Милосердие, или любовь к ближнему, и добрые дела 5 глава

455. Следующее краткое описание ада и небес послужит объяснению того, каков злой человек в его внутреннем человеке, и каков добрый, ибо у злого его внутренний человек соединён с дьяволами в аду, а у доброго — с ангелами на небесах. Ад, по своей любви, полон удовольствий всякого рода зла, то есть удовольствий ненависти, мести, убийства, грабежа и воровства, злословия и проклятий, отрицания Бога и осквернения Слова. Все они скрыты в вожделениях человека, так что он не думает о них. Удовольствия эти воспламеняют его вожделения, подобно факелам, и это-то и подразумевается под адским огнём. Напротив, небесные удовольствия — это удовольствия любви к ближнему и любви к Богу.

Поскольку удовольствия ада противоположны удовольствиям небес, то между ними — огромная пропасть; удовольствия небес льются сверху в эту пропасть, удовольствия ада заливают её снизу. Пока человек живёт в мире, он находится посреди этой пропасти, и поэтому может быть в равновесии, то есть в свободе обращаться либо к небесам, либо к аду. Именно эта пропасть подразумевается под «великой пропастью», утверждённой между теми, кто в небесах, и теми, кто в аду (Лука 16:26).

Отсюда можно заключить, что собой представляет сердечная дружба между злыми людьми. Во внешнем человеке она сопровождается подражанием соответствующим жестам и поведению и принимает вид нравственности, с целью раскинуть сеть и посмотреть, не будет ли случая воспользоваться удовольствиями её любви, которая жарко пылает во внутреннем человеке. Лишь страх перед законом, а значит, опасение за свою жизнь и репутацию, сдерживает их и не даёт действовать. Таким образом, их дружба напоминает паука в сахаре, гадюку в хлебе, крокодильчика в медовике или змею в траве.

Вот какова дружба таких людей с кем бы то ни было. Но между закоренелыми негодяями, как то: ворами, разбойниками, пиратами — дружба близка до тех пор, пока они вполне заодно, радуясь своему разбою; они тогда обнимаются, как братья, угощают друг друга, поют и пляшут, сговариваясь погубить других. На самом же деле, каждый из них смотрит на своего товарища, как враг на врага. Хитрый преступник даже видит это в своём товарище и опасается его. Отсюда ясно, что между таковыми не бывает дружбы, а только неукротимая ненависть.

455а^[79]. Тот, кто открыто не присоединяется к злодеям и не занимается разбоем, но ведёт нравственную жизнь добропорядочного гражданина, имея целью разного рода пользу, но тем не менее не обуздывает вожделения, свойственные внешнему человеку, может думать, что его дружба не такова. Однако мне дано знать совершенно точно на многих примерах, показанных мне в духовном мире, что дружба такова, в большей или меньшей степени, у всех тех, кто отверг веру и ни во что не ставил всё святое в церкви, думая, что это важно не для них, а только для простых людей. В некоторых из них удовольствия адской любви скрыты, как огонь в тлеющих поленьях, покрытых корой; в некоторых — как пылающие угли под слоем пепла; у некоторых — как вощёный фитиль, воспламеняющийся от одного прикосновения к огню; у других — иначе. Вот что собой представляют люди, изгоняющие из своего сердца всё, связанное с религией. Их внутренний человек находится в аду, и пока они живут в мире, то есть пока они не знают об этом из-за подобия нравственности, проявляемого ими во внешнем, они никого не считают ближним, кроме себя и своих детей. Они относятся к другим либо с презрением, и тогда подобны кошкам, подстерегающим птиц в их гнёздах, либо с ненавистью, напоминая при этом волков при виде собак, которых им хочется растерзать. Всё это было сказано для того, чтобы на противоположностях показать, что такое милосердие.

XVIII

Связь любви к Богу и любви к ближнему

456. Известно, что закон, провозглашённый с горы Синай, был написан на двух скрижалях, одна из которых относится к Богу, а другая к человеку; в руках Моисея они составляли одну скрижаль, с надписями о Боге на правой стороне, а о человеке — на левой^[80]. Таким образом, когда они предстали взору людей, надписи на обеих частях были видны вместе; одна сторона поэтому была видна другой, как Иегова Моисею, и Моисей Иегове, когда они говорили лицом к лицу, как написано. Так было сделано для того, чтобы соединённые вместе эти две скрижали символизировали соединение Бога с человеком и ответное соединение человека с Богом. Поэтому-то закон, который был написан таким образом, называется заветом и свидетельством; завет означает соединение, а свидетельство — жизнь в соответствии с договором.

Эти две соединённые вместе скрижали позволяют нам увидеть связь любви к Богу и любви к ближнему. Первая скрижаль посвящена всему, что относится к любви к Богу, и главное в ней, что мы должны признавать одного Бога, Божественность Его человеческого и святость Слова и что Богу нужно поклоняться посредством того святого, что от Него исходит. Что всё это содержится в первой скрижали, показано в главе 5 о Десяти заповедях. Вторая скрижаль посвящена всему, что относится к любви к ближнему; первые пять заповедей в ней касаются деятельности, называемой делами, а две последние — вопросов воли, то есть милосердия в его началах; ибо они говорят: «Не пожелай...» — а когда человек не желает того, что принадлежит его ближнему, он желает ему добра. Десять заповедей содержат всё, относящееся к любви к Богу и к любви к ближнему (см. выше, 329—331). Там показано также, что связь двух скрижалей бывает у тех, кто обладает милосердием.

457. Иначе обстоит дело у тех, кто только поклоняется Богу, но не делает при этом добрых дел из милосердия. Эти люди подобны расторгающим договор. Иным образом также и у тех, которые делят одного Бога на трёх, каждому из которых воздают поклонение; и, опять же, по-другому у обращающихся к Богу не в Его человеческом. Всё это те люди, которые не дверью входят, а перелезают в других местах (Иоанн 10:1, 9). Иначе и у тех, кто по убеждению отрицает Божественность Господа. У всех перечисленных связь с Богом невозможна, и поэтому невозможно их спасение. Их милосердие может быть только поддельным, не позволяющим соединиться лицом к лицу, но только сбоку или со спины.

Несколько слов о том, как происходит связывание. Бог вливается в те знания, которые у каждого о Нём имеются, производя в них признание Бога, наделяя в то же время своей любовью к человечеству. Если человек принимает только первое, а не второе, то это влияние достигает лишь его разума, но не воли, и он остаётся со знанием о Боге, но без какого-либо внутреннего признания Бога, так что его состояние напоминает состояние сада зимой. Если же человек принимает и первое, и второе, наитие достигает его воли и оттуда входит в его разум, наполняя, таким образом, весь его ум. Тогда он признаёт Бога внутренне, от чего возрождаются к жизни все его знания о Боге, и состояние его похоже на состояние сада весной.

Связывание происходит при помощи милосердия по той причине, что Бог любит людей всех до единого; а поскольку Он не может делать людям добро непосредственно, но лишь посредством других людей, то Он вдохновляет людей своей любовью точно так же, как Он вдохновляет родителей любовью к их детям. Каждый принимающий эту любовь, соединяется с Богом, и любовь к Богу заставляет его любить ближнего. Любовь к Богу в нём располагается внутри любви к ближнему, и именно она даёт ему его волю и способность действовать.

Поскольку никто не может делать каких бы то ни было добрых дел, если ему не представляется, будто бы его возможности, желания и деятельность исходят от него самого, то такая видимость человеку дарована; и когда он делает эти дела свободно, как бы сам по себе, они вменяются ему, и принимаются, как ответные действия, служащие для образования связи. Это как взаимоотношение активного и пассивного, когда пассивное оказывает содействие благодаря действию на него активного. Или как воля, проявляющаяся в действии, и мысль, проявляющаяся в речи, или душа, которая действует на самом внутреннем уровне и той и другой. Или как усилие при движении; или как порождающее начало в семени, которое изнутри воздействует на соки, благодаря которым дерево вырастает, чтобы принести плоды и посредством плодов дать новые семена. Или как свет, падающий на драгоценные камни, отражение которого зависит от строения тех участков, на которые он падает, благодаря чему получаются разнообразные цвета, принадлежащие, как кажется, самоцветам, а на самом деле являющиеся свойствами света.

458. Всё это служит пояснением того, каковы источник и природа связи между любовью к Богу и любовью к ближнему; любовь Бога к человечеству вливается в человека, а принятие её и содействие ей составляют любовь к ближнему. Словом, связь осуществляется так, как сказал Господь:

В тот день узнаете вы, что Я в Отце Моём, и вы во Мне, и Я в вас.

Иоанн 14:20

И как говорится в следующем отрывке:

Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня; и Я возлюблю его и явлюсь ему Сам, и обитель с ним сотворю.

Иоанн 14:21—23

Все заповеди Господа относятся к любви к ближнему и состоят вкратце в том, чтобы не делать ближнему зла, а делать добро. Такие люди любят Бога, и Бог любит их, как утверждают только что цитированные слова Господа. Поскольку эти две любви связаны таким образом, Иоанн и говорит:

Кто сохраняет заповеди Иисуса Христа, тот пребывает в Нём, и Он в том. Кто говорит: «я очень люблю Бога», а брата своего ненавидит, тот лжец. Ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит? И есть у нас такая заповедь от Него, чтобы любящий Бога любил и брата своего.

1 Иоанн 3:24; 4:20, 21

* * *

459. Здесь я приведу несколько воспоминаний. Вот первое.

Я увидел вдали пять школ, окружённых разноцветным светом: первая была в огненном свете, вторая — в жёлтом, третья — в ослепительно белом, четвёртая — в свете среднем между полуденным и вечерним, а пятая была вообще едва видна, поскольку была как бы скрыта вечерней тьмой. Видно было, как по дорогам ездили люди на лошадях, в каретах и ходили пешком. Некоторые из них бежали, торопясь в ту школу, которая сияла огненным светом. При виде их мной овладело желание пойти туда и послушать, что будет обсуждаться. Поэтому я быстро собрался и примкнул к тем, кто спешил в первую школу, войдя с ними вместе внутрь. Там, как оказалось, собралось множество людей, которые рассаживались направо и налево по скамьям вдоль стен. Перед собой я увидел низкую площадку, на которой стоял человек, выбранный председателем, с жезлом в руке, в головном уборе и одеянии под цвет огненного света школы.

Когда все собрались, он объявил: «Братья! Тема, обсуждаемая сегодня, звучит так: „Что такое милосердие?“ Наверное, каждый из вас знает, что милосердие по сущности своей духовно, а по проявлению — природно».

Тут же встал один из сидевших на первой скамье слева, из тех, что славились своей мудростью, и сказал: «Я считаю, что милосердие — это нравственность, вдохновлённая верой». Вот чем он подкрепил своё мнение. «Найдётся ли кто-нибудь, кому не известно, что милосердие следует за верой, как слуга за своей госпожой? И что человек, у которого есть вера, исполняет закон, а значит, и милосердие, настолько непроизвольно, что даже не знает, что живёт по закону и милосердию. Ибо если бы он знал, и поэтому делал, думая благодаря этому обрести спасение, то замарал бы свою святую веру своим собственным, нанося этим ущерб её действенной силе. Разве не соответствует это учению церкви нашей страны?» Тут он оглянулся на сидящих позади него, среди которых некоторые были из духовенства, и те согласно закивали.

«Но что же такое непроизвольное милосердие, как не нравственность, которой нас всех обучают с детства? Поэтому оно по сущности природно, но становится духовным, когда вдохновляется верой. Может ли кто, глядя на нравственность людей, сказать, есть у них вера или нет? Нравственной жизнью живёт любой, однако только Бог, насаждающий и прививающий веру, может распознать и отличить это. Поэтому я придерживаюсь мнения, что милосердие — это нравственность, вдохновлённая верой, и такая нравственность, благодаря вере в глубине её, ведёт к спасению; любая другая — не ведёт к спасению, поскольку имеет целью заслугу. Поэтому напрасны труды тех, кто пытается смешать милосердие и веру, то есть соединить их внутренне, вместо того, чтобы связывать их внешне. Смешивать и соединять их — это всё равно, что сажать в карету к епископу лакея, который должен стоять на запятках, или приглашать привратника в столовую отобедать с господином».

Затем поднялся некто с первой скамьи справа и сказал: «Я считаю, что милосердие — это набожность, вдохновленная состраданием. В подтверждение своих слов скажу следующее. Ничто так не умилостивляет Бога, как набожность, основанная на сердечном смирении. Набожный непрестанно молится, чтобы Бог дал ему веру и милосердие; а Господь говорит:

Просите, и дано будет вам.

Матф. 7:7

И поскольку набожному даётся, то и вера с милосердием пребывают в нём. Я сказал, что милосердие — это набожность, вдохновлённая состраданием, потому что всякая преданная набожность есть сострадание. Набожность вызывает у человека сердечные стенания, а ведь это не что иное, как сострадание. Правда, это уходит, как только молитва окончена, но возвращается, когда мы молимся вновь, и, возвращаясь, приносит с собой набожность; таким образом, в милосердии есть набожность. Наши священники приписывают всё способствующее спасению вере, и ничего — милосердию; что же остаётся тогда, кроме набожности, горячо молящейся о том и другом? Когда я читал Слово, я не мог не видеть, что милосердие и вера — это два средства спасения; однако, когда я спросил у служителей церкви, мне сказали, что вера — единственное средство, а милосердие бесполезно. Тогда мне показалось, что я на корабле, который бросает в море между двух скал, и, опасаясь кораблекрушения, я забрался в шлюпку и уплыл прочь. Моя спасительная шлюпка — набожность; а что ещё нужно, если набожность подходит для любых целей?»

Вслед за ним говорил сидевший на второй скамье справа: «Я считаю, что милосердие — значит делать добро как честным, так и преступникам. Эту точку зрения я подкреплю следующим. Что такое милосердие, как не сердечная доброта? А доброе сердце хочет добра всем, и честным, и преступникам. И Господь говорит, что мы должны благотворить врагам нашим. Поэтому, если вы отберёте своё милосердие у кого-то, то оно в той же степени перестанет существовать, и таким образом станет подобным человеку, который лишился одной ноги и ходит, подскакивая на оставшейся, не так ли? Преступник — совершенно такой же человек, как и честный; милосердие каждого рассматривает, как человека, и если он — преступник, что мне до того? Милосердие действует, как солнечное тепло, которое даёт жизнь и вредным животным, и полезным, как волкам, так и овцам. Благодаря нему дурные растения растут с тем же успехом, что и хорошие, терновник точно так же, как и виноградник». Сказав это, он взял в руки свежую виноградину и продолжил: «С милосердием, как с этой виноградиной: разрежьте её, и всё, что в ней было, вытечет». Он разрезал виноградину, и её содержимое вылилось.

После этой речи встал ещё некто со второй скамьи слева и сказал: «Я считаю, что милосердие — это проявление всевозможной заботы о своих родственниках и друзьях, и вот чем я подкреплю своё мнение. Кому не известно, что милосердие начинается с себя самого? Каждый сам себе ближний. Поэтому милосердие распространяется по степеням близости, сперва к братьям и сёстрам, затем к ближайшим и более далёким родственникам, и таким образом, распространение милосердия ограничено им же самим. Находящиеся за его пределами — чужие, а чужие внутренне не признаются, они как бы отстраняются от внутреннего человека. Но кровная родня и остальные родственники объединяются вместе по природе, а друзья — по привычке, которая есть вторая природа, и они становятся ближними. Милосердие может присоединять к себе людей внутренне, а потому и внешне. Тех же, которые не присоединены внутренне, надо называть лишь товарищами.

Ведь все птицы узнают своих родных не по оперению, а по голосам, а когда они близко — по жизненной сфере, исходящей от их тел. Привязанность к своей родне, которая держит их вместе, называется, в случае птиц, инстинктом, но та же самая привязанность у человека к своей семье и своим людям есть инстинкт истинно человеческой природы. Что делает нас родными, если не кровь? Это то, что чувствует, можно сказать, чует ум человека, то есть его дух. Сущность милосердия состоит в этих родственных чувствах и симпатии, которую они пробуждают. С другой стороны, отсутствие родственности, дающее в свою очередь начало антипатии, — это как бы отсутствие общей крови и поэтому милосердия. Поскольку привычка — вторая природа, и она тоже составляет своего рода родственность, то, следовательно, милосердие подразумевает и добрые дела по отношению к друзьям. Когда, плывя по морю, человек высаживается в каком-либо порту и обнаруживает, что это — чужая страна, ни языка, ни обычаев которой он не знает, разве не становится ему как-то не по себе, так что он не испытывает никакой радости от любви к ним? Но если ему говорят, что это его родная страна, и он узнаёт её язык и обычаи, то он чувствует себя, как дома, и ощущает радость любви, то есть удовольствие милосердия».

Следующим поднялся один из сидевших на третьей скамье справа и начал громко: «Моё мнение таково. Милосердие — это подаяние бедным и помощь нуждающимся. Нет никакого сомнения в этом, потому что Слово Божье учит этому, а его предписания не допускают возражений. Давать богатым или состоятельным — не более чем хвастливая суета, лишённая милосердия, но продиктованная представлением о награде. В этом не может быть никакой настоящей склонности любить ближнего, но одна поддельная склонность, приемлемая на земле, но не на небесах. Посему надо помогать только нуждающимся и неимущим, ибо при этом исключено понятие о воздаянии. В том городе, где я живу, где я знаю, кто честен, а кто негодяй, я наблюдал, что, видя нищего на улице, любой честный останавливается и подаёт ему; нечестивец же, уловив взгляд нищего в свою сторону, проходит мимо, будто слепой, чтобы не видеть его, и глухой, чтобы не слышать его голоса. Да разве не известно, что у честного есть милосердие, а у нечестивца — нет? Тот, кто подаёт нищим и помогает нуждающимся, подобен пастырю, ведущему своих голодных и жаждущих овец на пастбище и водопой; а дающий только богатым и состоятельным подобен тому, кто поклоняется идолам преуспевания или навязывает пищу и питьё страдающему от обжорства».

Затем некто с третьей скамьи слева встал и произнес: «Я считаю, что милосердие состоит в том, чтобы строить приюты, больницы, детс­кие дома и ночлежки и помогать им пожертвованиями. В подтверждение этого скажу, что такого рода благодеяния и помощь являются общественными и неизмеримо превосходят благодеяния частные. Вследствие этого милосердие становится богаче и полнее добротой, поскольку добрые дела многочисленны, и обильнее становится воздаяние за дела, обещанное в Слове. Ибо как вспашешь и посеешь, так и пожнёшь. Разве это не то же, что подаяние нищим и помощь нуждающимся, только в большем масштабе? Разве не сулит это каждому одобрение мира, и в то же время, похвалу и скромные слова благодарности тех, кому оказана помощь? Разве всё это не возносит сердце и склонность его, которую называют милосердием, до высших пределов? Богатые люди не ходят по улицам, а ездят, и они не могут замечать всех нищих, сидящих по сторонам у стен, и давать им мелкие монеты; но они делают взносы, которые служат сразу многим. Люди же помельче, которые ходят по улицам, не имеющие таких средств, — они пусть поступают иначе».

Услышав это, один из сидевших на той же скамье внезапно перебил его, закричав: «Пусть богатые тем не менее не оценивают свою ­исключительную щедрость и великолепие своего милосердия выше скудной помощи одного бедняка другому. Ибо мы знаем, что каждый действует так, как подобает его положению, будь то царь или судья, начальник или подчинённый. Милосердие, рассмотренное по сущности, зависит не от высоты положения дающего и величины его дара, а от глубины чувства, побуждающего человека к милосердному поступку. Так что лакей, подающий мелкую монету, возможно, приносит свой дар с большим милосердием, чем господин, дарующий или завещающий целое состояние. Всё это подтверждается также и следующими словами:

Иисус увидел богатых, клавших дары свои в сокровищницу; увидел также и бедную вдову, положившую туда две мелкие монеты, и сказал: истинно говорю вам, что эта бедная вдова больше всех положила.

Лука 21:1—3».

Затем поднялся один из сидевших на четвёртой скамье слева и сказал: «Мне кажется, что милосердие заключается в том, чтобы вносить пожертвования богослужебным учреждениям и оказывать услуги их служителям. Подтвердить это можно тем, что когда человек делает это, в его уме — святая цель, которая и движет им, и освящает в то же время его дары. Милосердие требует этого, потому что оно в сущности своей свято. Разве не свято любое богослужение в церкви? Ведь Господь говорит:

Где двое или трое собраны во имя Моё, там Я посреди них.

Матф. 18:20

Богослужение ведут Его слуги, священники. Из этого я делаю заключение, что дары, приносимые священникам и церквям, намного выше приношений другим людям и на другие цели. Кроме того, священникам дана власть благословлять, и этой властью они освящают дары. И потом ничто так не обогащает и не радует ум, как созерцание стольких святынь, принесённых тобой в дар».

Затем поднялся один из сидевших на четвертой скамье справа и сказал: «Моё мнение, что милосердие — это древнее христианское братство; и в подтверждение этого приведу то обстоятельство, что любая церковь, поклоняющаяся истинному Богу, начинается с милосердия, как и древняя христианская церковь. И поскольку милосердие соединяет умы, и многих собирает в одно целое, они называли себя братьями, а Иисуса Христа своим Богом. А поскольку их окружали со всех сторон варварские народы, наводившие на них страх, они собирали свою собственность в общественное владение, которому они были рады вместе и единодушно. Каждый день на своих встречах они говорили о Господе Боге Спасителе своём, Иисусе Христе; а за обедами и ужинами рассуждали о милосердии, и в этом был источник их братст­ва. Но в последующее время, когда стали возникать схизмы, вылившиеся в отвратительную ересь ариан, которая у многих людей уничтожила понятие о Божественности Господнего человеческого, милосердие вышло из употребления, и братство распалось. Это правда, что все поклоняющиеся Господу в истине и исполняющие Его заповеди — братья (Матф. 23:18), но братья по духу. А поскольку ни о ком теперь нельзя узнать, каков он по духу, то бессмысленно уже называть друг друга ­братьями. Братство, основанное единственно на вере, тем более на вере в какого-либо другого бога, нежели в Господа Бога Спасителя, — это не братство, потому что милосердие, которое и делает его настоящим братством, в такой вере отсутствует. Посему я заключаю, что милосердие — это братство древних христиан, но не теперешних, ибо те времена прошли. Тем не менее я предсказываю, что они вернутся вновь». Когда он произнёс эти слова, сквозь восточное окно проник пламенный свет, отразившийся на его щеках, и собравшиеся изумились увиденному.

Наконец, встал некто с пятой скамьи слева и попросил разрешения внести некоторые дополнения в то, о чём говорил последний выступавший. Получив разрешение, он сказал: «Я считаю, что милосердие означает прощение каждому его провинностей. У меня сложилось такое мнение, когда я наблюдал, что обычно говорят друг другу люди, когда идут к Святому причастию; ведь некоторые говорят при этом своим друзьям: „Простите мне всё плохое, что я сделал“, — думая, что этим выполнили все требования милосердия. Но мне кажется, что это — лишь картина, изображающая милосердие, но никак не настоящий образ его сущности. Ибо такие слова говорят и те, кто не прощает, и те, кто не прикладывает никаких усилий для приобретения милосердия; а таковые не принимаются в число упомянутых в молитве, которой учил Сам Господь: „Отец, прости нам прегрешения наши, так же, как мы прощаем обижающих нас“. Ведь провинности подобны язвам, которые, если их не вскрыть и не залечить, становятся скоплением гноя, поражая соседние области, расползаясь вокруг, как змеи, и превращая кровь в гной. То же самое происходит и с прегрешениями против ближнего; если от них не избавиться покаянием и жизнью по заповедям Господа, то они остаются и укореняются. Те, которые не каются, а только молятся Богу простить им грехи, подобны жителям охваченного чумой города, которые идут к градоначальнику и просят его: „Господин, излечи нас!“ Градоначальник скажет им: „Что значит — излечи? Идите ко врачу и выясните, какие лекарства вам нужны, купите их у аптекаря, используйте их и будете здоровы“. Так и Господь скажет просящим о прощении своих грехов без настоящего покаяния: „Откройте Слово и прочтите у Исаии, что Я сказал:

Горе народу грешному, обременённому беззакониями. Когда вы простираете руки ваши, Я закрываю от вас очи Мои; и если даже вы молитесь снова и снова, Я не слышу. Омойтесь, удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло, научитесь делать добро. И тогда грехи ваши будут изглажены и прощены (Исаия 1:4, 15—18.)“».

Когда речи закончились, я поднял руку и попросил разрешения, хоть я и чужой, высказать своё мнение. Председатель спросил у собрания, и поскольку согласие было получено, я заговорил: «Я думаю, что милосердие означает поступать рассудительно по любви к справедливости в каждом деле и занятии; но по любви от Господа Бога Спасителя, а не из иного источника. Всё, что я слышал от сидящих на скамьях справа и слева, — это широко известные примеры милосердия. Но, как сказал председатель собрания в своём вводном замечании, милосердие по сущности — духовно, но в том, что из него получается — природно. Природное милосердие, если внутренне оно духовно, ангелам представляется прозрачным, как бриллиант. Но если оно внутренне не духовно, а чисто природно, то представляется ангелам жемчужным, наподобие глаза варёной рыбы.

Не мне говорить, духовно или нет то милосердие, которое вдохновляет приведённые вами один за другим общеизвестные образцы милосердия. Но я могу сказать, какого рода духовность должна быть в них, для того, чтобы они могли быть природным выражением духовного милосердия. Их духовность состоит в том, чтобы они делались рассудительно по любви к справедливости, то есть чтобы человек, когда делает нечто милосердное, следил, действует ли он по справедливости; и поможет ему в этом рассудительность. Ибо благодеянием можно сделать и зло, а можно с виду злыми средствами делать добро. Например, добрым делом можно нанести вред, если дать нуждающемуся разбойнику денег, чтобы тот купил себе меч, хотя тот и не сказал, когда просил, на что ему нужны деньги. Или если помочь ему бежать из тюрьмы и показать ему дорогу в лес, говоря про себя: „Не моя вина, что он грабит проезжих людей; я помог такому же человеку, как и я“. Другой пример: если кормить лентяя и заботиться о том, чтобы его не заставляли работать, говоря: „Иди в комнату в моём доме и полежи на кровати; зачем тебе утомляться?“, то это будет только потаканием лени. Опять же если назначить на высокую должность кого-либо из родственников или друзей с дурными наклонностями, то он может натворить множество бед. Разве не ясно, что милосердные дела такого рода происходят никак не из рассудительности и не из любви к справедливости.

С другой стороны, можно совершать благодеяния, которые по внешнему виду будут выглядеть дурными поступками. Например, судья, который оправдывает злодея, поскольку тот проливает слёзы, произносит жалостливые речи и просит простить его, как ближнего, поступал бы действительно милосердно, если бы вынес приговор, положенный по закону, и таким образом предотвратил бы будущие злодеяния во вред обществу, то есть ближнему в более высокой степени. Кроме того, он избежал бы позора за неправедный суд. Кто не знает, что для их же собственной пользы слуг, когда они плохо поступают, наказывают их господа, а детей — родители? То же самое с теми, кто в аду, а они все любят поступать плохо. Когда они делают зло, их содержат в тюрьмах и наказывают с позволения Господа для их исправления. Так происходит потому, что Господь — сама справедливость и всё, что делает, Он делает из самого правосудия.

Всё это ясно показывает нам, почему, как я сказал, милосердие происходит от любви к справедливости, соединённой с рассудительностью, но от любви, происходящей от Господа Бога Спасителя, а не из иного источника. Причина в том, что всё добро милосердия — от Господа; ибо Он говорит:

Кто пребывает во Мне, и Я в нём, приносит много плода, ибо без Меня не можете делать ничего.

Иоанн 15:5

А также:

Дана Мне вся власть на небесах и на земле.

Матф. 28:18

Всякая любовь к справедливости, соединённая с правосудием^[81], не имеет иного источника, кроме Бога небес, который является самой справедливостью, и источником всей человеческой способности к правосудию. (См. Иерем. 23:5; 33:15.)

Из всего этого можно заключить, что всё сказанное о милосердии сидящими справа и слева, а именно: что это нравственность, вдохновлённая верой, набожность, вдохновлённая состраданием, благодеяния как добрым, так и злым, всяческая забота о своих родственниках и друзьях, подаяние бедным и помощь нуждающимся, постройка больниц и поддержка их пожертвованиями, снабжение всем необходимым богослужебных заведений и оказание услуг священникам, что это — древнее христианское братство, и прощение каждому его прегрешений, — всё это превосходные образцы милосердия, если только они происходят от любви к справедливости, соединённой с правосудием. Иначе всё это не милосердие, а нечто вроде ручьев, отрезанных от источника, питающего их, или ветвей, оторванных от дерева. Истинное милосердие состоит в том, чтобы верить в Господа и поступать честно и праведно во всяком деле и занятии. Поэтому каждый, кто по призыву Господа любит справедливость и проявляет её рассудительно, представляет собой образ и подобие милосердия».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: