Этнографическая фотография: первые шаги развития в России

Одними из первых у нас в стране ценность фотографии при этнографических исследованиях отметили ученые РГО. В 1858 г. Императорское Географическое общество присудило малую золотую медаль за статистико-этнографическое исследование Воронежской области, к которому прилагался альбом типов и костюмов, снятых фотографом М.Б.Тулиновым. Широкая общественность также сразу очень активно заинтересовалось этнографической фотографией. Фотограф Петр Пятницкий в 1867 г., отвечая интересу общества к славянам на Балканах, активно боровшимся в этот период против турецкого владычества, создает “Фотографический сборник церковных древностей и типов славян Европейской Турции”. Обширный альбом из 80 фотографий содержал, кроме отлично выполненных пейзажей и снимков культового зодчества, целый комплекс портретов и групп славян Боснии и Герцеговины разных социальных слоев. Сразу появляются разные жанры этнографической фотографии: павильонные (постановочные) и натурные съемки. Так, петербургский фотограф А.И. Деньер, известный своими работами в области фотопортрета, издает в 1865 г. «Альбом фотографических портретов августейших особ и лиц, известных в России», в 12-ти тетрадях, и почти в каждой тетради в дополнение к портретам дает изображение различных этнических типов России. Иногда это были павильонные снимки самого Деньера — например, в мартовской тетради была помещена группа “самоеды”; иногда Деньер использовал кадры других фотографов — снимок “Джигиты на восточном берегу Черного моря”, помещенный в январской тетради, создан фотографами Главного штаба Кавказской армии. Но общая динамика: от павильона — к натуре. Так, например, деятельность петербургского фотографа В.А. Каррика. По образованию он — художник, разрабатывал новые жанры художественной фотографии, занимался фоторепродуцированием картин и достиг больших успехов в этом сложном виде павильонных съемок, но его все более увлекали съемки с натуры. Начав в 1860-х гг. с серии «уличных типов» жителей Петербурга и пригородов, он затем значительно расширил географию своих поездок, побывав в Новгородской губернии, в Финляндии, а в 1871 и 1875 гг. во многих губерниях Поволжья. В его работах «...везде русский человек стал сам по-своему, а не поставлен нарочно» — так писал о работах Каррика секретарь фотографического отдела Русского технического общества В.И. Срезневский.

Важнейший этап в развитии этнографической фотографии в России — подготовка и издание знаменитого “Туркестанского альбома”, поистине уникальный по новизне заключенного в нем материала и широте охвата темы. Издание это чрезвычайно редкое, т.к. было создано всего в шести экземплярах. Критик В.В. Стасов писал, что “в такой систематической полноте не была у нас представлена ...ни одна часть нашего государства”. Альбом состоит из четырех частей: археологической, этнографической, промысловой и исторической. Альбом дает исключительно полную картину жизни среднеазиатского региона, всего разнообразия его населения, как в этническом, так и в социальном отношении, его обычаев, обрядов, празднеств, игр и развлечений, промыслов и т.д. Съемки велись группой фотографов под руководством ученого-ориенталиста А.Л. Куна около двух лет, в 1872 г. работа была завершена. Известно, что большинство снимков принадлежат фотографу Н.Нехорошеву, владельцу фотоателье в Ташкенте, и военному фотографу подпоручику Г.Кривцову, снимавшему в основном виды и типы Хивы и Коканда. Некоторые фотографии см. здесь: Уже к середине 70-х гг. ХIХ в. русская этнографическая фотография сформировалась как жанр, накопилось значительное количество материалов. Современники отмечали, например, что Русский отдел Парижской международной географической выставки 1875 г. пользовался огромным успехом у публики. Этнограф В.Н. Майнов в своем отчете пишет об этом так : “...были дни, когда число посетителей доходило до 12000 человек в день; многие приходили по десяти раз, просили разрешения читать, делать выписки, снимки с рисунков, фотографий и карт, а 11 человек художников просиживали по целым дням в продолжение двух месяцев за этнографическими альбомами, из которых они срисовывали разные типы”. Именно на этой выставке туркестанскому генерал-губернатору К.П. фон Кауфману, по распоряжению которого создавался “Туркестанский альбом”, был присужден диплом за отличие.

Культурно-историческая школа

Научное направлние, которое рассматривает художественную и материальную культуру в качестве доказательной эмпирической базы, а не просто иллюстративного материала. Такой подход позволяет исследователям рассматривать не только эстетическую сторону произведений, а сосредоточиться на рассмотрении их культурного содержания, возникающего при создании и восприятии художественных образов. Источники этого типа выступают как способные отображать обстоятельства их создания и включать в себя политические, социальные и культурные значения. Это позволяет расирить диапазон традиционных исследований и привлечь к анализу новые ранее не использованные источники, особенно, источники, созданные народом и предназначенные для народа. Методология исследований: иконография, семиология и текстология. Иконографический анализ строится на формальных свойствах изображения. Но затем он превликает теологические, философские и политические концепции, придающие изображению конкретное значение в культурном контексте. Семиология – систематическое изучение символов, вскрывает программы действий, заключенные в изоб источниках

Общие подходы к изучению культуры и ее роли в жизни общества, на которых базируется настоящее исследование, представлены в работах Ю.М. Лотмана, который предлагал рассматривать «область культуры» как «область символизма». «Культура, - писал он, - подразумевает сохранение
предшествующего опыта, непрерывность нравственной, интеллектуальной и духовной жизни человечества. Поэтому культура - это всегда определенное количество унаследованных текстов и символов. В каждую историческую эпоху вырабатывались свои отличительные знаки и символы, которые постепенно видоизменяли свое значение, но, не теряя при этом памяти и о своих предшествующих смыслах, передавались будущим состояниям культуры»..
Системный подход к вещественным, документальным и изобразительным источникам, при исследовании исторического костюма впервые примененный в указанной работе М.М. Левинсон-Нечаевой, получил дальнейшее развитие в трудах Е.Ю. Моисеенко.

2. Анализ изобразительных источников всегда привлекал исследователей как средство изучения комплексов защитного снаряжения той или иной эпохи. Это в немалой степени обусловлено высокой степенью информативности источников , что подтверждается прямыми параллелями с подлинными археологическими находками. Среди отечественных исследователей безусловно следует упомянуть Анатолия Николаевича Кирпичникова и Артемия Владимировича Арциховского . Последний по праву считается основателем отечественной школы изучения изобразительных источников , благодаря своей блестящей работе «Древнерусские миниатюры как исторический источник» . Артемий Владимирович(1902, 1978, , один из основоположников изучения археологии Др. Руси в СССР. Создатель Новгородской археологической экспедиции (с 1932), в ходе работ к-рой были открыты берестяные грамоты и выработана методика изучения культурного слоя древнерус. городов, разработана хронологическая реконструкция жизни городских усадеб и кварталов.

Когда мы говорим о связях, которые существовали между литературой и искусством в Древней Руси, мы должны иметь в виду не только то, что литература имела в Древней Руси чрезвычайно сильную зрительную изобразительность и не только то, что изобразительное искусство постоянно имело своими сюжетами произведения письменности, но и то, что иллюстраторы Древней Руси выработали чрезвычайно искусные приемы для передачи литературного повествования. Хотя по природе своей изобразительное искусство статично, изображает всегда какой-то определенный момент, неподвижный, оно постоянно стремилось к преодолению этой неподвижности — либо к созданию иллюзии движения, либо к повествовательности, к рассказу. Стремление к рассказу было необходимо миниатюристам, и они пользовались чрезвычайно широким кругом приемов для того, чтобы превратить пространство изображения во время рассказа. И эти приемы сказывались и в самом литературном произведении, где очень часто повествователь как бы подготовляет материал для миниатюриста, создавая последовательность сцен — своеобразную «кольчугу рассказа». Но обратимся к повествовательным приемам древнерусских миниатюристов. Повествовательные приемы миниатюристов, иллюстрировавших летописи, были выработаны ими применительно к содержанию летописей и хроник. Работа миниатюриста была облегчена тем, что события чаще живописно «назывались», чем описывались, поэтому они могли быть переданы более или менее условно одинаковыми приемами, но и усложнена тем, что часто события охватывали большое пространство действия, требовали изображения на одной миниатюре целого города или даже нескольких городов, рек, храмов и пр.

Миниатюрист мог показать почти всякое действие, о котором говорилось в летописи. Не мог он изобразить только то, что не имело временного развития. Так, например, он не иллюстрировал тексты договоров русских с греками, тексты проповедей и поучений. В целом же круг сюжетов, которые миниатюрист брался передать, был необычайно велик и широко было пространство изображаемого — диапазон действия. Достигалось это благодаря чрезвычайна емкой системе, которая была выработана веками и благодаря которой миниатюрист мог охватить огромное количество повествовательных сюжетов в летописном изложении. По существу, миниатюрист создавал второй рассказ о мировой или русской истории, параллельный рассказу письменному.

Как это достигается? Прежде всего укажу, что стремление изобразить возможно больший промежуток времени связано у миниатюриста со стремлением охватить и возможно большее пространство. Время и пространство для него в какой-то мере соединены. Допустим, миниатюристу необходимо показать переезд князя из одного города в другой. Он изображает на миниатюре оба города и князя в сопровождении войска между двумя городами. Тем самым ему удается в миниатюре сообщить своему зрителю о походе в целом, а не о каком-то одном, отдельном моменте похода. Основной прием, который использует миниатюрист,— это «повествовательное уменьшение». Я называю это уменьшение «повествовательным», ибо есть разные причины уменьшения. Иногда уменьшение делается для того, чтобы выдержать иерархию значимости того или иного объекта изображения. На иконах, например, святой может быть больше по размерам, чем обыкновенные люди. Этим подчеркивается его значение. Но так делается в среднике, в житийных же клеймах святой будет одинакового размера с другими людьми. Там уменьшаются не люди, а архитектура, деревья, горы, чтобы подчеркнуть значимость людей вообще. В Радзивиловской летописи архитектура всегда уменьшена, чтобы обозначить место свершения событий: изображаются города, храмы, крепостные забрала — и все они приблизительно одинакового размера. Это своего рода обозначения, а не изображения. Это как бы слова некоего текста. В уменьшенных размерах даются реки, озера[1]. Даже лошади и рогатый скот показываются мелкими, и не потому, что коровы были меньше нынешних (хотя эта возможность не исключена), а потому, что они второстепенны и правильное зрительное соотношение размеров отдельных объектов изображения не только не требуется, но и мешало бы повествованию, акцентировало бы в повествовании то, что не заслуживает этого акцентирования. В иконных изображениях важна иерархия, здесь же в миниатюрах важна не столько иерархия, сколько «повествовательная емкость». Именно поэтому в Радзивиловской летописи князь, греческий царь, святой одинаковых размеров с послами, воинами, рядовыми монахами.

В изучении категорий мироощущения в настоящее время наметились два подхода. Первый идет от европейской культурологии (Вико, Гердер) через Школу Анналов к «Категориям средневековой культуры» А.Я. Гуревича. Он состоит в том, что каждая культура обладала одинаковым набором категорий, и все эти категории должны изучаться исходя из современной европейской терминологии. Так, можно изучать немецкое, греческое, египетское, шумерское представление об имуществе, о судьбе или о человеке. Представления будут разные, а сама категория - семантически тождественной для всех языков. Другой подход характерен для историков философии и феноменологов. Он предусматривает изучение культурной категории в границах языкового мира изучаемой культуры. В этом случае принципиальна декларация нетождества нашего и чужого сознания, поэтому будет изучаться не египетское представление о частной собственности, а категория джет (Ю.Я.Перепелкин), не греческое представление об идеях, а категория эйдос (А.Ф.Лосев).

В настоящее время второй подход представляется более плодотворным для реконструкции категорий восточного религиозного сознания. В качестве удачного примера можно назвать сборник «Универсалии восточных культур» (М; 2001). Во вступительной статье к указанному сборнику В.С. Степин пишет: «Здесь важно предварительно зафиксировать различие между категориями (мировоззренческими универсалиями) культуры и философскими категориями. <...> Одни и те же термины, используемые для обозначения универсалий культуры и философских категорий, не должны порождать представлений относительно их тождественности. Универсалии культуры могут функционировать и вне философского знания. Существовали культуры с присущим им категориальным строем сознания, которые не породили развитых форм философии, например в Древнем Египте, где в лучшем случае можно обнаружить элементы предфилософии, имея в виду мировоззренческие идеи, выраженные в мифах <...> Философия же начинается тогда, когда осуществляется рефлексия над мировоззренческими универсалиями культуры. В этом процессе универсалии культуры из неосознаваемых оснований деятельности, поведения и общения становятся особыми предметами изучения. А так как сознание в любые эпохи развивается в соответствии с доминирующими смыслами универсалий культуры, то в философской рефлексии оно анализирует и оценивает свои собственные основания». По обоснованному мнению автора, в философских категориях «акцент сделан на рационально-понятийных способах освоения мира и остаются в тени многие стороны эмоционального восприятия человеком мира, содержащиеся в универсалиях культуры». В рассуждениях В.С. Степина особую ценность имеет, во-первых, постулирование происхождения философских категорий от предфилософских универсалий культуры и, во-вторых, указание на рефлексию этих категорий как редукцию комплексного чувственно-разумного восприятия действительности к рационально-понятийной манипуляции основаниями. Предфилософские категории являются в такой интерпретации атомарными основаниями культуры, спонтанно порождающими множество ее проявлений, и среди этих проявлений значительное место занимает философское осмысление самих этих оснований. Можно сказать, что посредством философской рефлексии культура осмысляет собственное строение и свои внутрисистемные связи. Однако на древнем Ближнем Востоке эта рациональная рефлексия так и не состоялась. Тем более важным представляется изучать предфилософские категории в их наиболее чистом, неотрефлектированном виде, поскольку такое исследование способствует построению объемной модели культуры по точкам в ее собственной системе координат.

За столетие удалось выявить некоторые общие свойства категорий мироощущения. Это:

1) полисемия и контекстная зависимость категории;

2) ее существование в двух ипостасях: материально-предметная и вербальная выраженность;

3) ее распространенность во всех сферах социальной жизни;

4) ее бытие в сакральном хронотопе, т.е. в пространстве-времени ритуала, храмовой службы;

5) ее происхождение из данных непосредственного восприятия действительности органами зрения, слуха и кинестезиса;

6) ее статус гносеологического минимума, неделимой основы смыслополагания, через которую объясняются принципы бытия и деятельности мира и человека.

Стало ясно, что категории мироощущения должны изучаться принципиально иначе, чем философские и логические категории, существующие в сфере только сознания. Любая категория мироощущения выражена термином, чья этимология в породившем ее языке ясна или может быть выяснена. Потом, она является отражением психофизиологических процессов, происходящих в человеческом сознании, и при этом отсутствует сложное опосредование этих процессов - такое, какое имеет место в случае абстрактных понятий. Далее, каждая подобная категория в древности обязательно связана с ритуалом, а в более общем смысле - со сферой действия и деятельности. Затем, она выражает определенные представления об устройстве мира, свойственные эпохе ее формирования. Наконец, в процессе истории она трансформируется, приобретая оттенки религиозно-этического и эстетического характера. Поэтому ее следует рассматривать, как минимум, с пяти позиций: а) лингвоэтимологической; б) психологической; в) религиоведческой; г) социально-исторической; д) философской (этико-эстетической).

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: