского леса и Версаля не оставила чувствительное сердце равнодушным, но наступает пора покинуть Париж и отправиться в Лондон — цель, намеченная ещё в России. «Париж и Лондон, два первых города в Европе, были двумя Фаросами моего путешествия, когда я сочинял план его». На пакетботе из Кале автор продолжает своё путешествие.

Уже самые первые английские впечатления автора свидетельствуют о давнишнем интересе к этой стране. Его восхищает повсеместный порядок и «вид довольства, хотя не роскоши, но изобилия».

Первое знакомство с лучшей английской публикой состоялось в Вестминстерском аббатстве на ежегодном исполнении оратории Генделя «Мессия», где присутствовала и королевская семья. Людей других сословий молодой человек узнавал самым неожиданным образом. Его удивила гостиничная служанка, рассуждающая о героях Ричардсона и Филдинга и предпочитающая Ловеласа Грандисону.

Автор сразу же обратил внимание на то, что хорошо воспитанные англичане, обычно знающие французский язык, предпочитают изъясняться по-английски. «Какая разница с нами!» — восклицает автор, сожалея о том, что в нашем «хорошем обществе» нельзя обойтись без французского языка.

Он посетил лондонские суды и тюрьмы, вникая во все обстоятельства судопроизводства и содержания преступников. Отметил пользу суда присяжных, при котором жизнь человека зависит только от закона, а не от других людей.

Больница для умалишённых — Бедлам — заставила его задуматься о причинах безумия в нынешний век, безумия, которого не знали предшествующие эпохи. Физических причин безумия гораздо меньше, чем нравственных, и образ современной жизни способствует тому, что можно увидеть в свете и десятилетнюю, и шестидесятилетнюю Сафо.

Лондонский Тарр, госпиталь в Гринвиче для престарелых моряков, собрания квакеров или других христианских сект, собор Святого Павла, Виндзорский парк, Биржа и Королевское общество — всё привлекало внимание автора, хотя, по его собственному замечанию, «Лондон не имеет столько примечания достойных вещей, как Париж».

Путешественник останавливается на описании типажей (отмечая верность рисунков Хогарта) и нравов, особенно подробно останавливаясь на обычаях лондонских воров, имеющих свои клубы и таверны.

В английской семейной жизни автора привлекает благонравие англичанок, для которых выход в свет или на концерт — это целое событие. Русское же высшее общество стремится вечно быть в гостях или принимать гостей. Автор писем возлагает ответственность за нравы жён и дочерей на мужчин.

Он подробно описывает необычный вид увеселения для лондонцев всех сословий — «Воксал».

Его рассуждения об английской литературе и театре весьма строги, и он пишет: «Ещё повторяю: у англичан один Шекспир! Все их новейшие трагики только хотят быть сильными, а в самом деле слабы духом».

Заключая своё путешествие по Англии, автор говорит: «Я и в другой раз приехал бы с удовольствием в Англию, но выеду из неё без сожаления».

Последнее письмо Путешественника написано в Кронштадте и полно предвкушения того, как будет он вспоминать пережитое, «грустить с моим сердцем и утешаться с друзьями!».

И. А. КРЫЛОВ

Подщипа

Царевна Подщипа в горе: она любит царевича Слюняя, с которым знакома с детства, но её принуждают выйти замуж за немецкого принца Трумфа. Дело в том, что Подщипа ранее уже отказала Трумфу, и тогда мстительный принц объявил войну царю Вакуле, отцу Подщипы. Трумф одержал победу, ворвался в город и «спихнул с престола» Вакулу. Трумф обещает возвратить корону свергнутому царю, если Подщипа выйдет за него, Трумфа, замуж. Вакула согласен на эту сделку.

Служанка Чернавка уговаривает царевну не горевать чрезмерно, но Подщипа безутешна. Она даже отказывается от телячьей ножки, а поутру съела только «с сигом кулебяку», и то «совсем без смаку». Царевна даже перестала умываться и причёсываться. Входит гофмаршал Дурдуран. В руках у него петух, которого приготовят на свадьбу. Дурдуран объявляет, что Подщипа через час должна венчаться. Царевна лишается чувств. Чернавка опасается, что её госпожа покончит с собой. Гофмаршал сообщает, что против этого уже приняты меры предосторожности: княжне не дают за столом ножей, она ходит без подвязок, чтобы не удавилась, а вместо фижм носит пузыри, чтоб всплыла, если станет топиться.

Трумф приходит к Подщипе. Царевна пытается объяснить воинственному немцу, что её привычки и вкусы ничуть не похожи на его. Но Трумфа переубедить не удаётся. Тогда Подщипа объявляет напрямую, что не любит Трумфа. Это приводит немца в ужасный гнев. Он уходит.

Появляется князь Слюняй и признаётся, что сражаться с Трумфом не может, так как носит деревянную шпагу — железной матушка не велела носить. Подщипа посылает Чернавку к Вакуле: она просит о встрече с отцом.

Подщипа предлагает Слюняю умереть вместе. Князь сначала соглашается, и тогда Подщипа намеревается вместе с ним выброситься из окна, утопиться, зарезаться. Но когда доходит до дела, Слюняй боится. Подщипа в обиде покидает возлюбленного.

Вакула созывает царский Совет. Слюняя он освобождает от участия в Совете — «зелен ещё». Обрадованный Слюняй отправляется на голубятню. Царь повелевает вельможам думать, как избавиться от Трумфа, как победить его. Но когда Вакула начинает спрашивать мнения вельмож, выясняется, что один из них слеп и не может прочесть бумагу, второй — нем, третий — глух, а четвёртый из-за старости еле дышит. Тогда царь оставляет их думать дальше, а сам идёт пускать кубарь. Совет сразу засыпает.

Огорчённый Вакула встречается с Подщипой. Та думает, что причина отцовской печали — Трумф. Дело объясняется иначе: паж сломал кубарь, которым Вакула забавлялся с самого детства. Царь посылает в Совет «салакушки да водки», чтобы вельможам лучше думалось.

Дурдуран объявляет решение Совета: спросить обо всём цыганку, которая живёт на мосту. За цыганкою тотчас посылают. Появившись, она гадает Вакуле и говорит, что на сердце у него кручина из-за Трумфа. Цыганка обещает, что если Дурдуран выполнит её совет, то немца здесь больше не будет. Потом она гадает Подщипе и говорит о любви царевны к Слюняю. Вакула обещает сшить гадалке «кумачну телогрею», если удастся избавиться от Трумфа.

Немецкий принц вбегает в бешенстве. Он, оказывается, уже знает о готовящемся против него заговоре: успел подслушать разговоры Вакулиных вельмож. Царь просит у Трумфа прощения. Сердитый немец, прогнав Вакулу, Подщипу и Дурдурана, беседует с гадалкой. Цыганка клянётся, что Подщипа любит Трумфа и лишь о нём ворожила. Трумф верит этому и радуется.

На глаза немецкому принцу попадается Слюняй. Трумф хочет заколоть князя, но тот униженно умоляет о пощаде. Тогда немец, из уважения к княжескому роду, предлагает Слюняю честный поединок и даёт ему пистолет. Но Слюняй наотрез отказывается от дуэли: ведь из пистолета можно застрелить «до смейти» (князь шепелявит). Слюняй готов отступиться от невесты — лишь бы Трумф не убивал его. Тогда немец приказывает князю: пусть он уговорит княжну тотчас венчаться с Трумфом. Иначе Слюняй будет казнён.

Входит Подщипа, Она уже не сердится на Слюняя: Вакула уговорил её помириться с ним. Подщипа пылает нежными чувствами к князю, но тот уговаривает её выйти замуж за Трумфа, чтобы его, Слюняя, не казнили. Но Подщипа категорически отказывается. Она объявляет пришедшему за ней пажу, что не перестанет любить Слюняя, и пусть его Трумф «убьёт, застрелит иль повесит», но это не ослабит её любви. Слюняй в отчаянии восклицает: «Я этакой юбви зьядею не зеяю!».

Врывается разгневанный Трумф. Он хочет убить перепуганного Слюняя. Но тут вбегает Вакула с вестью о победе: всё устроила ловкая цыганка. Она подпустила челяди Трумфа «заряда два чихотки», во щи — слабительное. И от этого сделалась у немцев «такая чихотня» и «такая беготня», что они тотчас положили ружья, когда их окружили Вакулины молодцы.

Царь Вакула назначает цыганку фрейлиной Подщипы. Для Трумфа он придумывает особую кару: пусть парикмахер оденет его франтом, причешет «в пять пуколь», подвяжет жабо, «чтоб прыгать казачка». Трумф к вечеру явился. А Подщипа со Слюняем идут к венцу. Только Слюняй просит подождать: ему надо «кой-сго пееменить».

СУМАРОКОВ

ПЕСНИ

Летите, мои вздохи, вы к той, кого люблю,
И горесть опишите, скажите, как терплю;
Останьтесь в ея сердце, смягчите гордый взгляд
И после прилетите опять ко мне назад;
Но только принесите приятную мне весть,
Скажите, что еще мне любить надежда есть.
Я нрав такой имею, чтоб долго не вздыхать,
Хороших в свете много, другую льзя сыскать.

«Не грусти, мой свет!..»

Чем тебя я оскорбила, Ты скажи мне, дорогой! Тем ли, что я не таила Нежных мыслей пред тобой, И считала то пороком, Чтоб в мучении жестоком Твой любезный дух томить, Не хотя лишить покою, Не хотя терзать тоскою, Я могла ли погрешить? Для того ли я склонилась И любви далась во власть, Чтоб отныне я крушилась, Бесполезну видя страсть? Чтоб ты не был в том уверен, Сколь мой жар к тебе безмерен; То ты можешь ли сказать? Но уверясь в том не ложно, Как тебе, ах! как возможно Верно сердце презирать? Я во всем позабываюсь, На тебя когда гляжу; Без тебя я сокрушаюсь И задумавшись сижу. Все часы считаю точно, И завидую заочно, Кто против тебя сидит. На тебя всегда взираю - И с утехою внимаю, Что язык твой говорит. Я тебе открылась ясно: Жду того же напрот_и_в; И пускай я жду напрасно, Мой пребудет пламень жив. Я готова, хоть как прежде, Пребывать в одной надежде И себя отрадой льстить; Не склоню тебя тоскою - Может время долготою

* * *

ПРИТЧИ

Жуки и Пчелы

Болван

Коловратность

Шалунья

Посол Осел

Другой хор
ко превратному свету

ЭПИГРАММЫ

* * *

* * *

* * *

* * *

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: