Юго-Восточная Азия: островной мир

Островной мир Юго-Восточной Азии (Индонезия, Филиппины), равно как и близкий к нему географически и в историко-культурном плане полуостров Малакка (Малайя), — это особая часть юго-восточ-ноазиатского региона, во многом отличная от континентальной. Здесь преобладает иной язык (индонезийская ветвь малайско-полинезийской семьи), обитают по преимуществу другие этнические группы, не говоря уже о много более заметном, нежели на континенте, негро-австралоидном расовом компоненте.

Вначале близкий к континентальному субрегиону в историко-культурном плане (господство индуизма и буддизма в религиозных представлениях, преобладание индийского влияния в социально-политической системе раннегосударственных образований), островной мир с начала II тысячелетия стал сильно отличаться от него, ибо именно здесь быстрые темпы исламизации привели к почти полной победе ислама, что сказалось на культуре и образе жизни населения. Наконец, и это важно принять во внимание, именно островной субрегион с его субтропическими и тропическими продуктами, прежде всего пряностями, столь желанными для европейцев, оказался одним из первых объектов колонизаторских устремлений раннего европейского капитализма. Этот островной мир и был, если угодно, той самой Индией, удобный путь в которую так стремились найти и в поисках которой предприимчивые европейцы совершили свои самые известные географические открытия, включая открытие Америки. И далеко не случайно долгие века эти земли именовали Голландской Индией, как не случайно в этом плане и современное название Индонезии.

Малайя

Данные антропологии, археологии и палеолингвистики свидетельствуют о том, что на древнейший негроидный и аустро-меланезоидный расово-этнический субстрат в III—1 тысячелетиях до н.э. наложился этнокультурный слой мигрировавших в Малайю из Юго-Западного Китая малайских племен, принесших с собой культуры неолита и бронзы. Выгодное географическое положение (через Малаккский пролив пролегают наиболее удобные торговые пути) способствовало превращению южной части полуострова в торговый перекресток, где на протяжении веков скрещивались пути индийских, арабских, затем китайских купцов и где поэтому уже с рубежа нашей эры возникали портовые города, служившие и перевалочной базой, и рынком, и носителем быстро распространявшихся культурных влияний.

Особо заметную роль играли здесь индийские купцы и вообще выходцы из Индии, включая представителей брахманских каст и буддийских монахов. Именно они создали в городских и портовых поселениях Малайи первоначальную социально-политическую и религиозно-культурную основу. Как говорилось, нечто похожее в это же время было и в континентальной части региона, где индийское влияние на ранних этапах становления цивилизации и государственности было весьма ощутимым. Это же коснулось, как о том будет идти речь далее, и островов Индонезии. Индийская первооснова была ощутима долгие века и вплоть до исламизации даже явственно преобладала, так что далеко не случайно регион в целом воспринимался иностранцами (европейцами) как нечто связанное с Индией, что и нашло свое отражение в упоминавшихся уже его наименованиях.

Первые протогосударства на территории Малайи, возникшие на рубеже нашей эры, были, таким образом, скорее иноземными анклавами, нежели результатом спонтанного развития местных этнических общностей. Однако со временем индо-буддийское религиозно-политическое ядро городских поселенцев обрастало тяготевшей к нему местной сельской периферией. Возникали протогосударственные образования типа городов-государств, значительная часть которых вначале находилась в вассальной зависимости от кхмерской Фунани либо, чуть позже, с VIII в., от суматранской Шривиджайи. Когда в XI в. южноиндийское государство Чолов овладело на некоторое время Шривиджайей, это отразилось и на малайских государствах, попавших под власть Чолов. В XII в. часть малайских княжеств оказалась под властью кхмерского Ангкора. Но одновременно от своих претензий на сюзеренитет не отказывались и суматранская Шривиджайя, р усилившееся государство Джамби, бывшее прежде вассалом Шривиджайи. В XIII в. среди малайских княжеств выделилось государство Трамбралинга, решившее освободиться от вассальной зависимости. Однако апеллчция за помощью к тайскому Сукотаи привела лишь к тому, что Трамбралинга оказалась под властью Сукотаи. Долгие годы малайцы боролись за вытеснение тайцев из своей страны. А когда эта цель была достигнута, на гегемонию стал претендовать яванский Мад-жапахит.

Картина, в общем, достаточно ясна: малайские княжества, располагавшиеся в стратегически важном районе Юго-Восточной Азии и контролировавшие судоходство по Малаккскому проливу, были слишком лакомым куском, чтобы долго сохранять полную независимость. Слабость же этих небольших государственных образований способствовала тому, что они то и дело попадали в вассальную зависимость от сильного соседа. Ситуация довольно резко изменилась лишь на рубеже XIV—XV вв., когда бежавший из Маджапахита в Малайю яванский принц Парамешвара сделал ее своей социально-политической опорой в борьбе за создание сильной власти мусульман.

Дело в том, что после начала процесса исламизации Индии основной поток индийских торговцев в Юго-Восточную Азию стал формироваться за счет торгового флота Гуджарата. Гуджаратские индийские купцы были преимущественно мусульманами, что не замедлило сказаться на превращении ислама в ведущую силу в малайско-индонезийской торговле. В 1414 г. Парамешвара официально принял ислам и под именем Искандер-шаха стал во главе созданного им Малаккского султаната, быстро сумевшего захватить не только почти всю Малайю, но также и часть Суматры, ряд прилежащих островов. Хотя сам Искандер-шах и не сумел добиться сразу полного успеха, ибо ориентировавшаяся на индуизм часть малайской торгово-политической верхушки была в то время еще достаточно сильна, с середины XV в. ислам в султанате уже прочно закрепился. Малаккский султанат именно с помощью исламских политических и социальных институтов превратился в крепкое централизованное государство с верховной властью правителя, осуществлявшего — как то бывало свойственно всем исламским политическим структурам — строгий верховный контроль и над земельными отношениями, и в сфере политической администрации, и в торговле. Существенно заметить, что, хотя мусульмане проникали и закреплялись на островах Индонезии задолго до возникновения Малаккского султаната, только после победы ислама в Малайе и появления сильной централизованной державы в районе Малаккского пролива мусульмане стали одерживать победу за победой и в Индонезии. В частности, этому способствовала миграция малайцев-мусульман в Калимантан, в области Саравак и Сабах — те самые, которые уже в наше время вошли, далеко не случайно, в состав Малайзии. На протяжении XV в. ислам активно вытеснял остатки индуизма и буддизма в сфере малайской культуры, что привело, в частности, к замене индийской письменности здесь арабо-персидской, к упадку храмовых сооружений индо-буддийского происхождения. В то же время исламизация способствовала выходу на передний план собственно малайского языка, к превращению его в литературный.

Малаккский султанат прекратил свое существование в 1511 г. под натиском португальцев, разбивших армию султана и превративших его столицу Малакку в свою торговую факторию, где португальские купцы господствовали вплоть до середины XVII в. Крушение централизованного государства не привело, однако, к гибели исламской государственности. На месте единого возникло несколько меньших по размеру султанатов, каждый из которых проводил собственную политику, противостоял натиску португальских, а затем и голландских колонизаторов либо в чем-то сотрудничал с ними. Конечно, децентрализация привела к ослаблению власти султанов, что и было целью колонизаторов. Да и в рамках небольших султанатов колонизаторы активно содействовали росту центробежных тенденций, т.е. усилению независимости правителей областей, нередко превращавшихся в самовластных наследственных князьков. Но, несмотря на весь этот процесс, со временем некоторым из султанатов, и прежде всего южномалайскому Джохору, удалось внутренне укрепиться и заметно усилиться. Использовав благоприятную внешнеполитическую ситуацию и вступив в союз с голландцами, султаны Джохора сумели в середине XVII в. изгнать португальцев из Малайи.

Изгнание португальцев было немалой победой. Правда, вместо них в Малакке прочно закрепились голландцы. Но зато резко вырос престиж Джохора, что способствовало превращению его в крупнейшее государство полуострова. Почти весь XVIII век прошел в ожесточенном соперничестве джохорски султанов с голландцами. В конце концов верх взяли голландцы, а Джохор, как некогда Малаккский султанат, распался на ряд мелких султанатов. Однако эта победа не принесла голландцам удачи. Английская Ост-Индская компания, попытавшаяся было уже в конце XVIII в. укрепиться в Сингапуре, стала вести курс на подкуп некоторых султанов, в чем и преуспела. Развал Джохора оказался выгодным именно ей. В 1795 г. англичане заняли Малакку, вытеснив оттуда голландцев. А в начале XIX в. они один за другим прибрали к рукам важнейшие малайские султанаты. Захват в 1819 г. Сингапура окончательно закрепил ведущие позиции Англии в Малайе, фактически превратившейся в английскую колонию. Лондонским договором 1824 г. Малайя была признана английской сферой влияния, тогда как Голландия от нее отказалась. Контроль над морским путем через Малаккский пролив оказался в руках англичан.

Индонезия

Малайя была всегда тесно связана со всем островным миром Юго-Восточной Азии — достаточно напомнить, что его подчас называют Малайским архипелагом. Похоже на то, что в глубокой древности именно через Малайю на архипелаг проникли многие компоненты, составившие затем основу населения Индонезии, и прежде всего основной малайский компонент. Ранние протогосударства в Индонезии появились, как и практически во всей Юго-Восточной Азии, примерно на рубеже нашей эры, может быть, чуть позже, чем на континенте, в IV—V вв. Это были индуистское Тарума и буддистское Калинга на Яве, буддистское Гэин на Суматре, индуистское Варунадвипа на Калимантане. И названия, и религиозно-культурная ориентация ранних индонезийских государств, даже локализация их преимущественно в западных районах архипелага — убедительное свидетельство' той огромной роли внешних влияний в процессе их генезиса, о которой уже не раз говорилось применительно ко всей Юго-Восточной Азии. В отдельных случаях древние надписи фиксируют даже существование в ранних индонезийских государствах каст по индийскому стандарту. А правитель Тарумы сопоставлялся в текстах с индийским Вишну.

Структурно государства были примерно однотипны. Существовали верховный правитель-вождь, его наместники и помощники, а также производители-общинники, платившие ренту-налог в казну. Возможно, что некоторые из государственных образований были типологически близки к малайским городам-государствам, возникавшим вокруг торговых портов. В идеологии и культуре господствовали индуизм, преимущественно в шиваистской форме, хотя встречались и вишнуисты, а также буддизм. Преобладала санскритская письменность. Ин-до-буддийским было монументальное храмовое искусство с срответствующей архитектурой и скульптурой.

Исторически наиболее развитыми и ранее других достигшими уровня цивилизации и государственности были тесно связанные между собой Суматра и Ява, географически представлявшие как бы единую узкую полосу островов, тянущихся с северо-запада на юго-восток. Первым крупным государством на Сумаре была Шривид-жайя, просуществовавшая с VII по XIII в. В пору своего расцвета власть правителей Шривиджайи простиралась не только на всю Суматру, но также и на часть соседних мелких островов, временами и на часть Малакки. Шривиджайя была признанным центром мировой торговли, и именно через нее в островной мир Индонезии активно проникал буддизм. Впрочем, стоит заметить, что в самой Шривиджайе правители были достаточно равнодушны к буддизму: во всяком случае, там не обнаружено остатков таких величественных буддийских храмов и иных строений, как на Яве.

Яванское государство Матарам, основатель которого Санджайя был индуистом-шиваитом, возникло в VIII в., но уже при внуке Санджайи, основавшем династию Шайлевдров, религиозная ориентация государства изменилась. Яванские Шайлендры стали активно поддерживать буддизм махаянистского толка, свидетельством чего является величественный храмовый комплекс Боробудур. Возможно, буддийская ориентация Шайлендров сыграла определенную роль в том, что в начале IX в. один из представителей этой династии с помощью династического брака стал правителем Шривиджайи и основателем там той же династии Шайлендров — факт, внесший немалую путаницу в загадку истории индонезийских государств. Что же касается Матарама, то это яванское государство было типично восточным по его внутренней организации. Землей в ней распоряжался сам правитель, административный аппарат состоял из служивших ему чиновников. Общинные крестьяне вносили в казну ренту-налог, за счет редистрибуции которой содержались знать, воины, чиновники, духовенство. Немалую роль в стране играли торговые города-порты и вообще торговля и торговые операции.

Матарамские Шайлендры сошли с исторической арены в XI в., уступив место государству, созданному одним из приближенных последнего правителя, его зятем Эрлангти (Эрланга). Эрлангти восстановил на Яве приоритет шиваизма, но не преследовал буддистов. Напротив, стремился создать некий синтез обеих религий. Его государство подчинило себе почти всю Яву и являло собой строго централизованную организацию с хорошо налаженной чиновной администрацией, развитыми ремеслом и торговлей. Государство заботилось о поддержании в порядке ирригационной сети и упорядочило налогообложение. Размер ренты-налога составлял примерно десятую долю урожая.

После Эрлангти созданное им государство распалось, но вскоре один из его наследников сумел усилиться в княжестве Кедири, которое стало едва ли не сильнейшим на Яве в XII в. В начале XIII в. правитель Кедири пал жертвой заговора, а в последовавшей за тем династической борьбе победителем вышел Кертанагара, который в XIII в. достиг немалых успехом в деле объединения яванских земель и противостояния нашествию монголов. Впрочем, предотвратить это нашествие он не смог, а уже после появления монголов на Яве, когда Кертанагара пал жертвой очередного заговора, его наследник Виджайя сумел ловко использовать монгольские отряды для победы над соперниками, после чего уничтожил часть их, вынудив остальных убраться восвояси.

Виджайя создал новое государство Маджапахит (1293—1520) и стал его первым правителем. С этого времени центром, политического могущества Индонезии становится Ява. Справедливости ради стоит заметить, что эта тенденция начала проявлять себя еще в XIII в., когда стала слабеть суматранская Шривиджайя. Удары со стороны южноиндийского государства Чолов подорвали ее могущество еще в XI в., а в конце XII в. ряд суматранских княжеств, бывших до того вассалами Шривиджайи, стали самостоятельными, как, например, Джамби. В XIII в. под ударами с севера, со стороны Сукотаи, и с востока, со стороны яванского правителя Кертанагары, Шривиджайя распалась. Вот в этих-то условиях значительная часть ее наследства на Суматре и попала под власть яванского Маджапахита.

Маджапахит был крупнейшим государством в истории Индонезии. Хотя некоторые специалисты сомневаются подчас в том, что его правитель реально контролировал все те земли, которые считались вассальными по отношению к нему, факт остается фактом: владения Маджапахита распространялись на всю Яву, Суматру, Калимантан, даже Сулавеси, а также на многочисленные мелкие острова архипелага. Наивысшего развития государство достигло в те годы, когда им управлял всесильный первый министр Гаджа Мада (20— 60-е годы XIV в.). Этот выдающийся политический деятель не только много сделал для собирания земель, но и умело управлял обширной и весьма разнородной империей, как ее подчас именуют.

Созданный им свод законов закрепил социально-политическую организацию государства. Во главе Маджапахита стоял махараджа, личные потребности двора которого удовлетворялись за счет доходов с земель, считавшихся его доменом. Остальные территории находились под управлением наместников, чаще всего из числа родственников правителя и знатных аристократов, а реальную власть на местах осуществляли многочисленные чиновники, получавшие за это от казны служебные наделы. Основной производственной и хозяйственной единицей была община, напоминавшая индийскую, хотя и без кастового неравенства. Налоги с общинников шли в казну, и за счет ре-дистрибуции этого дохода существовал весь аппарат власти. Немалое место в обществе занимали индуистские (прежде всего шиваиты) и буддийские жрецы и монахи. Большого развития достигла культура. Внимание уделялось архитектуре, литературе и особенно театру (театр марионеток ваянг — национальная гордость индонезийцев по сей день).

После смерти Гаджи Мады в 1364 г. Маджапахит стал понемногу клониться к упадку. Вассальные князья в разных частях обширного государства то и дело стремились освободиться от опеки центра и добиться укрепления своих владений за счет более слабых соседей. Слабеющие правители государства, нередко ведшие изнурительные войны с претендентами на их престол, заботились лишь о том, чтобы сохранить хотя бы видимость власти, для чего они нередко обращались за дипломатической поддержкой к третьим странам, в частности к минскому Китаю, чьи миссии (флот адмирала Чжэн Хэ) в начале XV в. посещали Индонезию. Вообще следует заметить, что с XV в. в городах Индонезии появляются китайские мигранты, преимущественно ремесленники и торговцы, число которых со временем все возрастало, пока они, получившие ныне сводное наименование хуацяо, не стали играть весьма заметную роль в экономике Индонезии. Правда, это случилось не сразу. До этого Индонезия подверглась натиску иноземцев другого рода. Речь об ее исламизации.

Ислам впервые появился на островах Индонезии, видимо, в XIII в., а уже на рубеже XIV — XV вв., как упоминалось, бежавший из Маджапахита яванский принц Парамешвара, воспользовавшись ослаблением власти на Яве, сумел создать в Малайе сильный султанат — первое крупное исламское государство в островном мире Юго-Восточной Азии. Исламизированные малайцы, равно как и мусульманские торговцы из числа индийцев-гуджаратцев, арабов и персов, в XV в. стали активно заселять Суматру, укрепляться на Калимантане и Яве и, главное, нести с собой ислам как новую и дававшую в руки правителей мощные рычаги власти религиозную систему. Надо сказать, что многочисленные вассалы Маджапахита сразу же ухватились за эту возможность усилить их власть — возможность, столь убедительно продемонстрированную в начале XV в. Искандер-шахом малайским. Все большее количество правителей княжеств превращались в султанов мусульманских государств, пока в 1520 г. коалиция султанатов не уничтожила Маджапахит. В стране возникло множество самостоятельных мелких государств, в основном султанатов. Их междоусобные войны в XVI в. создали своего рода политический вакуум в Индонезии, что в немалой степени облегчило португальцам задачу укрепления на островах архипелага.

В конце XVI в. на развалинах Маджапахита укрепилось ненадолго государство Бантам в западной части Явы. Этому, в частности, способствовал рост значения Зондского пролива в торговых операциях после того, как Малаккский пролив полностью попал под контроль португальцев. Бантам был крупнейшим торговым нертом, в котором проживало множество иностранных купцов, в том числе большая колония китайских мигрантов, игравших ведущую роль в торгово-ростовщических операциях. Следует заметить, что резко возраставший спрос на пряности — гвоздику, корицу, мускатный орех, перец и т.п.— на рубеже XVI — XVII вв. заметно сказался и на привычной форме сельскохозяйственных занятий населения. Крестьяне все чаще, причем нередко под нажимом, переходили к выращиванию новых культур, что сильно меняло весь их образ жизни, ставило их в зависимость от рынка, где господствовали колонизаторы. Работа на рынок вела к ломке традиционно устоявшихся связей, а порой и к превращению крестьян-общинников в батраков на плантациях. Усилилась роль рабства. Португальцы, а затем и голландцы порой захватывали сильных здоровых мужчин на одних островах, как правило, наиболее отсталых по уровню развития, и привозили их в качестве рабов на другие, где эти рабы использовались для работы на плантациях. Разумеется, это вызывало протесты и даже восстания. Но восстания топились в крови, а колониальная эксплуатация местного населения лишь усиливалась. Богатели торговцы, ростовщики, скупщики, а еще больше связанные со всеми ими и стоявшие за их спиной колонизаторы.

Что касается колониальных держав, то господство португальцев в Индонезии, как и в Малайе, длилось недолго. В начале XVII в. на Яве уже достаточно прочно обосновались голландцы и англичане. Их соперничество завершилось в пользу голландской Ост-Индской компании, которая вела жесткую политику усиления эксплуатации индонезийцев через систему принудительных работ, контрибуций от зависимых вассалов и откупов (откупщиками чаще всего были китайские торговцы и ростовщики). Голландцы в середине XVII в. укрепились на Яве, заставив считаться с собой пришедшее на смену Бантаму государство Матарам (Матарам поздний). Лавируя между Бантамом и Матарамом, голландцы в конечном счете подчинили себе оба султаната и в XVIII в. продолжали активное освоение островов Индонезии, внедряя выгодную для себя систему монокультур.

На рубеже XVIII — XIX вв. голландская Ост-Индская компания была ликвидирована, но все ее владения перешли к Голландии как колониальному государству. Начался новый этап колониального господства, в ходе которого Нидерландам пришлось выдержать энергичный натиск со стороны Англии, все еще претендовавшей на Индонезию. Лондонское соглашение 1824 г. закрепило Индонезию за Нидерландами, которые к этому времени были уже полным хозяином архипелага. Привлекая на свою сторону правящую верхушку местных султанатов и жестоко подавляя то и дело вспыхивавшие восстания, голландцы энергично вводили на разных островах архипелага систему принудительного разведения нужных им культур (кофе, табак, индиго и др.). Приблизительно пятая часть земель, занятая этими культурами, которые выращивались и сдавались крестьянами по низким закупочным ценам, давала земледельцам право пользоваться остальной землей для собственных нужд и для выплаты ренты-налога в казну их султанов. В целом жестокие методы эксплуатации привели население Индонезии в состояние нищеты, голода и отсталости. Стоит в этой связи заметить, что Голландская Индия была практически лишена и тех пусть небольших, но все же существенных для развития страны промышленных нововведений, которые реализовывались в других колониальных странах, в частности в Британской Индии.

Филиппины

Географически Филиппины — это часть все того же островного мира Юго-Восточной Азии. Но, будучи восточной и исторически периферийной его частью, Филиппинский архипелаг развивался более замедленными темпами, что не преминуло сказаться на результатах: к моменту вторжения испанцев на Филиппины в XVI в. только небольшая часть населения островов начала переходить от первобытности к ранним государственным образованиям.

Население Филиппин в принципе комплектовалось из тех же компонентов, что и остальной островной мир: на древний негро-австралоидный субстрат во II —1 тысячелетиях до н.э. волнами наслаивались аустронезийцы южномонголоидного типа. Но набегали эти волны не сушей через Малайю, как то было на западе, а морем, порой через Тайвань, причем все из того же Южного Китая. С рубежа нашей эры, когда Малайя и Индонезия в ее западной части были уже индианизированы, индо-буддийская культура стала понемногу проникать и на восток, в том числе и на Филиппины. Культурные контакты, однако, шли крайне медленными темпами. Связи с буддийской Шривиджайей, а позже с индуистской культурой Маджапахита сыграли определенную роль в развитии местного населения, но больших результатов на дали. Быть может, большее значение в этом смысле имела исторически новая китайская миграция: в конце 1 тысячелетия на Филиппин стали прибывать китайцы, но уже не те южнокитайские племена юэ, которые тысячелетием-двумя ранее сыграли роль одного из компонентов местного населения, а жители высокоразвитой империи, несшие с собой многогранную и яркую культуру. Археологические данные, в частности, свидетельствуют о том, что в начале нашего тысячелетия материальная и духовная культура местного населения находилась под сильным влиянием как Индии, так и Китая. С XIV в. через южные острова на Филиппины стал проникать и ислам, причем именно проникновение ислама способствовало возникновению здесь первых очагов государственности.

Зафиксированные испанцами в XVI в. данные позволяют, хотя и фрагментарно, проследить этот процесс. На островах существовали общины-балангаи, власть в которых принадлежала старейшинам. Средний размер общины 30 — 100 семей, но были и более крупные, до 1—2 тыс. Наиболее развитые из них вели войны с соседями, причем в случае удачи вчерашний общинный старейшина становился правителем надобщинного протогосударства. Вожди такого рода вначале именовались преимущественно индийскими терминами, чаще всего раджа, иногда — дато. Терминология в данном случае является индикатором влияний.

В XV и начале XVI в., когда португальцы изгнали из Малакки султана и его родню, часть их мигрировала на восток и достигла Филиппин. На юге архипелага население стало быстро исламизироваться, а первые государственные образования принимали форму султанатов, что в это время было уже обычным для всего островного мира, включая Малайю и Индонезию. По характеру ранние султанаты были еще очень примитивными: вокруг вождя (султана), выборного либо уже наследственного, группировались социальные верхи, благородные, которые жили за счет редистрибуции дохода (ренты-налога) с общин и труда разных зависимых категорий, из числа как пленных и чужаков, так и разорившихся общинников. Вся эта форма социально-политической организации уже в 1433 г. была зафиксирована в судебнике, определявшем наказания за различные проступки в зависимости от социального статуса человека. Земля находилась в верховном владении правителя (султана, раджи, дато), выступавшего в функции субъекта власти-собственности и наделявшего землями тех, кому он считал нужным их дать. У некоторых народов под западным влиянием возникали и свои формы письменности на южноиндийской графической основе.

Экспедиция Магеллана, бросившего якорь на острове Себу в 1521 г. на пути к Молуккским островам, привела к открытию и освоению архипелега испанцами. Хотя первая попытка подчинить местных правителей и прочно обосноваться здесь была неудачной для испанцев (сам Магеллан погиб на Себу, а его победитель Лапу-Лапу до наших дней почитается как первый герой в борьбе за независимость), она не пропала даром: уже в середине XVI в. испанцы достаточно твердо чувствовали себя на архипелаге, который в 1542 г. был назван ими в честь принца Филиппа, будущего короля Филиппа II. Успешные завоевания и освоение новых выгодных районов, в частности создание порта Манила в 1570 г., привели к тому, что в конце XVI в. испанцы не только были полными хозяевами на севере и в центре архипелага, но и успешно христианизировали население захваченных ими районов. Только мусульманский юг, «страна Моро» (мавров), как называли его испанцы, оставался мятежной периферией вплоть до XIX в., да и после этого, даже в наши дни, он заметно отличается от других частей Филиппин.

Христианизированные и испанизированные части архипелага в принципе мало чем отличались от латинизированной теми же испанцами приблизительно в то же время Америки. Те же наместники короля и губернаторы провинций, опиравшиеся на аппарат чиновников и богатые слои испанских колонизаторов. Та же всесильная католическая церковь с ее неистовыми монахами-миссионерами различных орденов и в целом весьма послушная им паства. Правда, методы завоевания и поддержания порядка здесь были менее жестокими: на Филиппинах не было золота, столь разжигавшего страсти конкистадоров. А для освоения страны нужны были люди, которых следовало беречь (в XVII в. население архипелага составляло около 500 тыс. человек, из них около 1% испанцев).

Система управления на первых порах тоже формировалась по общему для латиноамериканских колоний образцу: на Филиппинах было создано около 270 участков, переданных в энкомиенду (своего рода опека) испанским колонистам, как частным лицам из числа влиятельных землевладельцев, так и монашеским орденам либо короне. Попечитель-энкомендеро обычно собирал с вверенного его опеке населения при посредстве старост общин фиксированный налог, три-буто, и требовал от крестьян выполнения различных повинностей. Возглавляемое старейшинами-касиками население подчас бунтовало против новых порядков, но безуспешно. В начале XVII в. по настоянию католической церкви система энкомиенд была отменена и заменена сбором трибуто и иных налогов непосредственно в пользу королевской казны.

Торговля между Филиппинами и Испанией была ограниченной, зато в азиатской торговле архипелаг занимал все более заметное место, прежде всего благодаря китайским мигрантам-хуацяо, число которых все возрастало ( в конце XVI в. их колония в Маниле насчитывала 10 тыс., в начале XVII в. уже 25 тыс. человек). Китайцы со временем фактически дочти монополизировали всю азиатскую торговлю, что и неудивительно: богатые испанцы были к этому делу высокомерно равнодушны, а местное население недостаточно для этого подготовлено. Следует, однако, заметить, что китайских торговцев не любили ни те, ни другие, хотя обойтись без их посредничества уже не могли. Налоги и пошлины китайцы обычно платили вдвое большие, чем другие торговцы.

В- XVII в. сложные международные обстоятельства, тон" числе войны в Европе, оказали свое воздействие на судьбы Филиппин, подвергавшихся вторжению со стороны то голландцев, то англичан. Заметное ослабление Испании по сравнению с другими колониальными державами вело и к замедленным темпам развития архипелага. Колониальный режим не нес стране даже того, что было в некоторых других колониях, как например в Индии,— пусть мучительного, но все же достаточно быстрого экономического развития. Напротив, усиливалась примитивная докапиталистическая эксплуатация населения: на государственной барщине каждый обязан был отработать 40 дней в году.

Пытаясь как-то реализовать свои колониальные потенции в условиях энергично развивавшегося мирового колониального хозяйства, испанцы стали вводить на Филиппинах плантационную монокультуру табака, выращивание и торговля которым были государственной монополией (на этих-то плантациях в порядке отбывания повинностей и трудились местные жители). Правда, одновременно несколько усилились и частные торговые связи архипелага с метрополией. Однако вплоть до конца XVIII в. это не вело к сколько-нибудь заметному экономическому развитию Филиппин. Практически только с начала XIX в., когда в Испании появилась своя энергичная буржуазия и правительство более уже не могло противостоять экономическому вторжению на архипелаг капитала из других стран, королевская монополия на табак и торговлю были отменены и стало развиваться частнокапиталистическое колониальное хозяйство. На Филиппинах начали выращивать сахарный тростник, пеньку, индиго. Стала постепенно формироваться собственная национальная буржуазия, в основном из китайцев и метисов китайского происхождения. Начало формироваться и национальное самосознание филиппинцев, проявлявшееся в их стремлении добиться формального равенства в правах с испанцами.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: