Интуитивно подсознательно 24 глава

– И вас это не настораживает?

– В каком смысле? Наоборот. Значит, он признает Христа. Значит, не все евреи пренебрежительно относятся к Иисусу Христу как к немзеру.

– Значит, им это выгодно. Дескать, ладно, поможем этим русским овцам стада Христова их христианские храмы возродить. Пусть и дальше молятся-поклоняются нашему, попросту, по-нашенски говоря, немзеру-выблудку. Пусть и дальше считают, что несть ни эллина, ни иудея. Это же нам, Борисам Олигарховичам, очень даже на руку. Как в 1917-м вцепились этим христианским агнцам-баранам в горло, чтобы стричь да на заклание вести, так и нынче держим. Благо этот Иисус вдолбил этому стаду, что надо быть смиренными да покорными и за богатством не гнаться. Пусть и не гонятся, нам больше перепадет.

– Нехорошо вы говорите. Нельзя весь народ огульно обвинять. Мало, что ли, евреев в нашу христианскую веру переходит?

– Ха, и на этот счет у нас на Руси издревле мудрая пословица неспроста подметила: «Бойся друга прощеного и жида крещеного». А сами евреи о своих жидах крещеных что говорят? Говорят, что в семье не без урода. И потом, если уж вы так хвалите Христа, что он и милостивый, и милосердный, и всемогущий подобно Богу Отцу, то почему бы Ему первому не подать пример милости по отношению к своим «заблудшим овцам стада Израилева»? Взял бы да и простил их. И всем своей всемогущей волей велел простить. А то ведь это же из-за Него еврейский народ вот уже два тысячелетия страдает. Во, значит, какой Он злобный, какой мстительный, этот ваш добренький Иисус!

– Они должны покаяться. А они…

– А-а, вот видите! Да еще первыми вопят, что это мы, русские, должны всенародно покаяться. Нет уж, извините. Мы-то должны помнить, что с такими дружи, да камень за пазухой держи.

– Что-то я вас не пойму. То вы за евреев, то на евреев…

– Да это не я, а вы. Вы как молились, так и бьете земные поклоны этому распятому еврею, еще и меня хотите в ваше стадо втянуть. Нет уж, спасибо.

– Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а… зачем? Вы по природным физическим законам знаете: природа не терпит пустоты, мы по-своему толкуем – свято место пусто не бывает. Вон россиянин муфтий Нафигулла требует убрать нашу христианскую символику из всех государственных ритуалов и символов России. А этот… ну, международный террорист Бен Ладен? Не еврей, обратите внимание, саудовский мультимиллионер чего требует? У него план объединить 48 государств в одно исламское супергосударство. Для этого он еще в 1988 году создал «Мировой фронт джихада». И через Чечню-Ичкерию – на Россию. Что вы на это скажете? Вы что же, против Русской Православной Церкви?

– Здравствуйте, отец Михаил, я – ваша тетя, частушечница Люба Балалайка! Как это у нее? «Шел я лесом – видел беса, бес картошечку варил, на носу котел болтался, из-под зада дым валил». Я вам битый час толкую, что мне, вы уж извините, начхать на больной для евреев еврейский вопрос. У нас есть свой – извечно свой! – русский вопрос. Начиная с язычества. А вы… Да, не было бы язычества – не было бы славяно-русского языческого народа, значит не было бы и русского христианства. Русской Православной Церкви не было бы, вот что. И если уж наша Церковь именуется Русской, то я и хотел бы, чтобы она была именно Русской, а не расплывчато-всеобщей, где ни эллина, ни иудея. Не утопия ли это?

– Я молюсь за Россию…

– Молюсь, молюсь… Вы тысячу лет уже молитесь за праведные идеалы, а толку – чуть. Докатились до того, что слово «русский» едва ли не запретным стало. Россияне… Со всех сторон только и слышишь – россияне. А вы же вроде Церковь не Россиянская и не Российская, а Русская?

– Вы уже к политике клоните, а Церковь от политики в стороне.

– Оч-чень мило! Зато вы молитвами о праведности многого достигли. Более тысячи лет долдоните, что жажда наживы – смертный грех, что скорее верблюд пролезет в игольные уши, нежели богатый пройдет в Царствие Небесное, а Васька слушает, да ест. И если эллины, то бишь мы, русские, еще более-менее слушаем, то иудеи Борисы Олигарховичи…

– Им перед Богом ответ держать…

– Вот-вот, они этого и испугались! Они, поди, точно знают, что вы не тому Богу молитесь. Как так? А вот так. Русская Православная Церковь благосклонно чтит библейского царя Давида – это ведь десятый век до Рождества Христова. И благоговейно чтит пророка Моисея. И Ноя, и пророка Исайю, ну и так далее. А вот Великого русского князя Святослава… Знаете, для меня, язычника, это не просто смешно… Это обидно и оскорбительно. Можете меня как угодно обзывать и кем угодно называть, но быть Божиим рабом у вашего еврейского Бога Сына…

И снова мы, два русских человека, разошлись почти чужими.

Мысля опосля

И опять навалилась глухая беспросветная и нескончаемая тоска. Отчего? От сознания своей никчемности. Кто-то из древнегреческих мудрецов сказал: «Я знаю, что ничего не знаю». А сколько их было, таких мудрецов? Вожди племен и волхвы, звездочеты и жрецы, цари и патриархи, ясновидящие и пророки, авторы Упанишад и Бхагават-Гиты, Будда и Лао-цзы, орфики и пифагорейцы, Гераклит и Сократ, Платон и Аристотель, Конфуций и Заратустра… Ну и что? Что они открыли мне безоговорочно истинное? Некое сверхъестественное, никогда никем не видимое Верховное существо, которое якобы и нельзя и не надо никому видеть, потому что – страшно. Философы представляли себе это Божество умопостигаемым, созерцатели – мистически достигаемым, а пророки, напротив, такую возможность отрицали.

Попросту, как говорят атеисты-материалисты, не Бог создал человека, а человек сотворил Бога по своему человеческому образу и подобию. Причем сделали это язычники из неизъяснимого изумления перед непостижимостью окружающей природы. Но… Но язычники не раболепствовали перед своими Богами и не сгибались в молитвенной покорности, и не целовали рук у своих волхвов. А вот католики должны у папы Римского туфлю целовать. Тоже ведь – христиане, но как же, как же – их папа – это же наместник Бога на земле!

Ну, а поскольку наместник, то, стало быть, он на земле – сам Бог. А если так, то ему, само собой разумеется, все позволено, все дозволено, и ответственен он лишь перед Богом. А поскольку Бога никто и никогда не видел, то скорее всего Его и вообще нет, а поскольку нет, то он – папа Римский и есть сам Бог. А поскольку так – гуляй, папа, пользуйся данной тебе безграничной властью во всю прыть твоей разудалой натуры. И вот…

И вот «сын сенатора Рима» Октавиан, благодаря общеизвестному «что по отцу и сыну честь», был в шестнадцатилетнем возрасте избран папой. И вот он уже не баловень-оболтус Октавиан, а – папа Римский Иоанн III, «наместник Бога на Земле». И дворец у него вон какой – просторней императорского! И превратил он этот дворец в самый что ни на есть комфортабельный бордель. Переспал сперва с наложницей своего отца, потом с ее сестрой и племянницей, а потом уже и счет потерял, с кем и как, и беспробудно пьянствовал. Мало того, он – папа Римский, главный пастырь общегосударственного стада Христова! – задавал пиры в честь древних языческих богов, служил черные мессы, заставлял гостей пить в честь сатаны и целовать себя в… зад.

Черные мессы проводились непременно под покровом темноты. Святые дары при этом «освящались» на животе голой женщины, после чего перепившиеся участники устраивали мистерии со свальным грехом. Уже весь народ возроптал, прозвал его «развратником веры», но отрешен был от папского престола он лишь в 964 году, после чего окончательно спился и умер от паралича в доме одной из своих многочисленных пассий.

Что тут скажешь? Что власть, как известно, портит? А начинается с целования рук… А вернее – из раболепия, из страха Божия, из страха перед тем таинственно неведомым, что якобы ожидает человека после смерти. О том, сколь велик этот страх, можно судить а некоторой мере по сцене преображения Кришны в Бхагават-Гите. Там по просьбе царевича Арджуны Божество на мгновение приоткрывает свой невыносимый лик – лик всепожирающего Времени, многоокой бездны, засасывающей миры. На мгновение, на одно лишь мгновение, на один только миг – и Арджуна в ужасе падает ниц и умоляет Кришну избавить его от леденящего душу видения.

Показательно – лик всепожирающего Времени. Вот – непонятная тайна, тайна вечности, и сознание своего человеческого ничтожества перед этим неведомым и непостижимым. Может, потому человеку и не дано видеть Бога?

Несколько понятнее страх перед еврейским Богом – Сущим Ягве (Иеговой). Он, то есть Сущий, Ягве, согласно элогистическому Писанию, которое относят к IX-X векам до Рождества Христова, был для евреев пламенеющей бездной, ослепительным солнцем, сияющим превыше постижения и досягаемости. Они не поднимали глаза на это сияние, ибо его лучи пронизывали так, что все меркло вокруг, свет превращался в тьму. То есть перед нами не абстрактные умопостроения, а здравое понимание, пожалуй, такое же, как и славяно-русских язычников, – Ярило Солнце. Однако кто-то, по моему дилетантскому разумению, однажды смекнул, что для него выгоднее, чтобы Бог был неким непостижимым, невидимым и неведомым существом, «страха ради иудейска». Человек ведь, любой человек, всегда в той или иной мере робеет, боится, испытывает страх перед тем, чего он не понимает или, скажем, в темноте не видит. Вон, к примеру, как дети боятся темноты.

Не отсюда ли и библейское: «будьте, как дети»? Ребенок боится темноты, боится идти в темноте, инстинктивно боится, как бы не наткнуться на нечто невидимое, расшибить лоб, и если идет один в кромешной тьме, то вытягивает руки, двигается на ощупь. Так и человек. В том числе, говоря фигурально, и в религиозной вере, пытаясь самостоятельно узнать что-либо из книг. А священник, жрец, поп, ксендз – тут как тут. Не надо, не читай, не думай, я все знаю, не трать времени, тебе и без того некогда, а я все знаю, я возьму тебя за руку и поведу прямехонько к Богу, укажу путь в жизнь вечную, в райские кущи. Но за это сперва поцелуй мне руку, чтобы я видел, что ты полностью покорен и не станешь мне ни в чем перечить. А начнешь своевольничать – учти, Бог тебя строго накажет, ой, строго!

Впрочем, это я тут не совсем правильно толкую. Наши попы – они ведь не поводыри, а пастыри. То бишь – пастухи. А прихожане, как мы знаем, – овцы. А овец не ведут – гонят. Согласно переписи 2008 года в России свыше миллиона священнослужителей. Во сколько пастухов! А до 1917 года было и того больше. И куда вели, к чему привели и куда поведут дальше? И куда приведут? Все туда же? Что-то мне не очень хочется брести в этом стаде…

Хотя кто его знает, это я на свой языческий аршин мерю, и вполне можно сказать, что рассуждаю примитивно, как обыкновенный обыватель-верхогляд, а у Бога мерки иные. Тем паче, что если раньше наука и религия были непримиримыми антиподами, даже врагами, то в наше время всячески подчеркивается, что они, то есть, и наука, и религия идут к одному и тому же, к постижению истины, даже, мол, если хотите, к Богу, только разными путями. Так что чего уж тут бравировать своим верхоглядством. Я когда-то снисходительно посмеивался, видя, как в нашем летном училище польские курсанты-летчики молились перед каждым полетом, а недавно вот узнал, что и кое-кто из наших космонавтов крестился-молился перед стартом в неведомые звездные дали. Дескать, мало ли что! На всякий случай…

А тут еще жизнь всякие-разные загадки подкидывает. Сижу как-то за печатной машинкой, очередную свою писчебумажную продукцию сосредоточенно кропаю, вдруг из кухни – голос покойной жены:

– Сергей!..

Я так и подскочил, как ошпаренный. И опрометью – туда:

– А-а? Чего?..

Ну, не олух ли, а? Никого. Примерещилось, конечно. Почудилось…

Потом еще и во сне пришла. И таким на меня не то злым, не то слишком уж укоризненным взглядом посмотрела – никогда при жизни так не смотрела.

– Это ей там что-то от тебя нужно, – пояснили знакомые верующие. – Сходи в храм, хотя бы свечу поставь. А еще лучше – поминальную панихиду закажи…

Пошел. И свечу поставил, и к отцу Михаилу подошел. Так и так, мол, и тоска заела, и жена чего-то зовет, надо, говорят, панихиду отслужить.

– Правильно говорят, правильно, – подтверждает. – Давайте, отслужу. А тоска, уныние – грех. Тяжкий грех. А все потому, что в храм не ходите…

Он, наверно, ожидал, что я теперь стану уступчивым, пообещаю ходить. Но я промолчал. Моя заказная заупокойная Божественная литургия с названием «Последование мертвенное мирских тел», как мне показалось, мало чем отличается и от утрени, и от вечерни. На меня все эти его моления одинаково наводили унылую скорбь. И без того-то жить в последнее время стало тошно, а тут и еще сплошная тоска. Нет, это не по мне.

Видя мою кислую физиономию, протоиерей усмехнулся:

– Это на вас, наверно, так клеветон в «Гдовской заре» подействовал. Признаюсь, и самому читать было неприятно. А? Как же, читал, читал, как вы памятник вашему кумиру картавым истуканом обозвали. И как про Карла Маркса сказали, что он – еврей. Словом, порезвились они, потешились над вами. Не зря же у них и прозвища такие.

– Акулы пера?

– Ну, акулы пера – это они сами о себе в своей же газетенке пишут. А читатели, народ их по-другому величает. Как будто не знаете…

– Да нет, не знаю. А как?

– Ну, эту вашу, да и мою ретивую противницу – Клеветина Объегорьевна. А ее верную лизоблюдку – Смутьяна Дурехина. Ну, прямо-таки смех и грех. Верно Гоголь сказал: метко выражается наш русский народ. И вы с ними зря препираетесь. Сказано же: не мечите бисер перед свиньями…

– Ну, они же передо мной извинились, дали опровержение своей лжи. А вот перед вами не извинились, хотя в храм, я видел, ходят.

– Ходили, – возразил протоиерей. – Теперь не ходят. Да они же только и знают, что лицемерить. Вчера еще верными большевичками были, а теперь вернейшие ельцинистки. Вчера своими опусами «Вперед, к коммунизму!» – читателей звали, сегодня с той же истовостью: «Вперед, к капитализму!» Совести ни на грош…

– Ох, отец Михаил, а сколько же их, таких-то. Ни стыда, ни совести.

– Подлецов не сеют, не жнут, они сами растут. Как и сорняки. Как чертополох на нынешних заброшенных полях.

– А если таких бессовестных в народе большинство станет? Это что же получится? Как же Русь из греха вытаскивать, отец Михаил? Надорветесь…

– Ну, с вашей помощью, – хитро улыбнулся протоиерей.

– Ох, хитрый поп! Хитрый!

– Я не хитрый. Я умный.

– Гордыня?

– Это у вас гордыня. Почему же совсем перестали в храм ходить?

– А не хочу быть таким, как эти акулы пера. На показ – одно, а в душе – фарисейство, лицемерие, ложь. Как об этом в Евангелии сказано? «И, когда молишься, не будь, как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц, останавливаясь, молиться, чтобы показаться перед людьми. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне, и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Мф 6. 5, 6).

– Вот вы – хитрый, а не я.

– Нет, я совестливый. Не хочу лицемерить, притворяться. Понимаете, вот прихожу в храм, и мне стыдно. И перед людьми, и главное – перед самим собой. Ведь не верю же в Христа, не верю. И в его так называемые благие вести не верю. Читаю, перечитываю Евангелие, и чем больше вникаю, тем больше не верю. Ну, вот смотрите, от Матфея (9.14,15) и то же самое от Марка (2.19,20): «Тогда приходят к нему ученики Иоанновы и говорят: почему мы и фарисеи постимся много, а Твои ученики не постятся? И сказал им Иисус: могут ли печалиться сыны чертога брачного, пока с ними жених? Но придут дни, когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься».

Ну, вот убейте меня – не понимаю. Получается, что жених для своих учеников кто? Очевидно – Христос. И они не могут печалиться, потому что он с ними в брачном чертоге. Вы скажете – иносказание, а я это иносказание на свой лад толкую: среди учеников Христа женщин не было, значит, Он – для мужчин жених. А это что значит? И что Он с ними в брачном чертоге делает, что они не печалятся и не постятся? Свадебный пир пируют, мягко говоря? И тогда вспоминается, что в те времена в Риме на кресте распинали только за такое вот жениховство. На прямом кресте, лицом вперед – так называемых активных «женихов», как Христос, на косом, задом – пассивных. А жених Иисус такого своего активного жениховства не только не стеснялся, но еще этим и бравировал.

Грешно? Да уж как хотите. Но вот еще. Христос говорит: «Вы слышали, что сказано древним «не прелюбодействуй» (Исход. 20.14). А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем. Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя…» (Мф.5 27—30). Что, вы на свою невесту не смотрели до брака с вожделением? Чего же вы не вырвали себе глаз? А если я на многих женщин смотрел и смотрю с вожделением, то у меня и глаз не хватит, чтобы каждый раз вырывать. То есть я и вообще, даже будучи холост, не должен и смотреть на женщин, только на мужчин?

Или вот Христос, так сказать, проповедует: «…и кто женится на разведенной, тот прелюбодействует» (Мф. 5.32) Я женился на разведенной и прожил с ней более 49 лет. Почти полвека, значит, прелюбодействовал. Во какой я греховодник! А вы спрашиваете, почему не хожу в храм.

И потом, если следовать такой логике, то женщина разведенная не имеет права вторично выходить замуж. Ее, скажем, первый муж бросил, и ей нельзя больше и помышлять о семейной жизни? Так, что ли?

– Ну, видите ли…

– Вижу. На свой лад. По-своему. «Говорят Ему ученики Его: если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться» (Мф. 19.12). А что же Он? По-моему, надо бы сказать, что вы, что вы, наоборот, надо заводить хорошую семью, да чтобы детей побольше, да не бросать жены своей в погоне за наслаждениями, а Иисус вдруг пустился в рассуждения о скопцах, то есть об импотентах и кастратах, да еще заключая едва ли не в похвалу, что «есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного» (Мф. 19.12). Что же, чтобы попасть в Царство небесное, надо себя самому кастрировать? Так, что ли?

– А-а! А вы до конца, до конца процитируйте.

– Цитирую: «Кто может вместить, да вместит» (Мф. 19.12). То есть, кто сможет понять, тот поймет, а кто не сможет… Вы уж великодушно простите меня, отец Михаил, не в обиду вам, а по логике вещей следует сказать: вы – умный – понимаете. А я – дурак – ни в зуб ногой.

– Вот всегда вы так…

– Да я-то ладно, я себя оскоплять не стал. А вот есть же секта скопцов. Ради Царствия Небесного. Во какие умники! И тогда, опять же по элементарной логике, в Царствии Небесном блаженствуют только импотенты и скопцы.

– Так все можно довести до абсурда.

– А как иначе? Не знаю. Мозга за мозгу от таких проповедей. Тем паче, что и в Святой Троице лишь три мужские ипостаси, женской нет.

– Так мы с вами никогда не сговоримся.

– А вам не приходило в голову, что ради этого все и сделано?

– Это как вас прикажете понимать?

– А как хотите, так и понимайте. «Кто может вместить, да вместит». На основании издревле общеизвестного: «разделяй и властвуй!» Зачем? Да вот всё в той же «Благой вести» и ответ: «Ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее» (Мф. 10.35). То есть – семью развалить. Ради чего? Во имя чего? «Но Иисус, зная помышления их, сказал им: всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит» (Мф. 12.25). Вот, значит, для чего! Да это же не благая весть – это глумление: поверьте в Меня, примите мою веру, и Я и царство ваше развалю, и дом, и семью вашу, олухи стада Христова! Агнцы Царя Иудейского…

– Ох, и еретик же вы! Ох, и еретик! Это же надо быть таким… Неисправимый. Закоренелый.

– Что ж вы меня слушаете? Да еще в храм зовете ходить?

– Ну… Бог поругаем не бывает.

– А-а, ну, так вот и я о том же. Я же не на Бога хулу возвожу, я размышляю. Думаю. Пытаюсь думать. А вы говорите, что я ересь развожу. Стало быть, запрещаете думать. Ну, не вы, разумеется. Тот, кому вы верой и правдой служите. Но вы же – русский поп, а я – русский еретик. Может, в чем-то и найдем общий язык, сговоримся, по-русски говоря.

– Ну, это и вовсе уж… В грех вводите.

– Почему в грех, отец Михаил? Разве заботиться о том, чтобы наше Русское царство не опустело, чтобы наш русский дом устоял, чтобы наши русские семьи не разваливались, – грех.. Молчите? А я вам еще и больше того скажу. Было на Руси якобы плохое для христианских ортодоксов славяно-русское язычество – было. И долгое время было, и русичи плодились и размножались. Христианство язычеству яму вырыло, да и само в ту же яму угодило. Теперь вот выкарабкивается, храмы восстанавливает, а храмы-то пока полупустые. И семьи наши русские малодетные да бездетные, да и те разваливаются. А рядом, в нашей же России, мусульманские семьи, не в пример нашим, вон какие, а? Есть над чем подумать?

– Вы что же, склоняетесь к мусульманству?

– Да если учесть, что их закон запрещает пьянство, то, право, мне это больше нравится. А то вон к чему «Веселие Руси есть питие» привело. Сами видите повальное «веселие». По переписи 1913 года 95 процентов русских женщин были непьющими, а теперь? Как же тут думать о здоровом потомстве, о продолжении русского рода? Алкоголизация – главная причина русского вымирания.

– Значит, перейдете в мусульманство?

– Не надо, отец Михаил. Я атеист.

– Ну, это значит, в вас коммунист-материалист говорит. Борьба с религиозными предрассудками, борьба за трезвость, борьба за здоровый образ жизни, сухой закон. При Горбачеве была попытка, и что?

– Поэтому и вы не хотите при храме создать общество трезвости? Вам алкаш Ельцин больше по душе? Достойный пример: если Президент пьет, то нам, верноподданным, и сам Бог велел. Так, да? Как же, всякая власть – от Бога. Люби, уважай и подражай.

– Да не надо, не надо меня совсем уж не знаю кем выставлять. И этот догмат вы все время в уполовиненном виде употребляете. Полностью читается так: «несть власти аще не от Бога, а что не от Бога, то – от Диавола…»

– Но вы-то, как вам и положено, молитесь не за какую-то предполагаемую Божественной волей дарованную власть, а за ту, при которой служите.

– Я молюсь за Россию.

– Слышал. И уже говорил вам, что, значит, не тому Богу молитесь. По второму кругу воду в ступе толчем.

– А вы и вообще никакому? Так сказать, чистой воды, высшей пробы безбожник.

– Вот, тоже язвите. Сейчас вконец разбранимся. Давайте лучше на сегодня наши прения прервем. Час уже поздний, мы и так засиделись, а вам еще в вашу деревню ехать…

И он поехал в свою деревню, а я побрел к своей избе. Вечер был зимний, уже давно стемнело, я шел по своей улице и с грустью смотрел на дома, где в окнах не было света. Там уже давно нет хозяев, умерли, и лишь на лето появляются в них жильцы – дети-наследники, проживающие в Петербурге или в Пскове. И по всей улице – ни души, ни одного встречного. Вымирают не только окрестные деревни, вымирает уже и наш так называемый малый город. А сколько их, таких деревень и таких городов в России?..

А давно ли, кажется, вчера еще, вся улица в такой вот тихий зимний вечер звенела детскими голосами, веселым девичьим смехом, перебором гитар и задорными русскими частушками! И шумная детвора, и парни с девушками играли в снежки, лепили снежных баб, катали друг друга на саночках. Да и сам я, провожая свою зазнобу с танцулек или из кинотеатра, вдруг по-петушиному задиристо подталкивал ее плечом, а она, изловчась, совала мне за воротник горсть обжигающего снега.

И в окнах моей избушки – ни огонька, ни звука. Когда-то в тесноте, да не в обиде, как на Руси говорят, в ней, такой невзрачной, девять человек жили. Семья. А теперь – я один. Пусто… Ох, пусто! Ох, если б вы только знали, как это тяжко и горько – возвращаться вечером домой, когда тебя там никто не ждет!..

Еще более-менее терпимо, когда чем-то занят. Весной, летом да и осенью то в грядках ковыряешься, то в лес за ягодами да по грибы сходишь, то дровишки на зиму заготавливаешь – все хоть как-то отвлекаешься от навязчивых угрюмых мыслей. А вот длинными ночами зимой – иногда действительно от одиночества хоть волком вой. Тут тебе, казалось бы, полная воля – читай, пиши, занимайся своим любимым стихоплетством! – никто ведь не мешает. Оказывается, одиночество-то как раз больше всего и мешает. Так называемого вдохновения нет. Да еще вдобавок все чаще стала наваливаться старческая бессонница. Лежишь, ворочаешься с боку на бок, уставишься глазами в непроницаемую тьму, и думаешь, думаешь, прошлое в памяти перебираешь да за былые промахи и ошибки себя коришь. Там не так надо было сделать, там не так поступить…

Так и я в тот вечер, когда мы с отцом Михаилом допоздна философствовали. Пришел домой, протопил печь, попытался читать, но смотрел в книгу, а видел фигу. И такая вдруг досада взяла: да я же ему самого главного не сказал. Ну, ладно, надо было сказать, допустим, победит возрождаемое на Руси православное христианство. Ну, вместе с тем, допустим, и неудачная пока что демократия восторжествует, вернутся к власти коммунисты, и коммунизм несмотря ни на что все равно построят. Или – кто его знает, что еще может произойти – может, чего доброго, и мусульманство верх возьмет. Или Китай с его почти полуторамиллиардным населением Или Индия, где народишку и побольше того…

И есть такая версия, что когда на всей Земле установится одна религия, одна система, одна власть, тогда, предположим, и в самом деле «народы, распри позабыв, в единую семью соединятся». Но если там, в этой единой и якобы счастливой семье не будет наших потомков, нашей русской семьи, нашего русского народа, то вы уж извините, отец Михаил, простите меня за мое русское просторечие, на хрен мне такой рай яко на земли, тако и на небеси! Ибо такой не устраивающий меня итог означал бы, что и сам я, и моя русская семья, и вся наша семья семей – русская нация, русский народ во имя чего перенес и продолжает переносить столько неисчислимых и порой, кажется, невыносимых страданий?!

Вот что мне надо было сказать, а я… Да, правду говорят, что русский мужик задним умом крепок, и хорошая мысля приходит опосля…

Эпизод в истории

И вообще меня едва ли не с первых дней знакомства с отцом Михаилом преследовало какое-то странное, навязчивое ощущение, что однажды он выкинет какую-то неожиданную штуку. Как-то непонятно он на меня действовал. Особенно его глаза, взгляд. Чем-то он меня сковывал, внутренне смущал, из-за чего и разговоры с ним как-то не клеились, все что-то оставалось недосказанным, не проясненным.

И как-то странно он улыбался. Лицо его в густой поповской бороде оставалось совершенно спокойным, массивные надбровья придавали ему строгую сосредоточенность, отчего и в глазах таилось глубокое раздумье, а между тем глаза как бы смеялись. Причем смеялись самым добрым смехом, каким русский человек выражает тебе и свою приветливость, и самую искреннюю доброжелательность, как бы показывая, что знает о тебе нечто такое, над чем можно вот так по-свойски, по-приятельски вместе с тобой усмехнуться. И заранее знает, что ты на него ни за какие его слова не обидишься, потому что и он на тебя за все твои выходки не обижается.

Словом, как это в таких случаях говорится, за долгие годы нашего общения с ним, мы друг к другу притерлись, приноровились, и постепенно прекратили наши препирательства. То есть поняли друг друга и при встречах уже заранее знали, что скажет он, и что скажу я. Так чего ж тут лишний раз городить огороды. Да и устремления у нас, и цели общие прояснились. Да в какой-то мере я кое в чем ему и способствовал в его делах. Как-то крепко смущаясь, он поделился со мной своими планами написать книгу о Гдове – как о частице Святой Руси. Потом и рукопись принес, чтобы я почитал, сделал замечания, подсказал. И не обиделся, когда увидел, как безжалостно исчерканными оказались его наброски. А когда у меня вышла книга «Сказания о городе Гдове», где в поэме «Глубынь-городок» упомянуто и его имя, то тут же примчался ко мне с благодарностью.

– Я, – говорит, – усадил дома всю семью за стол и провел урок поэзии. Вслух всю поэму прочел. И матушке понравилось. И детям… А уж мама моя как слушала – вы бы видели!..

Ну и мне, чего скрывать, лестно было его признательность принимать. Никому ничто человеческое, так сказать, не чуждо, а доброе слово и кошке приятно.

А он и это быстренько на свой лад использовал. Чуть что – то сам является, то посыльного шлет, чтобы я в доме причта с его аудиторией побеседовал. Однажды из Петербурга казачья делегация к нему заявилась со своей школой для казачат, в другой раз паломники к месту Ледового побоища. Это, мол, ваша тема – про Александра Невского рассказать.

Тема, разумеется, важная, патриотически значимая. Даже можно сказать – исторически значимая. Еще в середине прошлого века, когда на берегу Чудского озера работала экспедиция Академии наук СССР по уточнению места легендарной битвы Александра Невского с тевтонскими крестоносцами, в нашем авиационном гарнизоне сама собой, стихийно, из глубины русских сердец вырвавшись, зашла речь о том, что надо учредить здесь такое же поле воинской славы, как знаменитое Бородино. А это же ведь в нашем, Гдовском районе! И патриотическая общественность Гдова разве могла остаться в стороне?! Это же нужно не только нашему району. Это нужно и всей Псковской области. Это нужно всей России! И надо было видеть, как внимательно слушали мой рассказ юные казачата, как вдохновенно сияли их глаза.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: