Средства и методы реализации национальных интересов

Сущностное содержание национальных интересов государства неразрывно связано со средствами и методами их реализации. Возможность найти альтернативы без подрыва основания, фундамента определенного типа общественного развития – это важнейший показатель соответствия этого развития общим, глобальным тенденциям мирового прогресса цивилизации. Следует отметить, что гибкость в определении содержания национальных интересов любого государства, выборе средств и методов их реализации становится особенно актуальной в современном мире. Это, прежде всего, обусловлено развитием региональной и глобальной взаимозависимости государств и народов в вопросах обеспечения военной безопасности, защиты экономических интересов, решении экологических проблем во всем мире и т.п.1

С одной стороны, взаимозависимость вносит свои коррективы в выбор средств и методов обеспечения национально-государственных интересов. Современное оружие исключает возможность обеспечения безопасности народа и общества односторонними усилиями, а также недостаточным оказывается и участие в военных союзах. Безопасность одного государства неразрывно связывается со всеобщей безопасностью, обеспечиваемой коллективными усилиями всего мирового сообщества, обеспечением господства в международных отношениях силы права, а не права силы. Экономическая стабильность, включая устойчивость курса национальной валюты, также оказывается в зависимости от состояния международной экономики в целом. Сохранение среды обитания человека в отдельных государствах напрямую зависит от способности других проводить экологически рациональную политику.

Все это свидетельствует о том, что национальные интересы одного государства могут быть реализованы не односторонними, а совместными действиями нескольких государств, уважающих интересы друг друга, решающих их коллизии мирными средствами, с соблюдением общих, единых для всех правовых норм. Инструментами защиты таких национально-государственных интересов все чаще становятся международные организации (такие как НАТО, Европейский Союз и т.п.), которым их государства-участники добровольно передают права и необходимые полномочия, вытекающие из своей суверенности, как субъектов межгосударственных отношений.

Более того, фактор взаимозависимости порождает новые интересы, выступающие реально вкупе с идеей мировой политики, это региональные и глобальные (общечеловеческие) интересы. Региональные интересы начинают развитие там и тогда, где набирают силу интеграционные процессы. Интересы интеграционного блока (такого, как, например, ЕС) не являются только лишь суммой национальных интересов государств-участников интеграции. Более того, между интересами последних могут возникать определенные коллизии, что, однако, не перечеркивает значения того, что на уровне мировой экономики, отношения к глобальным политическим и военным вопросам, коллективные интересы членов интеграционного объединения доминируют. Эти коллективные интересы - своего рода синтез совпадающих в основном национально-государственных интересов стран региона (Европы) в отношении тех проблем, которые могут быть решены их совместными усилиями более эффективно, чем на индивидуальной, обособленной основе.1

Несколько сложнее дело обстоит с глобальными, общечеловеческими интересами людей всего мира. Теоретическое признание того, что у всей мировой цивилизации есть общий интерес в решении проблем экологии, демографии, энергетики, обеспечения безопасного устойчивого и стабильного мирового развития, и решении других глобальных проблем еще не означает возможности и способности отражения этих реальностей в конкретной, повседневной политике каждого государства. В принципе, в долгосрочной перспективе общества, неспособные отказаться от развития «за счет других» или от разрушения природы, и соответствующим образом скорректировать свои интересы, оказываются исторически обреченными на гибель. Но, с одной стороны, слишком велика сила конкретных обстоятельств для многих стран, заставляющая их исходить из текущих и конкретных проблем, а не долгосрочных соображений. С другой стороны, интересы решения глобальных проблем современности и, в конечном счете, выживания всего человечества, становясь составным элементом национально-государственного интереса каждой страны, неизбежно приобретают свою, национально-специфическую окраску, разнясь в своих национальных интерпретациях между собой.1

Так, ряд государств наиболее слаборазвитого «пояса» мира (такие как, страны Южной Африки) не могут при определении своих приоритетов игнорировать того, что под вопросом оказалось физическое выживание населения этого региона. В других государствах, потенциально способных внести большой вклад в решение общечеловеческих проблем и в принципе не игнорирующих общих, глобальных интересов, в силу сложного экономического положения страны (например, зона стран Содружества Независимых Государств) объективно нет возможности уделять должное внимание вопросам экологии, рационального использования ресурсов. Решению многих проблем развития, преодолению трудностей, связанных со сменой парадигмы развития обширных регионов мира, могли бы способствовать страны развитой зоны мира - Северной Америки, Западной Европы, индустриальных центров Азии. В той мере, в какой решение глобальных проблем отвечает их национальным интересам, они могли бы внести свой вклад в решение указанных проблем.

В то же время, казалось бы, наиболее логичный, с точки зрения общечеловеческих интересов, подобный путь решения проблем развития, модернизации, реконструкции и т.д., отнюдь не выглядит реалистичным по ряду причин. Прежде всего, он вступает в противоречие с приоритетами национального и регионального развития передовых стран, поскольку требует отвлечения значительных ресурсов, что трудно-совместимо с их национальными интересами (или национальными эгоизмами). Далее, такой путь подразумевает, что страны, столкнувшиеся с трудностями, будут развиваться за счет других, более развитых, что сформирует модель иждивенческо-зависимого развития. Само принятие помощи, даже оговоренной жесткими условиями, отнюдь не гарантирует эффективного ее использования. Если же оно будет эффективным, то окажется, что развитые страны создали новые экономические «центры силы», способные конкурировать с ними на мировых рынках, что опять-таки мало совместимо с их национальными интересами.

Таким образом, если национально-государственные интересы отдельных стран на региональных уровнях оказываются не просто совместимыми, но и взаимодополняющими друг друга в такой мере, что можно уже с полным основанием говорить об интересах, скажем, стран Европейского Союза, как вполне конкретной реальности, то на глобальном уровне все обстоит сложнее.

Идеальный вариант гармонии общечеловеческих, региональных и национальных интересов оказывается труднодостижимым, и баланс между ними складывается с большим трудом, а найденные компромиссы редко оказываются оптимальными для всех государств. В этой связи можно предположить, что если в прошлом содержание международной жизни определялось противоборством и взаимодействием национально-государственных интересов отдельных стран (например, «холодная война»), то уже сейчас, а тем более в ближайшие десятилетия оно будет определяться иным: поиском обще приемлемых балансов между национально-государственными, региональными и глобальными (общечеловеческими) интересами, противоборством по поводу конъюнктурного и ориентированного на перспективу их понимания, сфера которого проляжет не только и не столько на международной, сколько на национально-государственных аренах отдельных стран, и связана будет она с определением новых, более совершенных парадигм их развития.

Сила гос-ва

Геополитика предлагает реалистично смотреть на мир, как на арену относительного единства и постоянной борьбы различных мировых сил. Причем, во всех солидных геополитических концепциях эта борьба рассматривается, вполне в духе диалектики, как борьба противоположностей: морских и континентальных наций, центра и периферии (Хартленд и приморская периферия и классической геополитике, экономический центр и периферия в других концепциях). Единство (совпадение, тождество, равнодействие) противоположностей условно, временно, преходяще, релятивно. Борьба взаимоисключающих противоположностей абсолютна, как абсолютно развитие, движение. Борьбу противоположностей отменить невозможно, она объективна, ее можно только сбалансировать. Поэтому одной из важнейших категорий геополитики, отражающей единство и борьбу важнейших мировых сил, является баланс сил.

Маргентау понимал по силой способность каждого государства защищать свои интересы т реализовывать свои цели на международной арене с помощью соответствующих средств. Материальным выражением такой способности геополитический, экономический, военный и научно-технический потенциал государства. Однако в полной мере о силе государства мы можем судить, лишь сравнивая ее с соответствующим силовым потенциалом других государств. Иными словами, сила может быть только категорией системных отношений, которые в свою очередь, могут рассматриваться как отношения силовые. Силовые отношения неизбежно и необходимо порождают такой феномен международной политики, как баланс сил. Принцип баланса сил уходит корнями в древне времена. Там, где государства были вовлечены в борьбу за власть и влияние, отношения между ними всегда строились на основе принципа баланса сил. Всякое отдельное государство, если оно не встречает никаких препятствий, естественно стремится к расширению своих власти и влияния на столь большую территорию, какую оно способно захватить и какой способно действенно управлять. На практике, однако, препятствия возникают обязательно,главным образом это другие государства, так же стремящиеся к расширению своего влияния или противодействию влияния других. Следствием этого является столкновение различных интересов и устремлений, в котором решающую роль играет сила государства. Поэтому в совей элементарной форме принцип баланса сил предназначен не для того, чтобы сохранить мир или способствовать международному взаимопонманию, а служит сохранению независимости каждой единицы с системе государств, не допуская мощи любого из них до таких пределов, когда она начинает угрожать всем.

Х. Маккиндер – исходил из противостояния моря и суши – разделения на морские и сухопутные державы. 71 % поверхности Земли занимает океан, т.е. государства, имеющие выход к морю, могут иметь большее влияние и более быстро развиваться по сравнению с сухопутными государствами. Его подержал П.Н. Савицкий в своей работе «Континент – океан», в которой высказал идею о том, что основные зоны торговли тяготеют к морским коммуникациям, т.е. морские державы могут более выгодно продавать свой товар, в отличие от континентальных государств. Выход: объединение континентальных государств и создание внутреннего глобального рынка. Отсюда идея интеграционных блоков континентальных государств.

Мировое устройство может быть трех типов: однополярное, двуполярное и многополярное.

Однополярность — тип мирового устройства, при котором власть сосредоточена в той или иной степени в одном центре — гегемоне. Такой расклад сил называется гегемонией.

Исторические гегемоны

Персидская империя (550—330 до н. э.)

Римская империя (I век до н. э. — V век н. э.)

Монгольская империя (XIII — XIV века)

Биполярность (двуполярность) — распределение сил между двумя государствами. Глобальная двуполярность подразумевает разделение мира на сферы влияния между двумя полюсами силы, создание военно-политических блоков, иногда — строительство идеологического, религиозного, культурного барьеров.

Наиболее известным историческим примером биполярного мирового устройства является Холодная война между Советским Союзом и Соединенными Штатами (1946—1991). Вторая половина XX века была единственным периодом в истории человечества, когда абсолютно весь мир был разделен на два лагеря. Исключения из сфер влияния составляли лишь отдельные, чаще всего небольшие и малозначимые со стратегической точки зрения государства, объявившие о своем нейтралитете.

Кроме того, биполярность в отдельных случаях может означать объединение двух противоборствующих лагерей на равноправных условиях, например противостояние Антигитлеровской коалиции (СССР — США — Великобритания) и Оси (Германия — Италия — Япония) во Второй мировой войне.

Многополярность — система мирового устройства, при котором множество (по крайней мере, не менее трех) государств обладают приблизительно равным экономическим и военным потенциалом. В теории считается наименее стабильной из всех. На протяжении истории многополярность подразумевала скорее войну, чем мирное сосуществование примерно равных по могуществу государств. Однако, с другой стороны, многополярная система - наиболее устойчивая из всех существующих и может существовать неограниченный промежуток времени. В тоже время в биполярной системе рано или поздно будет выигравший, а однополярная система неизбежно приходит к деградации и краху с течением времени.

После Беловежского разрушения СССР баланс сил в мире значительно изменился. Мир перестал быть биполярным. Запад, пользуясь этой ситуацией, навязывает России свои правила игры на мировой арене, пытается создать новый мировой порядок за счет России.

Таким образом, была создана многополярная система при лидирующем положении США как единственной сохранившейся сверхдержавы. Россия в отличие от СССР подобный статус потеряла. Но РФ остается главным центром силы на постсоветском пространстве.

Компоненты силы гос-ва

Несмотря на неоднозначности в толковании неореалистами мощи и силы государства, в их основе лежат одни и те же источники. Во-первых, численность населения страны с учетом различных факторов: демографического состава, этнической однородности, уровня образования, культуры, исторического опыта народа.

Во-вторых, это география. По мере развития коммуникаций и международной экономики прежняя значимость географического положения уменьшилась. С военной точки зрения эта тенденция связана с появлением новых систем оружия, таких как ракетно-ядерное и высокоточное, а также внедрением информационных технологий. При нападении противника территория уже в меньшей степени выполняет роль буфера. И все же удаленность США от потенциальных противников способствует их относительно большей безопасности. Климат, рельеф местности, характер границ, выходы к морям, протяженность территории государства сохраняют стратегическое значение. Горно-лесистая местность значительно затруднила действия войск НАТО против сербов в войне 1999 г. и разгром российскими федеральными войсками чеченских бандформирований на Северном Кавказе.

В-третьих, естественные ресурсы. Просто иметь ресурсы недостаточно. Государство должно быть в состоянии разрабатывать и использовать их для своих нужд. Россия, обладая значительными запасами нефти, газа, леса, алмазов, различных руд, не извлекает из них значительные доходы путем глубокой переработки. Долгое время страны ОПЕК зависели от транснациональных корпораций по объемам добычи нефти и ценовой политике, не имея по этой причине реального веса на мировой арене. Важен также контроль над ресурсами, которые, находясь в собственности одного государства, могут разрабатываться на выгодных условиях другими. Опыт Японии показывает, что отсутствие собственной сырьевой базы может компенсироваться использованием ресурсов других стран. В отрыве от других компонентов силы естественные ресурсы не имеют самостоятельного значения.

В-четвертых, уровень индустриального и научно-технологического развития государства. Победы в крупномасштабных войнах последних столетий связаны с общим уровнем развития противоборствующих сторон, что подтверждают и количественные исследования. Однако этот критерий не является определяющим в малых войнах, которые вели США против Вьетнама, Советский Союз против Афганистана, Франция против Алжира. В большей степени промышленное развитие сказывается на потенциале государства в мирное время, когда повышение уровня благосостояния способствует сплоченности нации. Индустриальная мощь может зависеть от поставок сырья из других стран, как, например, энергетика многих стран Европы. Поэтому большое значение имеют финансовые ресурсы государства и развитие торговли.

В-пятых, военные ресурсы. Под ними понимаются способность защитить свои границы и, по американской терминологии, «проецировать силу» за их пределы, то есть действовать на удаленных театрах военных действий. Среди важнейших факторов военной силы выделяют ее мобильность; мощь средств огневого поражения; возможности разведки; эффективность систем управления, тылового обеспечения и связи. В количественном выражении эти показатели используются в современном стратегическом планировании, в частности, в методиках, основанных на понятии оборонительно-наступательного баланса. Помимо самих вооруженных сил, к военной мощи относят качество выучки и боеготовность вооруженных сил, наличие союзников.

В-шестых, идеальные факторы. Перед лицом опасности существенную роль играют морально-политическое единство общества и политическая воля правящей элиты. Многие эксперты отводят им место не меньшее по значимости, чем военной мощи. Но если военные компоненты силы могут быть оценены количественно, то волю учесть сложно. Более того, она трудно управляема: общественная поддержка может достаточно быстро возникнуть, но также быстро и исчезнуть. Американские исследователи считали весьма вероятным быстрое падение популярности президента во время интервенций против Панамы (1989 г.) и Гренады (1983 г.), если бы США понесли значительные потери. С этим фактором связана динамика колебаний общественного мнения в ходе интервенции США в Ирак в 2003 г.

К идеальным факторам силы относится качество политического руководства страны, умение реализовать имеющиеся у страны ресурсы для военных нужд. Напрямую эффективность руководства не зависит от формы правления, демократической или авторитарной. Более того, во времена кризисов власть чаще всего концентрируется в руках одного человека. Тогда особую роль играют личные качества лидера страны, называемые «харизмой». На управляемость общества влияют его морально-политическая сплоченность и готовность к жертвам. Мобилизации общества способствует умелое использование националистических, религиозных, этнических и других мотивов.

В тех или иных вариациях данное понимание факторов силы просуществовало довольно долго. Их переосмысление связано с эпохой информатизации. Информационные технологии проникли во все сферы жизни современного западного общества. Знание становится само по себе источником внутреннего развития и силы государства. В «информационном обществе» труд перекладывается на автоматику и системы управления. Человек от производства материальных благ переходит к обслуживанию машин. Основные проблемы связаны уже не с ускорением производства, а с быстрым моральным устареванием профессий и поиском лучших способов переориентации человеческих талантов к новым условиям. В постиндустриальную эпоху особенно важна способность государства к активной инновационной деятельности. Университеты и другие «фабрики мысли» непосредственно вовлекаются в производство, планирование и управление. Сочетание научных и технологических знаний с увеличивающимися производственными возможностями оказывают все более непосредственное влияние на общество.

Информационные технологии считаются новым фактором военной мощи современного развитого государства. Как считают эксперты Университета национальной обороны США, «информационная революция» позволяет решить основную проблему, порожденную индустриальной эпохой, — наладить эффективную организацию, управление и планирование усложнившегося военного механизма, заменив некоторые вертикальные связи управления горизонтальными. Снизить издержки американского общества в этой сфере позволяет широкая кооперация с гражданским сектором информационных технологий, который развивается чрезвычайно быстро. Опираясь на достижения информатики и других технологий, США намерены в течение ближайшего десятилетия достичь способности наносить поражение любому противнику без больших потерь и одновременно без наращивания значительного превосходства в вооруженных силах на предполагаемом театре военных дей - ствий. В свете этой тенденции показательно, что США во второй войне против Ирака в 2003 г. использовали военную группировку втрое меньшую, чем в 1991 г.

Попытки построить научную теорию, описывающую международную политику, обычно включают в себя и задачу измерения силы как исчислимой величины. Однако на этом пути существует ряд трудностей. Отношения между государствами настолько многообразны, что трудно ожидать, будто всегда можно описать в терминах силы даже те из них, в которых речь идет о борьбе за власть. Это значит, что сама концепция силы применима только для части политических событий и не может объяснить все из них. Тогда возникает следующий вопрос: по какому критерию отбирать подходящие случаи. Микаэл Салливан приводит в связи с этим проблемный эпизод: как объяснить в терминах силы, что президент США Ричард Никсон в 1972 г. принял решение о минировании береговой линии Северного Вьетнама, а его предшественник Линдон Джонсон отвергал эту возможность. Очевидно, решающую роль сыграло не военно-силовое превосходство США.

Другая трудность состоит в корректности измерений. Идеальные элементы силы, такие как мораль, национальный характер, сплоченность народа, жертвенность, нельзя измерить непосредственно. Сторонники количественных методов используют в таких случаях косвенные показатели. К примеру, считается, что высокий экономический и военный потенциал государства порождает более высокий моральный дух нации. Но и в этом случае остается неясным, как объяснить моральное и военное поражение США во Вьетнаме?

Сложности возникают и в более простых ситуациях, даже тогда, когда провести сравнение силовых потенциалов представляется принципиально возможными. Например, один и тот же показатель можно толковать и как признак силы, и как признак слабости применительно к тому же самому государству. Накануне войны 1991 г. авторитарный характер власти Саддама Хусейна считался американскими экспертами слабым местом политического режима Ирака, и расчет строился на том, что собственный народ сметет его после ужесточения международных экономических санкций. Однако после военного поражения Ирака в 1991 г. произошло ровно наоборот: диктаторский режим Хусейна не стал причиной эрозии государственной власти, а показал себя вполне живучим. Более того, на определенном этапе именно жесткая авторитарная власть способна удержать страну от внутренних распрей, имеющих в Ираке религиозные, этнические и межплеменные основания

3. Понятие баланса сил было введено в политический и теоретический дискурс итальянцем Франческо Гвиччардини (1483-1540), который написал историю Италии , где анализируются отношения итальянских городов-государств с 1490 по 1534 г .

Понятие баланса сил появилось в XVI в., и его почти сразу же стали ассоциировать с образом весов. Использование чаш весов в качестве метафорического источника в метафоре баланс сил трансформирует значение понятий сила и власть. По сути, эта метафора уводит нас от понимания власти как принадлежащей определенным субъектам и делает акцент на структурной концепции власти, т.е. на том, как власть, располагаемая всеми участниками системы, определяет структуру социального контекста[p. 47]. Метафора с весами не только указывает на то, что мы можем измерить власть, но и подчеркивает, что эта мера приобретает значение только в контексте власти, принадлежащей другим участникам системы. Метафора баланса сил противостоит пониманию власти как иерархической и монополизированной. Она также обозначает, что власть скорее текуча, чем фиксирована.

Вместо концентрации на том, как одна сторона может контролировать поведение другой, метафора баланса сил обращает наше внимание на структурный аспект, выраженный в соотношении сил во всей системе. Метафора весов побуждает нас представлять международные отношения в виде системы, разделенной на две части, находящиеся в противостоянии и стремящиеся перевесить друг друга. Литтл именует это конфронтационным балансом сил).

Однако существует альтернативное толкование баланса сил, в более кооперативном духе, которое связано с другим набором метафор. Автор называет его связующим балансом сил. Эта традиция восходит еще к античности. Полибий, например, выступал за конституционную структуру, в которой власть монарха, аристократии и народа была бы соразмерна, приводя к устойчивому политическому равновесию [p. 66]. Эта метафора воплощает образ политической системы, построенной таким образом, что удовлетворяются интересы всех ее участников.

Со времени Возрождения предпринимались попытки приложить концепцию связующего баланса сил как к внутренней, так и к международной политике. Применительно к международным отношениям главная идея заключалась в том, что ни одно европейское государство не должно усиливаться до такой степени, чтобы угрожать независимости других. Поэтому необходимо обеспечить такое распределение сил, которое бы исключало опасность гегемонии. При этом использовался ряд метафорических образов. В основе баланса сил, господствовавшего в Европе в XVIII и XIX вв., лежала идея справедливого равновесия как результата консенсуса между великими державами. Однако к началу ХХ в. связующий баланс сил стал вытесняться конфронтационным, когда Европа оказалась разделенной на два враждебных и противостоящих друг другу альянса

Баланс сил выступает как одна из центральных концепций теории политического реализма Ханса Моргентау. В его главном труде Международная политика (первое издание - 1948 г.) баланс сил именуется неизбежным следствием силовой политики[p. 91]. По мнению Литтла, внимательное прочтение текста позволяет увидеть, что теоретическая модель баланса сил Моргентау заключает в себе два различных динамических процесса. Первый из них выражает баланс сил в качестве непреднамеренного результата соперничества великих держав за достижение гегемонии.

Второй род динамики ассоциируется со сложным комплексом социальных, идеальных (ideational) и материальных факторов, которые смягчают эффекты силового противостояния и способствуют поддержанию между великими державами политического равновесия, обеспечивающего их коллективную безопасность и общие интересы.

Эти два вида динамики в определенной степени соответствуют конфронтационному и связующему типам баланса сил. Моргентау прослеживает эволюцию баланса сил в европейской, а затем и в мировой политике со времени зарождения современной системы государств в XVI в. до второй половины ХХ в.

Золотой век баланса сил пришелся на эпоху после окончания Тридцатилетней войны (1648) и сохранялся в течение XVIII и XIX вв., когда ключевым европейским авторам удавалось поддерживать стабильность. Однако эта система претерпела две значительные трансформации. Первая была ознаменована Великой французской революцией, когда система династических аристократических монархий, имевших общие ценности, начала уступать место национальным государствам. Вторая трансформация случилась после Первой мировой войны, когда на арену вышли государства (нацистская Германия, СССР и США), пытавшиеся навязать свою идеологию и ценности остальному миру. В результате такого, по выражению Моргентау, националистического универсализма внешняя политика превратилась в череду крестовых походов.Следствием этого стало крушение стабильного баланса сил, который сменился весьма неустойчивым и опасным конфронтационным балансом.

Один из родоначальников английской школы в теории международных отношений Хедли Булл относит баланс сил, наряду с международным правом, войной, дипломатией и великими державами, к числу пяти ключевых институтов, формирующих и поддерживающих международное общество. Более того, баланс сил лежит в основе остальных четырех институтов. В своей главной книге Анархическое общество (1977) Булл проводит различие между двумя типами порядка в международных отношениях: международной системой и международным обществом. Международная система представляет собой совокупность взаимодействующих государств. Международное же общество, кроме взаимосвязанности, характеризуется еще и наличием общих ценностей, интересов и правил поведения.

Этим двум разновидностям порядка присущи и различные типы баланса сил. В международной системе, где отсутствуют общие интересы и институты, возможен только случайный и неустойчивый баланс сил. Подобная ситуация сложилась, в частности, в эпоху холодной войны, когда две супердержавы схватились в ожесточенной борьбе за господство. В то же время международное общество характеризуется сознательно сконструированным (contrived) балансом сил. Именно такой баланс сил, принимающий форму важнейшего института, в течение долгого времени поддерживал стабильность в отношениях великих держав в рамках европейского международного общества.

Как полагает Литтл, в Анархическом обществе содержится значительный мифопоэтический компонент, поскольку его автор, обращаясь к прошлому и настоящему, рисует желаемый облик будущего. Булл выступает в защиту международного общества, оказавшегося под угрозой вследствие идеологического противостояния Востока и Запада и воцарения конфронтационного баланса сил.

Концепция баланса сил лежит в основе структурного реализма Кеннета Уолца. Главный труд Уолтца, книга Теория международной политики (1979), может быть сведена, с точки зрения Литтла, к трем основным тезисам: во-первых, баланс сил является наиболее подходящей теорией для объяснения анархической международной системы; во-вторых, характер международной политики существенно отличается в биполярных и многополярных системах в силу того, что баланс сил действует в них по-разному;

в-третьих, биполярная международная система более устойчива и в большей степени поддается конструктивному регулированию по сравнению с многополярным балансом сил. Баланс сил для Уолтца - это не просто структурная характеристика анархической системы: он наделяет его такой же моральной ценностью, что и европейцы в XVIII и XIX вв., рассматривая баланс сил как гарантию против монополизации власти.

Логика баланса сил играет чрезвычайно важную роль в теории агрессивного реализма Джона Миршаймера, автора книги Трагедия политики великих держав (2001). В отличие от трех предыдущих теоретиков, которые делали акцент на общем (мировом) балансе сил, он аргументирует первостепенное значение региональных балансов, которые в совокупности и формируют глобальную международную систему. Тем самым Миршаймер отказывается от традиционного европоцентричного подхода и привносит географическое измерение в анализ баланса сил.

Миршаймер признает только конфронтационную разновидность баланса сил, которая исключает всякую возможность появления в будущем мирного и стабильного порядка.

Литтл приходит к оптимистичному в целом выводу, что в современном мире конфронтационный баланс сил начинает ослабевать, в то время как повышается значимость связующего баланса, основанного на идее международного общества и консенсусе великих держав.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: