Глава 14. СТАРИННЫЕ ГЭЛЬСКИЕ ИСТОРИИ О ЛЮБВИ

Однако следует отметить, что эпоха ирландских героев вовсе не была сплошной кровавой оргией битв, как могло показаться читателю по прочтении главы 12. В ту эпоху нашлось место не только для ирландских Ахилла и Гектора, но и гэльских Елены и Андромахи. Герои тех славных времен находили время не только для постоянных войн, но и для любви. Более того, легенды об их любовных похождениях и приключениях часто несут на себе печать романтической прелести, не встречающейся в других памятниках ранней кельтской литературы. Женщины могли сами выбирать себе возлюбленных и пользовались большим уважением у своих поклонников. В самом деле, исследователи уже не раз отмечали тот факт, что именно мифологические любовные истории кельтов породили основной круг идей рыцарских романов средневековой Европы. В них, как ни в каких других литературных памятниках той эпохи, мы находим совершенно рыцарское отношение к противнику (легенда о поединке Кухулина с Фердией) или поразительное по своей деликатности обращение к женщине (история о сватовстве к Эмер, сохранившаяся во фрагменте Книги Бурой Коровы). А диалог между мужчиной и девушкой, когда Кухулин прибыл на своей колеснице, чтобы нанести визит Эмер в дун Форгалл, благодаря своей странности кажется сошедшим со страниц современных женских романов.

Эмер подняла свое прелестное личико, узнала Кухулина и сказала: «Да благословит Бог пути твои!»

— А тебя, — отвечал тот, — да сохранит Он от всякою зла!

Эмер спросила героя, откуда он прибыл, и тот ответил. Затем Кухулин задал ей такой же вопрос.

— Я — Тара среди женщин, — отвечала та, — самая белоснежная из всех дев, которая может смотреть на всех, но никто не вправе глядеть на нее; я — порыв, за которым никто не может угнаться; я — неисхоженная тропинка Я не знаю равных в старинных добродетелях, в искусном обхождении, в соблюдении приличий, в величавой гpaции, подобающей королеве, в гармоничности облика, и во мне одной можно найти благородные черты самых знатных Эрина.

В более хвастливом тоне Кухулин рассказывает о своем собственном рождении и деяниях. Он ведь был призван, двору Конхобара не как крестьянский сын, но как один из героев и богатырей, шутов и друидов. Даже совсем выбившись из сил, он может сражаться с двадцатью воинами; обычно же он один выходит против сорока; а под его защитой чувствует себя в безопасности добрая сотня.

Нетрудно представить, какая насмешливая улыбка заиграла на губах Эмер, когда она слушала всю эту похвалу:

— По правде сказать, — заметила девушка, — все подвиги, достойные безусого мальчишки, а не воина на боевой колеснице!

Вполне современным представляется и описание сцены, в которой девушка напоминает своему поклоннику, что ее старшая сестра пока еще не замужем. Но когда герой сам говорит ей об этом, девушка дает ему ответ, мягкий и одновременно достойный. Ее можно покорить не словами, а только благородными подвигами. Человек, за которого она согласится выйти замуж, должен добиться того, чтобы его имя было на устах у всех и упоминалось всякий раз, как только речь заходит о подвигах славных героев.

— Ради тебя я сделаю все, что ни прикажешь, — отвечал ей Кухулин.

— В таком случае я принимаю твое предложение и обещаю сдержать слово, — поклялась Эмер.

Очень жаль, что после столь благородного ухаживания Кухулин не сохранил верность невесте, руку которой он сумел завоевать. Но таков уж удел всех славных героев, которых не только смертные женщины, но и богини нередко соблазняют сойти с пути добродетели. Так, в истории под названием «Кухулин на одре болезни» рассказывается о том, как Фанд, жена Мананнана Мак Лира, покинутая богом моря, поручила своей сестре, Ли Бан, роль посланницы любви и отправила ее к Кухулину. Поначалу тот отказывался заглянуть к богине и приказал своему колесничему, Лаэгу, отправиться с Ли Бан в Маг Мелл, «Долину Счастья», чтобы осмотреть ту страну. «Если бы мне принадлежала вся Ирландия, — заявил он по возвращении своему господину, — и я был бы верховным правителем над всеми ее племенами, я без малейшего сожаления бросил бы ее и поселился в том дивном дворце, который мне довелось повидать».

Тогда Кухулин сам поспешил к богине и целый месяц провел в этом кельтском парадизе с Фанд, самой прекрасной женщиной в сидхе. Перед возвращением в страну смертных он условился с богиней, что вскоре встретится с ней в своей собственной стране, под старым тисом на берегу Байле.

Однако Эмер каким‑то образом услышала об этом и сама отправилась на место свидания вместе с пятьюдесятью служанками, каждая из которых захватила с собой нож, чтобы убить соперницу своей госпожи. Придя на берег, они застали там Кухулина с Лаэгом и Фанд.

— Что заставило тебя, Кухулин, — начала Эмер, — опозорить меня перед женщинами Эрина и всеми достойными людьми? Я вошла в твой дом, положившись на твою верность, и вот теперь ты ищешь повода поссориться со мной.

Но Кухулин, этот прославленный герой, никак не мог понять, почему его жена не желает делить его с другой женщиной. Та ведь не собирается отнять его насовсем; к тому же она так прекрасна и происходит из рода богов. Далее мы узнаем, с каким поистине королевским пафосом отвечает ему Эмер.

— Я не стану мешать этой женщине, раз ты пылаешь к ней страстью, — проговорила она, — ибо я знаю, что новое и свежее порой кажется самым прекрасным, а привычное и знакомое — надоевшим. Доступное перестает быть желанным, и все, что мы имеем, — не бережем И все же, Кухулин, вспомни, что и я была желанной для тебя. Как бы мне хотелось опять стать ею.

В сердце героя проснулась совесть.

— Клянусь, — с трудом произнес он, — что ты и сейчас желанна мне и останешься такой до конца моих дней.

— В таком случае позволь мне уйти, — заметила Фанд.

— Нет, уж лучше уйду я. — возразила Эмер.

— Нет и нет, — возвысила голос Фанд, — уйти должна я и только я. Я ухожу, но сердце мое разрывается от скорби. Я куда больше хотела бы остаться с Кухулином, чем жить в солнечном дворце богов. О Эмер, он твой, и ты поистине достойна его. Но того, чего не вправе коснуться мои руки, будет вечно желать мое сердце. Поистине, самое горькое — это любовь без ответа Лучше уж вообще отречься от любви, чем не встретить взаимности. Как же тебе не стыдно, о прекраснокудрая Эмер, убивать несчастную Фанд…

И пока богиня и смертная женщина состязались друг с другом в готовности к самоотречению, Мананнан Мак Лир узнал о печальных похождениях Фанд и принялся горько сожалеть, что покинул ее. Затем он, невидимо для простых смертных, явился богине. Он попросил у нее прощения, но она не могла забыть, как еще недавно была счастлива с «всадником, скачущим по волнам» и вполне могла бы вновь обрести счастье с ним. Тогда бог попросил ее выбрать одного из двух, и, когда богиня направилась к герою, Мананнан взмахнул своим плащом между нею и Кухулином. Одно из волшебных свойств его плаща заключалось в том, что тем, между кем бог взмахнул им, было не суждено больше увидеться. Фанд поневоле вернулась к своему cyпругу‑богу в страну бессмертных, а друиды Эмайн Махи напоили Кухулина и Эмер чудодейственным напитком забвения, так что герой тотчас забыл свою любовь, а Эмер — обиду и ревность.

Одна из сцен этой легенды перекликается с другой, не менее очаровательной любовной историей. Тот самый «старый тис на берегу Байлс» вырос на могиле Байле Медоточивая Речь, напоминая облик Эйлинн. возлюбленной Байле. Эти гэльские Ромео и Джульетта происходили из королевского рода Байле был наследником короны Ольстера, а Эйлинн — дочерью сына короля Лейнстера. Однако разлучила их не вражда между Монтекки и Капулетти, а чары злых духов. Влюбленные условились встретиться в Дундилгане, и Байле, прибывшего на место свидания первым, почтительно приветствовал некий странник.

— Ну, какие вести ты принес мне? — спросил Байле.

— Никаких, — ответил странник, — разве что Эйлинн из Лейнстера хотела было отправиться на свидание со своим возлюбленным, но мужи лейнстерские заставили ее вернуться, и тогда сердце ее разбилось от горя. — Услышав это, сам Байле пал бездыханным на бреге — и его сердце разбилось, гонец же тем временем улетел на крыльях ветра нa родину Эйлинн, которая еще не успела отправиться в путь. — Откуда ты? — спросила его девушка.

— Из Ольстера, с беретов Дунлилтана, где я видел, как люди воздвигают могильный камень над телом только что скончавшегося мужа, и на камне том я прочитал имя Байле. Он прибыл на свидание со своей возлюбленной, но им не суждено было встретиться вновь при жизни. От этой вести Эйлинн тоже пала замертво и вскоре была похоронена; далее мы узнаем, что на ее могиле выросла яблоня, а ее яблоки напоминают лик Байле. А на могиле Байле широко раскинул ветви старый тис, в очертаниях которого угадывается облик Эйлинн. Вероятно, эта легенда — часть общеарийского наследия — бытует в фольклоре народов, населяющих обширные территории от Ирландии до Индии. Гэльская версия, однако, содержит концовку, не встречающуюся в других вариантах легенды. Два дерева, с которыми она связана, были срублены, и друиды сделали из них волшебные палочки, на которых барды Ольстера и Лейнстера записали или, точнее говоря, вырезали старинным алфавитом огам песни о любовной трагедии, разыгравшейся встарь на землях этих двух провинций Эрина. И даже этим безмолвным свидетелям любви Байле Эйлинн не суждено было разлучиться друг с другом. Два века спустя Эйрт Одинокий, верховный король Ирландии повелел перенести их в свой дворец в Таре, и, как только обе волшебные палочки оказались рядом, они тотчас срослись друг с другом, так что не было ни силы, ни возможности разделить их вновь [52]. Тогда король приказал хранить их наравне с другими реликвиями в сокровищнице двор в Таре.

Однако ни одна из подобных историй не приобрел столь же широкой известности, как та, которую мы только что привели здесь. Она сохранилась в гэльском фольклоре во множестве вариантов, наиболее ранний из которых дошел до нас в составе Лейнстерской книги, тогда как самыми полными ее версиями следует признать тексты, входящие в состав двух манускриптов, находящихся ныне в Адвокатской библиотеке в Эдинбурге. Приводимая нами версия взята из одного из них, так называемого манускрипта Гленн Масайна.

Несомненно, для многих всю совокупность старинных гэльских любовных историй можно обозначить одним словом — Дейрдр. Это — легенда о гэльской Елене Прекрасной, легенда, которую так любили варьировать на все лады поэты современной кельтской школы, а сказители веками рассказывали ее у торфяных костров Ирландии и Хайленда. И ученых, и крестьян можно в равной мере считать хранителями этого предания, возраст которого не поддается точному определению, поскольку оно было записано в Лейнстерской книге (ХII в.) и считается одной из «самых ранних историй», которую каждый уважающий себя бард мог цитировать по памяти. Наряду с «Судьбой сынов Туиреанна» и «Судьбой детей Лира» она является одной из «Трех печальных преданий Эрина».

Столь популярная и любимая легенда, естественно, не могла не претерпеть изменений на протяжении многих поколений, но ее основное содержание сводится к следующему.

Король Ольстера Конхобар устроил пышный праздник в доме одного из бардов, по имени Федлимид. Жена Федлимида только что родила дочь, и по тому случаю друид Катбад произнес пророчество. Он предсказал, что новорожденное дитя со временем станет самой прекрасной девушкой на свете, равных которой еще не бывало, но красота ее станет причиной смерти многих героев и принесет Ольстеру много горя и бед. Услышав это, воины Красной Ветви потребовали немедленно предать ее смерти, но Конхобар отказался поступить так и вверил ребенка попечению верной служанки, поселив их в тайном месте до тех пор, пока малышка не достигнет возраста, когда ее придется отдавать замуж.

И служанка унесла Дейрдр (это имя дал девочке сам король) в уединенный приют, о местонахождении которого не знал никто в Ирландии, за исключением самого Конхобара. Здесь она оказалась под присмотром няни, воспитателя и наставницы и не видела вокруг себя никого, если не считать лесных зверей и птиц, порхающих с холма на холм.

Как— то раз воспитатель зарезал теленка, чтобы приготовить пишу для девочки, и на алую кровь бедного детеныша, обагрившую снег, тотчас прилетел черный ворон.

— Вот если бы на свете был юноша, — проговорила Дейрдр, — чьи волосы были бы черны, как вороново крыло, а щеки алели, словно кровь этого теленка, то за такого я согласилась бы выйти замуж.

— Такой юноша есть, — задумчиво отвечал воспитатель. — Это Наоиз, один из сынов Усны, героя из того же королевского рода, что и сам король Конхобар.

Любопытная Дейрдр тотчас стала умолять привести Наоиза, чтобы она могла поговорить с ним. И как только дева увидела юношу, она, не теряя времени, предложила ему свою любовь и попросила увезти ее из владений короля Конхобара.

Очарованный красотой Дейрдр, Наоиз послушался ее. В сопровождении двух своих братьев, Артана и Эйнле, и их приближенных он увез Дейрдр на Альбу, где заключили союз с одним из тамошних королей и принялись странствовать по его владениям, охотясь на оленей и сражаясь на стороне короля в многочисленных битвах.

Оскорбленный Конхобар воспылал жаждой мести. Однажды, когда герои Красной Ветви собрались в Ольстере на какой‑то праздник, король спросил их, доводилось ли им слышать о более славном и благородном воинстве, чем они сами. Герои тотчас отвечали,что в мире нет другой такой армии.

— Увы, — заметил король, — наши ряды не совсем полны. Трое сынов Усны способны защищать Ольстер против любой другой провинции Ирландии, и очень жаль, что из‑за какой‑то женщины их сегодня нет среди нас. Как бы я был рад повидать их!

— Мы сами, — отвечали богатыри Ольстера. — давно собирались вернуть их, но не смели сделать этого без твоего приказа, король!

— В таком случае я пошлю за ними одного из моих лучших богатырей, — проговорил Конхобар. — Я имею в виду Коналла Кирнаха, Кухулина, сына Суадтама, и Фергуса Мак Рота. Хотел бы я посмотреть, кто из них троих больше любит меня.

Первым он тайным знаком вызвал Коналла.

— Ну, Коналл, что бы ты сделал, — спросил его король, — если бы тебя послали за сынами Усны и если бы они, несмотря на твою охрану, на обратном пути были убиты?

— Поистине, во всем Ольстере не найдется человека, — отвечал Коналл, — который дерзнул бы совершить и избежал смерти от моей руки.

— Итак, я вижу, что ты не считаешь меня самым дорогим человеком на всем свете, — проговорил Конхобар.

Отпустив Коналла, он позвал Кухулина и задал ему тот самый вопрос.

— Даю слово чести, — отвечал Кухулин, — что если бы такое произошло с твоего ведома, о Конхобар, то я не удовлетворился бы никаким воздаянием, кроме твоей собственной головы!

— Все ясно, — отвечал король, — Значит, и тебя нельзя посылать за ними.

Наконец Конхобар обратился к Фергусу, и тот ответил, что если бы сыны Усны находились под его покровительством и погибли, то он отомстил бы любому, за исключением одного только короля.

— В таком случае тебя‑то я и пошлю за ними, — решил Конхобар. — Отправляйся сегодня же и не мешкай в пути, и, когда ты вернешься в Ирландию в Дун Борраха, что бы с тобой ни случилось, тотчас отправь сынов Усны вперед.

На следующее утро Фергус со своими сыновьями, Илланном Прекрасным и Бунине Рыжим, отправился на собственной галере на Альбу и вскоре достиг Лох Этайв, на берегу которого поселились сыновья Усны. Наоиз, Эйнле и Ардан сидели за шахматами, как вдруг до их ушей донесся крик Фергуса. — Это кричит кто‑то из мужей Эрина, — заметил Наоиз.

— Да нет, — отозвалась Дейрдр, сразу почуявшая недоброе. — Не обращай внимания: это всего лишь голос жителя Альбы. — Но сыны Усны думали иначе и послали Ардана на берег, где он и увидел Фергуса и его сыновей, приветствовал их, узнал, ради чего они прибыли на Альбу, и повел их к братьям.

В тот же вечер Фергус уговорил сынов Усны возвратиться в Эмайн Маху. Дейрдр же, которой интуиция подсказывала обратное, убеждала их остаться на Альбе, но беглецы страшно соскучились по родным местам и не разделяли ее опасений. И когда они вышли в море, Дейдр запела свою знаменитую песню «Прощание с Альбой», страной, которую ей не суждено было больше увидеть.

Любимая восточная земля,

О Альба, ты — волшебная страна!

Я б никогда тебя не увидала,

Когда б не Наоиз, избранник мой!

Любимые Ду‑Фолга и Дун‑Финн

И крепости и замки вокруг них!

Как задушевен Инис‑Драйгенде

И сказочно прекрасен Дун‑Суибни!

О Кайл Куан,

В котором Эйнле навсегда исчез!

Как быстро время пронеслось на Альбе

Для нас с любимым Наоизом!

Гленн Лайд!

Как часто я спала там под утесом;

Барсучий жир, форель и оленина ‑

Вот моя доля там, в Гленн Лайд.

О Гленн Этайв!

Там высится мой первый дом.

Прекрасны там леса, и даже стадо

Восход встречает в Гленн Этайв…

Гленн Да‑Руад!

Отдать готова сердце,

Тому из смертных, кто тобой владеет!

Как сладок ранний крик кукушки,

Звучащий над холмами Гленн‑Руад.

Прекрасен Драйген

И белые пески в его волнах;

Я ни за что бы не ушла с Востока,

Когда б не дорогой избранник мой.

Наконец они переправились через море и прибыли дун Борраха, жители которого приветствовали их возвращение в Ирландию. Однако король Конхобар тайно послал Борраху приказ устроить пир в честь Фергуса по случаю возвращения с Альбы. Здесь надо отметить, что в старинных ирландских легендах на разных героев и персонажей часто налагались самые странные табу, или гейсы . Одним из гейсов Фергуса было запрещение посещать пиры.

Получив приглашение на пир, Фергус, как гласит предание, «рассвирепел от макушки до пят». Однако он не мог уклониться от пира и обратился к Наоизу с вопросом как же ему поступить. И тогда Дейрдр бросила: «Значит, ты хочешь спросить, не бросить ли тебе сынов Усны на произвол судьбы ради этого пира? Что ж, если ты и впрямь покинешь их, это вполне хорошая цена за гейс».

Однако Фергусу удалось найти компромиссное решение. Хотя сам он не мог отклонить приглашение, чтобы не оскорбить гостеприимного хозяина, Борраха, он решил без промедления отослать сынов Усны в Эмайн Маху под охраной своих собственных сыновей, Илланна Прекрасного и Бунине Рыжего. Так он и поступил, несмотря на возражения самих сынов Усны и ужас, объявший Дейрдр. Ей были посланы грозные видения. Так, она видела трех сынов Усны и Илланна, сына самого Фергуса, обезглавленными. Кроме того, она видела, как их окутало облако крови. Дейрдр умоляла их переждать в каком‑нибудь безопасном месте, пока Фергус не вернется с пира. Но Наоиз, Эйнле и Ардан только посмеялись над ее страхами. Они благополучно прибыли в Эмайн Маху, и Конхобар приказал предоставить в их полное распоряжение дворец Красной Ветви.

Вечером король призвал к себе Леваркам, старую наставницу Дейрдр.

— Ступай во дворец Красной Ветви, — проговорил Конхобар, — и принеси мне весть о том, какой стала любимица Дейрдр; сохранила ли она свою прежнюю красоту или, напротив, утратила ее?

Леваркам тотчас оправилась во дворец Красной Ветви, и поцеловав Дейрр и трех сынов Усны, тайно сообщила им, что Конхобар задумал какое‑то злодеяние против них. Затем она вернулась к королю и печально объявила ему, что житейские скорби, которые перенесла Дейрдр в горах Альбы, погубили ее прежнюю красу и она более не заслуживает внимания Конхобара.

Услышав это, ревнивец Конхобар немного успокоился и даже засомневался, стоит ли ему нападать на cынов Усны. Но затем, выпив целый кувшин вина, он послал вперед гонца, чтобы проверить, правду ли сказала ему Леваркам о красоте Дейрдр.

Гонец, на этот раз — мужчина, поспешил ко дворцу и заглянул в окно. Дейрдр, заметив его, окликнула Наоиза; тот метнул в дерзкого одну из шахматных фигур и выбил ему глаз. Однако тот сумел вернуться к Конхобару и передал тому, что, хотя он, гонец, и лишился одного глаза, не жалеет об этом, потому что удостоился видеть красоту Дейрдр.

Тогда взбешенный Конхобар приказал мужам Ольстера поджечь дворец Красной Ветви и убить всех находящихся в нем, кроме Дейрдр. Те послушно разожгли костры углам дворца, но Бунине Рыжий выскочил, затушил огни, и мигом убил нескольких из нападавших. Тогда Конхобар обратился к нему, пригласил его на переговоры и предложил ему «целую сотню» земель и свою дружбу, если он бросит сынов Усны на произвол судьбы". Буинне поверил ему и предал своих друзей, но земля, которую ему дал король, оказалась бесплодной, не желая приносить зерна до тех пор, пока ею владеет такой коварный предатель.

Но не таким оказался другой сын Фергуса. Он выскочил из дворца с факелом в руке и сразил на месте нескольких мужей Ольстера, так что уцелевшие опасались приближаться к дворцу. Конхобар не решился предлагать герою выкуп и поспешил вручить своему сыну, Фергусу, свое волшебное оружие, в том числе и знаменитый Стенающий, который обычно начинал стенать, когда владельцу угрожала опасность, и послал его в бой против Илланна.

Поединок их оказался на редкость жестоким; Илланн оказался сильнее Фиахи, так что тому ничего не оставалось, как закрыться щитом, который взывал о помощи. Коналл Кирнах услышал вопли щита и издалека поспешил в Эмайн Маху, думая, что его королю угрожает опасность. Прибежав на поле боя, он без лишних размышлений ударил Илланна своим копьем, знаменитым Сине‑зеленым, и пробил того насквозь. Умирая, сын Фергуса успел объяснить Коналлу обстоятельства их поединка, и тот, посетовав на свою ошибку, поразил заодно и Фиаху.

После этого сыны Усны до самого утра обороняли дворец против воинов Конхобара. Когда же настал день, им пришлось выбирать — спастись бегством или обречь себя на верную смерть. Собравшись вокруг Дейрдр и прикрыв ее щитами, сыны Усны внезапно распахнули двери и выбежали из дворца.

Они наверняка сумели бы пробиться сквозь кольцо окружения, если бы Конхобар не приказал друиду Катбаду прочесть против них магические заклинания и пообещать сохранить им жизнь. И Катбад создал вокруг сынов Усны призрак бушующего моря. Наоиз поспешно подхватил Дейрдр и посадил ее себе на плечо, но колдовские волны подымались все выше и выше, так что братьям пришлось побросать оружие и пуститься вплавь.

И тогда воинам Конхобара предстало странное зрелище: они увидели людей, отчаянно барахтавшихся на суше, воображая, что борются с волнами. И не успели колдовские чары слететь с сынов Усны, как воины короля напали на них сзади и взяли в плен.

Несмотря на свое обещание, данное друиду Катбаду, король приговорил их к смерти. Однако никто из мужей Ольстера не пожелал взять на себя роль палача. В конце концов вперед вышел один чужеземец, родом из Норвегии, отец которого пал от руки Наоиза, и предложил обезглавить пленников. Каждый из них умолял казнить первым именно его, чтобы не быть очевидцем гибели любимых братьев. Но затем Наоиз окончил это состязание в благородстве, протянув добровольному палачу меч, прозванный Карателем, который он сам некогда получил от Мананнана Мак Лира. Братья встали плечом к плечу, и знаменитый меч бога одним ударом снес головы всем троим…

Что касается Дейрдр, то различные предания описывают ее смерть по‑разному, однако все они сходятся на том, что она пережила сынов Усны всего на несколько часов. Но перед кончиной она успела написать скорбную элегию в их память. Этой элегии присущи удивительный трагический пафос и очарование, весьма редко встречающиеся в стихах из Лейнстерской книги:

Как долог день без вас, о дети Усны!

Как я хочу уйти за вами вслед!

О дети короля, по вам рыдают плакальщицы,

Три льва, сошедшие с Холма Пещеры!…

Три светоча британских жен,

Три сокола из Слив Гвильон;

О дети короля, питомцы славы,

Как вас любили старые бойцы!

Печаль мою по Наоизу

Ничто унять не сможет.

А после Эйнле и Ардана,

На этом свете я не задержусь.

О первый мой супруг, владыка Ольстера,

Я так горда любовью Наоиза.

Недолго я его переживу:

Вот только справлю погребенье с тризной.

Без них троих мне более не жить ‑

Без трех богатырей, спешивших в битву

Богатырей, одолевавших беды,

Трех витязей, не избегавших боя…

О ты, могильщик, роющий могилу

Для милого супруга моего:

Ты выкопай ее пошире, чтобы

И я могла улечься рядом с ним.

Однако эта победа не принесла Конхобару радости. Дейрдр, прекрасная Дейрдр, навеки скрылась от него, уйдя в могилу. Да и его соблазненные сторонники так и не простили королю этого злодейства. Фергус, вернувшись с пира Борраха и узнан, что произошло в Эмайн Махе, убил сына Конхобара и многих его воинов и бежал к одним их самых заклятых врагов Ольстера, Эйлиллу и Медб, правителям Коннахта. А друид Катбад наложил грозное проклятие на короля и его королевество, моля богов, чтобы в Эмайн Махе никогда больше не правил никто из потомков Конхобара.

Так и случилось. Столицу Ольстера удалось ненадолго спасти лишь благодаря отваге и стойкости Кухулина. А когда погиб и он, она очень скоро стала такой, какой мы видим ее и сегодня. Сегодня на ее месте высится курган, заросший травой.

Глава 15. ФИНН И ФИАНЫ

Вслед за эпохой правителей Эмайн Махи, согласно анналам древней Ирландии, наступило время череды шествующих монархов, которые, будучи столь же мифическими, как и король Конхобар и его двор, тем не менее со временем приобретали более земной, человеческий облик. Этот период продолжался около двух веков, достигнув своей кульминации в годы правления династии, с которой связано куда больше легенд, чем со всеми ее непосредственными предшественниками. Итак, эта последняя династия, по утверждению старинных хронистов, началась в 177 г. н. э., когда на трон вступил знаменитый Конн Сотня Воинов", и вплоть до правления его знаменитого внука, Кормака Величественного, и она непосредственно связана с третьим циклом гэльских преданий — циклом, повествующим о подвигах Финна [53] и его фианов. Все эти короли имели те или иные контакты с национальными богами кельтов. Легенда, сохранившаяся в старинном ирландском манускрипте XV века и именуемая «Пророчество героя», рассказывает о том, как Конну однажды явился сам бог Луг, облек его магическим туманом, увлек за собой в некий заколдованный дворец и там поведал ему пророчество о будущем его потомков, о продолжительности их правления и причинах смерти или гибели каждого из них. Другое предание повествует о том, как сын Конна, Конла [54], был соблазнен некой богиней и, подобно знаменитому Артуру мифов соседей‑бриттов, перенесся в волшебной стеклянной ладье в Земной Рай, находящийся за морем. Еще одна легенда связывает женитьбу самого Конна с именем Бекумы Прекрасная Кожа, жены того самого Лабрайда Скорого на Меч, который, как сказано в другом предании, был женат на Ли Бан, сестре Фанд, возлюбленной самого Кухулина. Бекума появляется в интриге с Гайаром, сыном Мананнана, и, будучи изгнана из «земли обетованной», переплыла через море, разделяющее бессмертных и смертных, чтобы предложить Конну руку и сердце. Король Ирландии, разумеется, взял ее в жены, но брак их обернулся несчастьем. Дело в том, что богиня воспылала ненавистью к Эйртy, сыну Конна от первой жены, и потребовала отправить его в изгнание, но затем было решено, что они сыграют партию в шахматы, чтобы решить, кто из них должен уйти, и Эйрт выиграл. Затем этот Эйрт, прозванный Одиноким, ибо он лишился своего родного брата, Конлы, стал после смерти Конна королем, но в легендах он больше известен как отец Кормака.

Немало старинных ирландских легенд посвящено воспеванию славных подвигов и деяний Кормака, которого принято изображать великим законодателем, этаким кельтским Соломоном. Некоторые предания даже утверждают, что он первым на Британских островах принял более возвышенное духовное учение, чем традиционный кельтский языческий политеизм, и якобы даже пытался запретить друидизм. За это друид по имени Маэлкен наслал на него злого духа, который заставил кость лосося встать королю поперек горла, и тот как сидел за столом, так и принял за ним смерть. Но в целом ряде других преданий король, напротив, провозглашается любимцем тех же самых языческих божеств. Сам Мананнан Мак Лир настолько дорожил его дружбой, что перенес его в страну чудес и даровал ему волшебную ветвь. На этой ветви росли золотые и серебряные яблоки, и стоило только ее потрясти, как раздавалась столь сладостная и нежная мелодия, что раненый забывал о боли, а страждущий — о скорби и печали и тотчас погружался в глубокий умиротворяющий сон. Кормак всю жизнь берег это сокровище как зеницу ока, но после его смерти дивная реликвия вернулась к богам.

Король Кормак был современником Финна Мак Kумалла, которого он назначил предводителем так называемых Фианна Эйринн , более известных как фианы. Вокруг Финна и его фианов со временем сложился обширным круг легенд, который пользовался одинаковой популярностью среди гэльских кланов Ирландии и Шотландии. Легенды и поэмы об их подвигах мы читаем в древнейших ирландских манускриптах, в Ирландии и Вест Хайлендс имена этих героев и предания о них веками сохранялись в народной памяти. В XVIII веке замечательный шотландский поэт Джеймс Макферсон активно использовал эту живую фольклорно‑эпическую традицию, сохранившуюся в народных балладах, для создания образа древнего барда Оссиана.

Сегодня уже невозможно установить, в какой мере Финна и его приближенных воинов можно считать историческими персонажами. Между тем сами ирландцы издавна полагали, что легендарные фианы были чем‑то вроде отрядов народной полиции, а сам Финн — их предводителем. Этой точки зрения придерживаются авторы наиболее ранних исторических сочинений. Так думал, в частности, хронист Тьерна из Клонмакноиса (ум. в 1088 г.), а «Анналы Четырех Владык», представляющие собой позднюю (возникшую между 1632‑м и 1636 гг.) компиляцию материалов старинных хроник и вообще игнорирующие короля Конхобара и его богатырей как персонажей, которым нен места в серьезных документах, считают Финна вполне реальным героем, скончавшимся около 283 года. Один из исследователей, Юджин О'Карри, ясно и недвусмысленно говорит о том, что Финн, коего принято считать «вымышленным либо совершенно мифическим персонажем», на самом деле был «вне всякого сомнения, реальным историческим лицом; по всей вероятности, он жил около того времени, которое указано в анналах; точно так же, как Юлий Цезарь жил именно в то время, на которое указывают авторитетные римские историки».

Однако этой точке зрения явно противоречат взгляды позднейших исследователей кельтов. На первый взгляд родословная Финна, сохранившаяся в составе знаменитой Лейнстерской книги, может показаться веским аргументом в пользу гипотезы о реальности его существования, но после более внимательного исследования оказывается, что имена как самого Финна, так и его отца восходят к куда более древним прототипам. Финн, или Фионн, что означает «прекрасный», — это имя одного из мифических предков гэлов, а имя его отца, Кумалл, что означает «небо», практически тождественно с именем Камулуса, галльского бога неба, в свою очередь, отождествляемого с древнеримским Марсом. Весьма маловероятно, что его потомки могли иметь земную, человеческую природу. Скорее их можно сопоставить с Кухулином и другими богатырями Эмайн Махи. В самом деле, их подвиги носят ничуть не менее сказочный характер. Как и богатыри Ольстера, они находятся, так сказать, в неформальном общении с древними божествами. «Фианы Эрина, — говорится в трактате под названием „Агаламх‑на‑Сеньорах“, то есть „Диалоги старейшин“, сохранившемся в составе рукописей XIII — XIV веков, — чаще и свободнее общались не с простыми смертными жителями, а с богами клана Туатха Де Данаан». Оэгунс, Мидхир, Лир, Мананнан и Бодб Дирг со всеми своими бесчисленными сыновьями и дочерьми занимают в так называемых «Оссиановых» песнях столь же заметное место, как и сами фианы. Они сражаются на их стороне или, наоборот, против них; они берут их в жены выходят за них замуж.

Другой исследователь, Джон Рис, также полагает, что фианы принимали самое активное участие в знаменитой воине между богами Туатха Де Данаан и фоморами. Наиболее часто в роли антагониста Финна и его фианов выступают племена (кланы) захватчиков, прибывшие из‑за моря и именуемые в преданиях под общим названием лохланнах. Эти «мужи Лохланна» обычно отождествляются с племенами, которые в легендах фиановского цикла принято называть отрядами норвежцев, опустошавших и грабивших в IX веке побережье Ирландии. Однако в наиболее раннем ядре преданий о фианах набеги скандинавов явно являются позднейшими вставками, и смертные враги в них просто‑напросто заняли место бессмертных богов, страна, или Лохланн, которых находилась не за морем, а под его волнами.

Наиболее ранние ирландские хронисты с готовностью сообщают даты и факты, связывающие само возникновение института фианов как таковых с деятельностью и личностью Финна. Так, сообщается, что впервые отряды фианов были организованы королем Фиахадом в 300 году до н. э., а ликвидированы или, точнее говоря, истреблены Кэйрбром, сыном Кормака Мак Эйрта, в 284 году н.э. Далее мы узнаем, что эти формирования состояли из трех подразделений, образцом для которых послужили римские легионы. В каждом из этих подразделений в мирное время насчитывалось до трех тысяч воинов, но во время военных действий они получали значительное подкрепление. Главной задачей этих формирований была охрана побережья Ирландии и вообще всей страны; их немедленно перебрасывали в графство, подвергшееся вооруженной агрессии интервентов. В течение шести месяцев в зимнее время воины этих отрядов ставились на постой к местным жителям, а в летнее время должны были сами добывать себе пропитание, что они и делали, занимаясь охотой или рыбалкой. Жили они в лесах и на глухих болотах, закаляя организм столь суровыми бытовыми условиями. Места их огромных лагерных кострищ на долгие века сохранили название «очаги фианов».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: