Св. Павлин. Его воспитание. Обращение. Впечатление, произведенное этим обращением.

II.

Св. Павлин был другом Сульпиция Севера и учеником св. Мартина. Не смотря на различие их судьбы, сейчас видно, что они принадлежат к одной семье, и хотя он долго жил вдалеке от Франции, тем не менее это так же французский святой; история его жизни и изучение его произведений не позволяют в этом усомниться.

Понтий Меропий Павлин принадлежал к старинной и богатой семье, владевшей имениями повсюду; среди своих предков он насчитывал сенаторов и бывших консулов. Отец его, бывший префект Галлии, поселился в Бордо, где около 353 года, в царствование Констанция, у него родился сын (Из числа работ, посвященных этому святому, я ограничусь ссылкой на сочинение аббата Лагранжа, ныне епископа Шартрского «L’histoire de Saint Paulin de Nole»). Предполагают, и не без основания, что члены этой семьи были уже некоторое время христианами. Молодой Павлин, тем не менее, не был крещен в детстве: тогда было в обычае отсрочивать крещение; но, вероятно, его воспитывали в правилах новой религии. Самым существенным событием его юности было воспитание в школе Бордо и то, что его профессором был Авсоний.

В настоящее время этого вовсе не считают преимуществом. Авзоний не пользуется у нас хорошей репутацией, да и вообще мы слишком строго относимся к воспитанию, которое давала тогда школа. Но мы видели, что современникам оно очень нравилось, и никто не ценил его более Павлина.

Это один из тех робких и кротких умов, которые как бы рождены исправными учениками; он всецело предался учителям, увлекся их уроками и употребил все усилия, чтобы с точностью подражать им. Поэтому вполне естественно, что воспитание Авсония оставило на нем неизгладимый след. Понятно, что оно не сообщило ему твердости мысли, здравости суждений, силы воспроизведения, что вообще не было свойственно его натуре и чего ему недоставало всю жизнь. С него нечего спрашивать обширной эрудиции св. Иеронима, или глубоких и новых взглядов св. Августина. Этого не преподавали в школах; там учили придавать всему приятный оборот и утонченно говорить даже о том, о чем не стоило вовсе упоминать. Павлин с большим удовольствием занимался некоторое время легкой литературой, переписывался с Авсонием, когда жил вдали от него, посылал ему небольшие подарки, сопровождаемые стишками, и такой обмен пустых мелочей пленял обоих.

Ради забавы и чтобы доставить себе удовольствие победить некоторые трудности метрики, он перекладывал в стихи трактат Светония «О государях» и работу свою отсылал учителю. Авсоний, подзадориваемый примером, присылал ему, в свою очередь, настоящие чудеса: смесь латинских и греческих стихов, которые начинались и оканчивались одинаковыми односложными словами, или содержали последовательно на одном и том же месте все буквы алфавита. Чтобы поразить ученика и заслужить от него одобрение, учитель подвергает свой ум пытке (Он сам сообщает нам об этом и не хочет, подобно другим любителям литературы, скрывать, что она требует от него много труда. В хорошей, непереводимой остроте он добровольно сознается, что достоин скорее сожаления, чем удивления: Non est quod mireris, sed paucis additis litteris, est quod miserearis). Павлин, которого эти ребяческие забавы долго пленяли, отказался от них только после обращения. С тех пор работы его становятся серьезнее: он занимается более важными предметами, но в способе отношения к ним еще чувствуется ученик риторов из Бордо. Он выучился у них особенно хорошо развивать свои мысли. «Развитие», т.е. искусство группировать второстепенные мысли вокруг одной главной и усиливать ее значение посредством такой группировки, составляет торжество риторики. Таким образом легко достигается полнота стиля (copia dicendi), считавшаяся с Цицерона первым достоинством красноречия. Привыкнув к нему с юности, Павлин не мог от него отделаться во всю жизнь. Что бы ни писал, он всегда развивает и так как эта привычка не из тех, от которых излечиваются с годами, то в его последних произведениях «развитие» занимает еще более места. Недостатком добродушного Павлина всегда, в стихах и прозе было бесконечное многословие.

Но не надо забывать, что эти недостатки, приобретавшиеся в школе, считались тогда достоинствами. Павлин, бывший образцовым учеником, рассчитывал на большой успех в свете. Их поздравления Авсония видно, что ученик его успел в этом вполне. Он рано принял участие в политической жизни, к которой был предназначен по рождению, и быстро прошел низшие должности, ведущие к высшим назначениям. Авсоний был тогда довольно силен; в качестве наставника молодого Грациана, который его очень любил, он воспользовался своим значением, чтобы помочь бывшему ученику попасть в консулы. После столь блестящего начала, когда Павлина, казалось, ожидала блестящая судьба, все с удивлением узнали, что он покидает мир и добровольно отказывается от всего, что ему сулило будущее, чтобы отдаться на служение Богу.

Биографы Павлина употребили все усилия, чтобы связать его обращение с событиями, смущавшими в то время империю, и старались сделать из этого драматический рассказ. мне кажется, что дело было проще. Зак4оренелым грешникам и неистовым безбожникам, которые с шумом оставили верования молодости, нужны гром и молния, чтобы обратить их снова. Павлин никогда не был ни великим грешником, ни неверующим. Он жил одно время среди людей школы, которые, в большинстве случаев, были людьми честными и добродетельными; может быть он сделался там менее ревностным, но все-таки оставался христианином. Его добродетель подвергалась большей опасности среди общественных занятий, где представлялось более соблазнов; он однако сумел устоять против них. В минуты строгого отношения к себе, когда он хотел оказаться виновным, ради смирения перед Господом, он может упрекнуть себя только в пристрастии к ничтожным пустякам светской литературы. «Доселе – говорит он в смущении, - я преклонялся перед светской мудростью и, предаваясь бесполезным занятиям и греховным философским исследованиям, был невеждою и не отверзал уста пред Господом» (Письмо св. Павлина к св. Августину. Epist., August., 25, 2.). вот все его преступление! Должен сознаться, что мне трудно поверить, чтобы оно когда-нибудь серьезно смущало его душу и чтобы угрызения совести за написанные стихи привели его к покаянию. В его жизни не было кризиса, как у св. августина, и обращение совершилось понемногу. Лагранж прав, говоря «что оно произошло без бурь и было чем-то вроде мирного прозрения». Когда прошли первые увлечения светом, проснулись христианские воспоминания юности и без труда овладели его благочестивой и кроткой душой. Воскресшая вера стала требовательнее. Правильно подвигаясь вперед, он налагал на себя все более и более строгие испытания, пока дошел, наконец, до желания жить в уединении. Тем не менее надо признать, что некоторые из происходивших тогда событий помогли определиться его призванию. По смерти Грациана, при узурпаторе Максиме, ему, кажется, угрожала потеря всего состояния; даже жизнь его, по-видимому, была в опасности. А так как он прежде всего любил спокойствие, и не обладал темпераментом, годным для борьбы с бурями, то было достаточно перенесенной опасности, чтобы отвратить его от общественной жизни. Около того же времени он женился на испанке, Теразии, которая имела на него громадное влияние и воспользовалась этим, чтобы обратить его к благочестию. Может быть это внутреннее влияние, распространявшееся без шума и непрерывно, в самых мягких и соблазнительных формах, более всего остального способствовало окончательному решению.

Обращение началось с того, что он покинул окрестности Бордо, где у него было слишком много привязанностей, и поселился в Испании. в стране, где его менее знали, где не так угнетало прошлое, ему было легче начать новую жизнь. Там испытал он великую радость, за которой вскоре последовало жестокое горе. Ребенок, желанный и долго ожидавшийся, родился после нескольких лет брачной жизни и, прожив несколько дней, умер. Это двойное жесткое потрясение, надежда, встреченная так страстно и так скоро обманутая, привело к окончательному убеждению, что Бог призывает его к себе. Он распродал понемногу имения, вырученные деньги раздал бедным, оставив себе только необходимое для жизни; отделавшись таким образом от наследия отцов, он покинул Испанию, где имя его уже становилось известным и где, против желания, его назначили священником в Барселоне и отправился в южную Италию, чтобы поселиться у могилы св. Феликса.

Понятно, что обращение Павлина наделало много шума. прекрасный пример, поданный такой важной особой, должен был радовать истинных христиан. Великие епископы, известные ученые, Августин, Иероним, св. Амвросий, св. Мартин, встретили его с величайшей радостью. После того, как язычники были побеждены, врагом Церкви был свет, т.е. все естественные привязанности, которым христианство противилось, регулируя их, и которые хотело уничтожить или ограничить. Отречение Павлина лучше самых красноречивых проповедей научало презирать мирские привязанности. Когда увидали, как он попирает ногами человеческую славу, отказывается от литературных успехов и видного политического положения, во всей Церкви поднялся крик торжества. Однако св. Амвросий, хорошо знавший свет, не смотря на свою радость, предвидел, что поведение Павлина вызовет жесткие нападки и, поздравляя его, постарался к этому подготовит. «Когда вся эта знать, - писал он, - узнает о случившемся, чего только она не наговорит? Человек из хорошей, почтенной семьи, старинного рода, с таким характером, такой известный оратор, покидает сенат, лишает родных наследства, чтобы отдать его бедным, - это невозможно!» (св. Амвросий, Epist., 58, 3). И действительно не преминули сказать все это, и надо сознаться, что говорившие не были вполне неправы. В том положении, в каком находилась государство, терзаемое бунтовщиками, угрожаемое варварами, когда так нужны были смелые и преданные люди, не только солдаты и полководцы, но и честные управители, искусные наместники провинций, советники и решительные люди, не было ли преступлением оставлять свой пост и удаляться в уединение? Общественные должности, в эти бурные времена не представляли ничего привлекательного. Уединенное убежище было лучше опасного величия; но долг повелевал не избегать его, иначе государство погибнет, если люди, стоящие выше других по рождению или талантам откажутся служить ему. вот причины, по которым можно было порицать поведение Павлина; те, кого оно оскорбило, выражали их резко (circumlatrabant); они были многочисленны и пламенны, так что на радость епископов и благочестивых людей отвечало очень энергичное порицание людей светских. Павлина мало волновал весь этот шум, казавшийся ему «глупым и нечестивым»; он довольствовался, говоря высокомерным тоном о своих врагах следующее: «Пусть они мирно наслаждаются удовольствиями, саном, богатством, пусть берегут для себя мудрость и благоденствие и оставят нам то, что называют нашим несчастьем и безумием»; затем с торжеством прибавлял: «O beata injuria, displicere cum Christo!» (О блаженная несправедливость не нравиться вместе со Христом. Epist., I, 9.).

III.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: