Я НЕ ОСТАВЛЯЮ СВОЮ МАТЬ ЗА ДВЕРЬЮ 17 глава

Пока дорога шла в гору, Эскартин и я следовали друг за другом, как нитка за иголкой. Я внимательно следил за каждым его движением. На самом крутом участке он пошел в атаку. Я сразу же сел ему на колесо - то же самое сделал Цулле. На перевал мы въехали втроем, организовав что-то вроде персональной гонки. Оказавшись на верхушке горы, мы взглянули на расстилавшийся внизу плотный ковер облаков. На спуске вокруг нас сомкнулся туман, и дальше 3 метров мы уже ничего не видели. Погоня на высокой скорости по горной дороге в тумане, без ограждений - это, скажу я вам, занятие не для слабонервных.

Теперь моя главная задача заключалась в том, чтобы удержать главных соперников либо рядом, либо позади себя. Впереди замаячил второй подъем- Сулор (Col duSoulor). Эскартин атаковал снова, и я снова сумел усидеть у него на колесе. Мы преодолели еще одну окутанную туманом вершину, и теперь на трассе "Тур де Франс" осталась всего одна гора - Обиск (Col d'Aubisque), 7,5 километра крутого подъема. После Обиска нам останется только спуститься к финишу на скоростях, достигающих 110 километров в час.

Теперь впереди шла группа из трех человек, которые боролись за победу на этапе, а еще девять следовали за ними, проигрывая минуту и все еще надеясь занять место на подиуме. Среди последних были я, Эскартин и Цулле. Мне победа на этапе была не нужна. За 4 километра до финиша я решил обезопасить себя и позволить остальным решить исход этапа в спринте, а самому постараться избежать столкновений. У меня была только одна цель - отстоять желтую майку.

Я пересек линию финиша и спешился, основательно измученный, но довольный тем, что сохранил лидерство. Однако после пяти часов, проведенных на велосипеде, мне предстояло выдержать 2-часовую пресс-конференцию. Мне начало казаться, что пресса пытается сломить меня психологически и совершить то, чего соперники не смогли сделать физически. СМИ стали для меня таким же тяжелым испытанием, как рельеф трассы.

В тот день Международный союз велосипедистов обнародовал результаты всех моих допинг -анализов, которые, разумеется, оказались чистыми. Больше того, я получил бесценную поддержку со стороны организатора гонки, Жана-Мари Леблан-ка. "Победа Армстронга над болезнью вселяет в нас надежду на то, что "Тур" сумеет победить свою собственную болезнь",- сказал он.

Каким- то образом нам удалось отразить все атаки как на трассе, так и в стороне от нее, а также сохранить на моих плечах желтую майку. Мы выполнили задачу, победили в горах, и после трех недель и 3500 километров пути я лидировал в гонке с общим временем 86:46:20. На втором месте, с отставанием в 6 минут 15 секунд, шел Эскартин, а на третьем, уступая мне 7 минут 28 секунд,-Алекс Цулле.

Вожделенная для многих maillot jaune попрежнему оставалась на мне.

Как ни странно, но по мере приближения к Парижу я нервничал все больше и больше. Каждую ночь я просыпался в холодном поту и уже начал бояться, что моя болезнь вернулась снова. Так сильно я не потел, даже когда лежал в больнице. Я пытался убедить себя, что желание жить значит для меня намного больше, чем желание победить в "Тур де Франс", но к тому времени оба этих желания слились для меня в одно.

Я был не единственным человеком в команде, который так сильно нервничал. Наш главный механик боялся настолько сильно, что по ночам держал мой велосипед в своем гостиничном номере. Он не хотел оставлять его в фургоне, где тот мог стать легкой жертвой саботажа. Кто знает, на какие нелепые действия может решиться тот, что захочет лишить меня победы? В конце 17-го этапа, длинной ровной трассы до Бордо, какой-то псих прыснул в пелотон из баллончика со слезоточивым газом, и несколько гонщиков вынуждены были остановиться на обочине из-за сильных приступов рвоты.

Кроме того, существовала еще одна совершенно реальная угроза, способная помешать мне одержать победу в "Туре",- несчастный случай. Впереди меня ожидало последнее испытание - индивидуальная гонка на 57 километров во французском аналоге "Диснейленда", парке "Футюроскоп". В индивидуальной разделке могло произойти что-нибудь очень, очень плохое. Я мог упасть и сломать ключицу или ногу.

Я хотел обязательно выиграть разделку. Я хотел сказать свое последнее слово на дистанции, чтобы показать и журналистам, и распространителям слухов, что мне наплевать на все, что они обо мне говорят. Я покончил с пресс-конференциями (однако не с допинг-пробами; после 17-го этапа меня снова включили в список выборочной проверки). Попытка выиграть разделку была рискованной, потому что гонщики, которые стараются показать лучшее время, склонны принимать авантюрные решения, а это может привести к травмам - порой настолько серьезным, что приходится распрощаться с велосипедом.

Таких примеров сколько угодно. Вспомните, что произошло с Бобби Джуличем в Метце, когда он упал на скорости 75 километров в час и получил обширные гематомы грудной клетки. В тот раз я сам чуть не упал, когда передо мной на крутом повороте на дорогу выбежал ребенок. На Альп д'Юэз зритель выскочил прямо перед Герини, и тот тоже упал. Цулле отставал бы от меня всего на минуту, если бы не попал в завал на Пассаж-дю-Гуа.

Вечером перед этапом ко мне в номер пришел Билл Стэплтон.

- Лэнс, я не тренер, но я считаю, что тебе не следует слишком напрягаться,- сказал он.- Тебе есть что терять. Будет лучше, если ты просто отбудешь номер. Не делай никаких глупостей.

Вести себя по-умному означало не допустить серьезных ошибок, не упасть, не получить травму и не потерять 10 минут в результате падения.

Мне было все равно.

- Билл, кому, по-твоему, ты все это говоришь?

- А в чем дело?

- Завтра я собираюсь рвать жилы изо всех сил.

Я собираюсь выжать из себя все. Я собираюсь показать, кто король этой гонки.

- Ладно,- покорно согласился Билл.- Значит, как я понимаю, этот вопрос обсуждению не подлежит.

Я ехал в желтой майке от самого Метца и не собирался с ней расставаться. Наша команда показала себя идеальным механизмом, но теперь я хотел выиграть сам. Только троим гонщикам удавалось выиграть все разделки на "Туре", и это были величайшие гонщики всех времен: Бернар Ино, Эдди Мерке и Мигель Индурайн. Я хотел доказать, что на этой гонке самый сильный человек - я.

Мне не давали уснуть. Сначала ко мне в номер заявился Скотт Макичерн из команды "Nike" потом вернулся Стэплтон. Иохан просунул голову в дверь и увидел Скотта, который разлегся на моей кровати, в то время как я все еще был на ногах. Иохан посмотрел на часы - было 23:30. "Гони этих парней вон и ложись спать", - приказал он мне.

В "Футюроскоп" прилетела моя мать, и я договорился, чтобы ее взяли в одну из машин сопровождения. Она хотела своими глазами увидеть гонку на время, поскольку в ней проснулся старый защитный инстинкт: ей казалось, что своим присутствием она убережет меня от беды. Равнинные разделки пугали ее не меньше, чем самые сложные горные этапы, потому что она достаточно хорошо разбиралась в велосипедном спорте, чтобы понимать, как легко я могу упасть, и знала, что в этот предпоследний день "Тура" мне суждено получить все или ничего. Любой исход решит мою судьбу раз и навсегда. Именно поэтому она считала своим долгом быть рядом.

Индивидуальная гонка на время - это борьба человека один на один со стрелкой секундомера. Трасса, которая потребует примерно 1 часа 15 минут напряжения всех сил, представляла собой большую петлю длиной чуть больше 5 7 километров, проложенную в западной части Центральной Франции по дорогам, окаймленным домами с красными черепичными крышами и полями коричневато-золотистой травы, где зрители расположатся на кушетках и в шезлонгах. Я, правда, не увижу почти ничего из этих живописных декораций, потому что большую часть времени проведу в аэродинамической позе.

Гонщики стартовали в обратном порядке, а это означало, что я поеду последним. Чтобы подготовиться, я поставил свой велосипед на станок и опробовал все передачи, которые рассчитывал использовать на дистанции.

Пока я разминался, стартовал Тайлер Хэмилтон. Его задача состояла в том, чтобы ехать как можно быстрее, невзирая на риск, и поставлять техническую информацию, которая может мне пригодиться. Тайлер проехал не просто быстро, но даже стал лидером и продержался почти до конца дня. Сместить его с первого места смог только Цулле, который прошел дистанцию за 1 час 8 минут и 26 секунд.

Настала моя очередь. Я вылетел из стартовой зоны и помчался по извилистым улочкам. Впереди меня ехал Эскартин, стартовавший на 3 минуты раньше.

Сложившись пополам, я пронесся мимо него по окаймленной деревьями и высокой травой дороге.

Я был настолько занят собственной борьбой за секунды, что даже не взглянул на него.

Я показал самое быстрое время на первых двух контрольных точках. Я шел так быстро, что у моей матери, которая ехала в машине сопровождения, откидывалась назад голова от перегрузок на крутых

поворотах.

После третьей отсечки я все еще лидировал с результатом 50:55. Вопрос был в том, смогу ли я выдержать темп на заключительном отрезке дистанции.

За 6 километров до финиша я опережал Цулле на 20 секунд. Но тут пришло время заплатить за все. Я заплатил за горы, заплатил за американские горки холмов, заплатил за равнины. Я терял время и чувствовал это. Если я обойду Цулле, то всего лишь на несколько секунд. Два последних плавных поворота я прошел стоя на педалях. Я ускорялся и шел по внутреннему радиусу, стараясь не упасть, но при этом максимально прижаться к краю дороги,- и чуть не наскочил на бордюр и не выскочил на тротуар.

Финишный отрезок проходил по шоссе. Я оскалил зубы, считая секунды и нажимая на педали. Все, линия финиша позади. Я проверил время. 1:08:17.

Я выиграл 9 секунд.

Я въехал в огороженную зону, нажал на тормоза и свалился с велосипеда, не в силах разогнуться.

Я выиграл этап и выиграл "Тур де Франс". Теперь я был в этом уверен. Моим ближайшим соперником в генеральной классификации оказался Цулле, который уступал мне 7 минут 37 секунд, а на последнем этапе до Парижа такое время отыграть невозможно.

Я приблизился к концу пути. Но путей в действительности было два: тот, который привел меня на "Тур", и путь самого "Тура". Вначале был пролог, эмоциональный подъем и первая неделя, небогатая событиями, но безопасная. Затем я испытал странное ощущение бестелесности в Метце и Сестриере, за которым последовали деморализующие нападки прессы. И вот победный финиш, а вместе с ним - сладостное ощущение торжества справедливости. Я въеду в Париж в желтой майке.

Когда я поднимался на подиум, моя мать хлопала в ладоши, размахивала флагом и утирала слезы. Перед этапом я ее не видел, но сразу после финиша обнял, а затем повел обедать. Она сказала: "Ты просто представить себе не можешь, что сейчас творится дома. Я знаю, тебе трудно это понять, да и вообще сейчас не до этого. Но в Штатах люди буквально с ума посходили. Я в жизни ничего подобного не видела".

После обеда мы вернулись в гостиницу, холл которой был битком набит репортерами. Мы протолкались через толпу в мой номер, и один из французских журналистов попытался взять интервью у моей матери.

- Мы можем поговорить? - спросил он.

Я повернул голову и сказал:

- Она не разговаривает с французской прессой.

Но настырный парень продолжал задавать ей вопросы.

- Оставьте ее в покое,- сказал я. Я обхватил ее рукой за талию и повел через толпу в свой номер.

Правда, к вечеру у меня появилась возможность представить, что творилось дома, в Штатах. Сначала в гостиницу пришел репортер из журнала "People" и попросил интервью. Затем в наш отель один за другим повалили спонсоры, желающие пожать мне руку и засвидетельствовать почтение. Из-за океана начали прибывать друзья, которые успели вскочить на последние рейсы накануне вечером. Билл Стэплтон пригласил меня на ужин и рассказал, что все утренние и вечерние телепрограммы желали заполучить меня в качестве гостя. По его мнению, после завершения "Тура" мне следовало хотя бы на один день слетать в Штаты, чтобы дать несколько интервью на разных телеканалах.

Но по традиции победитель "Тура" сначала должен появиться на ряде европейских гонок, чтобы продемонстрировать свою желтую майку, и я хотел соблюсти эту традицию.

- Об этом не может быть и речи,- сказал я.-

Я останусь тут, чтобы выступить в этих гонках.

- Ладно, хорошо,- согласился Билл.- Отлично.

- А что, по-твоему, я не прав?

- По-моему, ты полный идиот.

- Почему?

- Потому, что ты понятия не имеешь, что там про

исходит и насколько это важно. Но ничего, еще поймешь. В тот день, когда все это кончится, ты не сможешь спрятаться. Тебя хочет видеть вся Америка.

Компания "Nike" хотела, чтобы я провел прессконференцию в Нью-Йорке в их гипермаркете. Они уже пригласили на нее мэра и Дональда Трампа. Жители Остина собирались организовать в мою честь парад. "Nike" предложила отвести меня в Штаты на частном самолете и привезти обратно в Европу в течение одного дня, чтобы потом я смог принять участие в гонках. Я был ошеломлен. Я уже много лет выигрывал велогонки, но тогда ни одного человека в Америке это не волновало.

Теперь это волновало всех.

Но все же какая-то часть меня не могла окончательно поверить в то, что я выиграю. Я говорил себе, что впереди еще один день, и после ужина не стал нарушать режим, принял душ, растерся и лег спать.

Последний этап, Арпажон-Париж,- это, в сущности, церемониальный марш длиной 143 километра. По традиции пелотон будет двигаться в прогулочном темпе, пока мы не увидим Эйфелеву башню и не проедем через Триумфальную арку, откуда пелотон во главе с командой "U. S. Postal" въедет на Елисейские поля. Только потом начнется спринт и мы в полную силу отработаем 10 кругов по центру города. Завершающим мероприятием станет парад дружбы или круг почета.

По дороге на Париж я давал интервью прямо в седле, болтал с товарищами по команде и друзьями в пелотоне. Я даже съел мороженое, Команда "Postal", как всегда, демонстрировала превосходную слаженность действий. "Мне не приходится ничего делать,- сказал я одной тележурналистке.- Это все мои ребята".

Через какое-то время подъехала другая съемочная группа. "Я хочу передать привет Келли Дэвидсон из Форт-Уорта в Техасе,- сказал я.- Я дарю эту победу тебе". Келли - это маленькая, больная раком, но сильная духом девочка, с которой я познакомился и подружился во время "Гонки за розами".

И вот наконец впереди показался город. Когда мы в первый раз проезжали по Елисейским полям, я ощутил колоссальный эмоциональный подъем. Ради гонщиков движение транспорта полностью перекрыли. Нас ожидал потрясающий прием сотен тысяч зрителей, собравшихся вдоль широкой улицы, вымощенной булыжником и брусчаткой. Воздух был наполнен звуками автомобильных клаксонов, со всех сторон сыпались конфетти, а фасады всех домов были украшены огромными яркими по -лотнищами. Меня поразило количество развевающихся в толпе американских флагов.

Далеко в глубине толпы кто-то держал большой картонный плакат. На нем было написано одно слово: "ТЕХАС".

Пока мы продолжали парад по Елисейским полям, я успел заметить, что далеко не все американские флаги были звездно-полосатыми. К моему особому удовольствию, кое-кто из зрителей размахивал флагами Штата одинокой звезды.

Десять кругов спринта до финиша прошли в удивительно спокойном темпе, оказавшись простой формальностью, во время которой я просто старался избежать последнего глупого падения. А затем я пересек линию финиша. Наконец-то она стала осязаемой и реальной. Я стал победителем.

Я слез с велосипеда и попал в адское столпотворение; со всех сторон меня окружили фотографы, люди из службы безопасности, сотрудники протокольного отдела и друзья, хлопавшие меня по спине. Там было, наверное, человек пятьдесят из Остина, в том числе Барт Нэгс, мой близкий друг Джефф Гарви и - хотите верьте, хотите нет - Джим Хойт. "Свой в доску парень" уболтал охрану пропустить его за ограждение.

Меня провели к подиуму для церемонии награждения и вручили почетный трофей, который я тут же поднял над головой. Я не мог больше сдерживаться, спрыгнул вниз и побежал на трибуны, чтобы обнять жену. Меня окружили фотографы, и я сказал: "Где моя мама?" Толпа расступилась, я увидел ее и обнял. Вокруг нее тоже крутились репортеры, и кто-то из них спросил, считает ли она, что я победил вопреки логике.

- Вся жизнь Лэнса проходит вопреки всякой логике,- ответила ему моя мама.

Затем началась самая приятная часть мероприятия - церемониальный круг победы, который мы проделали всей командой. Мы ехали по Елисейским полям совершенно одни, и ехали очень-очень медленно, наслаждаясь каждой секундой нашего триумфа. Какой-то зритель выскочил на дорогу и вручил мне огромный американский флаг на длинном древке. Я не знаю, как он там оказался,- он просто возник передо мной и всунул древко мне в руку. Я поднял флаг над головой, ощущая волну новых и незнакомых ощущений и эмоций.

Наконец я вернулся в зону финиша и выступил перед журналистами, еле сдерживая слезы. "Я в шоке. Я просто в шоке,- повторил я.- Мне хочется сказать вам только одну вещь. Если жизнь когда-нибудь предоставит вам второй шанс чего-то добиться, сделайте все, чтобы использовать этот шанс на полную катушку".

Всю нашу команду увезли готовиться к вечернему торжественному приему с шикарным банкетом на 250 человек, устроенному в Музее Д'Орсе, в окружении наиболее ценных художественных сокровищ мира. Мы все как один были измучены, полностью обессилены трехнедельным суровым испытанием, но все же с удовольствием предвкушали, как будем пить за победу.

Мы прибыли в музей и увидели накрытые столы, изысканную сервировку которых нарушала только одна необычная деталь, придуманная Томом Вайзелем.

Перед каждым прибором громоздилась пирамидка из яблок.

Мы в первый раз после Метца подняли бокалы с шампанским, и я встал, чтобы произнести тост в честь моих товарищей по команде. "Я ехал в желтой майке,- сказал я.- Но, на мой взгляд, единственная деталь этой майки, которая по праву принадлежит мне,- это молния. Даже не вся молния, а ее маленький кусочек. Все остальное - рукава, воротник, перед и спинка - это заслуга моих товарищей ".

Ребята дружно подняли вверх руки. В кулаке у каждого из них было что-то зажато. Яблоко. Красные, блестящие яблоки окружили меня со всех сторон.

Этим вечером мы с Кристин поселились в отеле "Ritz", где сняли огромные и дорогие апартаменты. Мы переоделись в положенные для VIP-персон халаты, откупорили еще одну бутылку шампанского и устроили приватный праздник на двоих. Наконец-то мы снова оказались одни. Мы от души посмеялись над размерами апартаментов и заказали ужин в номер. Затем нас сморил очеш глубокий сон.

Проснувшись на следующее утро, я поначалу в недоумении огляделся вокруг и даже зарылся головой в подушку, чтобы свыкнуться с незнакомой обстановкой. Рядом со мной Кик открыла глаза, и постепенно мы оба окончательно проснулись. Когда она посмотрела на меня, мы прочитали мысли друг друга.

- Господи,- произнес я вслух.- Я выиграл

"Тур де Франс".

- Да не может этого быть! - сказала она.

И мы оба расхохотались.

Глава десятая

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: