Работа выполняется письменно. Оценивается по 20 -балльной шкале.

Основы журналистики, 2-й семестр

Контрольная работа №2: Реконструкция журналистского поиска

Прочтите текст. Ответьте письменно на следующие вопросы:

1. Определите тему и идею текста; охарактеризуйте замысел журналиста.

2. Восстановите, насколько это возможно, последовательность действий журналиста по сбору информации. Какие познавательные задачи решались журналистом? Дайте характеристику действиям журналиста с точки зрения соответствия задачам.

3. Что послужило исходным информационным импульсом для автора текста? Можете ли выделить конкретный информационный повод? Дайте оценку характеру события/реалиям, лежащим в основе текста. Есть ли в тексте следы использования каналов оповещения журналистов? Откуда журналист получил исходную информацию?

4. Какие типы источников информации использует журналист? Выделите, систематизируйте и дайте характеристику конкретным источникам информации. Соответствуют ли они задачам? Выделите первичные и вторичные источники, приведите примеры. Сбалансировано ли использование источников информации по отношению к задачам?

5. Какими видами документов пользовался журналист? Какая информация получена из них? Достаточна ли опора на документы? Приведите примеры.

6. Опишите использование метода интервью в тексте; дайте оценку использованию метода.

7. Использован ли метод наблюдения? Приведите примеры. К каким видам наблюдения обратился журналист? Какие результаты получены при помощи наблюдения? Как они повлияли на раскрытие замысла?

8. На какие правовые, технологические и этические нормы, регулирующие поиск и использование информации, опирался журналист? Приведите примеры. Если вами обнаружено нарушение норм, укажите на это.

9. Какие правила проверки информации использованы журналистом? Достаточно ли в тексте ссылок, позволяющих судить о достоверности представленной информации? Укажите на них.

10. Дайте оценку качеству текста, опираясь на полученные в ходе анализа данные. Как бы вы действовали в ситуации, давшей начало этому тексту? Какие действия предприняли бы вы? К каким источникам, помимо использованных, обратились бы?

Работа выполняется письменно. Оценивается по 20 -балльной шкале.

Елена Воробьева, Брянск.

Четыре года назад "Огонек" писал про уникальную школу брянского села Сенного. Половина учеников — 15 из 29 — приемные дети, взятые на воспитание учителями. Еще одна такая школа появилась на Брянщине в селе Кульнево Жирятинского района. И это немного другая, своя история...

Пополнили баланс

В 10 школьных дневниках из 22 росписи учителя и мамы совпадают. Редко, но метко вылетит на уроке "ну маам!" — а нечего своим занижать! А математик Валентина Сергеевна строга:

— Меня дети спросят: "А почему это ваша Юля не подготовилась, учительская дочь?" И если Даня раз нашалит, два... — перед коллегами неудобно, осадочек. Вот я требую со своих: и учеба, и поведение, и внешний вид, опрятность...

Своими Юля Радченко и Даня Волков стали математику Кульневской средней школы Валентине Недостоевой 6 лет назад. Дочка оканчивала 11-й класс, уже определилась поступать в Брянск... И матери в какой-то момент стало жутко: уедет дочь — и пустота. Навсегда?

Эта мысль им почти одновременно пришла в голову: ей и директору школы Галине Леонидовне Сахаровой. У той дочь и сын еще раньше осели в Брянске, обзавелись семьями. Директор Сахарова погрустила недолго. И рассудила, не мудрствуя: "Годы еще позволяют, силы остались, может, еще одно сердце счастливое будет?" И стала искать, кого бы взять на воспитание из детдома или приюта...

Учителя Сенного в 2008-м признавались открыто: совместили два добрых дела — детям дали семью и малокомплектную обезлюдевшую школу спасли от закрытия. Действительно, 15 приемных ребят Сенного составляли более половины школьного населения. И сейчас так.

Учителя Кульнева уверяют: в 2006-м, когда брать детей в семьи начинали они, мода на "оптимизацию" до них еще не дошла. В школе было целых 63 ученика! Это только два года назад о возможном ее закрытии стали в районе поговаривать. Так что спасали они исключительно себя, искали своей жизни — продолжения, наполненности и смысла.

— ..И осталась я одна на корню! — рассказывает школьный повар Надежда Ивановна Сахарова. Повзрослела, уехала взрослая дочь. А Надежда Ивановна осталась "доглядывать" бабушку, дедушку, мать. Потом доглядывать стало некого. Нянчить внуков вдоволь не получалось — дочка с зятем только наездами. Муж по полгода на заработках — уезжал валить лес под высоковольтными линиями. На селе всегда так: если мужик не пьет — значит дома не особо примелькается.

И Надежда Ивановна решилась...

— Забирать Витальку Щербакова из Жуковского детского дома выехала вся семья: я, дочка, зять, внук и внучка. "Виталик, поедешь ты к нам в семью?" — "Не знаааю..." А через неделю вернулись домой — 3 октября 2011 года. "Из приемных наш — самый поздненький",— умиляется мама. И это был цирк! Мы набрали колбасы, йогуртов, конфет. И в машине уже — угощать. А он переживает за внучку Маринку: "Марин, что ж ты не ешь! Поешь вкусненького!!!" Сам управляется славно и ей сует.

Дома баня, торт за семейным столом. А наутро в кровати хлеб под подушкой... Потому что в детдоме ужин в шесть часов и дальше как хочешь. "Мам, вдруг не будет хлеба в доме — я припас!" И до сих пор бывает еще это "вдруг"...

В туалет первое время Виталика приходилось за руку водить — все ему прошлая мать мерещилась. На память о ней шрамы на голове — как била пустой бутылкой.

Вернулся сам Сахаров с заработков, Виталик сориентировался мгновенно: "Папка?" — "Паапка!" И повис на шее. Папка ни с чем плохим у него не ассоциировался. Никакого папки в его жизни до сих пор не было...

Папка — это из истории про Катю Таранову, приемную дочь директора Галины Сахаровой. С поваром Сахаровой Надеждой они родня — замужем за братьями. До того как стать Кате дочкой директрисы, была она дочкой алкоголика. Соседи рассказывали — 4-летнюю Катю отец будил в три ночи, слал за водкой. В 30-градусный мороз, в резиновых сапожках. А потом его осудили. И бабушка умерла. Катя и ее брат попали в райбольницу. Родные дяди и тети не пожелали забрать детей к себе. Из больницы им был один путь — в детский дом. Катя вспоминает: "Я уже тогда поняла, что чуда ждать не надо, к нам оно не придет". Ей было 7 лет, Илье — 5. И тут появляется Галина Леонидовна... Надо было пройти все стадии оформления: детей пришлось бы забирать из детдома. Глава района был новый, незнакомый, но Сахарова рискнула обратиться. Ответ был человеческий: "Под мою ответственность завтра забирайте детей".

— Вхожу во двор с детьми,— продолжает Сахарова,— и мысленно к своим родителям: "Мама-папа, благословите и помогите!"

Родной отец детей Тарановых не сразу сложил свое оружие — родительские права. Девять месяцев Сахарова-директор воспитывала Катю и Илью без государственной поддержки, только на себя рассчитывая. Пока наконец не дошло до Таранова-отца письмо: "Ты подумай, я рядом, ты всегда детей можешь увидеть — только исправляйся. Дети будут в хорошей семье — присмотрены, накормлены, одеты, любимы, обучены! А так усыновят их в Америку или в Германию — и не будешь знать, что с ними". Он и согласился. Уступил права.

Пришли коллеги в дом Леонидовны. Как после родов встреча: поздравления, цветы, подарки, угощения — большой праздник! Сколько игрушек, вещей подарили! Катя и Илья до сих пор помнят, как вручали им, как тормошили, радовались за них люди.

С этих пор Кульнево так и встречало каждый раз новых деток... С Сахаровой-директора пошла традиция.

И дети пошли один за одним: сразу же Недостоевы взяли Юлю и Даню в 2006-м. Потом семья Бондарьковых пополнилась Машей и Оксаной Дашевскими. В 2008-м словесник Татьяна Ситникова взяла на воспитание погодков Диму и Алину. В число приемных родителей Кульнева, по примеру школьных учителей, попала доярка местного совхоза Садоха со своим Пашкой. И "урожай" 2011 года — Виталька Щербаков, сынок Сахаровой-повара.

Нина Константиновна Бондарькова, технический работник Кульневской школы, хотела одну девочку взять. А у нее сестра. Разлучать немыслимо: Маше — 10, Оксане — 9.

— Оксана меня увидела первый раз, спросила сразу: "Мне собираться?" Маша не сразу решилась. Так что ездили "в гости". Я уже и не надеялась на взаимность. А когда приехала и хотела спросить уже окончательно, Маша закричала: "Мама приехала за мной!" Оксана была в больнице, мы ее навещали, когда выздоровела — забрали. Была у них еще годовалая сестричка — думала взять ее через год после старших. А когда решилась — малышку уже удочерили другие...

Преподаватель русского Татьяна Сергеевна Ситникова пережила страшную личную трагедию. Было два сына, остался один. Три года назад посмотрела на коллег и решилась на Диму и Алину. Татьяна Сергеевна начинала обучение с чистого листа: "Ребята из цветов знали только желтый и зеленый, о буквах-цифрах речи не было к 1-му классу". Ей, наверное, тяжелее всех тянуть своих — как маме и как учителю. Зато у ребят есть личный адвокат: родной сын Татьяны Сергеевны 20-летний выпускник техникума:

— Я ругаю их, а он меня! Очень их любит и защищает. Если приедет откуда — им гостинцы. И побалуется с ними, и в прятки сыграет. Сын уедет, конечно,— ищет в Брянске подходящую работу. А мы будем дальше расти да воевать...

Через край

Снова у мам-учительниц жизнь до краев наполненная. Где-то и через край. Первый день — все вспоминают — огромное детское счастье от простых вещей: тепло, еда, покой. Потом начинаются нансы.

Галина Леонидовна Сахарова вспоминает первый год:

— Я и плакала: "Господи, что я наделала!" Мне, учителю, вдвойне тяжело, если ребенок не понимает по учебе. А у него свои гены: не дано ему, может быть! Не дается Илье таблица умножения — мне это горе. Дочь моя старшая занимается с ним — у нее получается. Зато он танцевать любит. Я бы его в музыкальную школу, но какая в селе музыкалка? Было и детям тяжело: Катя на окна кидалась, за руки ее держали я и мать моя. "Успокойся, успокойся!", капель накапаю... А вот как-то разоблачила ее, что купалась в речке одна. Маленькая же еще была, ну как что случится! Говорю: "Я на тебя обиделась!" Она бух на колени и ползет за мной, головой бьется об пол: "Мамочка, прости меня, мамочка прости меня!" Ей страшно, мне страшно...

У доярки Натальи Садохи первая реакция была: "Я троих вырастила, что я, не справлюсь!" А прошло время — плакала: "Наверно, отвезу". Всем миром утешали, поддерживали, беседовали с пацаненком. Директор искала к Пашке подход, про жизнь расспрашивала. И он показал ей резаные пальцы: "Папка мамку завалил, ножик занес. Я подскочил, стал отбирать. Мамка вырвалась и убежала".

Родители пили один другого горше... Это общая для всех история. Директорская Катя вспоминает, как отец бил мать вожжами — та пропила последнюю в доме банку сала...

— Мы проводили воду, я не разрешила девочкам трогать краны. Но им надо же было попробовать: сорвали кран — залили кухню. Хотели помочь. Зато теперь все умеют, знают, помогают.

Математичкин Даня тоже непростой человек, хоть и твердый хорошист. Со слов Валентины Сергеевны Недостоевой, на него прыгает мел, притягивает асфальт. Снег виноват, что башмаки мокрые, гвоздь — что куртка порвана.

— Выпущу в школу ребенка, домой бежит поросенок. Вот над этим еще работаем.

Зато когда на Украину к родне ездили, полночи тряслась над своим спящим "поросенком". И в результате переложила с боковой полки к себе под бок. Чтоб не украли лихие люди.

Любовь кульневцев ко всем милосердствует и все переносит. И есть у них теперь много чего. Есть кого называть мамой, а иногда и папой. Есть кому научить чистить картошку, стирать, доить корову, полоть — и как же это, оказывается, почетно и зачетно! Даня, еще и подростком-то не назовешь его, уже три года управляет трактором. Глядя на эту картину, громко вздыхает сахаровский (повара) Виталька, несмотря на свои два велика и компьютер. Девчонки могут пироги печь да борщи варить. А начиналось все с науки почистить яйцо...

Семья для этих ребят — сильное ощущение. Всякой шоколадкой Виталик делится с отцом-матерью. Катя с упоением возится с маленькой племянницей. Даня вышил сестре целого слона.

Из сочинения Кати: "Недавно наша семья пополнилась. Денис женился, теперь у нас есть маленькая племянница Дашенька".

— А вчера Катя говорит: "Я хочу взять твою фамилию",— сообщает Галина Леонидовна...

Пересечение и объединение

Сенное и Кульнево друг о друге не знают. Их "связали" корреспонденты. Но в чем-то эти параллельные миры пересекаются.

Когда в Кульневской школе осталось 22 ученика, с учетом приемных даже, районный отдел образования стал готовить "оптимизацию". Планировали сделать малокомплектную сельскую школу филиалом более крупной. И здание, и ученики остаются на месте. Но школа лишается статуса юрлица, и закрыть ее проще.

14 марта созвонились с директором Натальей Сулиной — новости отличные. Одна из мам, выпустив из школы двоих своих приемных, взяла еще троих. У другой сынок вернулся в родное село из армии. Учителя Сенного, они же родители, школу отстояли. А значит, и село спасли. Школу, впрочем, лишили юрлица, сделав филиалом, но не закрыли. И теперь уже вряд ли закроют. Поскольку мамы-учительницы придумали хитрость в положении и уставе: "Школу возможно закрыть только с согласия родителей учащихся". Чего и кульневцам советуют.

В Кульневе у приемных почетная роль, смыслообразующая. Они — центр семьи, опора школы, надежда села. До них девочек в школе было только три. Сейчас девять. "Пополнившие баланс" тянут и успеваемость, и самодеятельность. Учителям есть на кого опереться. Энергичные, все хотят, во всем стремятся участвовать. Очень важная персона — Маша: "Есть Маша — есть 8-й класс". Одна она в 8-м потому что.

— Тогда мы брали просто так,— говорит Валентина Недостоева.— А теперь получается, что и школа существует благодаря нашим детям, и в нашей жизни пустоты нет, а есть смысл.

Директор улыбается:

— Я с работы домой бегом! Мы вместе картошку убираем, и поем, и плачем. А не было бы у меня Ильи и Кати, приходила бы в пустой дом. И картошку ту не для кого было бы сажать!

Приемные дети Кульнева в рамках всероссийской акции "Я — гражданин России" готовили проект "Согрей теплом родительского сердца". Писали письма-сочинения, листовки расклеивали. В Жирятинском районе кульневский проект занял первое место. А в областном центре затерялся где-то между проектом по остановкам и помощью бездомным животным. Зато после этой работы еще одна женщина взяла в семью приемного ребенка.

Математик Недостоева ведет урок сразу на две параллели: три 6-классника управляются с дробями и целыми, единственная 8-классница Маша излагает на доске смысл пересечения и объединения множеств. Пишет на доске два слова-подмножества. Ищет общие буквы — пересечение. Все вместе — объединение.

Маленьким объясняет учитель:

— У нас есть число 3,6. Это десятичная дробь. Запятая — что она дает? Правильно, отделяет целое от части...

Быстрый Даня косится в мою сторону и вытягивает голову к источнику знаний. Вдруг спросят? Нельзя ему перед общественностью маму подвести

Текст № 2

Русские мы

Как «РР» нашел смысл жизни в русской деревне посреди казахской степи

Человеческий труд — основа любой экономики. Есть народы работящие, есть народы ленивые — таков стереотип. Нетрудоспособных наций на планете нет, есть лишь проблема тот или иной народ расшевелить — такова научная истина, которую нынешняя элита России пока предпочитает игнорировать. Разгадать формулу работоспособности своей страны — задача невероятно сложная, требующая глубокого и чуткого анализа, но альтернативы нет. Корреспондент «РР» нашла на просторах бывшего СССР очаг русской трудовой этики и попыталась понять, что заставляет нас работать помимо денег.

Беловодье — это русский Новый свет, земля обетованная, град Китеж наяву. Там нет ни жадных бояр, ни хитрых приказчиков, там текут молочные реки в кисельных берегах, земля черна как бархат, а рыбы столько, что кони боятся ступить в реку. Лежит эта земля далеко, у отрогов Алтайских гор, вдоль реки Бухтармы, но кто дойдет и будет честно работать, найдет и свободу, и счастье, и справедливость. Такие «путеводители» начали гулять по русским старообрядческим деревням с середины XVII века. Кержаки, убегавшие от новой веры, первыми дошли до кисельных берегов, перекрестились истинным двоеперстием и начали пахать. Сегодня здесь уже нет ни России, ни древлего благочестия — осталась лишь неубиваемая трудовая этика, которая все никак не дождется своего исследователя.

Маскарад равноправия

Восточный Казахстан, город Усть-Каменогорск, этнографическая деревня, раннее утро. На торжественном открытии праздника языков мы должны представлять дружественную сопредельную державу. Все немножко по Кафке: безумно. Мы не знаем никого, а нас знают все.

— Скорей, скорей, подходите, мы вас ждем. Сейчас уже аким при­едет, — бормочет суетливый казах в неловко сидящем костюме.

Аким — по-местному большой начальник. Сейчас ждут самого главного акима: то ли Усть-Каменогорска, то ли всей Восточно-Казахстан­ской области (ВКО). Когда по толпе проносится легкий вздох разочарования и облегчения, понимаю, что приехал его зам.

Этнографическая деревня — странное место. Вдоль дорожек вполне себе настоящие избы, юрты, хаты — ровно столько, сколько народов населяют многонациональную ВКО. Кроме казахов и русских есть здесь и немцы, и белорусы, и украинцы, и корейцы, и уйгуры, и… Аллея в деревне длинная. В центре на площади красуется роскошная юрта титульной нации.

Вслед за замом акима в окружении фото- и телекамер медленно движемся сквозь строй пряничных домиков. Возле каждого толпятся люди в ярких костюмах, с подносами. Украинцы с галушками, белорусы с драниками…

Все вокруг звенит и блестит. Кокошники чередуются с псевдонациональными казахскими шапками, балалайки и гармошки с дом­рами, песни с танцами. Пройдя сквозь строй уйгуров и немцев, доходим до кержаков. Они представлены шанежками и детским этнографическим ансамблем в пестрых сарафанах. Красные, зеленые, синие… На фоне голубых псевдорусских кокошников, расшитых казахских шаровар и алтайской осени пестрые сарафаны усть-каменогорских школьниц, любящих историю, — это уже вовсе вырвиглаз. Мы с тоской озираем торжество национального равноправия. До настоящих кержаков нам, похоже, еще далеко.

А между тем трепет, с которым здесь относятся к национальному вопросу, более чем объясним. И дело вовсе не в советских вкусах местного руководства. Попробуйте сменить этнические приоритеты и при этом никого не обидеть! Особенно в ВКО, где все, буквально все, построено русскими, то есть инородцами. Для Казахстана демонстрация уважения ко все-всем-всем — это тонкая и дальновидная политика, благодаря которой открытого конфликта здесь нет. Но есть кое-что похуже — глухое раздражение.

На вопрос о национальной специфике Казахстана декан филологического факультета Восточно-Казахстан­ского государственного университета, красивый пожилой казах, отвечает задумчиво:

— Мы живем во времена транзита. Многое еще не разрешено. — И добавляет шепотом: — Назарбаев — мудрый человек, он держит равновесие. Пока он жив, все будет хорошо, а потом…

Мы даже не подозреваем, сколько раз еще нам придется услышать эту фразу. Именно так — шепотом.

На филфаке усть-каменогорского педуниверситета нам объясняют основную проблему Казахстана: язык, язык и еще раз язык. Казахский здесь, естественно, государственный, а русский дальновидно признан языком межнационального общения. Беда в том, что только тридцать процентов этнических казахов знают казахский хотя бы на разговорном уровне. Грамматику знают единицы. Маячащий на политическом горизонте проект закона о тотальном переводе документации на казахский приводит всех в состояние тихой паники. Торжество национального самосознания — это, конечно, хорошо. Вот только русские для ВКО — это не просто часть населения. Они отцы-основатели здешней цивилизации. Не колонизаторы, а именно отцы. Сейчас здесь глухо и неявно разгорается семейный конфликт поколений.

Русские нерусские

Мы оказались на казахстанском Алтае в составе диалектологической экспедиции Института русского языка им. В.В.Виноградова. Наша задача проста как правда — побывать в русском раю. Государственные границы в данном случае ни при чем. Ни Казахстан, ни даже матушка Россия к созданию рая отношения не имеют. Он сотворен не богом и не усилием государственной мышцы, а слабыми человеческими руками беглых староверов.

Наперегонки со старообрядцами напичканный ископаемыми Алтай осваивало, конечно, и Российское государство. Но у правительства дела шли плохо. Слали сюда казаков, приписных крестьян да девок-колодниц — для приплоду. Последним государство милостиво заменяло ссылкой смертную казнь. Увы, девки от такого поворота судьбы выигрывали мало. Казаки понятия не имели, что делать с местной землей. Почти полтора столетия все крепости по заградительной линии Усть-Каменогорск — Кузнецк находились на гособеспечении. Хлеб тянули на баржах за две тысячи километров. Одна ходка занимала до двух лет. За это время от голода успевали помереть и те, кто вез, и те, кому везли казенную кормежку.

И только долина Бухтармы, изолированная от заботы властей высокими горами, процветала. Пшеница, виноград, арбузы, дыни — это лишь краткий перечень того, чем засадили жирную алтайскую землю кержаки. Местные общины обладали благословенным даром самоорганизации. Они не нуждались ни в чьем руководстве. У них под ногами лежала богатейшая земля. Дальше нужно было только работать и соблюдать порядок.

Движемся вверх по Бухтарме, по крутым серпантинам предгорий через звенящую алтайскую осень. До белков — гор, чьи вершины покрыты снегом, — еще километров двести. Вокруг сопки, сопки, сопки. Море солнца и яркого рыжего. Такая погода в последней декаде сентября для Алтая — редкое бабье лето. Обычно в это время года здесь уже холода и дожди.

Мимо проносятся названия больших деревень: Первороссийское, Тургусун, Снегирево… Неуклюже переваливаясь на грунтовке, машина сворачивает с трассы — мы в самом сердце кержацкого рая, медленно едем между маленькими домиками Снегирева. Голые осенние дворы и палисады с доцветающими золотыми шарами, неопрятные огородики с брошенной картофельной ботвой, кривоватые сараюшки — вроде бы все как в России, где-нибудь под Тверью, но что-то есть странное в этой деревне, вьющейся между высоких сопок. В мирном сельском пейзаже нет главной вертикали — церкви. Зато в каждом дворе космического вида спутниковые тарелки. Если бы не они да не великолепные, запаханные под зиму черные поля по склонам ближайших сопок, все это бы походило на тупик цивилизации.

Замечаем двух старушек на лавочке. Здороваемся. Просим рассказать о местных кержаках.

— Всех кержаков перевели на ишаков! — смеется бабушка. — Какие теперь кержаки…

Отворяется калитка, и на улицу выходит веселый и заскорузлый от старости мужичок в засаленной кепке:

— Вы баб-то не слушайте! — весело щурится он. — Это я кержак, а они-то русские.

— А разве кержаки не русские? — мы несколько сбиты с толку.

— Вот мы-то самые русские и есть — кержаки.

— Кержаки знаете какие были? — хитро улыбается одна из бабушек. — Придешь к ним, а они тебе воды напиться дадут из другой чашки — не из той, из какой сами пьют. Только выйдешь за порог, а они уж за тобой все мыть начинают. Такие вот были.

— А куда ж они делись? — спрашиваем мы.

— Куда! — всплескивает она руками. — Колхозы, война. Все из одной миски ели. После войны уже все стали неотменные.

— Какие?

— Одинаковые. Кержаки, русские, что там… Все стало как у всех.

Мы подавленно переглядываемся. Наш грандиозный план рушится буквально на глазах. «Все у нас как у всех!» — настойчиво повторяют старики в засаленных куртках и бабушки в старых передниках.

— А как вы креститесь? — от безнадежности спрашиваю я.

— Да какой креститься? Мы и молитв-то не знаем…

— Ну а все-таки!

— Да как? Как все, так и мы…

И вдруг грубая крестьянская ладонь на моих глазах складывается в твердое старообрядческое двоеперстие. Так кто же передо мной?

Баба Марфа

Из монолога Петра Галкина, акима Тургусунского округа, произнесенного им в своем кабинете в деревне Тургусун перед двумя заезжими журналистами:

«…Снегирево и Тургусун — они в одно время были построены. По триста лет деревням. Помню, кержацкие семьи в Тургусуне были: Русаковы, Васильевы, Минеевы… Я еще захватил что-то из тех времен. Была тут такая бабка Марфа — вот уж кержачка так кержачка. Я ее еще помню. Она в деревне Проходная жила. Когда лет тридцать назад всех стали оттуда переселять в Тургусун, она там осталась, не хотела уезжать. Пятнадцать лет одна в тайге прожила. Сама сено косила, дрова заготавливала, корову держала, свиней. У нее в избе пол земляной был, а все стены в иконах до потолка. К ней медведь повадился ходить, а она и его не боялась, прогоняла со двора палкой. Однажды он у нее свинью задрал. Так она пошла в лес, нашла там голову свиную и к себе в сарай отнесла. А ночью опять медведь пришел и голову эту утащил. Она зашла к нашим дояркам и говорит: вот кум приходил, свинью забрал. Она его кумом называла.

Ей уж восемьдесят шесть было, когда мы ее оттуда выкорчевали. Привезли в Тургусун, дом ей выделили, обставили его сверху донизу. Телевизор, холодильник. А она как приехала, все поломала и на улицу выбросила. И телевизор, и все… Вот уж кержачка была настоящая, бабка Марфа… Все сама. Никого не признавала.

…К концу советской власти никто не хотел быть кержаком. Это обзывалка была такая: кержак или, если совсем обидеть хотели, чашечник. Ну, тот, кто воду дает в другой чашке. Лет сорок назад их еще можно было здесь найти, чашечников-то. Обособленно жить старались. Говорили по-своему, прижимистые были, все в дом. Много про них плохого говорили. Например, в баню они всей семьей ходили. У нас это странно, а у них нормально. Ну так что с того? У них пьяных отродясь не было. Пили брагу на меду, но не допьяна. Нормальные зажиточные крестьяне. Все, что вы вокруг видите, все они построили. Они сюда пришли без всего, без хлеба, без лошадей.

По-кержацки знаете как говорят? Людишки, лошаденки, коровенки. “Пчел держишь?” — ”Да есть пчелишки”. Это чтоб не сглазили. Они свой достаток не выпячивали. Да их и понять можно. Все доставалось огромным трудом.

они говорили, “поде ты к щомеру!”. Пошел к черту, значит. У стариков это мелькает иногда. Если щекает, значит, кержак».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: