ЕСЛИ БЫ ТЫ ТУТ ЖИЛ, ТО БЫЛ БЫ УЖЕ ДОМА

Дэзи была сезонным явлением. Она появлялась каждый год перед Днем Благодарения и остава­лась с нами до самого рождества. Иногда приезжала к нам и в мае, на свой день рождения.

Всегда у нее была отдельная палата.

- Кто освободит свою палату или поселится с кем-нибудь другим? - спросила старшая медсестра во время нашей еженедельной встречи в один из октябрьских дней.

Всегда это был напряженный момент. Джорджина жила вместе со мной, так что мы разве что могли весело приглядываться к разыгрывающемуся представлению.

- Я! Я! - вырвалась с поднятой рукой некая особа, которая была девушкой Мартиана, но у нее са­мой был такой малюсенький пенис, и она с охотой его всем показывала. Правда, никто в одной палате с ней жить не хотел.

- Я могу с кем-нибудь поселиться, если только кто-нибудь захочет, но, конечно же, никто не захо­чет, а мне не хотелось бы никого заставлять хотеть этого.

Это была Синтия, которая начинала говорить подобным образом после шести месяцев электрошо­ковой терапии.

- Я могу поселиться с тобой, Синтия, - поспешила с помощью Полли.

Только это никак не решало проблемы, поскольку Полли уже делила палату с Дженет, недавно принятой аноректичкой. Когда ее вес становился меньше тридцати семи килограммов, ее тут же начинали кормить принудительно.

Ко мне наклонилась Лиза.

- Я видела, как ее вчера взвешивали, - громко заявила она. - Тридцать девять кило. Под конец не­дели ее подключат к трубке.

- Тридцать девять - это идеальный вес, - стояла на своем Дженет.

Но то же самое она говорила и при сорока одном с половиной килограммах. С ней тоже никто не хотел жить.

В конце концов, после недолгой дискуссии, в одну палату поместили пару кататоников. Так что Дэзи могла приезжать. Ее ожидали к пятнадцатому октября.

У Дэзи имелись две страсти: прочищающие средства и цыплята. Каждое утро она первой появля­лась возле пульта дежурной медсестры и, нервно барабаня пожелтевшими от никотина пальцами в стекло, требовала свои очищающие средства.

- Ну, что там с моим Колаком? - цедя сквозь зубы, подгоняла она. - Как там с Экслаксом?

Если кто-либо из нас становился рядом, Дэзи ухитрялась пихнуть ей локтем под ребро или сильно наступить на пальцы. Она ненавидела любого, кто появлялся рядом с ней.

Ее отец - крепкий, приземистый мужчина с лицом высохшей картофелины - два раза в неделю при­носил ей цыпленка, изжаренного по мамочкиному рецепту и тщательно завернутого в алюминиевую фольгу. Дэзи клала цыпленка на колени, ласково гладила его через сморщенную фольгу и нетерпеливо зыркала по сторонам, ожидая, когда же отец наконец-то уйдет и позволит ей в спокойствии добраться до поджаристой птицы. Но отец каждый раз желал оставаться рядом с Дэзи так долго, как это только было возможно, поскольку страшно любил ее.

У Лизы было свое собственное объяснение всему этому:

- Ему трудно поверить, что она его родная кровинка, и чтобы убедиться, что доченька это не приз­рак, он хотел бы ее трахнуть.

- Такую вонючую? - засомневалась Полли.

Это правда, от Дэзи здорово несло; ясный перец, говном и жареными цыплятами.

- Но ведь она же не всегда воняет, - продолжала убеждать нас Лиза.

Мне казалось, что Лиза права; я и сама заметила, что Дэзи ужасно сексуальная. Хотя она и шипела сквозь зубы, раздавала удары локтем, от нее немилосердно воняло, а ее руки постоянно блестели от жира – в ней имелась некая жаркая искра, которой не хватало нам всем. Дэзи носила короткие шорты и подрезан­ную на высоте пупка маечку, открывая бледное, мясистое тело. Когда утром она маршировала за этими своими прочищающими средствами, то беззаботно крутила попкой, рисуя в воздухе невидимые полу­кружья.

Девушка Мартиана была влюблена в нее. Она таскалась за Дэзи по коридору и просительно ныла: «Ну хочешь посмотреть мой пенис? Хочешь на него глянуть?», на что Дэзи злобно шипела: «Срать я хо­тела на твой пенис!».

Никто из нас никогда не был у Дэзи в комнате. И тогда Лиза решила, что будет первой, кто туда попадет. Она продумала очень подробный план.

- Блин, ну меня прижало, - повторяла она с утра до вечера целых три дня. - Елки, ну меня и прикру­тило.

На четвертый день она получила от старшей медсестры Экслакс.

- Не помогает, - сообщила она ей на следующее утро. - Нет ли у вас чего-нибудь посильнее?

- Может касторки? - предложила медсестра. Она явно переработалась.

- Эта ваша больница - фашистский карцер, - ужаснулась Лиза. - Мне нужна двойная порция Экслакса!

Таким вот образом она добыла шесть порций Экслакса и теперь уже могла поторговаться. Как-то после полудня она постучала в палату Дэзи.

- Эй, Дэзи! - крикнула она. - Дэзи! - Она даже пнула дверь ногой.

- Отвали, - ответила ей Дэзи от себя.

- Эй, Дэзи! - Лиза упрямо стояла на своем.

Дэзи угрожающе зашипела.

Лиза прижалась к двери и тихонечко сказала:

- У меня для тебя кое-что имеется.

- Хрен там, - буркнула Дэзи, но двери открыла.

Я с Джорджиной подглядывали за этой сценкой из конца коридора. Когда Дэзи открыла дверь, мы с любопытством вытянули шеи, только было слишком темно, чтобы увидеть в комнате хоть что-нибудь. Когда же дверь захлопнулась, по коридору потянуло странной, сладкой и теплой вонью.

Лиза не выходила довольно долго. В конце концов мы посчитали, что хватит здесь торчать, и от­правились в кафетерий на ланч.

Вечером Лиза нам быстренько обо всем сообщила. Она стояла перед телевизором, заслоняя экран, и говорила так громко, чтобы заглушить Уолтера Кронкайта, диктора телевизионных новостей.

- В комнате у Дэзи полно цыплят, - доложила нам она. - Всех она лопает на месте. У нее своя ме­тода еды, которую мне продемонстрировала. Она обдирает с цыпленка все мясо, но делает это осторож­ненько, чтобы оставить скелет целым. Даже крылышки - с них она тоже обдирает мясо. А голые скелетики она складывает на полу, друг возле друга. Там их уже целых девять. Говорит, когда будет четырнадцать, тогда пора возвращаться домой.

- Тебя угостила? - спросила я.

- Нет у меня аппетита на дохлых цыплят, - ответила Лиза.

- Но зачем она это делает? - хотелось знать Джорджине.

- Да пошла ты к черту! - взвилась Лиза. - Откуда мне все знать?

- Ладно, а слабительное? - не терпелось узнать Полли.

- Оно ей необходимо из-за этих цыплят.

- Нет, за этим кроется что-то большее, - сомневалась Джорджина.

- Я же была там, так что знаю, или не так? - отрезала Лиза.

А после того разговор пошел уже совершенно в другом направлении.

На следующей недели мы узнали про Дэзи еще кое-что новенькое. Отец купил ей на Рождество собственную квартиру. «Любовное гнездышко» - как назвала его Лиза.

Дэзи была на седьмом небе от счастья и даже проводила меньше времени в своей палате, рассчи­тывая на то, что все будут расспрашивать ее про эту новую квартирку. Джорджина почувствовала себя даже обязанной сделать это.

- Большая у тебя квартира, Дэзи? - спросила она.

- Спальня, небольшая гостиная в форме буквы L и курица, довольно большая, чтобы там кушать.

- Ты хотела сказать, кухня?

- Я так и сказала, дура.

- А где эта твоя квартира находится?

- Неподалеку от Массачузетс Дженерал.

- То есть, по дороге в аэропорт?

- Тебе же сказали, возле Массачузетс Дженерал. - Дэзи не хотелось признаваться, что квартира на­ходилась возле аэропорта.

- А что тебе там нравится больше всего?

Дэзи ненадолго задумалась и даже прикрыла глаза, наслаждаясь самой приятной для нее частью беседы.

- Надпись.

- Какая надпись?

- Надпись перед домом.

- И что же это за надпись?

- «Если бы ты тут жил, то был бы уже дома». - От избытка эмоций Дэзи даже стиснула кулачки. - Понимаете, тут дело в том, что каждый день там проезжают люди и думают про себя: «Оооо, это правда, если бы я тут жил, то уже бы и вправду был дома», так вот, я уже буду в этом доме. Сволочи!

Дэзи покинула нас довольно рано, поскольку это Рождество должна была провести уже в своей новой квартирке.

- Вернется, - пророчествовала Лиза, но на сей раз она была не права.

Как-то раз в мае, вечером, нас созвали на чрезвычайное собрание.

- Девушки, - начала наша старшая медсестра, - у меня для вас печальная новость.

Мы с любопытством навострили уши.

- Вчера Дэзи покончила с собой.

- В своей новой квартире? - спросила Джорджина.

- Она что, застрелилась? - заинтересовалась Полли.

- Дэзи: Это какая же Дэзи? - допытывалась девушка Мартиана. - Я ее знаю?

- Она оставила какое-нибудь письмо? - спросила я.

- А зачем?

- Подробности здесь не имеют никакого значения, - отрезала медсестра.

- Ведь вчера был ее день рождения, правда? - вдруг вспомнилось Лизе.

Медсестра утвердительно кивнула.

Еще минутку мы сидели молча, поминая память Дэзи.

МОЕ САМОУБИЙСТВО

Самоубийство является неким видом предумышленного убийства. Это нечто такое, чего не де­лаешь сразу же, как только об этом подумаешь. Нужно еще привыкнуть к этому намерению. Опять же, не­обходимы средства, сильная мотивация и подходящий случай. Чтобы самоубийство закончилось успешно, необходимы великолепная организация и трезвое мышление - но именно это ни коим образом не свойст­венно распаленному воображению самоубийцы.

Тут важно постоянно заботиться о том, чтобы глядеть на все незаинтересованно. Одним из спосо­бов достижения этого становятся упражнения представления себя самого либо уже в виде трупа, либо еще в фазе умирания. Если в радиусе взгляда появляется окно, следует представить, как ты из этого окна выпа­даешь. Если взгляд падает на нож, следует представить, как этот нож пронзает тело. Если видишь едущий поезд, необходимо представить собственные останки, разможженные колесами локомотива. Эти упражне­ния необходимы для выработки нужной отстраненности.

Но самым главным делом остается мотивация. Без сильной мотивации все идет коту под хвост.

Моя мотивация сильной не была: реферат по истории Соединенных Штатов, которого мне ужасно не хотелось писать, а так же мучающее меня вот уже целый месяц вопрос: «А почему бы, собственно, не покончить с собой?» Будучи мертвой, мне бы не нужно было писать реферат, опять же, этот вопрос тоже меня бы не мучил.

Решение данного вопроса забирало у меня все силы. Раз поставленный, он уже никак не хотел по­кинуть мою голову. Мне кажется, что множество людей покончило с собой лишь затем, чтобы уже покон­чить с бесплодными дебатами над тем, смогут они покончить счеты с жизнью или же нет.

Что касается меня, то, что бы я не сделала, о чем бы не подумала, все сразу же становилось пред­метом подобных дебатов. Я сказала какую-нибудь глупость - и тут же: наверное покончу с собой. Утром от меня сбежал автобус - уж лучше сразу же с этим покончить. Даже добро имело свои три копейки в этих дебатах: мне понравился какой-то фильм - так может и не стоит убивать себя?

Вообще-то говоря, мне хотелось убить всего лишь определенную часть собственной личности: ту самую часть, которая и желала совершить самоубийство, которая втянула меня в эти мучительные размыш­ления «убивать себя или нет», и которая каждое окно, каждую станцию метро, каждое кухонное орудие превращала в реквизиты или же сцену генеральной репетиции.

Только все это стало мне ясным лишь после того, как я проглотила полсотни таблеток аспирина.

У меня был парень по имени Джонни, который писал мне любовные стихи - очень даже неплохие. Я позвонила ему, сообщила, что желаю покончить с собой, не положила трубку на аппарат, заглотала пять­десят таблеток аспирина, и вот тут до меня дошло, что мгновение назад я совершила ужасную ошибку. Потом я вышла купить молока, о чем меня просила мать перед тем, как я начала глотать этот аспирин.

Джонни сообщил в полицию. Они приехали ко мне домой и рассказали обо всем маме. Мама поя­вилась в магазине A&P на Массачузетс Авеню как раз в тот момент, когда, стоя перед витриной в мясном отделе, я уже готова была потерять сознание.

По дороге в магазин, пройдя пять перекрестков, я начала уже жалеть о том, что натворила, и по­чувствовала себя униженной. Я сделала ошибку и по этой причине должна была умереть. Так может я за­служила эту смерть? Я расплакалась. На какое-то мгновение мне стало ужасно жалко себя саму и то гро­мадное горе, которое я в себе несла. А потом уже были только туман и свист. Прежде чем я добралась до магазина, мой мир превратился в узкий, пульсирующий тоннель. Я утратила резкость зрения, в ушах у меня звенело, в висках глухо била кровь.

Только промывание желудка вернуло меня в равновесие. Бесконечную трубку мне воткнули сна­чала в нос, а потом вниз, через горло, прямо в желудок. Я чувствовала себя так, как будто через мгновение удушусь. А потом началось само промывание. Это было так, как будто у меня брали кровь в промышлен­ных масштабах - могучее, рвущее засасывание, чувство, будто ткани сминаются и трутся друг о друга со­вершенно не ведомым до сих пор образом. И рвота... - как будто изливалось все, что скрывается у тебя внутри. Нет, решила я про себя, в следующий раз только не аспирин.

Но когда промывание закончилось, я начала размышлять, а что будет в следующий раз. Я чувство­вала себя нормально. Я не умерла, хотя внутри меня что-то омертвело. Может мне удалось достичь моей основной цели, или это было лишь частичное самоубийство? Я чувствовала себя легчи и свободнее, чем когда-либо еще.

Моя свобода продолжалась несколько месяцев. Я сдала несколько хвостов по школьной про­грамме. Порвала с Джонни и заинтересовалась учителем английского языка, который писал стихи даже лучше, чем Джонни, хотя посвящал их и не мне. С ним я поехала в Нью Йорк, куда он взял меня в галерею Фрика на выставку Вермеера.

Единственным, довольно-таки неприятным последствием моего поступка стало вегетарианство. Поскольку я потеряла сознание перед витриной в мясном отделе, то начала бессознательно сопоставлять самоубийство с мясом. Но я знала, что за этим таится нечто большее.

Куски мяса на прилавке были синими, окровавленными и плененные в тесных упаковках. И хотя у меня было шесть спокойных месяцев, чтобы освободиться от этих мыслей, но я постоянно возвращалась к ним.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: