Техника избавления от ментальных построений

От нее нелегко избавиться, но есть одна простая тех­ника, которая может помочь вам на этом пути. Я сам «изобрел» ее — не без подсказки дона Хуана. Когда я надоедал ему своей болтовней (как внутренней, так и внешней), он говорил мне: садись и пиши. Я писал в его присутствии часто по нескольку часов, и при этом мой ум совершенно освобождался от болтовни, и я был способен воспринимать любое знание. В те моменты, когда я писал, дон Хуан находился рядом и будто бы ничего не делал. В действительности же он обучал мое тело. Я это понял гораздо позже, когда начал обнару­живать, что мое тело знает, как себя вести в ситуаци­ях, в которые я не попадал никогда ранее.

Условие одно: писать нужно то, что приходит вам в голову сейчас, в этот момент. Вы просто садитесь и записываете все приходящие в голову мысли, каки­ми бы бредовыми они ни казались. Оценивать их не­льзя, а если оценка появилась, ее надо записать в ви­де слов. Но этим вы займетесь дома, а сейчас мы по­учимся слушать внешний мир.

Слушание мира

Доктор Кастанеда велел нам улечься на полу и рас­слабить тело. Как и в прошлый раз, он называл группы мышц, мы направляли туда свое внимание, и мыш­цы расслаблялись.

— Сосредоточьтесь на звуках, — говорил Кастанеда. — Здесь очень тихо, но тишина полна звуков. Что­бы вам было легче, сконцентрируйтесь на первом же звуке, который вы услышите. Главное, чтобы он был постоянным. За этим звуком придут и другие.

Он умолк. Я стал вслушиваться в окружающее пространство. Ничего. Тишина, казалось, была аб­солютной. Я не слышал даже биения собственного сердца. Я искал слухом хоть какой-нибудь звук, и это продолжалось довольно долго. Вдруг я понял, что такой звук есть, я слышу его, я все время его слы­шал. О стекло билась муха — совсем маленькая муш­ка, иначе она бы жужжала. Тем не менее я хорошо слышал, как бьется о стекло ее маленькое тельце. Я сосредоточился на этом звуке, и постепенно он стал усиливаться. Вскоре он стал сильным настолько, что я понял: это не один звук, а сочетание нескольких звуков. Я стал их сортировать. Кроме биения мушки о стекло, я слышал дыхание лежащих рядом, стук их сердец, шуршание листвы за окнами. Но все же боль­шинство звуков я не мог распознать, они были мне незнакомы. Я столкнулся с тем, что вынужден был давать им названия, задумываться, на что это может быть похоже.

Вскоре я заметил, что, когда задумываюсь, звуки исчезают и мне приходится начинать сначала. Я сде­лал одно важное наблюдение. Моему сознанию не нра­вились незнакомые звуки. Вернее, ему не нравились звуки не сами по себе, а то, что они не подходят ни под одну категорию привычных звуков. Эти звуки со­ставляли какой-то незнакомый мир, и этот мир пу­гал мое сознание. Поэтому оно их просто-напросто за­глушало. Я стал еще напряженнее вслушиваться в пространство. Чем внимательнее я слушал, тем мень­ше мне хотелось заниматься сортировкой и распозна­нием звуков. Собственно, у меня на это уже не хвата­ло внимания. Я просто слушал. Вдруг меня охвати­ло чувство, что каждый из этих звуков существует не сам по себе, а только в сочетании со всеми остальны­ми. «Между ними есть связь», — мелькнула мысль.

* * *

Не знаю, сколько мы пролежали, вслушиваясь в мир. Кастанеда «разбудил» нас. Но и поднявшись, я все еще слышал тот оркестр звуков, который не­слышно играл вокруг потрясающую симфонию неве­домого мира.

Карлос попросил нас поделиться своими ощуще­ниями. Первой должна была говорить девушка по имени Даниэль. Она подбирала слова с большим тру­дом. Сперва я подумал, что она просто заснула и те­перь пытается выкрутиться из неловкого положе­ния, что-нибудь сочинив на ходу. Но затем понял, что я сам вряд ли смогу рассказать о том, что слы­шал, потому что слышанное не укладывается в рам­ки привычного языка.

Этому даже не дашь названия! — только и ска­зал я, когда очередь дошла до меня.

- Совершенно верно, — кивнул Кастанеда. — Я дал вам эту практику именно для того, чтобы вы почув­ствовали, каково это: переживать то, что нельзя ни­как описать. Слушание мира — великолепная прак­тика, она эффективнее даже, чем расфокусированный взгляд. Все же глаза воспринимают готовые формы, к которым они уже привыкли. Видение необычных вещей щей на фоне этих форм появляется именно потому, что фон слишком привычен. И это может напугать. Со звуками все гораздо легче. Сознание может сми­риться с тем фактом, что не все звуки вписываются в знакомые ему категории. Ему не слишком это прият­но, однако это то, что оно может «проглотить». Со­знание быстро оставляет попытки распознавания зву­ков и позволяет вам просто слушать. В этот момент мир по-настоящему рождается для вас.

Домашнее задание. Мое место силы

На следующий день я пошел в переулок, где на ме­ня чуть не налетел коричневый родстер. Кастанеда велел мне явиться туда ровно в то же самое время. Но я вышел чуть пораньше: я помнил, что тогда до заня­тия оставалось не больше получаса, и решил, что ес­ли я явлюсь в переулок минута в минуту, у меня прос­то не будет времени почувствовать, что же такого осо­бенного в этом месте и почему Кастанеда назвал его «местом силы».

Я немного тревожился по тому поводу, что снова могу увидеть коричневый автомобиль. Хотя Каста­неда и говорил, что это больше не повторится, мне бы­ло страшно. Я впервые столкнулся с такими вещами, и от осознания того, что в мире действует какая-то ре­альная, но невидимая сила, мне было не по себе. Карлос сказал, что я должен просто пойти туда и ничего не делать, а если не получится «не делать» — попрак­тиковать расфокусированный взгляд. Но это было именно то, чего я не собирался делать ни в каком слу­чае. А ну как снова явится тот коричневый ретромобиль? Лучше уж я просто прогуляюсь по переулку.

Так я думал, пока не попал в то самое место, где ми­мо меня пронесся загадочный родстер. Я постоял не­сколько мгновений и вдруг почувствовал, что у меня нет никакого страха. Меня буквально обволокло спо­койствием. Я был уверен, что на этом месте со мной никогда ничего не случится. Чтобы я ни делал.

Я настолько осмелел, что даже стал практиковать расфокусированный взгляд. Я вдруг захотел, чтобы опять на меня мчалась коричневая ретро-машина с откидным верхом. Я стоял, ожидая ее, стоял в са­мом центре переулка. Я бросал вызов Силе. Но она не являлась. Я почувствовал прилив энергии. Мне показалось даже, что в переулке посветлело. Снача­ла я подумал, что это солнечные лучи отражаются в окнах верхнего этажа, а свет оттуда падает на ули­цу. Но ничего подобного не было. Тем не менее пере­улок действительно был полон светом. Я засмеялся: я ощущал себя хозяином здесь. Постояв еще немно­го, я отправился на занятие.

* * *

Когда я вошел в аудиторию, мне вдруг подумалось, что я мог бы купить квартиру в том переулке. Я сооб­щил об этом Кастанеде, когда настала моя очередь рассказывать о домашней практике.

— Это плохая идея, выкинь ее из головы! — резко произнес он. — Места Силы существуют не для того, чтобы в них жить. Никто не живет в колодце: оттуда берут воду! В это место ты будешь возвращаться, ког­да тебе понадобится помощь или защита. В этом мес­те ты отныне будешь пополнять запас Силы, истра­ченный в битвах. Но нельзя делать это слишком часто, иначе оно иссякнет. Пока ты учишься, можешь приходить туда раз в неделю — в тот самый день и час, когда ты встретил Силу в образе коричневого ав­томобиля. Гуляй там, наблюдай, впитывай, запоми­най все до мелочей. Это пригодится тебе, когда ты бу­дешь восстанавливать образ этого места во сне или наяву. Он должен впечататься в тебя — тогда это мес­то будет всегда с тобой. Ты сможешь там спрятаться от врага. В месте Силы нельзя спрятаться лишь от смерти. Ведь именно там и будет происходить твоя последняя битва. Именно там — где бы ты ни был.

День третий

Непредсказуемость

Войдя в аудиторию, мы заметили, что в центре по­ла расстелен кусок синего полотна. Он занимал до­вольно большое пространство, так что нам пришлось в буквальном смысле «ходить по стеночке». Мы сгру­дились у самой кафедры; там Кастанеда и расспра­шивал нас о наших домашних практиках. После это­го он вышел в центр, сдернул полотно с пола — и мы увидели, что пол в этом месте был замысловато рас­черчен квадратами. Точнее, это была целая дорожка из квадратов, напоминающая вытянутый лабиринт. В центре «лабиринта» белел нарисованный круг, в котором было написано fire — «огонь». У меня воз­никло ощущение, что нечто подобное я уже видел.

— Это классики, — небрежно бросил Кастанеда. — Дети всего мира играют в эту игру, если, конечно, это нормальные дети.

И он засмеялся. Его смех был настолько заразите­лен, что все мы вдруг почувствовали себя так непри­нужденно, будто здесь — не семинар, а вечеринка. Не знаю, что на нас нашло, но мы словно перестали за­мечать доктора Кастанеду. Девушки стали вспоми­нать, как именно нужно играть в эту игру. Оказалось, что все знают разные варианты. Только я не мог ни­чего вспомнить, потому что в моем детстве этой игры почему-то не было. Тем не менее общее воодушевле­ние передалось и мне. Я включился в разговор.

— Как, ты никогда не играл в классики? — спро­сила меня девушка по имени Люсия.

Меня стали учить. Насколько я понял, смысл за­ключался в том, чтобы в определенном порядке прой­ти все квадраты, дойти до центра и выйти обратно. Тот, кто, спутавшись, прыгал в центральный круг не в должном порядке, «сгорал» в «огне» и выходил из игры. Порядок прыжков был указан в квадратах циф­рами. Они располагались так, что, действительно, бы­ло довольно сложно соблюсти правильный порядок. Мы увлеченно следили за очередным прыгающим, гадая, удастся ли ему допрыгать до «огня» и выйти из него целым и невредимым.

Про Кастанеду мы забыли. Да что там! Мы забыли и про самих себя, мы словно превратились в детей!

— Признаться, я удивлен таким пренебрежени­ем, — раздался холодный, резкий голос доктора Кас-танеды. — Я проводил семинары в Америке и Европе,но нигде мне не встречались такие невежественные слушатели. Вы перешли все границы! И это — студен­ты одного из лучших университетов! Дикари!

Его слова подействовали на нас, как ушат холод­ной воды. Кастанеда отчитывал нас, как провинившихся школьников. Мы и чувствовали себя таковыми. Ли­цо мое горело, от стыда я хотел провалиться сквозь землю. Такого позора я не переживал с тех самых пор, когда отец застал меня подглядывающим за переоде­ванием девочек в балетной школе (мне было тогда 9 лет). Думаю, нечто подобное испытывал в тот миг каждый из нас.

Вдруг Кастанеда изменился в лице и громко захо­хотал.

— Попались, поверить не могу, попались! — гро­мыхнул он сквозь смех. — Как я вас!.. Ха-ха... Ну на­до же!

Мы растерялись. Мы не понимали ровным счетом ничего. Думаю, не одному мне на какой-то миг пока­залось, что доктор Кастанеда сошел с ума. Внезапно он прекратил смеяться и предложил нам взять стулья и рассесться вокруг мелового лабиринта.

— Игра в классики имеет своей целью пройти че­рез лабиринт и суметь из него вернуться, — спокой­но сказал он. — В центре круг с надписью «огонь».Бывают и другие надписи, например «котел» или «яма». Все это символизирует смерть, могилу, адский тонь. Прыгая через классы к центру, вы символически спускались в Ад, прыгая обратно —возвращались на землю.

* * * .

— Это инициационная игра, — продолжил Каста-еда, — я думаю, в нее играли еще тогда, когда не были изобретены ни буквы, ни цифры. В процессе учения маг тоже должен пройти такое символическое умирание и воскрешение. В горах Мексики дон Хуан оказывал мне место, где хоронят воинов, охотников силой. Их погребают под кучей веток, и они прово­дят там довольно долгое время. В них умирает обычный человек, а воскресает маг. Смерть одного статуса рождение другого — в этом заключается смысл любого посвящения. Во время своего «умирания» маг не просто приобретает «статус» мага. Он учится. Он учится у Силы, которая его «забирает» на то время, пока он остается «мертвым». Эта Сила, разумеется, смерть. У смерти можно научиться многим замеча­тельным качествам. Высшие маги учатся у смерти до самой смерти, простите за тавтологию. Мы же сегод­ня остановимся только на одном из этих качеств. А именно — на непредсказуемости.

Смерть всегда непредсказуема. Никто не знает, когда она придет. Она непредсказуема, а пото­му неуязвима.

Маг, человек знания, тоже должен быть непредска­зуем. Он не может позволить себе быть предсказуе­мым, потому что вовлечен в вечную битву Силы. Если он будет предсказуем, Сила сметет его. Вы пришли се­годня на обычное семинарское занятие. Вряд ли вы ожидали, что вам придется играть в классики. Менее всего вы ожидали, что вы сможете поддаться легко­мысленному настроению и забыть обо всем на свете. И уж чего вы не ожидали вовсе — что я начну вас рас­пекать. Я не должен был вам разжевывать это все так подробно, но у нас просто нет времени на то, чтобы каждый из вас доходил до таких вещей своим умом.

Сегодня вы на собственном опыте убедились, что простая смена настроения может привести в замеша­тельство, а значит — сделать человека уязвимым. Простая манипуляция настроением — самое малое, на что способен маг. Те из вас, кому доведется хотя бы немного продвинуться по пути знания, еще не раз столкнутся с этим качеством магов. Хорошо, если вам посчастливится учиться на примере ваших союзников. Но если вас будут учить соперники, вам не вый-и без серьезных ран из этой битвы.

В свое время дон Хуан сильно ругал меня за то, что я был слишком предсказуем. Я завтракал, обедал и ужинал в одно и то же время. Если этот режим по ка­ким-либо причинам нарушался, я чувствовал себя сквер­но. Дон Хуан объяснял мне, что предсказуемость — свойство жертвы, но никак не охотника за Силой. Маг не может позволить себе быть предсказуемым, иначе он станет жертвой.

Человек становится предсказуемым, потому что его успокаивает иллюзия стабильности. Действительно: каждое утро восходит солнце, каждый вечер оно аходит и наступает ночь. Но все не так просто. Каждый вечер мир погружается во тьму, он перестает существовать, он умирает! А с каждым рассветом — возрождается вновь, и это уже другой мир. Только глупец может сохранять иллюзию того, что каждый день видит один и тот же мир. В свое время, когда дон Хуан объяснял мне все эти вещи, я пытался возражать му: мол, мир остается прежним, в этом можно убедиться, если ночью зажечь электричество. Но я был не прав.

Электрический свет может сохранить только очертания мира, но сам он сильно меняется под влиянием тьмы. В темноте живет множество различных сущностей. Мне лично довелось убедиться в том, насколько меняется мир, когда землю окутывает тьма. Дело е в том, что во тьме мы можем не замечать чего-то, что прекрасно видели при свете дня. Дело в том, что мир действительно становится иным. В нем появля­ются вещи, которые никогда не существовали ранее. Он перестает быть предсказуемым, и потому мир но­чью опасен. В нем может выжить только тот, кто уме­ет быть непредсказуемым. Тогда его не поймать.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: