Музыка, которую мы давно ждали 2 глава

Игги отрывался, и колбасился, и никак не мог остановиться, и в конце концов я заявил: «Ну, все, я устал». Когда я решил поспать, я привязал этот самый шнурок к своей руке, и когда он дергался, я просыпался.

Так мы впервые съездили в Нью-Йорк. Когда мы пришли в студию, Джейк Холцман спросил: «Ребят, у вас не хватит материала на полновесный альбом, так?»

Мы ответили: «Ну да».

У нас было всего три песни. Так что я вернулся в отель, а через час появился с рифами к «Little Doll», «Not Right» и «Real Cool Time».

Игги Поп : Конечно, я был большим фанатом The Velvet Underground, но мысль о том, что Джон Кейл будет продюсировать мой первый альбом, не приводила меня в восторг. Чтобы чужой человек меня продюсировал? Мысль о том, что кто-то будет трогать мою музыку, возбуждала меня не больше, чем мысль о том, что кто-то будет трогать меня за всякое, ха-ха-ха!

Это очень личное, правда, услышав, что Джон Кейл будет продюсировать альбом, я подумал: а неплохо. Тема для работы. Конечно, он будет интеллигентным, восприимчивым, крутым парнем. С ним можно договориться — он не пошлет на хуй. А вот что меня действительно заводило — это мысль усадить его сыграть на чем-нибудь.

Рон Эштон : Я раньше никогда не был в студии: мы поставили маршалловские стеки и выставили их на десятку.[19]Начали играть, а Джон Кейл сразу сказал: «Нет, так не пойдет…»

Мы ответили: «Ну уж нет. Мы играем громко, это наш стиль».

Кейл все еще пытался нас чему-то учить, но мы были на редкость упертыми пацанами и устроили сидячую забастовку. Положили на пол инструменты, забились в одну из звуковых будок и начали курить хэш.

Кейл еще пытался достучаться до нас. Говорил про запись. «Вы не сможете получить правильный звук с этими немереными усилками, просто ничего не получится».

Но по-другому мы не умели — не могли играть, если звук тихий. Нам не хватало искусства обращения с инструментами, все, что у нас было — мощные аккорды. Когда мы играли на разогреве у Blue Cheer в Грэнд, у них были тройные маршалловские стеки, звук был мучительно, болезненно громкий, но нам дико понравилось: «ВАУ, приколись, тройные стеки!» Только так мы и умели играть.

В качестве компромисса мы предложили выставить усилки на девятку. Наконец Кейл сказал: «Пошло все в пизду» — и просто смирился.

Игги Поп : Пока мы писались, Нико и Джон Кейл обычно сидели в одной из кабинок. Смотрелись они как члены семейки Адамсов — Кейл носил плащ в стиле Дракулы с огромным стоячим воротником. Он выглядел как Зетмен в «По ту сторону Долины кукол», и у него была прикольная прическа. А Нико вязала. Пока рождался альбом, она все время вязала какую-то фигню, может, свитер.

Рон Эштон : Когда альбом был дописан, Дэнни отвел нас на Фабрику познакомиться с Энди Уорхолом. Фабрика была украшена жестью, и, надо сказать, там было грязно. Мы были детьми Среднего Запада, нас напрягала эта атмосфера — все эти нью-йоркские спидовые дурики и гомосеки. Мы с Уорхолом даже не поговорили. Мы со Скотти и Дэйвом так напряглись, что просто забились на диван. От этого места нас пробил озноб, и мы ушли через полчаса.

Следующим вечером мы пошли в клуб Стива Пола, «Сцена», посмотреть, как играет Терри Рейд. Там был Джими Хендрикс, джемовал с ним. После концерта мы с Игги пили пиво с Хендриксом. Игги бродил с Нико, а я просто сидел там и тихо ржал, потому что она обращалась с ним, как с собственным ребенком. Она — такая высокая, и он — такой низенький, они держались за руки, как влюбленные. Она не выпускала его из виду.

Дэнни Филдс : Сразу было ясно, что Нико должна влюбиться в Игги. В нем было все, что нравилось ей в мужиках: больной, яркий, хрупкий, но словно бы сделанный из стали, безумный, свихнувшийся.

Так что тут не было ничего удивительного. Нико влюблялась в каждого сияющего безумного джанки. Не хочу показаться циничным, и если бы я знал, что все обернется такой громкой историей, я бы запасся диктофоном, но тогда все было просто: «Без балды, Нико влюбилась в очередного поэта».

Игги Поп : Мы с Нико много занимались любовью. Много раз за день. Нико была особенной. Меня тянуло к ней. У меня не получалось влюбиться в кого бы то ни было, но мне было радостно быть рядом с ней. Она была старше, она была издалека. Мне это очень нравилось — у нее был непривычный акцент, все в ней было непривычно.

И она была невероятно сильной. Как будто я тусуюсь с парнем, хотя у нее были женские части тела; на этом отличия заканчивались, было полное ощущение, что я тусуюсь с жестким, эгоистичным и при этом артистичным парнем.

Она очень упиралась по поводу моих работ: и это, то, и другое; потом неожиданно ее маска падает — и я вижу страшную неуверенность. Я видел ее настоящее лицо: человек, возраст за тридцать, не модель, не коммерческая сущность в великом бизнесе по имени Америка — и что, блядь, она собирается делать дальше?

Нико часто вгоняла себя в тоску. Знаешь, она была одета как мировая девушка высшего сорта: правильные ботинки, накидка из овчины, правильные волосы, она знала правильных людей, и вот она в охуенном обломе — ее дико корежило. Она была великой, великой актрисой. Быть рядом с ней — это был мощный толчок.

Я абсолютно уверен, что придет день, когда людям будет чем услышать ее, точно так же, как сегодня людям есть чем смотреть полотна Ван Гога, и тогда все скажут: «ООООООААААА!»

Она приехала ко мне в Анн-Арбор и поселилась в доме нашей группы.

Рон Эштон : Когда Игги заявил: «Нико приезжает», мы отреагировали: «Ну и ладно, нам пофиг». Когда Нико поселилось в Веселом Доме, мы ее редко видели. Игги держал ее на чердаке. Мы видели ее только, когда репетировали и шумно возражали против ее присутствия, потому что у нас было правило: никто не может находиться в репетиционной, особенно женщины.

Потом она сделала обалденный обед с карри и оставила его на столе в комплекте с весьма дорогими винами. И мы все опять начали пить, все из-за обалденных вин Нико.

Иги Поп : Stooges не хотели никаких девушек в доме, особенно с таким глубоким голосом. Они передразнивали ее манеру говорить. Нико пыталась нам готовить: приготовила кастрюлю коричневого риса и вывалила туда полбанки острого соуса. У нее болели уши, и она думала, острый соус поможет бороться с инфекцией.

Еще Нико любила выпить. Она и меня втянула в это дело, и пока она жила с нами, свои концерты я начинал совсем-совсем пьяным. Потому что Нико была сорным семенем. Знаешь, она совсем не походила на простушку.

Рон Эштон : Нико привезла в Мичиган какого-то киношника, и он сделал шестнадцатимиллиметровый фильм с Игги. Мы все поехали на ферму, и Нико заодно пригласила Джона Адамса, потому что он был похож на сфинкса: большой, длинный, плотный, с рыжими курчавыми волосами. Был конец зимы, и мы сидели и смотрели в окно, веселились, пока они раскладывали руки манекенов по всему полю — Джон без рубашки, Игги без рубашки, расслабляются. Да, это было великое искусство.

Игги Поп : Мы бегали по всему картофельному полю и махали пластиковыми конечностями. Сроду не видел в этом смысла. Просто оттяг. Но мне нужен был обед. Получилось так, что Франсуа де Менил из «Тексас мани» хотел сделать фильм с Нико, а она сказала: «Если хочешь сделать фильм, приезжай в Мичиган и захвати Джимми». А он ответил: «Лады».

Дэнни Филдс : Нико звонила мне все время из Анн-Арбора и говорила: «Не знааааю, люууубит ли он меняаа еще, он не оообращаает на меняааа вниманияаа, ооох, он так груууб со мнооой!»

Я отвечал: «Ну да, ты выбрала нелегкого парня для совместной жизни». Знаешь, извини, конечно, но что тут необычного?

Игги Поп : Нико постоянно повторяла: «Жимми, о Жимми, чтобы делать то, что ты делаешь, надо быть большим извращенцем. Ты просто обыкновенный извращенец, а надо быть абсолютным извращенцем».

Она имела в виду, что во мне слишком много человеческого. Потом она поила меня красными винами с французскими названиями, которых я даже никогда не слышал. Так я разучил всю эту хуету: научился модулировать свой голос… носить светло-голубые костюмы и говорить с представителями звукозаписывающих компаний.

Рон Эштон : Нико осталась надолго, месяца на три. Игги никогда не говорил, любит ли он ее или нет. Только помню, когда она уже уехала, Игги спустился вниз и попросил у меня одного совета. Подошел ко мне и сказал: «Знаешь, думаю, тут что-то не так, может, ты знаешь, в чем дело?» Он вытащил член, сжал его, и из него потекла зеленая слизь. Я сказал: «Дружище, у тебя триппер».

Нико наградила Игги триппером, первый раз в его жизни.

Глава 5

Начинается бунт

Дэнни Филдс : Вечер, когда МС5 играли в «Филмор-ист», был вписан в историю рок-н-ролла и альтернативной культуры. Это было как раз после выпуска «Kick out the jams».

Одним из приколов было то, что радикальная ист-виллиджская группировка под названием «Долбоебы» требовала у Билла Грэма уступить им «Филмор-ист» на один вечер в неделю, потому что Грэм сам состоял в Обществе. Обожаю это слово — «Общество». Они хотели готовить в «Филморе» еду и чтобы дети писали на кресла. На редкость неприятные товарищи. Были они бородаты и толсты, злы и агрессивны: старые, стремные и отстойные. И на редкость упертые.

Таким макаром на Билла Грэма и «Филмор» давили Общество и радикальные элементы из группы Lower East Side, чтобы он пустил их в свой театр. Между тем, вышел альбом МС5, и Джейк Холцман прикинул: а что если группа даст концерт в «Филморе», а билеты мы раздадим бесплатно? «Народная группа»! В результате «Филмор» получит паблисити, мы разрекламируем выступление на радио — и все будут счастливы!

И они договорились на вечер четверга, а чтобы заткнуть рот Обществу, отдали «Долбоебам» пять сотен билетов для их жирных, вонючих и стремных людей. Потом они выяснили, что билеты остались в столе Кита Коэна. Они все время были заперты у него в столе! Время концерта приближалось, и Общество начинало бурлить на тему прохода на шоу. А так как МС5 уже была легендой как группа Движения, единственная группа, которая играла в Чикаго в 1968 году, среди слушателей были лидеры антивоенного движения Америки типа Эбби Хоффмана и Джерри Рубина. Получалось вполне андеграундное мероприятие.

А потом я сделал, пожалуй, самую тупую вещь в жизни. Сижу я, значит, в офисе «Электры», курю сигареты, посасываю кислоту, курю траву и говорю себе: «Ай-я, мне надо доставить группу в центр города. Что ж делать?»

И я позвонил в «Эй-Би-Си Лимо Компани». Мы приехали в центр и попали прямо в кучу «Долбоебов», которые долбились в двери «Филмора» и требовали их пропустить. И представь себе, в такой момент подъезжает великий символ капиталистического свинства, огромный длиннющий лимузин, и оттуда выходят МС5. «Долбоебы» начали орать: «Изменники! Предатели! Вы из них, а не из нас!»

А МС5 загрузились: «Что мы не так сделали?» Может, надо было привезти их в джипе или психоделическом фургончике? До меня просто не дошло. Просто не подумал, какую реакцию вызовет имидж лимузина у этих мерзких людей. Прикинь, если куча людей добровольно называет себя «долбоебы», чего от них можно ждать?!

Уэйн Крамер : У Роба Тайнера есть дурная привычка встревать в разговор с самыми неподходящими комментариями. Он начинает нервничать, делает паузу — а потом говорит абсолютно не то, что надо.

И вот он выходит на сцену «Филмора» и говорит аудитории: «Мы приехали в Нью-Йорк не ради политики, а ради рок-н-ролла!»

Естественно, «Долбоебы» начали рычать.

Бунт захлестнул весь зал. Они стали рвать наши вещи. Я стоял за занавесом и видел ножи, которые его резали.

Дэннис Томпсон : Нас предупреждали, что там настоящие революционеры — и вот они, громят нашу аппаратуру, поджигают кресла и прорываются к нам через занавес. Нас поймали и вывели в центр театра. Вокруг стояло пять сотен «Долбоебов», ха-ха-ха! Потом начались их революционные подъебки. Один парень встал и заявил: «Вы, ребята, проповедуете революцию, так давайте ее устраивать, а? Момент подходящий, можно начинать прямо сейчас. Что скажете?»

Мы начали: «Ну да, но мы не хотели, тра-ля-ля, мы просто хотели тра-ля-ля…»

Другой нашелся: «Вы, ребята, в конец опизденели. Шайка опизденевших пиздоболов. Пришло время революции. Давайте, серьезно включайтесь, а если нет — мы вас просто убьем».

Напряжение росло — нам не давали ни слова вставить, а потом в спину Уэйна Крамера уперся нож.

Джесси Кроуфорд поймал руку с ножом, вырвал его, все вокруг завертелось, как колесо, и явственно запахло насилием. Я схватил Уэйна, мы прорвались через толпу, я закричал: «Бежим!».

Уэйн Крамер : Мы выбежали наружу, нас ждал лимузин и толпа «Долбоебов» и их женщин, кричащая и вопящая. Мы раздали пачку бесплатных записей, а они начали кидать их в лимузин с криками «Вы нас продали! ВЫ НАС ПРОДАЛИ!».

Дэннис Томпсон : Они были всюду, запрыгивали на машину, били по ней, кидали камни и бутылки. Как будто мы попали в клуб «домино кантри», где стоит показаться политику, и все прыгают по машинам. Мы выезжали, а эти обезьяны сыпались с нашей тачки.

Мы вырвались оттуда с одной мыслью: «ООО! Что мы делаем? В пизду революцию. Надо было остаться в Детройте».

Дэнни Филдс : Люди махали цепями. Биллу Грэму заехали цепью по носу, он утверждал, что это Роб Тайнер. Мысль о том, что несчастный Роб Тайнер может кого-то чем-то ударить, сама по себе нелепа. Должно быть, это был другой парень с большой негритянской прической.

Билл Грэм так их и не простил. Он занес МС5 в черный список, а у него была власть, он контролировал рынок. Он шепнул словечко каждому промоутеру в стране: «Осторожнее с этой группой. Лучше не связывайся ни с ними, ни с людьми их сорта».

Дэннис Томпсон : На нашем первом турне мы похитили Дженис Джоплин. Мы играли с ней в одном шоу в Сан-Франциско, а потом затащили ее в наш универсал. У нее была пара ящиков пива, и Фред Смит заявил: «Эй, сука, ты идешь со мной».

Для Дженис это было неслыханно, она подчиняла себе всех вокруг. Но Фред хотел пива. Один ящик он оставил нам, а второй забрал с собой, когда они с Дженис куда-то свалили. Похоже, они переспали, и это было правильно, ведь Дженис с Фредом так здорово смотрелись…

Всю дорогу они были просто мечта Джека Дэниела. Трахались раз за разом, и у Фреда все равно вставал. Думаю, Дженис ценила это в мужчинах.

Стив Харрис : Однажды мы ужинали с Джейком Холцманом, зазвонил телефон: это был дистрибьютор из Детройта. Они заявили, что выкидывают из магазинов всю «Электра Рекордз» и «Нонсатч Рекордз». Они сказали, что никогда больше не возьмутся продавать записи «Электры».

А случилось вот что: «Гудзон», сеть магазинов в Детройте, отказалась продавать альбом МС5, потому что сзади на обложке в комментариях было слово «долбоебы». В ответ же МС5 дали объявление на полосу в андеграундной газете: «В пизду Гудзон».

И поставили туда логотип «Электры». Так что в «Гудзоне» решили, что «Электра» в этом замешана, и пришли в ярость. Подлянка вышла не хуже, чем если бы «Тауэр Рекордз» сказала, мол, больше не будем продавать ваши записи.

Дэнни Филдс : Мы немало спорили на тему названия «Кончайте пиздить, долбоебы!», но группа согласилась на «Кончайте пиздить, братья и сестры». Они даже согласились убрать «долбоебов» из текста песни.

Группа понимала, что выйти на радио с таким текстом — самоубийство. Что они могли сказать — «Надо оставить в записи слово «ебаться»?» Знаешь, шел 1968 год. Если бы это было нормальным словом и можно было бы говорить «ебаться» на всю страну, в чем была бы революция? Мы бы уже выиграли, не за что было бы драться.

Но они выпустили альбом со словом «долбоебы» на обложке, а «Гудзон» отказалась его продавать. В результате МС5 в своей собственной газете напечатали рекламу собственного альбома. Кажется, там была фотография Роба Тайнера, и единственная надпись: «В пизду «Гудзон»». И логотип «Электры», стилизованная Е.

«Гудзон» отнюдь не обрадовался и отказался от всей продукции «Электры», а именно: от Джуди Коллинз, «Блюз бэнд» Пола Баттерфилда, и Теодора Байкела, который пел песни Еврейского театра. Был потерян очень серьезный рынок, и «Электра» тоже не пришла в восторг. Надо было объяснить группе, что можно говорить «В пизду «Гудзон»» и подписываться «МС5», но нельзя говорить «В пизду «Гудзон»» и подписываться чужим именем.

Стив Харрис : Думаю, это самая смешная фишка из того, что я слышал. Но Джейку было не до веселья, потому что речь шла о серьезных деньгах. И некоторые наши исполнители начали возмущаться: «Эй, а почему нас не продают? Так нечестно!»

Случай с «Гудзоном» стал началом конца МС5. Помнится, мы решили вопрос тем, что подарили главному закупщику или владельцу магазина кое-что из произведений искусства «Нонсатч Рекордз». Он был классическим коллекционером-маньяком, и подарок его вполне успокоил.

С другой стороны, проблема МС5 была в том, что у них не получался прорыв. Пресса о них писала, все думали, что это хип-группа, но продажи все не шли и не шли.

Дэнни Филдс : Альбом добрался места до тридцатого в Billboard за счет паблисити. Они были на обложке журнала Rolling Stone, но больших продаж не было. Их не приглашали на радио, с ними было слишком сложно работать. Так что «Электра» от них отказалась.

Глава 6

Самое крутое время[20]

Стив Харрис : После этого случая с МС5 я пошел посмотреть на Игги и Stooges в павильоне Всемирной выставки в Квинсе. Это был первый его концерт в Нью-Йорке. Игги посмотрел в зал, поковырял в носу, кто-то бросил в него пивной банкой, Игги бросил ее назад, спел пару строк, кто-то бросил уже бутылку, бутылка разбилась о сцену, Игги поскользнулся и весь порезался.

Алан Вега : Когда этот парень со светлыми баками, похожий на Брайана Джонса, вышел на сцену, я подумал, что это курица. На нем были рваные джинсы и какие-то странные туфли. Смотрелся он дико — уставился в зал и начал орать: «На хуй! Все на хуй!»

Потом Stooges заиграли одну из своих песен — и следующее, что вы видите: Игги прыгает со сцены на бетонный пол и режется в кровь о сломанную гитару.

Это не было театрально, это был театр как способ жить. Вот Элис Купер был театральным, у него были все необходимые аксессуары, но что касается Игги, в нем не было никакого наигрыша. Все было взаправду.

Игги закончил выступление минут за двадцать, и кому-то хватило невъебенной гениальности запустить через колонки «Бранденбургский концерт» Баха. Аудитория бросала в Игги розы и бутылки. Это было прекрасно.

Знаешь, что я хочу сказать? Моя жизнь изменилась, на этом концерте я понял, что всю дорогу занимался хуйней.

Стив Харрис : Во время ланча кто-то в офисе читал вслух рецензию на концерт. Автор описал все именно так, как это видел я. Кто-то за столом спросил: «Кто попрется на него смотреть?» И все, кто слушал, дружно ответили: «Я».

Слово было сказано.

Дэнни Филдс : В павильоне штата Нью-Йорк на Всемирной выставке выступали Дэвид Пил, Stooges и МС5. Шоу пользовалось популярностью. Говард Стейн, промоутер, жаловался, что из-за нас у его жены случился выкидыш. Он собрал всех промоутеров и заявил: «Идите сходите послушайте Stooges, они обеспечат вам выкидыш».

Алан Вега : Шестьдесят девятый стал поворотной точкой. Раньше все шло к тому, что шестидесятые изменят мир, что все пойдет по ЭТОМУ пути, но на самом деле все пошло по ДРУГОМУ пути. МС5 были моей любимой группой, но я не мог слушать их после Stooges. Они тоже это чувствовали. Ребята надрывали задницы и струны, ПЫТАЯСЬ, но Игги был для них недосягаем.

Стив Харрис : Когда «The Stooges», первый альбом Stooges, вышел на «Электре» в августе 1969 года, у нас был разговор с промоутерами. Собрался, как мне казалось, авангард промоушена — люди из Денвера, Филадельфии, отовсюду. Они послушали Игги и сказали: «Ну, это не Doors, не Love, это не Джуди Коллинз, не Том Пэкстон, что это вообще за фигня? Сплошной шум!»

Я сказал: «Но это движение куда-то. Вполне продаваемая вещь. Вы не понимаете, то, что он делает, — истинный рок-н-ролл!»

Продавать Игги было очень тяжело. Люди просто не понимали, в чем суть. Народ из звукозаписывающей компании говорил за моей спиной: «Это Стив, ему нравится Игги. Можешь поверить?»

Я был самый ярый сторонник Игги во всей компании. Конечно, еще был Дэнни Филдс, который сосватал мне их, но именно я был основным сторонником Игги. И я использовал все свое влияние, а оно было немалым, ведь я управлял Джуди Коллинз и Doors. Но сопротивление музыке Игги было ужасным.

Скотт Эштон : Игги начал зажигать на поп-фестивале в Цинциннати. Как раз тогда и сделали очень известную фотку, где он идет по рукам людей. Ну, и значит, он принес с собой на сцену две банки арахисового масла и пару фунтов гамбургеров и во время выступления открыл арахисовое масло и начал размазывать по себе. Потом он брал гамбургеры, плюхался на них и кидал их в зал.

Рон Эштон : Дэйва Александера выгнали из группы после поп-фестиваля на Гуз-лейк, потому что он переборщил с подогревом. Из-за выступления перед такой толпой у него разыгрались нервы — и он сначала выпил пинту «Кесслера», потом выкурил кучу травы и накачался антидепрессантами. А когда вышел на сцену, у него вылетели из головы все песни.

Ну, делать нечего, мы просто сыграли мелодии. Получилось классно, но стоило нам уйти со сцены, Игги просто осатанел. И как только увидел Дэйва, заявил: «Ты уволен».

Дэйв ушел сразу. Я думал, мол, как же так, но Игги был тверд, как кремень.

Скотт Эштон : Думаю, Дэйв хотел вернуться жить к родителям. Он и так проводил там кучу времени. В доме родителей у Дэйва было все, что нужно: стереосистема, книги, телевизор. Там о нем заботились, и, думаю, ему это нравилось.

Игги Поп : Когда мы приехали в Нью-Йорк играть в «Унганос», я пошел к Биллу Харви, генеральному менеджеру «Электры», и сказал: «Я не смогу сыграть серию концертов без наркотиков — тяжелых наркотиков. Они обойдутся во столько-то, а потом мы вернем деньги…»

Это же было чистое деловое предложение. А он уставился на меня, как будто хотел взглядом провертеть во мне дырку.

Для меня же все было вполне рабочим и логичным вариантом: «А что не так-то?»

Ли Чайлдерс : Концерт в «Унганос» для меня стал величайшим рок-н-рольным шоу всех времен и народов. Он был очень мощным и очень опасным: я имею в виду, только что Beatles и Dave Clark Five пели песни о любви, и тут на сцену выходит Игги в собачьем ошейнике и поет «Я хочу быть твоим псом».

Потрясающий фотограф, Дастин Питман, сидел рядом и снимал Игги, а Игги сел на него, как любовник, как раз в тот момент, когда Дастин фотографировал. Это было так сексуально, так скандально, так недозволенно! По мне, так именно к этому и должен стремиться рок-н-ролл: к недозволенному.

Рон Эштон : Каждый раз, как мы играли в Нью-Йорке, этот парень приходил и приносил нам маленькую бутылочку кокса, по собственной инициативе. В тот раз мы сидели с Майлзом Дэвисом, этот парень наконец-то появился и насыпал огромную кучу. У нас уже были наготове соломинки. Представь эту великую сцену: головы Майлза Дэвиса и всех Stooges рычат: «ПОНЕСЛАСЬ!»

Мы просто смели эту невъебенную кучу. Потом Майлз Дэвис говорил: «Stooges первородны, у них есть характер» или что-то в этом роде. Было здорово. Мы с Майлзом голова к голове.

Скотт Кемпнер : Выступление Stooges в «Унганос» привело меня в ужас. Я шел туда увидеть невероятную группу и, казалось, был готов ко всему. Реальность оказалась в десять раз хуже чем то, на что я рассчитывал.

Я был напуган, нервничал, но в то же время испытывал эйфорию и абсолютно погрузился в этот звук, и еще этот невероятный парень, Игги — жилистый малыш — который бил по тебе куда сильнее, чем все соседские ребята вместе взятые.

Другие били тебя по зубам, со временем все заживало, но Игги рвал твою психику, и раны оставались навсегда. Я не мог остаться прежним после первых двадцати секунд того вечера — и, надо сказать, не остался.

Мы пришли туда опять на следующий вечер, звучали те же песни, но абсолютно по-новому. Ничего общего с прошлым вечером, и дело не в репетициях и не в саунд-чеке, просто они были живые, рождались прямо на твоих глазах и приходили к своим ученикам прямо здесь, посреди вечера, прямо перед тобой…

И сколько я ни ходил на них, каждый раз это повторялось — не похоже на вчера, ТАК они еще никогда не играли и никогда играть не будут. Игги вкладывал жизнь и душу в каждое выступление. Мне каждый раз казалось, что из него сочится кровь. В каждом выступлении была, черт возьми, настоящая кровь.

С этого момента рок-н-ролл не мог значить для меня меньше. Что бы я ни делал — кровь была на бумаге, на струнах, потому что если отдал меньше — выходит хуйня, полная, блядь, потеря времени.

Алан Вега : Вышел Игги в рваных джинсах, вместо трусов бикини, из которого висели его яйца. Он попытался петь и заблевал все вокруг. Он бегал по залу и срал, а потом прыгнул на Джонни Винтера, который сидел за спиной Майлза Дэвиса. Джонни Винтер ненавидел их, а Майлз Дэвис любил. Это было лучшее шоу из тех, что я видел в жизни.

Джим Кэролл : Это Патти Смит в первый раз привела меня на Stooges. Игги снял рубашку и спустился к зрителям, он смотрел прямо на нас, и Патти сказала: «Думаю, он подойдет к нам».

Я сказал: «Если он меня толкнет, я ему так въебу…» Я думал, мол, что это за хуйня? Исполнительское искусство? Ха-ха-ха! Но Патти западала на все в таком духе. Ее опьяняла сырая энергия в любом виде.

Стив Харрис : Игги вынул хуй и положил на колонку. Колонка вибрировала, хуй, соответственно, тоже. Игги остался доволен.

Ли Чайлдерс : Выступление Игги вышло далеко за пределы простой сексуальности. Джери Миллер, суперзвезда Уорхола, сидела в кресле на том, что можно примерно описать как первый ряд. Игги подошел к ней, положил руку на ее лицо, довольно сильно ухватил, а потом начал таскать ее за лицо, а она пыталась удержаться за железное откидное кресло. То, что Игги вытворял с ней, было не сексуально, а скорее жестоко. Никто не знал, что и думать.

Игги — это было первое увиденное мной из того, что стало моим рок-н-роллом.

Игги Поп : Я перестал нормально соображать, когда выступал четыре дня подряд. Потом я понял, что зрителям именно этого от меня и надо. А я, со своей стороны, радовался любому их участию.

Например, в первом ряду сидел Чарльз Мэнсон, и я начинал: «Да, Чарли, рад видеть тебя, детка, перед собой, эй, у нас тут товарищ, из-за которого вся Америка стоит на ушах, давайте ему похлопаем».

Знаешь, на это не обращали внимания. Как говорил Гитлер: «Надо прийти к наименьшему общему знаменателю».

Для Stooges это было необходимо, потому что тут сидели единственные люди, кто любил нас. Когда мы только начали, наши фанаты были свалкой человеческих отбросов — совсем как ранние христиане. Подобрались самые страшные девки и тупые парни — люди с кожными болезнями, с сексуальными проблемами, с избыточным весом, с проблемами с работой, с психическими проблемами, то, что и называется человеческой свалкой.

Дэнни Филдс : Когда дело дошло до Игги, ко мне цеплялись, что я совершаю смену поколений — продвигаю Игги как Джима Моррисона следующего поколения. У меня и в мыслях ничего такого не было. Между Игги Попом и Джимом Моррисоном не было ничего общего. Игги был опасен.

В отличие от Джима Моррисона Игги мог выйти, поднять четырехсотфунтовую скамейку над головами ребят, сидящих в первом ряду, как будто собирается обрушить ее им на головы, и в момент замаха казалось, что он уже не сможет остановиться. Казалось, что ребят сейчас раздавит насмерть. А Игги останавливал скамейку в воздухе, как какая-нибудь Надя Команечи.[21]

Позже я лучше познакомился с ним и знал, что во время выступления никого не должны убить, но каждый раз в голову закрадывались мысли: а вдруг именно сегодняшний вечер станет исключением?

Глава 7

Тюремный рок[22]

Уэйн Крамер : Ситуация с МС5 ухудшалась уже не только и не столько из-за разборок со звукозаписывающими компаниями. Если ты занимаешь политическую позицию, особенно если выступаешь с призывами к насилию, тебе гарантирована жесткая реакция со стороны властей.

В Детройте среди родителей, учителей, полицейских и прокуроров ходила мысль: «Ну, когда что-нибудь сделают с МС5? Сколько можно терпеть то, что они говорят?»

На концертах мы призывали людей курить траву, сжигать лифчики, ебаться на улицах — речь шла уже не просто о «Ну, мы слишком буйные для индустрии звукозаписи», что, конечно, имело место быть. Все зашло гораздо дальше. В мире музыки господствовали мир и любовь, а когда ты выходил за их пределы, на грань революции… дело было дрянь.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: