Сделай Сам Свою Работу на 5

речевой образности в драматургическом диалоге





Словообразовательные средства создания

По материалам нашего исследования средства создания речевой образности на словообразовательном уровне можно представить в двух основных типах:

I. Образование слов посредством аффиксов экспрессивной окраски: суффиксов субъективной оценки, уменьшительно-ласкательных, уничижительных, увеличительных, суффиксов эмоционально-экспрессивных, префиксов высокой экспрессивной окраски и т.д.: дел-ишк-и, открыт-очк-и, сбой-чик, мах-оньк-ая, молод-еньк-ая, хорош-еньк-ая и т. д. (7895 примеров).

II. Образование слов по определенным словообразовательным моделям, что может приводить к созданию определенного стилистического эффекта: а) за счет стилистически маркированного морфемного строения слова: мужичь-[j-о], старичь-[j-о], работ-яг-а и т.д.;б) за счет возникновения эффекта новизны, необычности: чипухистика, буратинщики, делальщики, прибивальщики, бешено-оранжевый, встречный-поперечный-пупырчатый-продольный и т. д.; в) в результате возникновения стилистического контраста: непоколебимая мечтишка, сверхобъективная причинка и под.(3471 пример).

Образные потенции морфем находят свое выражение в возможности образования слов в процессе общения по определенной языковой словообразовательной модели. Так, например, в пьесе М. Рощина «Старый новый год» героиня в пылу гнева достаточно оригинально именует профессию своего мужа, работающего на фабрике игрушек, «буратинщик», вполне логично используя суффиксальную морфему со значением ‘лицо, производитель действия’ в словообразовательной модели «предмет и его изготовитель»:



«К л а в а. Мы, мы! Привет! Наговорился? Намахался? Стыда-то нету? Рабочим-то себя называть? Знаем мы вашу работу! Пиво дуть да перекуры перекуривать! Пораспустились в своей шарашкиной конторе! Буратинщики!

С е б е й к и н. Да ты чего это?».

В. В. Виноградов одним из первых ученых обратил внимание на экспрессивную выразительность словообразовательных аффиксов. Рассматривая категорию «субъективной оценки», В. В. Виноградов отмечал, что при посредстве суффиксов субъективной оценки выражаются самые разнообразные оттенки экспрессии: сочувствие, иронию, пренебрежение, злоба, пестрая и противоречивая гамма эмоций и оценок [Виноградов В. В. 1972: 98]. Данное положение можно подтвердить на следующих примерах.



«Ж е н я. Мама могла бы постараться отыскать уж не такую показушную[подругу].

А н т о ш и н. Придираешься. Она выглядит скромно.

Ж е н я. Да на ней пробы ставить негде. В таких вопросах я разбираюсь лучше тебя»(Э. Брагинский. Игра воображения) – в данной ситуации общения дочери и отца мы видим, что дочь, используя слово показушная (показ-ух/ш - н-ая), выражает язвительно-насмешливое отношение к третьему лицу, о котором идет речь.

«В а д и м. Кривляешься? А вот потом станешь каким-нибудь паршивеньким инженеришкой – заплачишь!

А л е к с е й. Ну, инженером быть не так уж плохо!»(В. Розов. В добрый час) – в данной ситуации общения молодых людей, обсуждающих проблему выбора профессии, один из коммуникантов, используя слова с уничижительными суффиксами –еньк- и –ишк-, выражает презрительное отношение к людям определенной профессии.

«В и к а. А чего это мы такие мрачные, пишем что-то загробное?

С т а р к о в. Да нет, травка зелененькая,небо голубенькое, цыплятки пушистенькие, просто плакать хочется от умиления»(С. Лобозеров. Маленький спектакль на лоне природы) – в данной ситуации персонажи – муж и жена – обсуждают очередную работу мужа-художника, и один из коммуникантов выражает явную иронию по поводу своей заказной картины, используя слова с уменьшительно-ласкательными суффиксами прилагательного -еньк- и существительного –к-.

«Л е о н и д. Она молоденькая, хорошенькая,ей хочется повертеться, пустить пыль в глаза другим – это молодость, чепуха! Пройдет! Она любит тебя, ты ее – вот самое главное? Что же вы будете ссориться из-за пустяков!



Ф е д о р. Это же не пустяки, Леня!»(В. Розов. В поисках радости) – в данной ситуации первый персонаж явно выражает симпатию к третьему лицу – жене друга, используя слова с уменьшительно-ласкательным суффиксом –еньк.

«Н а т а л ь я Б о р и с о в н а. Он был самый яркий из всех, кого я знала… Не получился он. Средненькая, несчастненькая интеллигенция… Середнячки-нулевички.

У с о л ь ц е в. Мы с тобой всегда понимали друг друга. Я пришел к тому же выводу» (А. Кургатников. Практически счастливый человек) – в данной ситуации первый персонаж явно выражает иронию, пренебрежение к третьему лицу – другу юности, о котором идет речь в диалоге, используя слова с уменьшительно-уничижительным суффиксом –еньк.

«Х р а м о в. Андрей свет Михайлов! Андрюха! Огромный ты наш человечище! За силу твою неуемную в искусстве! Кудесник ты! Маньяк! Чудо!

Н е б о г а т о в. Дорогие вы мои. А знаете? Я вас всех люблю. До единого. Ей-богу. Черт вас возьми» (А. Штейн. Аплодисменты) – в данной воспроизведенной ситуации первый персонаж-коммуникант, используя слово с увеличительным суффиксом –ищ- по отношению к адресату, выражает положительную оценку и эмоциональное состояние восхищения талантом адресата, ощущения восторга от нового спектакля, постановщиком которого является адресат.

«К и р и л л. Красотища-то какая, Клаша! Ведь это, если запрячь, землю с места сдвинет! Вот смотри: махина ребром прет, словно бульдозер!

К л а в д и я. Раз-и на дыбы» (В. Максимов. Позывные твоих параллелей) – в данной воспроизведенной ситуации первый персонаж-коммуникант, используя слово с тем же увеличительным суффиксом –ищ- , но уже по отношению к явлению природы – грандиозности ледохода, выражает эмоциональное состояние восхищения красотой природной стихии, ощущения радости в связи с наступлением весны.

«В е р а В а с и л ь е в н а. Такую глыбину толкаем – естественно, замотались.

К о ш е л е в. Верочка права. Самая сверхобъективная причина – замот и перегруз» (А. Кургатников. Вина) – в данной ситуации общения, воспроизведенной в драматургическом произведении, первый персонаж-коммуникант, используя слово с увеличительным суффиксом –ин- , оценивает значительность и сложность проведенной работы и одновременно выражает чувство самоуважения и гордости за проделанную работу.

В. В. Виноградов отмечал в свое время, что «экспрессивное напряжение слова может выразиться в удвоении, утроении» суффиксов субъективной оценки, когда «все последующие за второй степени экспрессивного усиления связаны с выражением эмоционального отношения к предмету и далеки от уменьшительного значения» [Виноградов В. В. 1972: 99]. Например, в пьесе Л. Разумовской «Сад без земли» ищущий понимания, сочувствия со стороны адресата персонаж употребляет слово бабулечка с удвоенным уменьшительным суффиксом (баб-ул-ечк-а), чем выражает состояние самоуничижительности:

«С т а р и к. Нет, бабулечка,видно, мне одна дорога отсюдова: скатертью, скатертью да колбаской.

С т а р у х а. Бедный ты, бедный…».

В плане анализа средств речевой образности в драматургическом диалоге, где весьма важную роль играет установление не только жанра общения персонажей, но и их социальных характеристик, весьма важное значение имеет замечание В. В. Виноградова о том, что при посредстве суффиксов субъективной оценки выражаются различия «классовых, групповых стилей, своеобразия социальных характеров» [Там же: 98]. Так, например, установить интенции говорящего персонажа, употребившего в речи слова с аффиксами субъективной оценки, можно лишь в определенных условиях общения, лишь с учетом речевого жанра общения, а также с учетом социальных характеристик персонажей определенного драматургического произведения. При этом внимание исследователя в первую очередь привлекают различного рода стилистические сдвиги или стилистический контраст, возникающие вследствие включения в речь словообразовательных аффиксов субъективной оценки. Например, в пьесе Л. Жуховицкого «Система тревоги» руководители предприятия, обсуждая создавшуюся ситуацию с неудачно проведенным экспериментом, употребляют слово с уничижительно-пренебрежительным суффиксом зарплат–ишк–а, желая подчеркнуть уважительный характер отношения к людям, которые ответственно относятся к делу, хотя и получают очень низкую заработную плату:

«Г о с т е в. А любят победителей. Ты бы послушал, как твои ребята [из лаборатории] за тебя глотку дерут! Зарплатишкойрискуют.

К у з ь м и н.Так и твои бы за тебя стали драть».

Иную ситуацию можно наблюдать в случае стилистической маркированности словообразовательной модели «действие + суффикс субъекта-производителя действия.

«Т е с т ь. Да куда же ты садишься, черт старая.

Т е щ а. Отстань!…Прибивальщики! Руки-то не тем концом вставлены!» (М. Рощин. Старый Новый год) – в данной ситуации общения, воспроизведенной в драматургическом произведении, второй персонаж-коммуникант, образуя по указанной модели слово прибивальщики, резко негативно оценивает умения адресата – своего мужа, что обусловлено взаимным раздражением и желанием задеть самолюбие друг друга.

«С е б е й к и н. Да ты что кричишь-то? Я для кого все делаю, для кого стараюсь?

Т е щ а. Делальщик! За ум-то недавно совсем взялся!» (М. Рощин. Старый Новый год) – в аналогичной ситуации общения, воспроизведенной в том же драматургическом произведении, второй персонаж-коммуникант, образуя по указанной модели слово делальщик, насмешливо оценивает умения адресата – своего зятя. Насмешливый тон со стороны второго коммуниканта поддерживается употреблением фраземы взяться за ум – ‘становиться благоразумнее, рассудительнее, образумлеваться’ [ФСМ: 48] в эмоционально окрашенной конструкции: За ум-то недавно совсем взялся!

«В е р а В а с и л ь е в н а. Такую глыбину толкаем – естественно, замотались.

К о ш е л е в. Верочка права. Самая сверхобъективная причина – замот и перегруз» (А. Кургатников. Вина) – в анализируемой ситуации общения, воспроизведенной в драматургическом произведении, второй персонаж-коммуникант образует слова по двум словообразовательным моделям: стилистически маркированной книжной речью модели образования слов с префиксом сверх- (сверхобъективная) и стилистически маркированной разговорной речью модели безаффиксного образования отглагольных существительных (замотаться – замот, перегрузиться - перегруз), что создает выразительно-воздействующий эффект стилистического контраста.

Аналогичную ситуацию мы можем наблюдать в драматургическом диалоге, воспроизведенном в пьесе Н. Павловой.

«Д е б р и н. Это проще – без иллюзий. Суперстиль – без и без. Суперменистые мальчики,, супертрезвые девочки. И идет игра в супермодную шпану.

П р о к у р о р. А скольких людей в эту ночь будят не соловьи – боль в сердце: от обиды, хамства, от каких-то хамок с перекрестка?!» (Н. Павлова. Вагончик) – в приведенной ситуации общения второй персонаж-коммуникант образует слова по двум словообразовательным моделям: стилистически маркированной книжной речью модели образования слов с префиксом супер-(суперстиль, супермодная) и стилистически маркированной разговорной речью модели суффиксального образования отыменных прилагательных со значением ‘избыточности признака или наличия негативной оценки’ – суперменистый, что создает выразительно-воздействующий эффект стилистического контраста. Данный выразительный эффект увеличивается за счет ироничного оттенка в образовании слова супертрезвый.

«С е в а. Батя хочет податься в Крымские степи…Устроиться работягой на раскопки или пошоферить…Только вряд ли, батя, у тебя получится.

У с о л ь ц е в. Почему?»(А. Кургатников. Практически счастливый человек) - в данной ситуации общения, воспроизведенной в драматургическом произведении, первый персонаж-коммуникант, образуя слова по стилистически маркированным просторечием словообразовательным моделям (работать – работяга; шофер – шоферить - пошоферить), иронично оценивает намерения адресата – своего отца – оставить руководящую должность и начать работать на новом месте в качестве простого шофера.

«Л а р а. Мы очень благодарны, что вы зашлии. По крайней мере будем внутренне готовы ко всякой чепухистике.

Н и к о л а й. Меня, видимо, очень не вовремя занесло?» (А. Кургатников. Притча о ненависти) – в данной ситуации общения, воспроизведенной в драматургическом произведении, первый персонаж-коммуникант, образуя слово по типичной словообразовательной модели «существительное со значением ‘часть бытия’ + суффикс –истик- со значением ‘познания и объединения частей, частностей в целое’» (лингва – лингвистика, журнал - журналистика), использует в качестве производящей, или мотивирующей основы экспрессивное слово чепуха, чем достигает выразительного эффекта неожиданности. При этом говорящий обозначает отрицательное отношение к номинируемой ситуации.

Особым средством создания речевой образности являются сложные слова. Как справедливо отмечает М. Н. Кожина, словосложение обладает немалыми стилистическими возможностями, так как является одним из способов регулирования индивидуального поведения общающимися субъектами речевой деятельности [Кожина М. Н. 1983: 11]. Справедливость данного утверждения можно наглядно показать на примерах образования и употребления разнообразных сложных слов в драматургическом диалоге.

«Б э м с. Знаешь,что такое стасорокарублевый инженер? Плюс, правда, прогрессивка. Технадзор. Все строят, а я надзираю.

И в ч е н к о. Надо что-то для тебя придумать» (В. Славкин. Взрослая дочь молодого человека) – в данной ситуации общения, воспроизведенной в драматургическом произведении, первый персонаж-коммуникант, образует сложное слово для уничижительной эмоционально-оценочной характеристики собственного социального и материального статуса, пытаясь быть с адресатом предельно откровенным и рассчитывая на его помощь.

«К у з ь м и н ы х. Врете! По очкам вижу! Очконосцам вообще нельзя доверять – они глаза прячут!

А л ь б и н а. Очконосец – это ничего,это я приму на вооружение» (Э. Брагинский. Комната) – в данной ситуации общения, воспроизведенной в драматургическом произведении, оба персонажа-коммуниканта обыгрывают сложное слово, по продуктивной словообразовательной модели (орденоносец, знаменосец, письмоносец и т.д.), но за счет новизны и необычности словоупотребления в первой части сложного слова достигается выразительный эффект.

«Ц ы п к и н. У тебя, Зинаида, мать одна всю семью тянет. В семисезонном пальто через вас бегает.А ты на пудру себе не выработала. Изолировщицей оформилась – фырк! – слинялаа. Нигде себе места не нагреет.

Ц ы п к и н а. Сестра ведь…Боря! Боря!» (Н. Павлова. Вагончик) – в данной ситуации общения, воспроизведенной в драматургическом произведении, первый персонаж-коммуникант, образуя сложное слово семисезонное, выражает ироничное отношение к единственной вещи, которую носят круглый год.

«А н т о ш и н. Какой еще, к черту, Лампасов?

Ж е н я. Где-то какой-то деятель. Теперь деятели в цене. Ездит на собственных «Жигулях» цвета корриды.

А н т о ш и н. Какого цвета?

Ж е н я. Бешено-оранжевого» (Э. Брагинский. Игра воображения) – в данной ситуации общения, воспроизведенной в драматургическом произведении, героиня образует сложное слово, обозначающее оттенок цвета, и при этом выражает негативное отношение как к характеризуемому предмету, так и к его владельцу.

«А н т о ш и н. Да вы обзавидовались!

Л а р и са. Нет, осиротела, пришла в отчаяние. А когда в редакции сдавала в набор статью, дала себе слово: дальше так продолжаться не может, выскочу за первого встречного-поперечного-продольного-пупырчатого.

А н т о ш и н. И пупырчатый – это я?

Л а р и с а. Это я образно выражаюсь» (Э. Брагинский. Игра воображения) – в данной ситуации общения, воспроизведенной в драматургическом произведении, героиня, скрывая за иронией эмоциональное состояние огорчения от одиночества, использует в речи индивидуальное сложное прилагательное. Адресант таким образом выражает свое желание вступить в определенные взаимоотношения с адресатом и находит взаимопонимание.

Таким образом, драматургический диалог дает возможность установить образные потенции как морфем, так и определенных словообразовательных моделей за счет возникающего стилистического эффекта и достигаемого прагматического результата.

 

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.