Новая экономическая история

Особенности институтов и их изменения находились в центре внимания традиционной экономической истории. Однако она была чисто описательной дисциплиной, без прочного теоретического фундамента. В этом сказалось определяющее влияние, оказанное на нее немецкой исторической школой.

Поворот произошел на рубеже 50--60-х гг. с проникновением в историкоэкономические исследования понятий неоклассической теории и строгих количественных методов (так называемая "клиометрическая революция"). Эклектичные "повествования" начали вытесняться формальными моделями с точной формулировкой гипотез и их эконометрической проверкой. Но социальные институты при этом выпали из поля зрения исследователей: использование предпосылки нулевых трансакционных издержек оставляло для них мало места.

Вновь предметом активного изучения институты стали благодаря "новой экономической истории". Лидером этой историко-экономической дисциплины считается американский ученый Д.Норт. [Cм.: Норт Д. Институты и экономический рост: историческое введение. -- "Тезис", весна 1993, том I, Вып. 2,; Норт Д. Экономический анализ институтов. -- "Вопросы экономики", 1997, No 3.] Из многочисленных работ самого Норта и его последователей вырисовывается широкая концепция институтов и институциональной динамики, опирающаяся на понятия прав собственности, трансакционных издержек, контрактных отношений и групповых интересов и претендующая на объяснение самых общих закономерностей развития человеческого общества.

Она исходит из того, что будучи "правилами игры", институты задают систему стимулов (положительных и отрицательных), направляя деятельность людей по определенному руслу. Этим они снижают неопределенность и делают социальную среду более предсказуемой. Когда люди верят в надежность и справедливость законов, договоров и прав собственности, они воздерживаются от попыток мошенничества, кражи, обмана. Так институты выполняют свою главную функцию -- экономии трансакционных издержек. Однако создание и поддержание общих "правил игры" в свою очередь требует немалых затрат. Толчок к разработке новой экономической истории дало именно осознание небесплатности действия институтов.

В составе институтов Д.Норт выделяет три главных составляющих:
а) неформальные ограничения (традиции, обычаи, всякого рода социальные условности);
б) формальные правила (конституции, законы, судебные прецеденты, административные акты);
в) механизмы принуждения, обеспечивающие соблюдение правил (суды, полиция и т.д.). [К.Менгер называл спонтанно формирующиеся институты "органическими", а устанавливаемые сознательно -- "прагматическими".]

Неформальные институты образуют как бы подводную часть айсберга. Они складываются спонтанно, без чьего-либо сознательного замысла, как побочный результат взаимодействия множества людей, преследующих собственные интересы. Многое в этом процессе прояснила теория игр, ставшая сегодня наиболее популярным инструментом неоинституциональных исследований.

Формальные институты и механизмы их защиты устанавливаются и поддерживаются сознательно, в основном -- силой государства. Они выстраиваются в определенную иерархию: правила высшего порядка изменить труднее, чем правила низшего порядка (конституцию труднее, чем закон, закон труднее, чем административный акт). Формальные правила допускают резкую одномоментную ломку (в периоды революций), тогда как неформальные меняются лишь постепенно. Как отмечает Д.Норт, российская революция в октябре 1917 г. стала, возможно, самой решительной перекройкой всей институциональной структуры общества, какую только знала история. Но и она не смогла отменить множества прежних обычаев, привычек, стандартов поведения, сохранявшихся еще очень долго.

Как и почему меняются институты? Д.Норт выделяет два основных источника таких изменений.

Первый -- сдвиги в структуре относительных цен. Технический прогресс, открытие новых рынков, рост населения и т.д. -- все это ведет либо к изменению цен конечного продукта по отношению к ценам факторов производства, либо к изменению цен одних факторов по отношению к ценам других. При изменении цен один или оба участника сделки начинают понимать, что им было бы выгоднее пересмотреть ее условия. Однако организационные формы "вписаны" в правила более высокого порядка. Если переход к контракту нового типа требует пересмотра какоголибо фундаментального правила, участники обмена могут пойти на затраты ради того, чтобы попытаться его заменить. Что касается неформальных норм, то они "разъедаются" ценовыми сдвигами постепенно: просто со временем их начинают соблюдать все реже и реже.

Второй источник институциональных изменений -- идеология, под воздействием которой формируется структура предпочтений людей. Под идеологией Норт понимает субъективные модели, через призму которых люди осмысливают и оценивают окружающий мир. Идеологические убеждения также не свободны от влияния изменений относительных цен: чем больше прибыльных возможностей блокирует чья-либо субъективная картина мира, тем сильнее стимулы к внесению в нее поправок.

И все же история знает немало примеров, когда идеологический фактор действовал независимо от ценовых сдвигов. Одним из них Д.Норт считает отмену рабства в США. К началу гражданской войны, как показали новейшие исследования, рабство оставалось экономически высокоэффективным институтом. Его отмену можно объяснить только одним -- постепенным укоренением в сознании людей представления об аморальности собственности на человеческие существа.

В любой данный момент времени индивидуальные агенты стоят перед выбором: что выгоднее -- ограничиться взаимодействием в рамках существующих "правил игры" или направить часть ресурсов на их изменение? Только если ожидаемые выгоды настолько велики, что способны окупить издержки перехода к новой институциональной системе, они станут предпринимать шаги по ее изменению.

Состояние институционального равновесия Д.Норт определяет как ситуацию, когда никто из агентов не заинтересован в перестройке действующего набора институтов (с учетом издержек, которые им при этом пришлось бы понести). Но всегда ли такое состояние будет одновременно и эффективным? Именно это составляет центральную проблему всей новой экономической истории.

При нулевых трансакционных издержках оптимальный набор "правил игры" складывался бы везде и всегда. Если бы из-за внезапных изменений во внешней среде какойлибо институт устаревал, ничего не стоило бы заменить его новым. Ситуация была бы точь-в-точь, как в примере с фермером и скотоводом. Например, при резком скачке в спросе на мясо скотоводы могли бы "выкупить" у фермеров согласие на отмену закона, запрещающего проход скота по полям. Положение фермеров, как минимум, не ухудшилось бы, положение скотоводов стало бы лучше. Но даже само изменение закона оказалось бы излишним: при отсутствии трансакционных издержек фермеры и скотоводы всегда могли бы договориться друг с другом на индивидуальной основе -- невзирая ни на какие общие "правила игры". Другими словами, институциональная система была бы полностью нейтральным фактором, своего рода "вуалью" экономической деятельности.

На этой основе формулируется обобщенная теорема Коуза: если трансакционные издержки малы, то экономическое развитие всегда будет идти по оптимальной траектории -- независимо от имеющегося набора институтов. (Такую макро-версию коузовской теоремы предложил норвежский экономист Т.Эггертсон.) Из обобщенной теоремы Коуза следует, что всякое общество обречено на процветание. Технический прогресс и накопление капитала (физического и человеческого) должны автоматически и повсеместно обеспечивать экономический рост. По этой же причине любые исходные различия в экономическом развитии должны сглаживаться по мере того, как отставшие общества станут перенимать институты передовых.

Такая "наивная", или "оптимистическая", модель, исходящая из представления, что неэффективные институты всегда должны вытесняться эффективными, преобладала на ранних стадиях разработки новой институциональной теории. Она, к примеру, была положена в основу книги Д.Норта и Р.Томаса о восходящем развитии западного капитализма [North D.C., Thomas R.P. The rise of Western world: a new economic history. Cambridge, 1973].

Однако история свидетельствует, что экономический рост, скорее, исключение, чем правило. И здесь, по замечанию Норта, новая институциональная теория сталкивается с двумя главными загадками человеческой истории: почему неэффективные формы экономики существовали тысячелетиями и почему развитие разных обществ так часто шло не сближающимися, а расходящимися путями? Почему, говоря иначе, конкуренция на экономических и политических рынках не ведет к последовательной отбраковке плохих "правил игры"?

Потому, отвечает Норт, что высокие трансакционные издержки делают эти рынки мало похожими на совершенный рынок неоклассической теории. В своих позднейших работах он ссылается на действие трех факторов. Это -- двойственная роль государства; влияние групп со специальными интересами; зависимость эволюции институтов от однажды избранной траектории (path dependence).

1. Сложные формы обмена невозможны без участия государства, которое специфицирует права собственности и обеспечивает исполнение контрактов. Но обладая монополией на применение насилия оно получает возможность произвольно переопределять и перераспределять права собственности. Его роль оказывается двойственной. Государство может способствовать экономическому росту, производя в обмен на налоги важнейшее общественное благо -- правопорядок, но может вести себя как "хищник", стремясь максимизировать монопольную ренту -- разницу между доходами и расходами казны. Достижению этих целей чаще всего отвечают совершенно разные наборы институтов. Государство может быть заинтересовано в поддержании неэффективных институтов, если это увеличивает монопольную ренту. Фактически, как показывает Норт, так и было на большей части человеческой истории.
2. Выгоды и издержки от действия институтов распределяются неравномерно. Если даже какие-то "правила игры" подрывают благосостояние общества, но при этом ведут к перераспределению богатства в пользу той или иной могущественной группы, они несмотря ни на что будут устанавливаться и сохраняться. Перераспределительные соображения часто берут верх над соображениями эффективности (см. выше раздел о школе общественного выбора). Из-за высоких трансакционных издержек проигрывающая от несовершенных институтов группа редко бывает способна "откупиться" от заинтересованной в их сохранении группы и получить ее согласие на введение более эффективных институтов. По убеждению Норта, политическим рынкам органически присуща тенденция производить на свет неэффективные права собственности, ведущие к стагнации и упадку.
3. Институты отличает значительная экономия на масштабах: когда какоето правило установлено, его можно с минимальными затратами распространять на все большее число людей и сфер деятельности. Но само создание институтов требует крупных первоначальных вложений, являющихся необратимыми (sunk costs). Поэтому "новые" и "старые" институты находятся в неравном положении. "Старый" институт свободен от издержек, которых пришлось бы нести при установлении "нового", так что сохранение менее совершенного института, если учесть возможные затраты по его замене, часто оказывается более предпочтительным. Кроме того, субъективные модели и организационные формы "притираются" к особенностям существующих "правил игры" и при других правилах могут полностью обесцениваться. На освоение действующих норм и законов люди затрачивают огромные ресурсы. Поэтому институциональные изменения неизбежно встречают сильнейшее сопротивление даже тогда, когда они увеличивают благосостояние общества.

Все это стабилизирует сложившуюся институциональную систему независимо от ее эффективности. В результате институты оказываются далеко не нейтральным фактором: они "загоняют" общество в определенное русло, с которого потом трудно свернуть. С этим Д.Норт связывает феномен расходящихся траекторий развития.

В одной из своих работ он предпринял попытку сравнительного анализа экономической истории Англии и Испании. В 16 в. они находились в очень схожих стартовых условиях. Но в Англии мощное противодействие дворян и купечества произволу королевской власти помогло раннему упрочению частной собственности и связанных с ней институтов. Напротив, в Испании победа оказалась на стороне короны и государственной бюрократии. Это задало расходящиеся траектории дальнейшего развития: восходящего -- в Англии, стагнирующего -- в Испании. Более того, перенос "материнских" институтов в английские и испанские колонии в Новом Свете привел к тому, что столь же отличными оказались затем пути развития Северной и Южной Америки.

В реальных обществах, заключает Норт, всегда существует "смесь" из эффективных и неэффективных институтов. Одни поощряют инвестиции и нововведения, другие -- борьбу за льготы и привилегии, одни способствуют конкуренции, другие -- монополизации, одни расширяют поле взаимовыгодного обмена, другие -- сужают его. Все решает соотношение между первыми и вторыми. Таким образом, "институты имеют значение".

* * *

Развитие новой институциональной теории было далеко не беспроблемным, многие экономисты оценивают ее скептически и даже остро критически.

Одна из ее слабостей усматривается в недостаточной строгости выводов, поскольку большинство неоинституционалистов отдают предпочтение неформализованному анализу. Определенное сопротивление вызывает и само понятие трансакционных издержек, которое упрекают в излишней расплывчатости. Критики отмечают также, что упор на трансакционных издержках оборачивается подчас игнорированием производственных издержек.

Трансакционному подходу присуща тенденция к оправданию статускво, любого сложившегося положения вещей. Ведь всякая неэффективная или нерациональная практика легко может быть представлена как эффективная и рациональная при помощи ссылок на невидимые невооруженным глазом трансакционные издержки. Всегда ведь можно сказать, что в момент принятия решения у агента не было достаточной информации, что задача заведомо превосходила его интеллектуальные способности, что сказался недостаток времени и т.д. Но стоит дополнить набор ограничений такого рода препятствиями, как получится, что в экономической реальности вообще нет и не может быть ничего неэффективного. Эта методологическая проблема серьезно подрывает позиции новой институциональной теории.

По той же причине неубедительно выглядит оптимистическая картина институциональной эволюции, идущей, как предполагается, в направлении все возрастающей эффективности, поскольку конкурентная борьба должна обеспечивать выживание "сильнейших", то есть наиболее совершенных институтов. (В наибольшей мере такой односторонний взгляд характерен для экономики права.)

Отношения собственности традиционно связывались в экономической и философской мысли с понятием власти. В исследованиях неоинституционалистов этот аспект остается в тени. Отсюда тенденция -- представлять иерархию как особый вид контракта, вертикальные социальные связи как горизонтальные, отношения господства и подчинения как отношения равноправного партнерства. Так, профессора Д.Норт и Р.Томас предлагали трактовать в виде добровольного контракта отношения между средневековым рыцарем и крепостным крестьянином. За это новая институциональная теория подвергается жесткой критике леворадикальными экономистами, считающими, что институт собственности служит не столько целям эффективности, сколько интересам господствующих классов, перераспределяя богатство в их пользу.

Но оценка этого направления, безусловно, должна основываться на его сильных сторонах, реальных результатах, а не на слабостях. К таким результатам, в частности, относятся: анализ оппортунистического поведения, объяснение многообразия контрактных форм и типов деловых организаций, исследование влияния правовых режимов на систему экономических стимулов, изучение взаимодействия организационных структур с институциональной средой, открытие принципиально нового класса издержек -- трансакционных. Трансакционный подход помогает понять многие трудности переходного процесса, с которыми столкнулись пост-социалистические страны и которые оказались неожиданностью для ортодоксальных концепций.

Неоинституционализм вывел современную теорию из институционального вакуума, из вымышленного мира, где экономическое взаимодействие происходит без трений и издержек. Трактовка социальных институтов как орудий по решению проблемы трансакционных издержек создала предпосылки для плодотворного синтеза экономической науки с другими социальными дисциплинами. Но, пожалуй, самое ценное, что благодаря новой институциональной теории изменилась сама картина экономической реальности и перед исследователями возник целый пласт принципиально новых проблем, прежде ими не замечавшихся.

Фермеру или владельцу ранчо решение о выращивании дополнительной коровы не будет принято. Если правом не допускать прохода обладает фермер, у него будет возможность потребовать компенсацию, равную причиненному ущербу, и, учитывая это, владелец ранчо откажется от своего решения, так как оно оказалось бы для него убыточным. Однако эта фирма первая Но владелец ранчо поступит точно так же и в том случае, если право на проход будет принадлежать ему и он не будет нести ответственности за потраву. В этой ситуации фермер предложит ему "выкуп" за отказ от выращивания дополнительной коровы, размер которого будет лежать в пределах от 50 до 60 долл. При таких условиях оба участника сделки останутся от нее в выигрыше.

Это положение доказывалось Коузом на ряде примеров, частично условных, частично взятых из реальной жизни. Допустим, какаято фирма планирует строительство химической фабрики, выбросы с которой уменьшат привлекательность расположенного в той же местности туристического комплекса, причем технических возможностей по предотвращению загрязнения не существует, а доход от продукции фабрики оценивается ниже ущерба, который может быть ею нанесен. В этом случае размещение ресурсов общества оказалось бы неэффективным.

Однако из теоремы Коуза следует, что независимо от того, кому принадлежит право собственности на ресурс, входящий в производственную функцию обеих фирм -- воздух, решение о строительстве фабрики не будет принято. Если закону наделяет этим правом вторую фирму, владеющую туристическим комплексом, то она потребует компенсацию, по меньшей мере, равную предполагаемому ущербу. Это сделает проект убыточным и от него придется отказаться. Но результат окажется аналогичным и в том случае, если закон освобождает первую фирму от ответственности за загрязнение. Тогда вторая фирма предложит ей "выкуп", размер которого будет ниже предполагаемого ущерба, но выше дохода, который может дать фабрика. Такая сделка окажется выгодна обеим фирмам, и неэффективный проект не будет реализован.

Один из них, о находящихся по соседству земледельческой ферме и скотоводческом ранчо, наглядно иллюстрирует логику теоремы. Предположим, что если владелец ранчо решит завести дополнительную корову, то это принесет ему чистый доход в размере 50 долл., тогда как потрава полям соседа составит 60 долл., то есть его частные издержки будут меньше социальных. Размещение ресурсов общества окажется в таком случае неэффективным.

Однако из теоремы Коуза следует, что независимо от того, кому принадлежит право прохода через поля -- фермеру или владельцу ранчо -- решение о выращивании дополнительной коровы не будет принято. Если правом не допускать прохода обладает фермер, у него будет возможность потребовать компенсацию, равную причиненному ущербу, и, учитывая это, владелец ранчо откажется от своего решения, так как оно оказалось бы для него убыточным. Но владелец ранчо поступит точно так же и в том случае, если право на проход будет принадлежать ему и он не будет нести ответственности за потраву. В этой ситуации фермер предложит ему "выкуп" за отказ от выращивания дополнительной коровы, размер которого будет лежать в пределах от 50 до 60 долл. Такая сделка окажется выгодна обеим участникам, и размер стада владельца ранчо останется прежним. При таких условиях оба участника сделки останутся от нее в выигрыше.

Это положение доказывалось Коузом на ряде примеров, частично условных, частично взятых из реальной жизни. Один из них, о расположенных по соседству земледельческой ферме и скотоводческом ранчо, наглядно иллюстрирует логику теоремы. Предположим, что если владелец ранчо решит завести дополнительную корову, это принесет ему чистый доход в размере 50 долл., тогда как потрава полям соседа составит 60 долл. Размещение ресурсов общества окажется тогда неэффективным.

Однако из теоремы Коуза следует, что независимо от того, кому принадлежит право прохода через поля -- фермеру или владельцу ранчо -- решение о выращивании дополнительной коровы не будет принято. Если правом не допускать прохода обладает фермер, у него будет возможность потребовать компенсацию, равную причиненному ущербу, и, учитывая это, владелец ранчо откажется от своего решения, так как оно оказалось бы для него убыточным. Но результат будет таким же и в том случае, если закон освобождает владельца ранчо от ответственности за потраву. Тогда фермер предложит ему "выкуп" за отказ от выращивания дополнительной коровы, размер которого будет лежать в пределах от 50 до 60 долл. Такая сделка будет выгодна обеим сторонам, и поголовье скота на ранчо не изменится.

Никакое крупное общество, как утверждается в теории прав собственности, не может позволить, чтобы основная часть его ресурсов находилась в общедоступной собственности.

В современной экономике ведущей формой деловой организации является открытое акционерное общество (публичная корпорация). Права на остаточные решения владельцев таких фирм (акционеров) сильно урезаны. Фактический контроль сосредоточивается в руках менеджмента, вследствие чего возникает трудно разрешимая проблема "контроля за контролером", то есть за высшими управляющими. В корпорации остаточный доход идет не менеджеру, а акционерам. Следовательно, здесь появляется мощный стимул для оппортунистического поведения управляющих: часть ресурсов "команды" они будут пытаться направить на удовлетворение своих личных нужд в ущерб интересам собственников-акционеров.

Выбор между различными организационными формами диктуется соображениями экономической эффективности и зависит от конкретных характеристик вовлекаемых ресурсов.

Чем больше организация, тем менее специфическим оказывается человеческий капитал центральных участников по отношению к ресурсам, находящимся на периферии фирмы, и тем меньше преимуществ и тем больше недостатков имеет их интеграция. Теоретические аргументы, раскрывающие преимущества частнособственнического правового режима, сводятся к следующему:

1) благодаря тому, что на собственника и только на него падают все следствия предпринимаемых действий, частная собственность подталкивает к принятию наиболее эффективных решений, отличающихся лучшим балансом выгод и издержек;
2) она поощряет нововведения и эксперименты, поскольку собственникам не нужно ни у кого испрашивать разрешения на нестандартное употребление принадлежащих им ресурсов;
3) свобода обмена, присущая системе частной собственности, делает возможным перемещение ресурсов в руки тех, кто ценит их выше и способен распорядиться ими лучше других;
4) поскольку рыночная ценность любого блага соответствует капитализированной величине потока ожидаемых выгод за весь срок его службы, это приучает собственников, заинтересованных в поддержании высокой ценности принадлежащих им ресурсов, к дальновидности, заставляет учитывать отдаленные последствия принимаемых ими решений, иногда даже выходящие за горизонт их физического существования;
5) частная собственность поддается расщеплению на частичные правомочия, что открывает возможность для специализации агентов в выполнении только тех функций, где они обладают сравнительными преимуществами в производительности (как, например, в современных корпорациях, где менеджеры специализируются на реализации права на управление, тогда как акционеры на реализации права по распоряжению капитальными активами). Все это; согласно теории прав собственности, повышает эффективность в размещении ресурсов общества. Вместе с тем установление и поддержание системы частной собственности требует крупных затрат, что, как признается, неизбежно ограничивает сферу ее действия.

Аноним в ответ на текст

Согласно Thrainn Eggertson-у следует различать Неоинституциональную теорию и Новую Институциональную теорию. Первая является частью неоклассической теории и переосмысливает только "защитный пояс", т.е. существование полной и совершенной информации, однородности товаров. Вторая же изменяет основные предпосылки, так называемое "твердое ядро", как, например, рациональность поведения. И соответственно является, абсолютно отдельным течением экономической мысли, движущимся в абсолютно другую сторону нежели mainstream.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: