предпринимательская прибыль или прибавочная стоимость

Основной феномен

Экономического развития

Общественный процесс, который вносит рациональное начало в нашу жизнь и в мышлениехотя и вывел нас за рамки метафизического способа рассмотрения общественного развития и приучил видеть возможности — находящегося рядом с ним и вне его — научного подхода, основывающегося на опыте, однако осуществил все это настолько неполно, что нам надлежит проявлять осмотрительность вообще в отношении феномена развития, наблюдаемого нами, большую — в отношении понятия, при помощи которого выражаем его, и наибольшую — в отношении слова, коим мы характеризуем данное понятие: ассоциации, связанные с ним, могут увлечь нас на путь, ведущий в нежелательном направлении. Близки метафизическим предубеждениям, вернее сказать, воззрениям, которые питают метафизические представления и по природе своей становятся предубеждениями, когда, невзирая на существование непреодолимой пропасти, их кладут в основу научной работы, основанной на опыте — если они сами по себе не являются такими метафизическими предрассудками, — всякие поиски объективного смысла истории, а также постулат, согласно которому народ, культурное сообщество или даже все человечество в целом должны совершать некое развитие в смысле однозначно понимаемой линии развития, как полагал даже столь трезвый ум, как Рошер, как мыслили себе и до сих пор мыслят бесчисленные адепты блистательной плеяды представителей философии истории и историков от Вико до Лампрехта. Сюда же относятся и та разновидность идей развития, которая тяготеет к Дарвину — во всяком случае, если этот научный подход просто по аналогии применяется в нашей области, — и психологические предубеждения в той мере, в какой в мотивации и волевом акте без каких-либо дальнейших церемоний усматривают в отдельном конкретном случае

Нечто большее, нежели просто отражение социального явления, — отражение, которое, разумеется, нередко облегчает нам понимание. Однако то, что идеи развития ныне оказались дискредитированными в нашей области и — в первую очередь с исторической стороны — вновь и вновь проявляют принципиальные отклонения, имеет и другую причину. Флюиды ненаучной и вненаучной мистики самых различных оттенков, окружающие идею развития, дополняются флюидами дилетантизма; все те опрометчивые, недостаточно оправданные обобщения, в которых известную роль играет слово «развитие», привели к тому, что многие из нас как на словах, так и на деле потеряли всякое терпение.

Прежде всего, нам следует избавиться от подобных вещей. То, что после этого все еще останется, — так это два следующих факта: во-первых, факт постоянного изменения исторических условий, которые именно по этой причине становятся исторически индивидуальными во времени. Данные изменения не совершают кругооборота, который бы почти систематически повторялся, столь же мало являются они и колебательными движениями вокруг некоторого центра. Оба эта обстоятельства дают нам определение понятия развития общества в совокупности с другим фактом — с тем фактом, что каждое последующее историческое состояние может быть адекватно понято из предыдущего, а там, где этого в отдельных случаях не удается добиться удовлетворительным образом, мы признаем существование нерешенной, но отнюдь не неразрешимой проблемы. Прежде всего, сказанное действительно для единичного случая. Так, например, внутриполитическую обстановку в Германии в 1919 г. исторически мы рассматриваем в качестве одного из последствий минувшей войны. Но отмеченное обстоятельство имеет силу и в более широком смысле, например для объяснения форм уклада жизни античных городов-государств, а в еще более широком плане, например, для современного государства. Впрочем, оно может иметь и более общее значение без строгих и заранее очерченных границ.

Экономическое развитие вначале нельзя было бы определить как-то иначе. В силу этого оно является просто предметом экономической истории, всего лишь обособленной в плане изложения, но в принципе несамостоятельной части всеобщей истории. Именно в силу этой принципиальной несамостоятельности наш второй факт нельзя тотчас же, без каких-либо оговорок, отнести к экономической истории. Ведь то или иное отличное от другого экономическое состояние народа возникает не просто из предшествующего экономического состояния общества, а из его предшествующего общего состояния. Сложность для изложения и анализа, которая отсюда возникает, хотя и не исчезает вовсе, тем не менее существенно уменьшается благодаря тем фактам, на которых основывается экономическое понимание истории; безотносительно к тому, какова наша позиция в отношении последнего, мы вправе констатировать, что мир хозяйствования обладает относительной автономией, потому что он занимает столь значительное место в жизни народа, а также формирует большую часть остальных сфер жизни или оказывает на них влияние. Поэтому отобразить экономическую историю саму по себе — это совершенно иное дело, чем, скажем, изложить историю войн. Здесь важно отметить еще одно обстоятельство, облегчающее отображение любой из непохожих друг на друга частей социального процесса. Гетерономные факторы действуют на происходящее в каждой частной области в принципе вовсе не так, как взрыв бомбы, но через соответствующие показатели и поведение людей. И даже там, где событие происходит в форме, напоминающей взрыв бомбы, последствия проявляются только в том специфическом одеянии, в которое облекают их факты каждой частной области. Отсюда следует, что подобно тому, как отображение последствий влияния контрреформации на итальянскую и испанскую живопись продолжает оставаться уделом истории искусства, так и экономические явления и процессы следует истолковывать под экономическим углом зрения даже там, где вся совокупность реальных причин является в высшей степени внеэкономической.

Впрочем, и этой частной области свойственно бесконечное множество точек зрения и подходов, которые, помимо прочего, можно классифицировать по величине существующего между ними различия или, скажем, сразу по степени их обобщения. От изложения содержания поземельных книг монастыря Нидеральтайх до описания Зомбарком развития хозяйства западноевропейских стран идет цельная, нигде не обрывающаяся, логически единая связующая нить. Описание, подобное тому, которое мы только что упомянули, представляет собой не просто историческую теорию и теоретическую, т. е. объединяющую фактические данные причинной связью, историю капитализма, но для докапиталистического хозяйства недалекого прошлого в принципе и по существу как одно, так и другое есть высшая цель, к которой сегодня может стремиться честолюбие. Оно представляет собой теорию, причем теорию хозяйственного развития в том смысле, который мы в данный момент имеем в виду. Однако оно не является экономической теорией в том понимании, в каком является ею содержание главы первой настоящей книги и какой со времен Рикардо имеют в виду, говоря об «экономической теории». Экономическая теория в этом последнем смысле слова, несомненно, играет определенную роль в теории, подобной теории Зом- барта, однако исключительно подчиненную роль, а именно: там, где связи между историческими фактами достаточно сложны, чтобы возникла необходимость в таких методах восприятия, которые нельзя обнаружить в повседневном опыте, ход рассуждений принимает форму, которую дает упомянутый аналитический аппарат. Однако для того, о чем заходит речь при объяснении развития, или исторического процесса, причем не только индивидуального, но и максимально всеобъемлющего, а именно для разработки факторов, которые характеризуют саму картину состояния или определяют ход процесса, что в более узком смысле можно было бы назвать специфической задачей экономиста-социолога (Wirtschaftssoziolog) или политэконома в объяснении хода исторического процесса, или теорией развития, экономическая теория, охватывающая свой круг проблем «стоимость — цена — деньги», не дает ничего².

О подобной теории развития — в только что описанном, собственном и привычном смысле — мы здесь не говорим. В данном случае не следует доказызать никаких фактов исторического развития — будь то отдельно взятые события, как, например, появление американского золота в Германии в XVI в., или такие «более общие» обстоятельства, как изменение образа мышления «экономического человека» (Wirtschaftsmensch), границы Ойкумены, социальная организация, политическая обстановка, техника производства и т. д., — или описывать характер их воздействия ни для отдельно взятого случая, ни — с помощью единого метода — для возможно большего числа случаев ³; скорее, экономическую теорию, природа которой была достаточно полно объяснена в главе первой, следует просто улучшить для достижения стоящих перед ней целей, сделать ее более пригодной, полезной посредством сооружения соответствующей «пристройки»; и если то, что за этим последует, смогло бы, помимо всего, содействовать тому, чтобы эта теория стала лучше исполнять свою служебную роль в упоминаемой нами теории развития, сущность которой читатель лучше всего уяснит себе из трудов Зомбарта, то оба метода рассмотрения, оба подхода продолжали бы находиться — в соответствии с их существом и стоящими перед ними целями — на разных уровнях.

Наша проблема заключается в следующем: теория главы первой описывает экономику под углом зрения «кругооборота», из года в год повторяющегося одним и тем же образом. Здесь мы позволим себе сравнить его с кровообращением в организме животного. Теперь же этот хозяйственный кругооборот и то, как он свершается, а не только его отдельная фаза, меняются, и здесь аналогия с кровообращением исчезает. Ведь следует иметь в виду, что, хотя последнее в процессе роста и старения организма изменяется, само это изменение идет непрерывно, иными словами, шаги данного процесса могут быть меньше любой самой малой величины и всегда находятся в одних и тех же рамках. Подобные изменения свойственны также и экономической жизни. Но вместе с тем в ней имеют место такие изменения, которые происходят не непрерывно, выходят за пределы обычных рамок, меняют привычный ход и не могут быть поняты с точки зрения «кругооборота», хотя они носят чисто экономический — «внутрисистемный» — характер, как, например, переход от эпохи почтовых карет к эпохе железных дорог. Именно такого рода изменения и явления становятся предметом разговора. Однако мы не задаем вопроса относительно того, какие изменения подобного рода постепенно сделали народное хозяйство тем, чем оно является в наши дни. Не задаем мы и вопроса о том, каковы условия подобных изменений. Вопроса, на который в приведенном выше случае можно было бы, например, ответить: прирост населения. Нет, этих вопросов мы не задаем, но мы спрашиваем, причем в такой общей форме, в какой вообще возможно в теории: как свершаются эти изменения и какие экономические явления они порождают?

Повторим то же самое в несколько иных выражениях. Теория, изложенная в главе первой, описывает экономику

Нкже й йбД углом зрений тенденций народного хозяйств^ к равновесию, тенденции, которая дает нам средства опре- делять цены и объем благ и которая проявляется в форме приспособления к показателям, имеющимся на данный конкретный момент времени. В отличие от подхода, связанного с рассмотрением «кругооборота», теперь это само по себе не означает, что из года в год в припципе происходит «одно и то же». Сказанное означает только, что мы понимаем отдельные процессы в народном хозяйстве как частные проявления тенденций к какому-то состоянию равновесия, но не всегда к одному и тому же: положение идеального, никогда не достигавшегося, всегда «желаемого» (подсознательно, разумеется) состояния народнохозяйственного равновесия меняется, потому что меняются показатели. И теория не безоружна перед лицом таких изменений показателей. Она ориентирована на то, чтобы улавливать последствия этих изменений, и имеет для этого в своем распоряжении специальные инструменты (например, так называемая кваэирента). Если изменяются вне- социальные (auBersoziale) показатели (природные условия), или внеэкономические социальные показатели (сюда относятся последствия войн, изменения торговой, социальной и экономической политики), или вкусы потребителей, то это, по-видимому, не требует принципиальной реформы мыслительных средств теории. Эти средства отказывают только там — и здесь ход наших рассуждений подводит нас к той же точке, что и в предшествующем случае, к той точке, где сама экономика резко меняет свои собственные показатели. Строительство железной дороги может послужить примером и в данном случае. Непрерывные изменения, которые благодаря постоянному приспособлению посредством бесчисленных маленьких шагов со временем могут превратить небольшой магазин розничной торговли в крупное предприятие торговли, например в универмаг, относятся к сфере статического рассмотрения. Но это отнюдь не фундаментальные изменения в сфере производства в самом широком смысле, происходящие ипо actu или даже по плану: здесь этот анализ не только не может с помощью своих средств, основанных на методе бесконечно малых, точно предсказать последствия, но он также но в состоянии объяснить ни возникновения подобных революций производства (produkktive Revolution), ни наступающих при этом явлений. Статический анализ позволяет, если эти явления уже наступили, лишь исследовать нойбё состояние равновесия. Вместе с тем именно это возникновение представляет для нас проблему, проблему хозяйственного развития в нашем очень узком и совершенно формальном, лишенном всякого конкретного содержания смысле. Право на существование такой постановки проблемы и такого ухода в сторону от общепризнанной теории дает не столько то обстоятельство, что изменения в народном хозяйстве в эпоху капитализма, т. е. в Англии с середины XVIII в., а в Германии с 40-х годов XIX в., происходили преимущественно, если не исключительно, именно таким образом, а не путем постоянного приспособления и по своей природе могли происходить только так, сколько то, что она плодотворна ⁴.

Под «развитием», таким образом, следует понимать лишь такие изменения хозяйственного кругооборота, которые экономика сама порождает, т. е. только случайные изменения «предоставленного самому себе», а не приводимого в движение импульсами извне народного хозяйства. Если бы вдруг выяснилось, что подобных самовозникающих в экономической сфере причин для изменений не существует и что феномен, который мы все in praxi (наделе) называем хозяйственным развитием, основывается только на изменениях показателей и на все большей адаптации экономики к ним, мы имели бы полное право говорить о полном отсутствии экономического развития. Тем самым мы имели бы в виду, что развитие народного хозяйства не есть явление, которое по своей внутренней сути может быть объяснено экономически,, и что автоматически не развивающееся хозяйство как бы оказывается вовлеченным в поток изменений окружающего его мира, в силу чего причины, а потому и объяснение развития следовало бы искать вне той группы факторов, которая описывается в принципе экономической теорией.

Обычный рост экономики, выражающийся в увеличении населения и богатства, также не рассматривается здесь как процесс развития, поскольку он не порождает новые в качественном отношении явления, а всего-навсего дает толчок процессам их приспособления, подобно тому как это происходит при изменении природных показателей. Поскольку мы намереваемся обратить свое внимание на иные процессы, постольку мы относим такой рост просто к изменению показателей⁵.

Чтобы ясно и отчетливо представить себе, что для нас здесь важно, мы касательно всего прочего станем придерживаться статических посылок и вообще будем иметь в виду статическое народное хозяйство. Поэтому нам следует исходить из предпосылки неизменности численности населения, политической и социальной организации и т. д., следовательно, из предположения полного отсутствия изменений, за исключением тех, о которых мы будем в тот или иной момент говорить.

Сразу же стоит указать и на другой момент, имеющий для нас определенное значение, хотя только ниже ему может быть дано правильное освещение. Любое событие, происходящее в социальном мире, становится источником влияний, оказываемых в самых различных направлениях. Оно влияет на все элементы социальной жизни, хотя на одни сильнее, а на другие слабее. Война, к примеру, накладывает свой отпечаток на все социальные, экономические отношения. Сказанное справедливо, даже если мы ограничимся в своих наблюдениях сферой хозяйственной жизни. Изменение одной цены в принципе влечет за собой изменения всех цен, пусть даже некоторые из них столь незначительны, что мы практически не в состоянии их обнаружить. И все эти изменения в свою очередь оказывают такое же влияние, как и первые изменения, которые породили их, и в конечном счете оказывают на них обратное влияние. В социальных науках (Sozialwissenschaften) нам всегда приходится иметь дело с таким клубком влияний — взаимосвязей и взаимозависимостей, — в котором легко потерять нить, ведущую нас от причин к следствиям. Ради большей точности мы теперь раз и навсегда установим: о причине и следствии мы будем говорить только там, где нет обратной причинной связи. Именно это мы имеем в виду, когда говорим, что потребительная стоимость есть причина меновой стоимости благ. Напротив, мы не говорим о причине и следствии там, где между двумя группами фактов существуют взаимосвязи и взаимозависимости, как, например, между образованием классов и распределением имущества (Vermogensverteilung). Даже если в конкретном случае состояние (имущество) какого-либо индивида служит «причиной» его принадлежности к определенному классу, то этого в соответствии с тем, что мы установили ранее, еще недостаточно, аналогично тому, как в том особом случае, когда изменение меновой стоимости блага обусловливает изменение его потребительной стоимости, что вполне вероятно. Совершенно ясно, чтб я имею в виду: как причину экономического явления следует характеризовать только принцип его объяснения, тот момент, который позволяет нам понять его сущность. Мы, далее, в принципе проводим различие между влиянием и обратным влиянием какого-либо фактора. Таким образом, мы устанавливаем определенный принцип объяснения развития экономики. Те последствия, которые вытекают из самой его сути, мы назовем «влиянием развития» («Wirkungen der Ent- wicklung»). Прочие явления, которые не выводятся прямо из данного принципа, однако неизменно сопровождают его, явления, которые объясняются на основании других принципов, даже если они в конечном счете и обязаны своим существованием развитию, мы назовем «обратным влиянием развития» («Ruckwirkungen der Entwicklung»). Подобное различие двух классов явлений развития имеет, как выяснится дальше, важное значение. Обычно их рассматривают как равнозначные, но мы увидим, что по своей природе они распадаются на первичные и вторичные, и, осознав это, мы приблизимся к пониманию сущности феномена развития.

Любой конкретный процесс развития покоится в конечном счете на предшествующем развитии. Однако для того, чтобы совершенно четко увидеть суть дела, мы отвлечемся от этого и представим себе, что развитие начинается из состояния, которому чуждо какое-либо развитие. Любой процесс развития создает предпосылки для последующего развития, в силу чего их формы меняются и вещи происходят иначе, нежели происходили бы, если бы каждая конкретная фаза развития вначале сама себе подготавливала необходимые условия. Но если мы хотим добраться до сути дела, то нам нельзя использовать в наших объяснениях элементы того, что предстоит объяснить. Мы и не хотим этого делать. Но когда мы этого не делаем, то создаем кажущееся расхождение между фактами и теорией, преодоление которого, пожалуй, составляет главную трудность для читателя. Поэтому общее предостережение: не принимать за причину развития то, что является только следствием происходящего или предшествующего развития.

Если мне удалось в большей степени, чем в первом издании, сконцентрировать внимание на существенном и избежать ошибок, то изложение не нуждается более в специальных разъяснениях, ставших столь модными и употребляемых в самых разнообразных смыслах понятий «статика» и «динамика». Развитие в нашем понимании — и то, что в обычном понимании слова является в нем, с одной стороны, «чисто экономическим», а с другой — принципиально важным с точки зрения экономической теории, — есть особое, различимое на практике и в сознании явление, которое не встречается среди явлений, Присущих кругообороту или тендепции к равновесию, ' а действует на них лишь как внешняя сила. Оно представляет собой изменение траектории, по которой осуществляется кругооборот, в отличие от самого кругооборота, представляет собой смещение состояния равновесия в отличие от процесса движения в направлении состояния равновесия, однако не любое такое изменение или смещепие, а только, во-первых, стихийно возникающее в экономике и, во-вторых, дискретное, поскольку все прочие изменения и так понятны п не создают никаких проблем. А наша теория развития есть — что еще не заключено в признании факта существования особого явления — специфический, ориентированный на данное и вытекающие из него явления и связанные с ними проблемы метод исследования, есть теория разграниченных таким образом изменений траектории свершения кругооборота, теория перехода народного хозяйства от заданного на каждый данный момент времени центра тяготения к другому («динамика») в отличие от теории самого кругооборота, от теории постоянной адаптации экономики к меняющимся центрам равновесия и ipso facto также влияний⁶ этих изменений («статика»).

Эти стихийные и дискретные изменения траектории свершения кругооборота и смещения центра равновесия имеют место в сфере промышленности и торговли, но не в сфере удовлетворения потребностей (Bedarfleben) потребителей конечных продуктов. Там, где наступают стихийные и дискретные — «резкие» — изменения вкусов этих последних, налицо внезапное изменение показателей, которыми вынуждены руководствоваться деловые люди, иными словами, возможный повод и удобный случай для иного, нежели постепенное, приспособления их поведения, а не какие-то иные явления. Само по себе с такими изменениями не связано никакой проблемы, требующей специального разговора. Здесь имеет место лишь случай, подобный тому, который возникает, например, при изменении природных показателей, в силу чего мы намерены абстрагироваться от возможной стихийности потребностей потребителей и принять их в указанном смысле заранее заданными. Эта задача облегчается тем известным из опыта фактом, что подобная стихийность в принципе незначительна. Даже если экономический анализ исходит из того фундаментального обстоятельства, что удовлетворение потребностей является смыслом всякого производства и любое конкретное состояние экономики должно быть понято с этой точки зрения, то новшества в экономике!, как правило, внедряются не после того, как вначале у потребителей стихийно возникнут новые потребности и под их давлением произойдет переориентация производственного аппарата — мы не отрицаем данной причинной связи, но она не представляет для нас никакой проблемы, — а только тогда, когда само производство привьет потребителям новые потребности. Таким образом, инициатива остается за этой стороной. Как раз здесь кроется одно из многочисленных различий, существующих между завершением кругооборота, происходящего по обычной траектории, и возникновением новых вещей: в первом случае допустимо противопоставлять между собой предложение и спрос как в принципе независимые факторы, а во втором — нет. Отсюда следует, что во втором случае не может быть положения равновесия в том смысле, в каком оно существует в первом.

Производить — значит комбинировать имеющиеся в нашей сфере веди и силы (см. с. 72). Производить нечто иное или иначе — значит создавать другие комбинации из этих вещей и сил. В той мере, в какой новая комбинация может быть получена с течением времени-из старой в результате постоянного приспособления, осуществляемого посредством небольших шагов, имеет место изменение, а воможно, рост, а отнюдь не новое явление, ускользнувшее из поля зрения при рассмотрении равновесия, а не развитие в нашем понимании. Поскольку же этого не происходит и новая комбинация может возникнуть (или возникает) только дискретным путем, то возникают одновременно и характерные для нее явления. Целесообразность подачи и изложения материала вынуждает нас иметь в бйДу йменно данный случай, когда речь заходит о новой комбинации средств производства. Форма и содержание развития в нашем понимании в таком случае задаются понятием «осуществление новых комбинаций».

Это понятие охватывает следующие пять случаев:

1. Изготовление нового, т. е. еще неизвестного потребителям, блага или создание нового качества того или иного блага.

2. Внедрение нового, т. е. данной отрасли промышленности еще практически неизвестного, метода (способа) производства, в основе которого не обязательно лежит новое научное открытие и который может заключаться также в новом способе коммерческого использования соответствующего товара.

3. Освоение йового рынка сбыта, т. е. такого рынка, на котором до сих пор данная отрасль промышленности этой страны еще не была представлена, независимо от того, существовал этот рынок прежде или нет.

4. Получение нового источника сырья или полуфабрикатов, равным образом независимо от того, существовал этот источник прежде, или просто не принимался во внимание, или считался недоступным, или его еще только предстояло создать.

5. Проведение соответствующей реорганизации, например обеспечение монопольного положения (посредством создания треста) или подрыв монопольного положения другого предприятия.

Для той ситуации, в которой осуществляются такого рода новые комбинации, и для понимания возникающих при этом проблем важны две вещи. Во-первых, может случиться — впрочем, это не вытекает из существа дела, — что новые комбинации осуществляют те же самые люди, в руках которых находится процесс производства или пути реализации товаров в рамках старых комбинаций, вытесняемых новыми в связи с их устареванием. По идее, да и на самом деле, как правило, новые комбинаций или воплощающие их фирмы, промышленные предприятия и т. д. вначале не просто вытесняют, а сосуществуют наряду со старыми, которые были бы просто не в состоянии сделать значительный шаг вперед: если придерживаться раз избранного примера, то можно сказать, что вовсе не почтмейстеры создали железные дороги. Данное обстоятельство не только представляет в специфическом свете ту дискрет- eocfb, которая характеризует наш основной проЦёСС, сб^ дает, так сказать, в дополнение к первому, рассмотренному выше виду прерывности второй, но оно «управляет» также и сопутствующими явлениями. Прежде всего, в экономической системе, основанной на конкуренции, где новые комбинации прокладывают себе путь, побеждая в конкуренции со старыми, этим объясняется присущий, ей й практически оставляемый без внимания процесс социального подъема, с одной стороны, и социального деклассирования — с другой, а также целый ряд единичных явлений, и в особенности очень многое в цикле конъюнктуры и механизме образования его фаз. И в замкнутой экономике, например в экономике социалистического общества (sozia- listisches Gemeinwesen), новые комбинации равным образом появлялись бы вначале наряду со старыми. Правда, экономических последствий этого процесса частично -не было бы, а что касается социальных, то их не возникало бы вообще. И если возникновение крупных концернов, таких, например, какие существуют сегодня в тяжелой промышленности всех стран, ломает экономическую систему, основанную на конкуренции, то сказанное должно иметь еще большую силу, а осуществление новых комбинаций должно все более и более становиться внутренним делом одного и того же хозяйственного организма. Различие, которое здесь возникает, достаточно велико, чтобы служить водоразделом между двумя эпохами социальной истории капитализма.

Лишь отчасти связана с данным обстоятельством необходимость учета того, что нам в принципе ни при каких обстоятельствах не следует представлять себе осуществление новых комбинаций и возникновение воплощающих их предприятий таким образом, будто они соединяют в себе неиспользованные средства производства. Пожалуй, так может быть, и тогда в качестве побудительного мотива, благоприятствующего обстоятельства и даже непосредственного повода для осуществления новых комбинаций проявит себя существующая к случаю масса безработных. Однако безработица в широких масштабах является следствием лишь событий мирового исторического значения (как, например, мировой войны) или как раз того развития, которое мы исследуем. Ни в одном из обоих названных случаев существование безработицы не может играть большой роли в объяснении принципиальных вопросов, в сба-

160 ййасйрованном нормальном хозяйственном кругообороте она вообще не может возникать. Ежегодно достигаемый прирост был бы не только чересчур мал сам по себе, но он к тому же из-за — по этой причине — замедленного, т. е. «статичного», расширения кругооборота был бы «скован» точно так же, как и сами количества средств производства, применявшиеся в нем еще в предыдущем периоде: он сориентирован на рост такого рода⁷. Как правило, новая комбинация должна забрать необходимые ей средства производства из той или иной старой комбинации, а в силу упоминавшихся выше причин мы можем сказать, что так в принципе всегда и происходит. Как мы увидим, это порождает последствия, важные прежде всего ,с точки зрения развития конъюнктуры, и представляет собой вторую форму конкурентного вытеснения старых предприятий. Осуществление новых комбинаций означает, следовательно,—это могло бы стать вторым определением формы и содержания развития в нашем понимании — иное применение имеющихся в народном хозяйстве запасов средств производства. Если тот рудимент чисто экономической теории развития, который все еще сохраняется в общепринятом учении о формировании капитала, сводится к постоянным разговорам о накоплениях и труде, и в этой связи всегда лишь о финансировании незначительного прироста производства, обусловленного действием указанных выше факторов, то тем самым не сказано еще ничего неправильного, но зато существенно затруднено понимание существа дела. Свершающееся медленными темпами постепенное увеличение национальных запасов средств производства и расширение потребления хотя и имеет существенное значение для объяснения хода экономической истории от столетия к столетию, для механизма развития имеет все же второстепенное значение по сравнению с другими возможностями использования имеющихся в данный момент времени средств. При рассмотрении менее длительных отрезков, вообще говоря, это также верно и с точки зрения самого историче-. екого процесса: иное применение, а не накопления и увеличение имеющихся масс труда как таковое изменило картину мирового хозяйства, например за последние 50 лет. В первую очередь рост населения, а также расширение источников доходов, за счет которых могут осуществляться накопления, стали вообще возможны лишь благодаря другому применению имевшихся средств.

11 Заказ № 225

Столь же непротиворечивый, пожалуй, даже самоочевидный характер имеет и следующий шаг в дальнейшем ходе наших рассуждений: для осуществления новых комбинаций необходимо располагать средствами производства. Это не проблема в уже свершающемся кругообороте: существующие предприятия, которые, вступая в отношё'ння друг с другом, совершают этот кругооборот, уже имеют необходимые средства производства или могут, как было показано в первой главе, в нормальных условиях постоянно пополнять их за счет доходов от предшествующего производства; здесь нет какого-либо принципиального различия между «поступлениями» и «издержками», которые, скорее, соответствуют друг другу в принципе так же, как вместе они соответствуют предлагаемым массам средств производства и продуктов, пользующихся спросом. Будучи однажды пущенным в ход, этот механизм продолжает непрерывно действовать. Такой проблемы не существует, далее, в замкнутой экономике, даже если и в ней осуществляются новые комбинации, поскольку центральное руководство — к примеру, социалистическое министерство экономики — равным образом в состоянии найти иное применение имеющимся в распоряжении средствам производства; последнее может в зависимости от обстоятельств потребовать от членов общества временных жертв и дополнительного напряжения сил, а также повлечь за собой временные лишения. Новое применение может быть обусловлено необходимостью решения сложных вопросов, например вопроса о том, из каких прежних комбинаций следует в первую очередь брать необходимые средства производства; особо отметим, что здесь не возникает никаких проблем, имеющих отношение к проведению специальных мер по приобретению средств производства, которыми хозяйственное руководство пока еще не располагает. Наконец, рассматриваемая нами проблема не возникает при осуществлении новых комбинаций в экономической системе, основанной на конкуренции, если тот, кто хочет. их осуществить, располагает необходимыми для этого средствами производства или может обменять их на другие, которые он имеет, или на какое-либо иное свое имущество. Это еще не преимущество владения имуществом вообще, но преимущество владения имуществом, имеющимся в распоряжении, т. е. таким имуществом, которое может быть использовано либо непосредственно для осуществления новых комбинаций, либо для обмена на необходимые предметы и услуги ⁸. В противном случае — и это в такой же мере правило, как и самый интересный случай, — владелец имущества, будь то даже самый крупный концерн, находится в положении неимущего (хотя постепенно благодаря авторитету и известной обеспеченности он оказывается в лучшем положении, чем этот последний), стремящегося осуществить новую комбинацию, которая в отличие от уже существующей не мон?ет финансироваться за счет поступающих доходов, а именно за счет пользования кредитом в деньгах, или замещающих их знаках и покупки на них необходимых средств производства. Предоставление такого кредита, несомненно, является функцией категории тех хозяйственных субъектов, которые называют «капиталистами». Столь же очевидно, что свойственный «капиталистической» форме экономики метод, достаточно важный, чтобы служить ее differentia specifica (характерной особенностью) — направлять народное хозяйство на новые рельсы, ставить его средства на службу новым целям, — противоположен методу, принятому в любого рода замкнутой или плановой экономике и состоящему просто в осуществлении командной власти управляющего органа.

11*

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: