А) Общее понятие о морфеме

§ 149. Выше мы уже не раз имели дело с морфемой — минимальной двусторонней единицей языка, т. е. такой единицей, в которой 1) за определенным экспонентом закреплено то или иное содержание и которая 2) неделима на более простые единицы, обладающие тем же свойством.

Понятие морфемы ввел И. А. Бодуэн де Куртенэ (1845—1929) как объединяющее для понятий корня, приставки, суффикса, окончания, т. е. как понятие минимальной значащей части слова, линейно выделимой в виде некоторого «звукового сегмента» (отрезка) при морфологическом анализе. Наряду с этими, как теперь говорят, сегментными морфемами Бодуэн рассматривает и нулевые морфемы, «лишенные,— как он пишет,— всякого произносительно-слухового состава»2 , выступающие, например, в формах им. п. ед. ч. дом, стол или род. п. мн. ч. мест, дел (нулевые окончания). Позже в работах многих лингвистов разных стран понятие морфемы было значительно расширено и углублено и постепенно стало одним из центральных понятий в мировом языкознании. Теперь морфема рассматривается как универсальная языковая единица. Наряду с сегментными морфемами — частями слов — выделяются сегментные морфемы, функционирующие в качестве целого слова — служебного (например, наши предлоги к, на, союзы и, но) или знаменательного (здесь, увы, метро, рагу). Есть языки, например вьетнамский, в которых подобные морфемы-слова (или, как их иногда называют, «свободные морфемы») являются количественно преобладающим типом. Выделены и другие разнообразные типы морфем, описываемых как «морфемы-операции» (см. § 160 и след.).

1 Дериватология—от дериват 'производное (слово)', деривация 'образование производных слов' (ср. лат. derivatio—первоначально 'отведение воды из реки', затем 'образование новых слов от существующего корня').

2 Бодуэн де Куртеэ И. А.. Избранные труды по общему языкознанию. В 2 т. М., 1963. Т.2. С. 282.

§ 150. Вычленение морфем — частей слов — основывается на параллелизме между частичными различиями, наблюдаемыми во внешнем облике (звучании) слов и их форм, и частичными различиями в значениях (лексических и грамматических), передаваемых этими словами и формами. Так, между формами груша, груши, грушу, груш наблюдается частичное различие в звучании: начало этих форм / grusа / во всех взятых формах одинаково, а концы /а/, /ы/, /u/ и нулевое—во всех формах разные. Этому частичному различию в звучании параллельно частичное различие в значении: хотя все формы обозначают известный съедобный плод, каждая сочетает это значение с особой комбинацией грамматических значений падежа и числа. Естественно считать, что общий элемент звучания является носителем общего элемента в значении, а специфические для каждой взятой формы элементы звучания являются носителями специфических компонентов значения. Таким образом, элементу / grusа / мы можем приписать значение 'известный съедобный плод'; а элементам /а/, /ы/, /u/ и /#/ соответственно значения: им. п. ед. ч., род. п. ед., вин. п. ед. ч. и род. п. мн. ч. Этот же вывод подтверждается сравнением словоформы груша (и других привлеченных словоформ) с иными частично различными формами. Так, груша может быть сопоставлена с формами нива, лампа, собака. В этом ряду тождественными окажутся концы (везде /а/), а различными начала, причем параллельно мы будем наблюдать тождество грамматического значения (во всех взятых формах значение им. п. ед. ч.) и различие лексических значений. Сравнивая, далее, груша, например, с грушка, мы отмечаем в звучании грушка добавочный элемент /k/ и параллельно в значении этой формы тоже добавочный элемент — значение малого размера (или эмоциональный оттенок «ласковости»). Естественно, что именно это /k/ мы будем считать носителем этого значения или эмоционального оттенка.

Так, путем сравнения форм, частично различных (и тем самым частично сходных) по звучанию и по значению, мы выявляем различия (и сходства) в звучании, параллельные различиям (и, соответственно, сходствам) в значении, и таким образом устанавливаем единицы, в которых за определенным экспонентом (отрезком звучания, иногда нулем звучания и т. д.) закреплено определенное содержание (значение). Если эти единицы окажутся минимальными, т. е. не поддающимися дальнейшему членению на основе того же принципа, то это и будут морфемы. Во взятых нами примерах это именно так: выделенный элемент / grusа / уже не обнаруживает частичного различия по звучанию и одновременно по значению (и, соответственно, частичного сходства по звучанию и одновременно по значению) ни с каким другим элементом современного русского языка.

Есть формы, частично сходные по звучанию (скажем, грубый, грусть, рушить), но по значению они не имеют ничего общего с груша. Есть в языке в той или иной мере близкие значения (скажем, названия других съедобных плодов), но они выражаются звуковыми комплексами, не имеющими ничего общего с / grusа /. Следовательно, единица, представленная отрезком звучания / grusа /, неделима далее на двусторонние, «звукосмысловые» единицы, т. е. это элементарная двусторонняя единица — морфема. Морфемами являются и другие единицы, выделенные в приведенных примерах, представленные однофонемными отрезками /а/, /ы/, /u/, /k/ и /#/.

§ 151. Как абстрактная единица в системе языка, всякая морфема есть инвариант, но очень многие морфемы выступают в виде ряда (набора) языковых вариантов — а л л о м о р ф е м (или алломорфов) '. В тексте, в потоке речи морфема, как уже упоминалось (§ 30), представлена своими конкретными речевыми экземплярами — морфами. Поскольку морфема — единица двусторонняя, ее языковое варьирование оказывается двояким. Это может быть варьирование в плане выражения, т. е. варьирование экспонента, либо варьирование в плане содержания, т. е. полисемия морфемы, аналогичная полисемии слова. Пример экспонентного варьирования: глагольный префикс над- в русском языке выступает в вариантах /nad/, /nat/, /nado/, /nada/ (ср. надрежу, надстрою, надорван, надорву). Пример содержательного варьирования: тот же префикс вносит в глагол либо значение прибавления сверху к чему-то, уже имеющемуся (подрисую, надстрою, надошью), либо значение проникновения на малую глубину, на небольшое расстояние от поверхности предмета (надрежу, надкушу, надорву).

Между экспонентными вариантами морфемы наблюдаются либо отношения неперекрещивающейся дистрибуции (так обстоит дело с рассмотренными экспонентными вариантами префикса над-), либо отношения «свободного варьирования» (ср. варианты окончания /oj/ и /oju/ в формах тв. п. ед. ч. вроде рукой и рукою). Соответственно двум указанным типам дистрибутивных отношений можно говорить об обязательных экспонентных вариантах морфемы (/nad/'-, /nat/- и т. д.) и о вариантах факультативных (-/ oj/ и -/oju/) (ср. §55). Что касается содержательного варьирования, т. е. полисемии морфемы, то, как и всякая полисемия, она разграничивается и снимается контекстом, прежде всего с помощью соседних морфем: над- реализует одно из своих значений в сочетании с -рисую, и другое значение — в сочетании с -режу.

1 Из двух приведенных терминов шире распространен термин алломорф, но с теоретической точки зрения он менее удачен (ср. сказанное в сноске на с. 52 о терминах аллофонема и аллофон)

§ 54. Основной единицей данного уровня является морфема. Морфема — минимальная значащая единица, минимальный знак. Отсюда следует, что членение текста на морфемы осуществляется так, чтобы в результате получались единицы, где отдельному означающему соответствовало бы свое означаемое, и дальнейшая сегментация с тем же результатом была бы невозможна. Например, такая единица, как нога, не является минимальной. Ее можно расчленить на две: ног и а, где и /nag/ и /a/ соответствуют свои означаемые. Означаемое морфемы а поддается дальнейшему анализу (хотя и не линейной сегментации): в составе этого комплексного содержания вычленяются значения единственного числа, именительного падежа, однако каждому этому значению не соответствует свое отдельное означающее. Поэтому а — минимальный знак. Следует учитывать, что планом содержания морфемы может быть определенная функция, например, интерфикс ‑о‑ в слове пароход — морфема, так как здесь налицо особая грамматическая функция.

Означающее морфемы теперь можно членить, выделяя два слога или пять фонем, однако вычлененным единицам ничто не соответствует в плане содержания. Поэтому теперь — тоже минимальный знак.

Существует и специальная процедура членения на морфемы с использованием так называемого «квадрата Гринберга».

Суть указанного метода состоит в том, что, когда возникает вопрос о членимости некоторой единицы, подбираются три другие единицы, которые вместе с данной составляют пропорцию, или «квадрат», демонстрирующий неуникальность, повторяемость каждой из двух составляющих этой единицы. Например, из существования пропорции («квадрата») типа учитель : учить = читатель : читать следует членение соответствующих слов на учи‑, чита‑, ‑тель, ‑ть. Чтобы далее разделить, скажем, чита‑, составляем пропорцию читать : читка = качать : качка, которая доказывает отдельность чит‑ и соответственно ‑а‑. /53//54/

§ 55. После сегментации текста на морфемы возникает проблема, аналогичная той, о которой уже говорилось применительно к фонологии: отождествление минимальных значащих сегментов, или морфов, как вариантов (алломорфов) одной морфемы. Способы решения этой проблемы также аналогичны соответствующим фонологическим процедурам: в качестве критериев отождествления принимаются отношения свободного варьирования и дополнительной дистрибуции. Вводится и важное дополнение, связанное с тем, что морфема, в отличие от фонемы, — знаковая единица: отождествляются только сегменты с общим планом содержания.

Например, единицы рук‑, рук’‑, руч‑ суть алломорфы одной и той же морфемы, так как они обладают общим планом содержания и находятся в отношении дополнительной дистрибуции: рук‑ появляется перед ‑а, ‑у, ‑ой, ‑Ø (рук), ‑ам, ‑ами, ‑ах, ‑о‑ (рукомойник); рук’‑ — перед ‑и, ‑е; руч‑ — перед ‑к‑, ‑н‑, ‑еньк‑, ‑онк‑, и взаимозамена вариантов невозможна. Отождествляются и, например, ‑ой — ‑ою, как обладающие общим означаемым и находящиеся с грамматической точки зрения в отношении свободного варьирования: ср. рукой — рукою.

§ 56. Алломорфы одной и той же морфемы неравноправны: один из всех вариантов является основным. В качестве основного выступает такой вариант, из которого можно по определенным правилам, путем указания на контекст, вывести все остальные варианты. Так, для морфемы, о которой шла речь в предыдущем параграфе, основным вариантом является алломорф рук‑, так как модификации, наблюдаемые во всех остальных вариантах, могут быть представлены как результат влияния контекста (рук’‑ появляется в силу влияния контекста ‑и, ‑е и т. д.). Если бы в качестве основного варианта был избран, например, вариант руч‑, то, исходя из этого варианта, невозможно было бы, в частности, получить алломорф рук‑; ср. ночь — ночами — (о) ночах, где ч не переходит в к.

Дисциплина, которая занимается установлением основных вариантов морфем и правил перехода от основного варианта ко всем остальным алломорфам, называется морфонологией, или фономорфологией. В задачи морфонологии входит также установление основных закономерностей, характерных для фонологического строения десигнаторов морфем разных классов (к закономерностям этого типа относится, например, обычная трехсогласность семитского корня, двусложность большинства индонезийских основ и т. п.).

§ 57. Все морфемы можно разделить на два больших класса: класс знаменательных (лексических) морфем и класс служебных (грамматических). Так, в слове рука первая морфема, рук‑ — знаменательная, а вторая, ‑а — служебная. /54//55/

Существует немало случаев, когда отнесенность морфем к знаменательным или служебным, как в приведенном выше примере, не вызывает сомнений. Но велико и число неочевидных случаев, когда требуются специальные критерии, процедуры для решения такого вопроса. По существу это более широкая проблема — проблема соотношения в языке грамматики и лексики: чтó должно включаться в описание правил функционирования тех или иных единиц, а чтó — в словарь данного языка.

§ 57.1. Следует учитывать, что различие между лексикой и грамматикой в языке, если его рассматривать с точки зрения значения, отнюдь не самоочевидно. Об этом говорит уже несовпадение систем грамматических категорий в разных языках: то, что в одном языке выражается безусловно грамматически, в другом выражается столь же безусловно лексически. Примерами могут служить значения английских форм Indefinite и Continuous, различия между которыми в русском языке могут быть выражены только описательно, т. е. лексически, или особые очные и заочные наклонения глагола в корейском языке, передающие соответственно значение присутствия или отсутствия говорящего при совершении описываемого события, что тоже в большинстве других языков может быть выражено лишь лексическими средствами. Например, в русский перевод корейского предложения Аму до псыптеда приходится вводить дополнительные лексические элементы, скажем, ‘Я сам видел, что там никого нет’; хотя в корейском оригинале выделенные слова отсутствуют, значение «очности»: по-корейски выражено глагольной формой.

§ 57.2. Говорят, что грамматические значения более абстрактны и образуют более четкую систему противопоставлений, в то время как лексические значения более конкретны и менее системны. Это в общем верно, но трудно определить необходимую степень абстрактности, равно как и меру системности. Данный критерий становится особенно ненадежным, если мы имеем дело с такими стройными, легко обозримыми системами, как системы терминов родства, или же с несомненно лексическими единицами типа местоимений, числительных, для которых характерна высокая абстрактность передаваемых ими значений.

§ 57.3. Существуют и попытки решить проблему разграничения грамматики и лексики с точки зрения не только значения, но и формы. Большой интерес в этой связи представляет концепция, согласно которой в качестве грамматического выступает значение обязательное — обязательное в том смысле, что оно выражается всякий раз, когда употребляется слово данного класса. Например, значение интенсивности действия в русском языке не является обязательным: употребляя глагол типа бежит, мы не должны использовать какое-либо языковое средство, уточняющее интенсивность, скорость действия, в данном случае бега. В отличие от этого временнáя отнесенность действия /55//56/ должна быть обязательно выражена при употреблении русского глагола в личной форме, любой такой глагол должен быть отнесен к настоящему, прошедшему или будущему времени. Поэтому время в русском языке есть грамматическая категория, а морфемы, выражающие это значение, суть служебные морфемы. Значение же интенсивности действия относится к сфере лексической семантики.

Указанная концепция, однако, плохо согласуется с фактами многих восточных языков, в частности языков Китая и Юго-Восточной Азии. В этих языках обычны случаи, когда употребление той или иной морфемы, грамматичность которой не вызывает сомнений, не является обязательным. Например, по-бирмански, в зависимости от разного рода условий (наличия восполняющего контекста и т. п.), можно сказать т.у2 саоу4 пха4 тэ2 и т.у2ха2 саоу4 коу2 пха4 тэ2 ‘Он читает книгу’, где ха2 и коу2 — показатели соответственно подлежащего и дополнения. В первом из предложений значения субъектности и объектности остаются невыраженными.

§ 57.4. Наиболее обоснованным из существующих является, вероятно, подход, требующий формального определения разницы между знаменательными и служебными морфемами. При таком подходе оставляются попытки определить однозначно специфику грамматического значения, предлагается выявить вместо этого формальную специфику служебных морфем и, опираясь на уже выделенный класс таких морфем, констатировать, что грамматическое значение — это значение, которое передается грамматическими (служебными) морфемами.

При формальном подходе к разграничению служебных и знаменательных морфем обычно используется следующая процедура. Служебными признаются такие морфемы, окружение которых заменяется легко, т. е. морфема или морфемы, выступающие в качестве окружения для интересующей нас морфемы, могут быть заменены любыми из большого числа других морфем; сами же служебные морфемы могут заменяться лишь морфемами из количественно и качественно строго ограниченного списка. Например, морфема рук‑ в слове рука, являющаяся окружением для морфемы ‑а, может быть заменена любой из практически неограниченного перечня других морфем (ног‑, сосн‑, волн‑, пищ‑ и т. д.), в то время как другие падежные окончания, которые возможны вместо самой морфемы ‑а, составляют весьма ограниченный список.

Указанное свойство служебных морфем называют иногда регулярностью их употребления. Служебные морфемы обслуживают большие, «открытые» классы морфем и регулярно употребляются в соответствующих окружениях. При формули-/56//57/ровке языковых правил употребление служебных морфем оговаривается точно, конкретно, в то время как для знаменательных морфем дается обычно лишь указание на принадлежность к соответствующему классу, например можно сформулировать такое правило: «для образования именного составного сказуемого следует употребить глагол быть в необходимой форме и существительное или прилагательное в именительном или творительном падеже», где быть — служебная морфема, а указание на конкретные падежи подразумевает вполне определенные служебные морфемы, падежные окончания.

§ 58. После выявления служебных морфем знаменательные морфемы выделяются остаточно. Знаменательные морфемы — это корни.

Необходимо учитывать, впрочем, что двоичная классификация на знаменательные и служебные морфемы не всегда оказывается достаточной. Не столь редки случаи, когда в языке существует класс морфем, члены которого отвечают критерию, изложенному выше, т. е. обладают регулярностью употребления, но по каким-либо иным свойствам, которые данным критерием не учитываются, сближаются со знаменательными морфемами. В таких случаях целесообразно выделять особый класс полуслужебных морфем.

Наличие особых полуслужебных морфем обычно обусловлено исторически. Известно, например, что во многих языках окончания финитных форм глагола восходят к личным местоимениям. Поскольку процесс перехода местоимений в глагольные флексии был, разумеется, постепенным, необходимо допустить существование такого периода, когда их статус был в определенной степени промежуточным: они уже достаточно далеко продвинулись на пути грамматикализации, но еще не «оторвались» полностью от класса местоимений, сохраняя какие-то их черты. В германистике нередко выделяют особую категорию полуаффиксов, т. е. полуслужебных морфем, функционально аналогичных аффиксам (об аффиксах см. § 59.2). Полуаффиксы типа mann в словах Seemann ‘моряк’, Panzermann ‘танкист’ в современном немецком языке, как полагают, не утратили полностью своих связей с соответствующими полнозначными словами (для приведенных примеров это слово Mann ‘человек’).

§ 59. С формальной точки зрения служебные морфемы могут классифицироваться по двум признакам: по степени их связан-/57//58/ности со знаменательными морфемами; по их расположению относительно знаменательных морфем.

Любая служебная морфема употребляется не самостоятельно, а в сочетании со знаменательной морфемой или несколькими такими морфемами. Ниже мы для простоты будем рассматривать преимущественно сочетания, состоящие из одной знаменательной и одной служебной морфемы.

По степени связанности служебной морфемы со знаменательной среди служебных морфем можно выделить служебные слова и аффиксы.

§ 59.1. Служебные слова — это грамматические морфемы, которые могут отделяться от «своей» знаменательной морфемы другими лексическими единицами, в том числе и такими, с которыми данная служебная морфема не способна вступать в непосредственную грамматическую связь. Например, артикль в английском, французском языках — это служебное слово, ср. англ. a pencil ‘карандаш’ — a red pencil ‘красный карандаш’, франц. une affaire ‘дело’ — une mince affaire ‘незначительное дело’. В приведенных примерах между артиклем и знаменательной единицей, к которой он относится, вставлены другие лексические элементы, причем артикль с этими последними грамматически не связан.

Из сказанного выше должно быть ясным, что отношение между служебным словом и той лексической единицей, с которой оно грамматически связано, — это всегда отношение двух слов, служебного и знаменательного.

§ 59.2. Аффиксы — это служебные морфемы, которые не могут отделяться от «своей» знаменательной морфемы другими корнями. Например, конечная морфема ‑а в стола, ‑щик в пильщик, начальная морфема из‑ в избить — все это аффиксы.

Различаются флективные и агглютинативные аффиксы. В целом отличие между ними скорее морфонологическое и семантическое, чем собственно морфологическое.

С точки зрения морфонологии агглютинативные аффиксы характеризуются автоматичностью и простотой фонемных изменений на стыках со знаменательными морфемами и друг с другом, причем эти изменения не приводят к стиранию морфемных границ. Присоединение флективных аффиксов, напротив, нередко сопровождается разнообразными взаимными изменениями корня и аффикса, при этом могут стираться морфемные границы. Такое явление называют фузией. Ср. турецк. at ‘лошадь’ — atlar ‘лошади’ (мн. ч.) и русск. дети — детский /d’eck’ij/ /58//59/

С семантической точки зрения агглютинативные аффиксы однозначны, в то время как флективные аффиксы имеют несколько значений одновременно. Например, турецк. ‑lar указывает только на множественное число, а русск. ‑и — одновременно на множественное число и именительный падеж. Кроме того, агглютинативные аффиксы стандартны: для выражения данного грамматического значения всегда употребляется данный аффикс, для флективных же аффиксов типична синонимия. Например, множественное число существительного в турецком языке всегда передается аффиксом ‑lar (в разных вариантах), ср. с этим голоса, волосы, колосья и т. д. в русском языке.

§ 59.3. В разных языках — тюркских, индийских (индоарийских и дравидийских), японском и др. — существуют аффиксы, традиционно относимые к агглютинативным, которые, однако, заметно выделяются именно морфологической спецификой. Эти аффиксы могут оформлять последовательности «однородных» корней (основ): аффикс не повторяется при каждой из лексических единиц, а как бы «выносится за скобки». Весьма существенно, что в таких случаях знаменательные единицы, оформленные одним аффиксом, нередко способны иметь собственные зависимые слова, а также соединяться посредством союзов. Простейший пример — употребление показателя множественного числа существительных в турецком языке, ср. bayan ve baylar ‘дамы и господа’. В этом сочетании аффикс lar относится одновременно к bayan ‘дама’ и bay ‘господин’, между которыми стоит союз, т. е. отдельное служебное слово — ve ‘и’. Во-первых, можно сказать, что последовательность морфем bayanlar ‘дамы’ здесь «разорвана» морфемами ve и bay. Во-вторых, с одной из этих последних, а именно ve ‘и’, показатель множественного числа ‑lar явно не вступает в грамматическую связь.

В подобных случаях и морфологический статус аффикса, и характеристика всего сочетания, вообще говоря, остаются неясными (в частности, не вполне ясно, где проходят границы слов).

Вполне возможно, что служебные морфемы обсуждаемого здесь типа составляют особый класс, в известном смысле промежуточный по отношению к собственно агглютинативным аффиксам, с одной стороны, и служебным словам — с другой. Подобно служебным словам, они могут относиться к знаменательным элементам, отделенным от них некоторыми другими морфемами, но, в отличие от подлинных служебных слов, не могут примыкать к знаменательным единицам, с которыми не находятся в грамматической связи.

§ 59.4. На признаке расположения служебной морфемы относительно знаменательной основана известная классификация аффиксов на префиксы, постфиксы, инфиксы, конфиксы (циркумфиксы), интерфиксы, трансфиксы. Среди служебных слов /59//60/ по этому же признаку выделяются проклитики (в частности, предлоги) и энклитики (в частности, послелоги).

Особые категории служебных слов составляют связки, союзы, вспомогательные глаголы и некоторые другие.

Сегментация (лингвистика)

Сегмента́ция в лингвистике — линейное членение речевого потока на составляющие отрезки[1], называемые сегментами. Сегменты противопоставляются накладывающимся на них нелинейным суперсегментным (сверхсегментным[2]) единицам языка:

просодическим элементам (долгота, тон, интонация, мелодика, ритм, интенсивность);

показателям стыка сегментных единиц[3].

Иная классификация подразделяет суперсегментные единицы на суперсегментные фонемы (хронемы для долготы, тонемы для тона, фонемы стыка и др.) и суперсегментные морфемы (регулярно участвующие в выражении грамматических значений единицы)[3].

Сегмент характеризуется воспроизводимостью в различных цепочках «без потери тождества». Результаты сегментации разных высказываний служат для выявления эмических (относящихся собственно к языку) единиц языка[2].

Типы сегментации

Различаются две разновидности сегментации[4]:

на звуковом уровне — членение высказывания на звуковые отрезки различной протяжённости:

фонемы (такое членение возможно благодаря наличию случаев, когда звуковым обликом морфемы служит единственная фонема, к примеру /a/ в форме сестра, /k/ в слове горка в русском языке. В силу отсутствия подобных случаев в слоговых языках такая единица, как фонема, в них не выделяется);

слоги (членение осуществляется на основании набора правил слогоделения, обращения к интуитивному слогоделению носителей или анализа степени связанности элементов речевой цепи);

слова (на основании наличия пограничных сигналов — фонем, характерных для краевых позиций, и возникающих исключительно на стыках фонемных сочетаний, а также признаков фонетической цельнооформленности слова: гармонии гласных, порядка следования звуков и т. д.);

синтагмы (по признаку наличия пауз между синтагмами, синтагматического ударения, особенностям мелодики и темпа конца синтагмы);

фразы (на основании просодических характеристик, в частности фразового ударения);

на уровне значимых единиц (существует ряд процедур для доказательства того, что данная единица состоит из более мелких единиц, к примеру квадрат Гринберга).

Разграничению разновидностей соответствует понятие двойного членения, введённое А. Мартине[1].

9 § 60. Единицей более высокого уровня по отношению к морфеме является слово. С точки зрения морфемного строения знаменательное слово представляет собой либо одну знаменательную морфему, либо последовательность знаменательных морфем, либо сочетание знаменательной морфемы (морфем) со служебной морфемой (морфемами) определенного типа.

Важность проблемы выделения и определения слова, удельный вес этой проблемы во многом зависят от того, построение какой лингвистической модели нас интересует. Так, при создании порождающих моделей исследователь практически не сталкивается с трудностями этого рода, поскольку слова «берутся» из словаря, где не может быть вопроса «слово или не слово?», «одно или два слова?».

Для аналитических моделей проблема слова возникает лишь в тех случаях, когда неоднозначность в членении текста на слова может повлечь за собой неоднозначность в смысловой интерпретации текста. Обычные примеры такого рода — английские пары типа a name ‘имя’ — an aim ‘цель’, an old maid ‘старая горничная’ — an oldmaid ‘старая дева’. Можно вспомнить также изощренную санскритскую поэму Кавираджи «Рагхавапандавия» (XII в.), которая читается как переложение «Рамаяны» или «Махабхараты», в зависимости от того или иного способа членения на лексические единицы.

Совершенно очевидно, что наибольшую остроту проблема определения и выделения слова имеет для исследовательского подхода: цель моделирования в этом случае состоит в построении языковой системы, компонентом которой является словарь. Следовательно, отправляясь от текста, записанного как последовательность морфем, знаменательных и служебных, нужно в каждом случае решить, где проходят границы слова, какая из последовательностей морфем является одним словом, а какая — двумя или более.

§ 61. Существует много различных критериев определения границ слова. Некоторые из них выделяют слово с чисто внешней стороны. К таким критериям относятся признаки так называемого графического слова и фонетического слова.

Графическое слово — это слово на письме или в печати, оп-/60//61/ределяемое как отрезок текста от пробела до пробела. Такое выделение слова может быть полезным для некоторых практических задач, например, для автоматической обработки текста. Нужно, однако, учитывать, что в ряде восточных языков (а также в древних текстах на индоевропейских и некоторых других языках) слова не отделяются пробелами, или же расположение пробелов носит более или менее случайный характер.

Фонетическое слово — это отрезок текста, выделяемый по каким-либо фонетическим признакам, например объединяемый одним ударением, сферой действия сингармонизма и т. п. Как графическое, так и фонетическое слово может материально совпадать со словом, определенным в соответствии с грамматическими критериями и интуицией носителей языка, но такого совпадения может и не быть. Это — особые единицы, лишь косвенно соотносящиеся с «настоящим» словом, т. е. словом с грамматической точки зрения. Так, в качестве одного фонетического слова могут выступать даже целые предложения, например, предложение Сядь на стул! может произноситься с одним ударением, т. е. как одно фонетическое слово.

§ 62. Из собственно грамматических критериев выделения слова известностью в отечественной лингвистике пользуется критерий цельнооформленности А. И. Смирницкого. Согласно этому критерию сочетание морфем признается одним словом, если грамматическое оформление при помощи соответствующей служебной морфемы получает все сочетание в целом, а не каждый из его членов. Например, иван-чай — это одно слово, так как при склонении все сочетание в целом оформляется одной флексией: иван-чая, иван-чаю, а не *ивана-чая, *ивану-чаю.

В противном случае, когда каждый член сочетания получает свое оформление, — это называется раздельнооформленностью — сочетание признается двумя словами. Например, город-герой — это два слова, ср. города-героя, городу-герою и т. д.

Критерий цельнооформленности применим к тем языкам и случаям, где существуют развитые средства грамматического оформления слов. В тех же случаях, когда оформление вообще невозможно, вопрос либо остается открытым, либо получает решение в пользу признания сочетания сложным словом. Например, в английском сочетании (a) silver spoon для silver вообще немыслимо какое бы то ни было оформление, поэтому, естественно, сочетание оказывается цельнооформленным, ср. silver spoons. Однако признание этого сочетания сложным словом было бы в высшей степени сомнительным. Некоторые авторы, однако, признают сложными словами сочетания типа stone wall, speech sound в английском языке, что также неубедительно. /61//62/

§ 63. Другой критерий выделения слова — это возможность использования данного сочетания морфем в качестве предложения. Иначе говоря, слово определяется здесь как потенциальное наименьшее предложение (высказывание). Например, английское сочетание topsy-turvey ‘вверх тормашками’ — это одно слово, так как в качестве высказывания (например, в качестве ответа на вопрос how? ‘как?’ или in what way? ‘каким образом?’) может фигурировать только сочетание в целом, но не его компоненты. В отличие от этого, например, сочетание морская свинка, несмотря на идиоматичность (что часто также признается критерием выделения слова), образовано двумя словами, так как каждое из них может фигурировать как высказывание.

Последний критерий также обнаруживает ряд ограничений. Так, например, в языках, где имеются артикли, существительные обычно не могут употребляться в качестве высказываний без артикля, однако из этого вряд ли следует, что сочетание с артиклем всегда представляет собой единое слово. Неприменим этот критерий в тех случаях, когда, сочетаясь с данным служебным словом, знаменательное слово должно принимать специфическую форму, свойственную только сочетанию этого типа. Так, в русском языке применение этого критерия к сочетаниям существительных в предложном падеже с предлогом дает парадоксальные результаты: сочетание типа в городе оказывается одним словом, так как городе не может фигурировать в качестве отдельного высказывания.

Как правило, не могут употребляться в качестве высказываний служебные слова.

В то же время, пользуясь указанным критерием, иногда пришлось бы членить на слова такие сочетания, как радиостанция в русском языке, йин2маун3 ‘шофер’ в бирманском языке (йин2 ‘машина’ и маун3 ‘водить машину’ употребляются самостоятельно), хочэ ‘поезд’ в китайском языке (хо ‘огонь’ и чэ ‘повозка’ также могут употребляться самостоятельно).

§ 64. К числу существенных критериев следует отнести критерий возможности вставки. Согласно этому критерию, если сочетание морфем не допускает вставки между ними других знаменательных морфем, то данное сочетание является словом. Например, сочетание мать-и-мачеха не допускает вставки каких бы то ни было морфем, следовательно, такое сочетание является сложным словом. Напротив, английское сочетание stone wall не есть сложное слово, так как здесь возможны вставки, и сочетание приобретает, например, следующий вид: stone-of-Carrara wall ‘стена из каррарского камня’.

Этот критерий, однако, также не является универсальным. /62//63/ С одной стороны, имеются случаи, когда вставка знаменательных морфем возможна, несмотря на в общем очевидную целостность слова. В первую очередь это относится к так называемым отделяемым приставкам в немецком языке. Примером может служить употребление глагола auffressen ‘съесть’ (о животных) в предложении: Dann warf der Bär einen grossen Fisch an Land und frass ihn mit Appetit auf. ‘Затем медведь вытащил на берег большую рыбу и с аппетитом съел ее’.

С другой стороны, вставка затруднительна в случае идиоматических сочетаний типа морская свинка, львиный зев (название цветка).

Следует заметить, что упомянутые выше немецкие глаголы с отделяемыми приставками объективно представляют особо сложную проблему. Возможность вставки, а также перестановки компонентов, нарушающей цельность образований этого типа, нельзя игнорировать при определении их морфологического статуса. Известны два пути разрешения этой трудности. Первый состоит в том, что образования типа auffressen, eintreten признаются не словами, а сочетаниями соответствующих глаголов с наречиями (наречия auf, ein употребляются в немецком языке, хотя и редко). Такое решение противоречит, однако, интуиции, равно как и немецкой лексикографической практике.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: