Алат и окрестности Фельпа 10 глава

Утопающее в пышной зелени аббатство, над которым кружили голубиные стаи, казалось мирным и довольным, как выползшая на позднее солнышко старуха. Денек выдался чудесным, его портила только Катарина Ариго, решившая в день святого Ги навестить место гибели братцев и помолиться за них в одной из Нохских каплиц. Разумеется, в уединении – чего-чего, а уединяться Катарина прямо-таки обожала.

За ее величеством закрылась покрытая резными фигурками дверца, а наученная долгим опытом свита разбрелась по испятнанной светом и тенью площадке. Луиза Арамона, благо ее подопечных в обитель не взяли, отошла к самому краю и присела на каменную скамью, радуясь передышке. В Нохе вдова капитана Лаик была лишь однажды. На треклятом диспуте, после которого рехнувшийся епископ затеял погромы. Полугода не прошло, а кажется – вечность. Теперь госпожа Арамона – дуэнья при знатной девице и придворная дама, словно и не она в Октавианскую ночь прощалась с жизнью… Вот так и бывает: начинается с беды, кончается радостью, начинается с радости, кончается какой-нибудь дрянью.

Луиза с отвращением глянула в сторону каплицы, в которой якобы молилась ее величество, в чем госпожа Арамона глубоко сомневалась. По мнению вдовы, совести у Катарины было меньше, чем у кошки, а похоти больше, но чувства чувствами, а дело делом. Луиза знала, что не только должна устроить жизнь Селины и приглядеть за Айрис Окделл, но и стать глазами и ушами синеглазого герцога.

Разумеется, ни о чем таком Рокэ Алва не просил – он был слишком уверен в себе, чтобы искать помощи кривоногой уродины, но Луиза Арамона знала: нет ничего опасней заползшей в постель змеи, а кем была Катарина Ариго, если не корчащей из себя пеночку гадюкой? Вдова капитана Лаик так за всю жизнь и не поняла, ненавидела она мать и покойного мужа или нет, но королеву Луиза ненавидела давно и самозабвенно. За все вообще и за Рокэ Алву в частности.

До дуэли двух подколодных змеюк, к каковым Луиза относила себя и ее величество, было далеко, но капитанша не сомневалась: если не спровадить королеву в Багерлее или в Закат, беды не оберешься. Пока же Катарина была добра, грустна и доверчива, а вдова капитана Лаик благодарна и потрясена неожиданным возвышением. Спасибо маменьке, Луиза выросла отменной лицедейкой…

– Хороший день, – раздалось под ухом, – даже не верится, что лето на исходе.

Госпожа Арамона медленно обернулась и увидела немолодого олларианца. Черное одеяние несколько оживлял золотой значок в виде раскрытой книги – один из хранителей архива его высокопреосвященства.

– Да, – подтвердила Луиза Арамона, – сегодня очень хороший день.

– Ночью был сильный ветер, – заметил клирик. – Если святой Ги вздыхает, зима будет долгой и суровой.

– Так сказано в книгах, святой отец? – поддержала беседу Луиза, лихорадочно соображая, почему священник заговорил именно с ней.

– Да, – кивнул тот. – Вы впервые в Нохе, дочь моя?

– Нет, – почтенная дама еще в детстве уяснила, что врать можно лишь тогда, когда тебя не поймают. – Я была здесь на диспуте.

– За ним последовали печальные события, – покачал головой олларианец, – весьма печальные.

Луиза согласно кивнула, поднялась и с чувством собственного достоинства направилась к толкущимся у входа в каплицу дамам. Клирик неторопливо пошел рядом. Скорее всего, он был тем, кем казался, и заговорил с ней от скуки, но гадюка может вообразить, что это – человек Дорака, а Луиза твердо решила не давать лишних поводов для подозрений. Хватало и того, что ее определил ко двору Первый маршал Талига.

Вдова капитана Лаик юркнула в стайку придворных дам, сделав вид, что поражена разговором. Свита ее величества со смаком обсусоливала пресловутого Валтазара, шестой век обитавшего в монастыре. Луиза, как и все, была наслышана о нохском призраке, но своими глазами не видела. Валтазар являлся лишь ночью в отданном при Франциске под архив храме, так что любоваться привидением могли лишь избранные.

– Я бы умерла, если б увидела, – закатывала глазки баронесса Заль.

– Ах, это ужасно, – согласно квакала девица Дрюс-Карлион.

– Кошмар…

– Встретить призрака – встретить свою смерть…

– Это проклятые души, они приносят беду…

– Увидевший призрак принимает на себя его проклятие.

– Часть проклятия…

– Я б не вынесла…

Не вынесла б она!.. Курица! А выходца под окнами не желаете? А двух выходцев?

– Будьте благословенны, дочери Создателя, – давешний клирик не ушел, а остался стоять посреди пляшущих теней. Судя по едва заметной улыбке в уголках глаз, он прекрасно слышал, о чем кудахчет придворный курятник.

– Святой отец, – сунулась вперед графиня Биггот, этой всегда надо больше всех.

– Да, дочь моя…

– Святой отец, нохский призрак очень опасен?

– Мы так не считаем, однако его история весьма поучительна.

Клирик замолк, ожидая расспросов о земной жизни привидения, каковые не замедлили посыпаться градом. Луиза тоже подошла поближе и удостоилась взгляда олларианца. Глаза у него были хорошие, со смешинкой.

– При жизни сей Валтазар был настоятелем эсператистского храма Домашнего Очага, – сообщил клирик, оглядывая разинутые клювы и пасти. – Он не был добрым пастырем и не изнурял себя молитвой, но по части сбора пожертвований равных ему не имелось. Эсператисты под рубищем носят парчу и едят и пьют на золоте, но даже среди них Валтазар выделялся жадностью и корыстолюбием. Многое из того, что жертвовали на храм, прилипало к рукам настоятеля. За любовь к золоту и драгоценностям собратья прозвали его сорокой, – олларианец осуждающе покачал головой, но глаза его смеялись. Эта полускрытая усмешка кого-то напоминала, но Луиза не могла вспомнить, кого именно.

– Как Валтазар стал призраком? – Графиню Рокслей распирало от любопытства, которое она и не пыталась скрывать. Дженнифер Рокслей для придворной дамы вообще была излишне откровенна. И излишне симпатична.

– Терпение, дочь моя. Если мне не изменяет память, в 215 году Круга Молний в столицу тогда еще Талигойи прибыл некий барон из Бергмарк, известный как своей доблестью и силой, так и вспыльчивым нравом. Бергер был богат, знаменит и счастлив в браке. Единственное, что его огорчало, это отсутствие потомства.

Среди эсператистов бытует суеверие, что бесплодие можно излечить, жертвуя ордену Домашнего Очага. Барон так и сделал. Вклад, внесенный им, был весьма значителен. Кроме денег, воска и полотна, он принес в дар ордену четыре огромные вазы из позолоченной бронзы, украшенные фигурками святых. Это была варварская роскошь, но Валтазару вазы так понравились, что он не оставил их в храме, а унес в свои покои.

Прошел год, все еще бездетный барон вернулся в столицу, зашел в храм и не нашел своих даров. О том, что было дальше, можно лишь догадываться. Видимо, у Валтазара были недоброжелатели, и кто-то из них намекнул бергеру, что его вкладом завладел настоятель.

Разгневанный барон потребовал ответа, Валтазар притворился, что ничего не знает. Бергер не поверил, ворвался в спальню лжеца, увидел там свои вазы и одной из них убил похитителя на месте. Убийцу отпустили, так как обокравший Орден оказывался вне закона, к тому же барон внес в храм новый вклад, а эсператистские еретики считают, что прощение грехов можно купить.

Убитого без почестей похоронили на Нохском кладбище, но корысть Валтазара пережила его тело. В первое же новолуние призрак настоятеля явился в храм, куда вернули краденые вазы. С тех пор и повелось. Каждую ночь Валтазар появляется возле них и пытается унести, не понимая, что он – дух бестелесный. Сначала его пытались изгонять, потом отступились.

– А что случилось с бароном? – полюбопытствовала девица Манрик.

– Барон вернулся домой. Вскоре у них родилась двойня, и с тех пор в этом семействе время от времени рождаются близнецы. Как видите, дети мои, ничего страшного и таинственного в истории Валтазара нет и быть не может. Когда свет олларианства разогнал сумерки эсператизма, Франциск Великий повелел не трогать злополучные сосуды, дабы призрак Валтазара стал вечным напоминанием о корысти и лживости эсператистов, – олларианец поджал губы, пряча неуместную ухмылку. Знал ли он, что ее величество в глубине души оставалась эсператисткой, или нет?

Дамы и девицы растерянно молчали, клирик благословил притихший птичник и ушел, подметая древние плиты черным одеянием. Громко и неожиданно зазвонил колокол, из-за каплицы вышел кот, глянул на примолкших людей и удалился, с крыши бывшего храма взметнулась стайка воробьев, и Луизе внезапно захотелось убраться подальше от этих залитых солнцем стен.

– Те, кто переживет эту зиму, будут жить долго, – не к месту пробормотала графиня Рокслей.

Ей никто не ответил.

Королева появилась, когда молчание стало невыносимым. Катарина Ариго была бледна, глаза ее покраснели, она медленно прошла мимо баронессы Заль и герцогини Колиньяр, остановилась, подняла лицо к небу.

– Как тепло, – сообщила она прерывающимся голоском.

– О да, ваше величество, – подтвердила Урсула Колиньяр.

Катарина дернулась, словно в нее всадили иголку. И зачем старалась? На площадке у каплицы не было ни одного мужчины.

– Герцогиня… Прикажите собрать… мои четки… Я… Мы их разорвали.

Выходит, мы рыдали на самом деле? Рыдали и рвали четки? Может, и головкой об пол побились, хотя нет, не похоже, прическа волосок к волоску. А глазки можно и лучком натереть…

– Госпожа Арамона.

– Да, ваше величество.

– Я обопрусь о вашу руку.

Неужто из всех придворных дам она одна похожа на кавалера? Ну нет, это не у нее усы растут, а у старухи Стамм.

– Я счастлива служить вашему величеству.

Не служить и не величеству, но об этом знать не обязательно.

– Мы немного погуляем по Нохе.

– Сегодня прекрасный день, ваше величество…

– Луиза… Я ведь могу называть вас Луиза?

А вот это уже интересно. Уж не собралась ли Катарина Ариго вытрясти из новоявленной придворной дамы душу? Не выйдет, душа Луизы Арамоны отдана давным-давно и навсегда.

– Как угодно вашему величеству…

– Не говорите со мной так… Я так устала от этикета, от того, что остаюсь одна лишь в храме.

Устала? Попробуй спать одна, может, полегчает…

Луиза вздохнула, как могла сочувственно.

– Как тихо, – прошептала Катари.

Еще бы в монастыре не было тихо!

– О да…

– Я боюсь Ноху… Сколько здесь пролито крови… Она впитывается в здешние камни, а они требуют еще и еще. Мои братья… Когда я вижу Селину, я все время думаю об Иораме. Он мечтал встретить такую девушку – нежную, застенчивую, далекую от дворцовой грязи… Они могли бы быть счастливы.

– Брат вашего величества мог жениться лишь на знатной даме.

– Ах, оставьте, – пискнула Катарина. – Иорам был младшим в семье, он мог позволить себе полюбить, хватит и того, что… Но он мертв. Проклятый обычай! Почему мужчинам так нравится убивать друг друга?! Жизнь – это чудо, но они этого не понимают… Мы, женщины, дарим жизнь, и мы знаем ей цену.

Да, женщины знают цену жизни, это Катарина верно сказала, только она все равно врет. Змеюка не может обойти вниманием дуэнью Айрис Окделл, живущую в доме Рокэ Алвы, вот и лезет в душу. Какой матери не лестно слушать, что ее дочь могла войти в королевскую семью, но Иорам мертв и уже ни на ком не женится. И хорошо. Чем меньше Ариго, тем лучше.

– Как вы правы, – шмыгнула носом Луиза и, пересилив себя, добавила: – Я недавно потеряла маленькую дочь…

– Сколько ей было? – быстро спросила Катари.

Пусть думает, что она расчувствовалась, разоткровенничалась, что ее можно брать голыми руками. Луиза еще раз шмыгнула носом и постаралась представить Циллу. Это сработало, на глаза навернулись настоящие слезы.

Пальчики королевы сжались на руке Луизы.

– У каждого из нас своя беда. Ваша девочка, мои братья… Они сейчас в Рассвете.

– Ваше величество так добры.

– Я желаю Селине выйти замуж по любви, только по любви… И уехать отсюда! – выкрикнула Катарина. – К морю, в горы, в лес, в пустыню… Куда угодно, но вон из этого города!

– Селина не захочет оставлять, – Луиза запнулась, словно натолкнувшись на невидимый забор, а потом прошипела: – …вас.

– И я не хочу с ней расставаться, – заверила королева, – с ней, с вами, Луиза. Сначала я была рада видеть рядом сестру Ричарда Окделла, но Айрис… Айрис такая странная, ее трудно любить.

Может, Айри и странная, но она не дура. Тебя, твое писклявое величество, девчонка раскусила. Другое дело, что такие вещи держат при себе, а Айрис машет ненавистью, как разозлившаяся кошка хвостом. И ведь не уймешь!

– Вы ведь сопровождали Айрис в Олларию, – Катарина нагнулась и подняла сбитый ночным ветром пятипалый лист. – Скажите, она всегда меня ненавидела? Но почему?

Вот оно! «Вы ведь сопровождали…» И это после разговора с Мирабеллой! Сказала летучая мышь кошке правду или нет? Могла сказать, значит, врать нельзя.

– Ваше величество… Я увидела девицу Окделл уже в Олларии.

– Создатель!

Слишком громко. Или не слишком? Она и сама завопила, когда узнала о похождениях юной герцогини.

– Я… я ничего не понимаю. Как Айрис оказалась в Олларии?

– Я вряд ли могу быть полезна вашему величеству. Герцог Алва, у которого служит мой сын, велел мне сопровождать Айрис Окделл ко двору. Я не могла отказаться… – Луиза вздохнула поглубже и смущенно замолкла. Пусть спрашивает, если ей нужно.

– Я так мало знаю, – пролепетала Катарина. – Вы давно знакомы с герцогом?

Еще одна проверочка, но тут уж к ней не подкопаться.

– В молодости я видела его светлость два раза, – честно сказала вдова Арнольда Арамоны. – Мой покойный супруг был капитаном Лаик. В Фабианов день…

– Я знаю. Я имела в виду… – перебила королева, – вы… Герцог Алва пригласил именно вас, но он о вас… То есть я ничего о вас не слышала.

Какой милый намек на близкие отношения. Дескать, герцог от меня ничего не скрывает, и ты не скрывай. А мы и не скроем… Того, что ты и так узнаешь.

– В Октавианскую ночь моему сыну посчастливилось познакомиться с Ричардом Окделлом. Он его представил герцогу.

– Удивительно…

Удивительно или нет, но это правда. Проверяй, хоть упроверяйся!

– Создатель услышал мои молитвы, – проникновенно произнесла Луиза. – Ваше величество, я – мать! Я так мечтала, чтоб мои дети… пробились в жизни.

– Я понимаю, – вздохнула королева, – что бы ни случилось с нами, наши дети должны быть счастливы. Ваш сын не говорил, где сейчас юный Окделл?

А ты не знаешь? Но хочешь знать, очень хочешь. Для этого ты меня сюда и затащила. Для этого и для того, чтобы проверить, чья я собака. Луиза давно решила, что она – сумасшедшая мамаша, которой повезло протащить дочку ко двору. Такую легко обдурить, купить, запугать, на худой конец, а потом использовать. Вот пускай и попробуют подоить кошку. Госпожа Арамона с обожанием уставилась на ее величество и сообщила:

– Герард говорил, что герцог Окделл уехал по поручению своего господина. Кажется, в Агарию, а потом он проследует в Ургот.

Про Ургот Герард ничего не говорил, и вообще с исчезновеньем Ричарда что-то было не так, но об этом королеве знать незачем.

– Он пишет сестре?

– Герцог Окделл не знает, что она покинула Надор…

– Тем не менее герцог Алва поселил гостью в своем доме?

– Ваше величество. – Ну почему она за сорок с лишним лет не научилась краснеть, как бы это пригодилось! – Я… Айрис Окделл никогда не уронит честь семьи.

Не уронит она, как же… Просто герцог поднимать не стал, зачем ему такое счастье?

– О да, – закатила глазки Катарина Ариго. – Окделлы – это Окделлы, хотя Айрис повела себя неблагоразумно. А вы, Луиза, что вас заставило взять на себя заботу о столь своенравной девице?

– Его светлость… У него Герард, а Селина… Иначе она бы никогда не стала фрейлиной…

– Стала бы, – твердо сказала Катарина Ариго, – если б вы написали мне. Но я понимаю вас. Разумеется, вы благодарны герцогу Алве.

– Ваше величество!

– Луиза, – королева остановилась, – нам пора возвращаться, а я… Я до сих пор не сказала, что должна. Леонард Манрик… Я заметила, как он смотрит на вашу дочь.

Смотрит. На обеих. На Айрис как на знатную невесту, на Селину как… Как мужчина. Но рыжий капитан никогда не заденет Ворона, а Селине он и через порог не нужен.

– Селина – разумная девушка.

– Конечно, – королева снова сжала руку Луизы, – но Манрики – страшные люди.

Тебе, может, и страшные, но с чего ты, голубушка, о них заговорила? Не с того ли, что на первый раз хватит? Навязанная тебе уродина не врет и думает только о своем выводке. Теперь надо подумать, какой от нее может быть прок. Надо расчувствоваться… Дура, она не только краснеть, она и слезу пускать не умеет… Тоже мне придворная дама! Луковицу с собой, что ли, носить, так ведь пахнуть будет.

– Ваше величество… Берегите себя.

– Зачем? – подчерненные ресницы дрогнули. – Мои братья мертвы, мои дети не со мной… Их учат меня ненавидеть.

– Отчаянье – величайший грех! – воскликнула Луиза, благословляя маменьку, вколотившую в головы дочерей «Книгу Ожидания». – Помните, за темной ночью приходит рассвет.

– Если пережить ночь, – закатила глаза королева, – но… Но вы правы, Луиза. Я буду думать о весне и о Рассвете…

Его высокопреосвященство не был военным. Дораки вообще воевали редко: то ли Создатель, то ли Леворукий в придачу к неплохой голове дал им слабое сердце. Водить армии и махать шпагой Квентин мог разве что в мечтах, но отсутствие возможности не мешало восторгаться изяществом чужих решений. То, что сделал Рокэ, было безукоризненно со всех точек зрения, единственным недостатком кампании была ее стремительность. Сильвестр в который раз перечитал сначала депешу Первого маршала, потом письмо Фомы и напоследок донесение фельпского прознатчика. Как вовремя он послал приказ, предписывающий Ворону после полного разгрома бордонско-гайифской армии и освобождения Фельпа отправиться в Урготеллу.

Алва просто невозможен! К Дараме он заявился в чудовищном меньшинстве, а в Фельп и вовсе отправился чуть ли не в одиночку. И все равно разгрыз бордонский флот, как орех. Надо полагать, больше Капраса удивились только дуксы. Вряд ли, вручая приезжему маршалу всю полноту военной власти, они рассчитывали на столь стремительные победы. Кардинал с усмешкой глянул на три письма. Разумеется, самым коротким было послание Ворона.

«Ваше Величество, – лаконично сообщал Первый маршал, – по прибытии в Фельп я, по настоянию совета дуксов, принял на себя командование гарнизоном города и его флотом. Моим первым шагом стало сооружение разборных малых галер, с тем чтобы собрать их за пределами блокированного залива и вывести в тыл окружающей Фельп эскадре.

В 12 день Топаза (Летних Ветров) был дан бой, завершившийся полной победой. В результате осаждающая город армия с моря заблокирована фельпским флотом, а на суше зажата между Веньянейрой и внешними укреплениями Фельпа. Находящихся в распоряжении маршала Карло Капраса сил недостаточно для того, чтобы взять город, а отступление через Веньянейру невозможно. Полагаю, что в течение месяца Капрас капитулирует, вероятно, предварительно предприняв несколько демонстративных штурмов. Никакой действительной угрозы Фельпу и Урготу его армия не представляет.

Я полагаю возложенную на меня миссию законченной. В ближайшие дни я намерен выехать в Олларию, так как имею все основания думать, что важнейшие события будущей кампании развернутся на северном и северо-западном театрах военных действий. Убежден, что находящийся на подходе маршал Эмиль Савиньяк с блеском выполнит все взятые нами союзнические обязательства …»

Савиньяк-то выполнит, и основная кампания будущего года, без сомнения, пройдет в Бергмарке, Ноймаринен и, весьма вероятно, в Надоре, но Рокэ Алва в Олларию не вернется. Пусть сидит в Урготе и готовится к войне с дожами. Южная шарада займет маршала хотя бы до следующего лета, должна занять!

Сильвестр привычно глянул на карту. Бордон выглядел более чем заманчиво. Рокэ на один укус, а что дальше? Гайифа? Война с империей будет дорогой, но суп из павлина варить рано или поздно придется, а сейчас обстоятельства на стороне талигойских поваров.

Бордон, разинув пасть на Фельп, не только нарушил половину статей Золотого Договора, но и проиграл. Дивин, к астрологу не ходи, сделает вид, что он ни при чем, а дожи будут кричать, что их заставили… Бедные заставленные дожи…

Жаль, Бордон не имеет сухопутных границ ни с Урготом, ни с Талигом. Бить придется с моря. Конечно, у Фельпа «дельфинов» потрепали, но бордонские бастионы неприступны даже для тяжелых парусников, чего уж говорить о фельпских галерах. Ударить по берегу через Агарию? Невозможно… Ну да Алва что-нибудь придумает, для него чем невозможней, тем лучше.

Фома в восторге от воинских талантов кэналлийца вообще и от того, как Ворон покончил с Капрасом, в частности. Восхищенный ургот выражал уверенность в конечной победе и сообщал, что хлеб уже на пути в Талиг.

Урготский торгаш, как всегда, на высоте, на что, на что, а на прознатчиков денег не жалеет. По его сведениям, его величество Дивин пребывал в великой печали. Еще бы: вот-вот придется выкупать пленных во главе с маршалом, утвердившийся в северной Кагете Лисенок клянется Талигу в вечной любви, а великая Бакрия дерет шкуры с уцелевших «барсов».

В Южной Кагете и вовсе творится Леворукий знает что. Баата правильно делает, что не мешает казаронам кушать друг друга. Рано или поздно останется один, и тогда его можно будет съесть. А Талиг поможет.

– Ваше высокопреосвященство, – сквозь невозмутимость Агния проглядывало недоумение, – пришел господин тессорий. Он настаивает на немедленной встрече!

Сильвестр тщательно прикрыл картой очередную еретическую хронику, повествующую о делах четырехсотлетней давности, и сухо осведомился:

– Он объяснил зачем?

– Нет, но господин тессорий кажется весьма взволнованным.

Взволнованный Манрик? Легче представить взволнованный тал…

– Пусть пройдет в сад.

– Хорошо, ваше высокопреосвященство. Разрешите напомнить, сегодня несколько сыро.

– Спасибо, Агний.

Правильно напомнил, Дорак не выходил на улицу с неделю, но что за муха укусила Манрика? Может, воры в казначействе?

Сильвестр неторопливо расправил мантию и вышел через внутреннюю дверь. Деревья еще и не думали желтеть, вдоль тропинки алели пышные астры. Его высокопреосвященство с удовольствием вдыхал запах цветов и влажной земли. Агний оказался прав: день выдался сыроватый, хоть и теплый, приятная погода…

– Добрый день, Леопольд. Вы меня весьма удивили.

– Ваше высокопреосвященство!

Секретарь не врал, господин тессорий был взволнован, страшно взволнован. Не будь он столь рыж и, соответственно, белокож, ему, возможно, и удалось бы скрыть волнение, но, увы…

– Вы настояли на аудиенции, однако я очень занят. Могу уделить не более десяти минут.

– Этого достаточно, – заверил Леопольд Манрик с несвойственным ему подобострастием. – Ваше высокопреосвященство, я прошу у вас милости… Спасите моего сына!

Ничего себе просьба!

– С вашим сыном случилось несчастье. С кем?

– Ваше высокопреосвященство, Лионель Савиньяк вызвал на дуэль Леонарда.

Оччччень интересно, прямо-таки оччень. Близнецы Савиньяки имели одно лицо, но не норов. Эмиль вечно грыз удила, а его дуэли и кутежи в свое время были притчей во языцех у всей Олларии. Лионель шпагой и пистолетом владел не хуже брата, но вызвать Леонарда Манрика на дуэль мог лишь с хорошо обдуманными намерениями. С какими?

– Какова причина дуэли? – поинтересовался Сильвестр, перебирая свои любимые четки. Говоря с Манриком, следует помнить о любой мелочи, а по рукам, перебирающим шлифованные гранаты, ничего не прочтет даже тессорий.

– Женщина, – односложно ответил Манрик.

– Женщина? – Сильвестр позволил себе проявить некоторое недоверие. Лионель при желании мог отбить даму у любого кавалера, не считая, разумеется, Ворона, но ни предыдущий капитан Личной охраны его величества, ни нынешний не походили на безусых юнцов, готовых дырявить друг друга из-за юбки. К тому же у Манрика была связь с одной из придворных дам, а Лионель заменил виконта Валме в доме Капуль-Гизайлей. Нет, дама может быть лишь предлогом. Лионель Савиньяк решил убить Леонарда Манрика. Похвально, но не вовремя!

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: