Характер сталинских репрессий

Дискуссии об общем характере репрессий 1930-х — 1950-х годов фокусируются в основном на двух вопросах: о степени планомерности Большого террора и об отношении к сталинским преступлениям как к геноциду.

Авторы сборника «Возвращаясь к сталинскому террору» исходят из распространённой концепции репрессий 1937—1938 гг. как планомерной, заранее продуманной серии массовых карательных операций, контролировавшейся и управлявшейся из Москвы на всех этапах её осуществления. Так, Дж. Джо в уже упоминавшейся статье «Советские профсоюзы и Большой террор» отмечает, что работа VI пленума ВЦСПС в апреле — мае 1937 г. проходила при непосредственном участии наркома путей сообщения Л. М. Кагановича и другого члена Политбюро — А. А. Андреева, т. е. под контролем высшего партийного руководства, а по некоторым данным — лично Сталина. Механизмы чистки хозяйственной номенклатуры, описываемой в статье О. Хлевнюка «Хозяйственные руководители в Большой террор» также подтверждают её планомерный характер. Достаточно упомянуть о том, что приговоры Военной коллегии выносились по спискам, утверждавшимся в Политбюро; фактически, это означает, что «многие советские руководители были приговорены к смерти или значительным срокам тюремного заключения лично Сталиным» (10, с. 62).

Такой же точки зрения придерживается и П. Р. Грегори (5). Способность Сталина практически в одночасье остановить массовые чистки осенью 1938 г., по его мнению, весьма убедительно доказывает, что Большой террор 1937—1938 гг. осуществлялся под полным контролем вождя.

В. З. Голдман (1), напротив, настаивает на том, что, хотя прямая вина Сталина в развёртывании репрессий подтверждается вновь рассекреченными документами, сводить террор только к массовым арестам по приказу высшего политического руководства страны было бы неверно, поскольку начавшаяся кампания по «разоблачению врагов народа» породила в обществе довольно мощные и трудно контролируемые процессы, вряд ли входившие в первоначальный замысел вождя; доносы и аресты оказались слишком удобным оружием не только в личных, но и в трудовых и других социальных конфликтах, особенно в обстановке постоянных экономических трудностей и перебоев со снабжением. Представители заводской и низовой профсоюзной администрации, равно как и рядовые рабочие и профработники, таким образом, также несут свою долю ответственности за охватившую страну истерию.

Грегори, со своей стороны, утверждает, что взрывной рост числа арестов в 1937—1938 гг., который многими авторами как раз и рассматривается как свидетельство выхода репрессий из-под контроля, в действительности был запланирован самим Сталиным, который сознательно способствовал именно такому развитию событий, например, стимулируя своеобразное «социалистическое соревнование» между региональными управлениями НКВД по количеству арестованных.

Любопытные сведения приводит К. Джойс. В своей статье «Советская пенитенциарная система и Большой террор» (10, с. 90—115) он подробно анализирует состояние советских тюрем, исправительно-трудовых лагерей и исправительно-трудовых колоний в описываемый период и прежде всего показывает неготовность ГУЛАГа и тюремной системы к приёму колоссального числа заключённых в связи с массовыми арестами. К 1 февраля 1938 г. в тюрьмах всех видов содержались около 545 000 человек (10, с. 93), а в ГУЛАГ с 1 июля 1937 по 1 апреля 1938 года были направлены свыше 800 000 новых осуждённых в дополнение к примерно 1 200 000 человек, уже содержавшихся к тому моменту в ИТЛ и ИТК (10, с. 101). Это привело к переполнению тюрем и даже концлагерей, хотя последние, особенно лесозаготовительные, были гораздо лучше приспособлены к резкому увеличению численности заключённых. При этом следует отметить, что ещё в июле 1937 г., когда бы издан приказ НКВД № 00447, Политбюро специально распорядилось построить ряд новых лагерей в Казахстане, на Урале, в Сибири и на крайнем Севере. Однако масштаб развернувшихся репрессий быстро превзошёл первоначальные цифры, запланированные летом 1937 г. Переполнение тюрем и ИТЛ привело к резкому ухудшению условий содержания заключённых, перебоям со снабжением, росту заболеваемости. Хаос в управлении и низкая производительность труда приводили к недовыполнению производственных планов, а дефицит кадров был настолько острым, что использование заключённых в административном аппарате и даже в охране оставалось обычным делом, несмотря на все попытки НКВД преодолеть эту ситуацию.

Эти данные, хотя сам Джойс об этом не упоминает, заставляют усомниться в полностью планомерном характере репрессий 1937—1938 гг. и предположить, что контроль Сталина над осуществлением массовых чисток был всё же ограниченным. Вождь дал старт Большому террору и сохранил возможность остановить его, однако, начиная раскручивать маховик репрессий, он, по-видимому, не до конца представлял себе, насколько мощные разрушительные силы он выпускает на свободу. Следует отметить также, что, по данным В. З. Голдман, первые попытки обуздать поднявшуюся волну арестов были предприняты ещё в начале 1938 г., однако на первых порах носили половинчатый характер и поэтому не сразу привели к сколько-нибудь существенным результатам (1, с. 246—259, 325—326).

Вопросу о применимости термина «геноцид» к сталинским преступлениям посвящены статьи Нормана Наймарка (Стэнфордский университет) «Революция, сталинизм и геноцид» (9) и Бернда Бонвеча «ГУЛАГ и проблема геноцида» (4). Наймарк в своей работе кратко описывает историю самого понятия геноцида и анализирует основные волны массовых репрессий в СССР, включая раскулачивание, голод 1932—1933 гг. на Украине, Большой террор, расстрелы польских офицеров в 1940 г., депортацию чеченцев и ингушей в 1944 г. С применением к большинству из этих акций термина «геноцид» действительно возникают трудности, поскольку в это понятие не входят репрессии по политическим мотивам. Тем не менее, определённые черты геноцида сталинскому террору, в особенности репрессиям против отдельных советских народов, безусловно, были присущи. Наймарк также прослеживает корни сталинской репрессивной политики в политике Ленина в период Гражданской войны и в последующие годы. Он приходит к выводу, что сталинский стиль правления принципиально не отличался от ленинского. Более того, в наследство от Ленина Сталин получил готовую идеологию массового террора и необходимый инструментарий для его осуществления в лице ОГПУ. Таким образом, дальнейшее развитие событий после смерти Ленина было вполне закономерным.

Бонвеч рассматривает историю основных волн массовых репрессий в СССР в сопоставлении с определением геноцида как действий, направленных на полное или частичное уничтожение определённых национальных, этнических, расовых или религиозных групп. Как показывает такой анализ, ряд акций сталинского руководства действительно имеет определённые черты репрессий по национальному признаку, однако правильнее было бы характеризовать политику Сталина как террор против советского народа в целом, хотя на различных её этапах на отдельные национальности обрушивались особенно тяжёлые удары.

Список литературы

1. Голдман В. З. Террор и демократия в эпоху Сталина: Социал. динамика репрессий / Пер. с англ. — М.: Фонд «Президент. центр Б. Н. Ельцина»: РОССПЭН, 2010. — 335 с.: ил.
2. Эпплбаум Э. ГУЛАГ. Паутина Большого террора / Пер. с англ. — М.: Моск. шк. полит. исслед., 2006. — 606 с.: ил.
3. Alexopoulos G. Stalin and the politics of kinship: Practices of collective punishment, 1920s — 1940s // Comparative studies in soc. a. history. — Cambridge; N. Y., 2008. — Vol. 50, № 1. — P. 91—117.
4. Bonwetsch B. Der GULAG und die Frage des Völkermords // Moderne Zeiten? Krieg, Revolution u. Gewalt im 20. Jh. — Göttingen, 2006. — S. 111—144.
5. Gregory P. R. Terror by quota: state security from Lenin to Stalin: an archival study. — Stanford (California); New Haven; L.: Yale univ. press, 2009. VIII, 346 p.: ill.
6. Jansen M., Petrov N. Mass terror and the court: The Military Collegium of the USSR // Europe-Asia studies. — Glasgow, 2006. — Vol. 58, № 4. — P. 589—602.
7. Kuromiya H. Stalin and his era // Hist. j.— Cambridge, 2007. — Vol. 50, № 3. — P. 711—724.
8. Kuromiya H. The voices of the dead: Stalin’s great terror in the 1930s. — New Haven; L.: Yale univ. press, 2007. — VIII, 295 p.: ill.
9. Naimark N. Revolution, Stalinismus und Genozid // Aus Politik u. Zeitgeschichte.— Bonn, 2007. — № 44/45. — S. 14—20.
10. Stalin’s terror revisited / Ed. by M. Ilič. — Basingstoke; N. Y.: Palgrave Macmillan, 2006. — XVII, 236 p.
11. Viola L. The unknown Gulag: The lost world of Stalin’s special settlements. — Oxford; N. Y.: Oxford University Press, 2007. — XXVI, 278 p.: ill.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: