Мартиниану, Зосим, Марону и Евстафию.

Пресвитеру Евстафию.

Вражду надлежит писать на воде, чтобы скорее исчезала, а дружбу - на меди, чтобы навсегда соблюдалась твердою и непременною. А если вопреки сему поступает, по словам твоим, находящийся с тобою в ссоре, то пусть не смущает тебя это, потому что не повредит твоим венцам. И нам заповедано не то, чтобы не быть в ненависти у других - сие не от нас зависит, а может быть, и невозможно, потому что люди доблестные во всяком случае бывают ненавидимы людьми худыми, почему и святые возбуждали к себе ненависть - а напротив того: чтобы не иметь ненависти к людям, ненавидеть же в них порок.

Павлу.

Люди отваживаются часто на дела, превышающие возможность и прощения, и наказания, - ради денег, ради права начальства и ради того, чтобы никому не уступить этого. Ибо, вознамерившись приобрести сие, приобретают с помощью тысячи злодеяний и, боясь утратить, решаются на злодеяния еще более страшные. Рассуждая, что утратить опаснее, нежели вовсе не приобретать, вымышляют самые ужасные способы. Посему, надлежит преодолевать страсти в самом начале, чтобы не оказаться нам неисцельно больными при конце.

Диакону Палладию.

Можно подумать, что человечество по большей части в злополучии ведет себя целомудренно, а в благоденствии предается излишествам. И сие всего яснее открывается из того, что было с Евреями. Ибо перешли они Чермное море и не подверглись никакой опасности, а ступив на сушу, потерпели крушение.

Епископу Лампетию.

О Божией сущности и о Божием величестве уму рассуждать надлежит боголепно и возвышенно, лучше же сказать, сверхъестественно. И неисследимое, неудобовыразимое, лучше же сказать, неизреченное, если потребует нужда, для слушающих выражать в речи благочестиво, с пользою и, по мере возможности, утверждаясь на делах Промысла и удостоверяясь в том, что Бог есть, а не в том, что Он такое. Ибо первое постижимо и уловимо, а второе непостижимо и неисследимо.

Схоластику Ирону.

Затемняющие истину искусственностью слов, по моему мнению, гораздо более жалки, нежели вовсе ее не постигающие. Последние не улавливают истины из-за медлительности мысли, и потому, может быть, достойны извинения. А первые, имея быстроту мысли, улавливают истину, но злонамеренно делают ее неприметною и потому грешат непростительно.

306. Диакону Палладию.
На сказанное в послании к Тимофею: аще кто епископства хощет (1Тим.3:1).

Не уразумевшие апостольской мысли и неисследовавшие глубины мудрости, почитая не опасным делом перетолковывать апостольские изречения, подвергаются опасности впасть в неразумие. Ибо что говорят упивающиеся любоначалием? Написано: аще кто епископства хощет, добра дела желает. Что так это написано, отрицать не буду, но что разуметь это должно, как им хочется, об этом поспорю. И прежде истолкования сказанных у Апостола слов приведу последующие за ними слова, находя их особенно сильными, чтобы уменьшить во многих подобное желание. Потому что не все в состоянии принять на себя такое начальство, которое выше и царской власти, так как одно - править делами божественными, а другое - земными. Но способны к этому весьма немногие, и им следует столько же (чтоб не сказать: больше) отличаться от подначальных, сколько пастухам - от овец.

Итак что сказано у Апостола? Подобает убо епископу быти непорочну, трезвену, целомудру, честну, страннолюбиву, учительну, незлобиву, не пиянице, не 6ийце, но кротку, не сварливу, не сребролюбцу: свой дом добре правящу, чада имущу в послушании со всякою честностию: аще же кто своего дому не умеет правити, како о Церкви Божией прилежати возможет? Не новокрещенну, да не разгоревся в суд впадет диавол (1Тим.3:2-6). В чем же из всего этого преуспели многие - один из которых и ты - возлюбив дело для них не доступное?

Непорочна их жизнь? Но столько ли в них трезвенности, чтобы душевное око было неусыпно? Но в такой ли мере просияли они целомудрием, чтобы не только самим иметь здравый смысл, но уцеломудривать и тех, которые со страстью и неистовством предаются нечистым связям и молчат о сем? Так ли велика их степенность, чтобы и походкою, и взором, и голосом поражать на них взирающих? Ибо достигшим епископства надлежит во всем представлять собою точное изображение всякого любомудрия. Но столько ли они страннолюбивы, чтобы и незнакомых им бедных приглашать к себе в дом и угощать? Но так ли преуспели в тщательном упражнении в слове поучительном, что низошла на них благодать свыше и языку их сообщила источники духовных словес?

Но отличаются ли они такой кротостью, чтобы никому никогда не сказать грубости? В такой ли мере они несребролюбивы, чтобы и справедливо ими приобретаемое уделять нуждающимся? Но столько ли незлобивы, что бы переносить, когда напрасно их оскорбляют и обвиняют? Есть ли в них и другие преимущества, какие указал св. Павел, изображая доблестного пастыря?

Что же побуждает их предаваться такому неистовству? Им должно было бы высоко ценить и то, что они в чине подчиненных (умалчиваю уже о том, что по делам их, по тому, как ведут они себя, когда требует чего долг, справедливо было бы исключить их и из этого чина), а они желают недоступного для них и питают в себе вожделение епископства. Апостола же, который старается уврачевать гибельную их страсть, представляют во свидетельство, как бы поддерживающего их болезнь.

Но хотя слово мое желало бы устремиться на них и готово отпустить узду и коснуться главнейшего и показать, что даже и в числе христиан несправедливо быть людям, ругающимся так над Священным Писанием и обращающим в шутку то, над чем шутить не должно, - однако же с великою нуждою удержал я его, стянув уздою, как коня, который мчится по равнине, и заставил обратиться к истолкованию апостольского изречения.

Итак, что сказал богомудрый муж, этот многоочитый ум, неукоризненно исправлявший сие начальственное служение? Аще кто епископства хощет. Не сказал: пусть всякий человек желает епископства. Не заповедал, не повелел, не узаконил этого. Напротив того, он знал, что многие упоены любоначалием, и хотя не вожделевают добродетели, но начальства домогаются и не видят тех потов, трудов, опасностей, забот, бдений, каких требует епископство.

Ибо на него возложены все нужды подчиненных. Какие же именно? Испытание посвящаемых, пропитание алчущих, утоление жажды томимых оною, одеяние нагих, заступление за обиженных, попечение об оплакивающих сиротство, защита вдов, наказание обидчиков, обличение покушающихся начальствовать беззаконно, хождение за недужными, охлаждение пламени в соблазняемых, освобождение заключенных в темницах, утешение бедствующих, уцеломудрение согрешающих.

Посему, так как все сии, и еще более многочисленные подвиги, о которых умалчиваю, чтобы, перечисляя все, не продлить слова, предстоят епископству, а некоторые подумали, что этот сан ведет к покою и забавам, и взялись за дело, и себя не испытав, и не подумав о величии сана, то Апостол, удерживает их от опасного стремления и научая, что не должно с легкомыслием приступать к делу, для многих не доступному, сказал: аще кто епископства хощет, добра дела желает. Не говорит: пусть желает всякий человек, потому что хорошо делает. Это сказал бы он, если бы намерен был похвалить не дело, но вожделение. Напротив того, изрек: добра дела желает.

Не буду говорить о том, что все трудное и неудобоисполнимое называют делом не только языческие мудрецы, но и Священные Писания, говоря: мужа же верна дело обрести (Прит.20:6). Скажу же вразумительное для всякого: дело, наилучший, есть занятие, а не покой; забота, а не забава; служение, подлежащее ответственности, а не власть неподсудная; отеческая попечительность, а не самоуправное самозаконие; домостроительная распорядительность, а не безотчетное властвование. Безмерно хвалю дело епископства - потому что оно божественно; но не хвалю вожделения - потому что оно обманчиво. Не говорю: хорошо делает вожделевающий, потому что и крайне благоискусному не надлежит питать в душе сего вожделения, но всеми силами должно удалять его от себя.

Посмотри на Апостола: он опытен был в этом подвиге, много пролил пота, принял на себя тысячи ран и ударов, близко видел и козни, и смерть, чтобы, сколько от него зависело, никто не погиб из вверенных ему. Но как страшится он и опасается за вожделевающих начальства, потому что неопытны они в сих подвигах и имеют в виду только почесть. И, как бы качая головою, взывает: аще кто епископства желает, пусть посмотрит на труды и вникнет: может ли найти в себе достаточные к тому силы? Пусть обратит внимание на опасности, ибо нередко вооружаются на него и невидимые, и видимые враги. Пусть помышляет не об одних только почестях; пусть имеет в виду смерть, а не забавы; пусть предвидит козни и заботы, а не льстить себя надеждой на покой. Пусть знает, что, если возведен кто бывает на оный престол, то рукополагается законно подвизаться, а не безмятежно наслаждаться.

Ибо кто только стал обладателем почести и упустил из вида все прочие, принадлежащие епископству обязанности, тот здесь подвергнется тьмочисленным обвинениям, и может быть, будет низложен из сего сана. А там, у страшного оного Престола пред неподкупным Судиею он услышит громкие вопли, когда алчущие возопиют: "Мы не пользовались и необходимою пищею, а он, одно отложив на роскошь, иное - на сбережение, остатки иждивал на удовлетворение собственного честолюбия!" И нагие скажут: "Для нас был он нестерпимее зимы"; и больные: "А для нас оказался он тягостнее болезни"; и сироты: "Мы нимало не попользовались покровительством его"; и вдовы: "Нас не ссудил он и словом утешения"; и узники: "На нас не пролил он и слезы сострадания"; и бедствовавшие: "К нам не простер он услужливой руки". Короче сказать, возопиют все, для кого был он рукоположен в епископа.

Что же, думаешь, соделает неподкупный Судия? Не строго ли накажет того, кого и почесть не сделала лучшим? Конечно, это явно для всякого. А если кто не поверит, прочту ему и самый приговор: растешет полма, и часть его с неверными положит (Мф.24:51). Посему, помышляя об этом, не будем шутить Божественным. Ибо где явимся мы, которые едва будем в состоянии дать отчет собственно за себя, когда приготовим столько обвинений от такого множества жалующихся?

Диакону Серину.

Те, которые изощряют душу в добродетели, как некие живые подобия Божественного любомудрия, по необходимости пребывают в союз с телом и, довольствуясь самым нужным, ненавидя же возмущающую сердце любостяжательность, как источник всякого порока, избавляют себя от тьмочисленных зол. А те, которые безосновательно полагают, что человек есть одно только тело (а к числу таких, как иные утверждают, принадлежишь и ты, чему я не верю), страдая ненасытною любовью к деньгам, мучатся тем самым, что никогда не чувствуют сытости. И тревожимые неудовлетворимым вожделением, всегда думая, что они в бедности, делают то, что делать непозволительно. Посему, размыслив, что и самое великое богатство при безмерных пожеланиях кажется нищетою, и нищета для того, кто удовлетворяется самым необходимым для естества есть богатство, - надлежит им положить конец такому безумию.

Пресвитеру Зосиме.

Многие весьма жестоко и сильно осмеивают тебя, и все им верят. А по мне - всего благоприличнее не медля сказать, что тебе справедливо будет, хотя на старости лет, узнать, сколько бесчисленных наказаний готовят плотские удовольствия.

309. Чтецу Урсенуфию.
Об Авессаломе и о множестве умерших по Божию гневу от язвы, когда Давид исчислил народ свой.

Авессалом наказан Божиим правосудием за то, что ради низложения своего отца притворно представлял из себя доброго судию и этою лестью привлекал к себе подданных. Он домогался начальства, собирал оруженосцев и воздвигал великую твердыню самовластия. А стекшиеся к нему и едва не утвердившие его самовластия, так как имели в виду властительство одного и смерть другого, понесли наказание. И если не тотчас же - потому что во время восстания опечалился Давид, лишаемый подданных, лучше же сказать, царского достоинства - то в скором времени. Ибо стала пожирать их моровая язва, не тихими подкравшись стопами и не постепенно распространяясь, но внезапно и со всею силою поглощая весь народ.

И хотя Писание представило другую причину сему поражению, однако же корень наказания произошел из оного греха и вскоре принес плод, то есть оказал свое действие, когда надлежало наказать и царя за сделанное им вопреки Божией воле перечисление народа. Ибо при истреблении подданных - на самом деле за собственный их грех, хотя и сказано, что за грех царя - и он находился в весьма великом бедствии, желал лучше со славою умереть, нежели жить в бесславии, лишившись подданных. Если же кто не верит, пусть слышит, что говорит сам он: да будет на мне рука Твоя, и на дому отца моего (2Цар.24:17). Не за царя наказан был народ, как полагал ты; напротив, этим воздавалось, что кому следовало, и наказаны подданные за грех, учиненный недавно, а царь - за грех, только что совершенный. Как скоро неподкупный приговор нашел для сего удобное время, вместе подверг наказание и подданных, и царя.

Соправителю Авксунию.

Тебе или одному, или, по крайней мере, больше других, следовало позаботиться о том, чтобы, сколько от тебя зависит, получили облегчение впадшие в бедствия.

Марону и Евстафию.

Слышу, что, показав в себе крайнюю степень зла, держитесь вы той мысли, будто бы дело меньше изволения, и, отваживаясь на то, на что отважиться невозможно, почитаете себя не смелыми и не мужественными, потому что не можете своего изволения показать на деле во всей его полноте. Посему, если этот слух справедлив, то оставьте таковое произволение, чтобы не почли вас губителями или демонами в человеческом виде.

Им же.

Надлежит приучить себя, наилучшие, к скромному образу мыслей. Скромным же называю образ мыслей не льстивый перед высшими, но снисходительный к низшим, не раболепный, но кроткий, не исполненный лицемерия, но нелукавый, благородный, не знающий торгашества.

Пресвитеру Иераку.

Громко прославляют в городе тебя, для которого, что ни скажу тебе в приветствие, все будет мало. Ибо о начальстве, которого все домогаются и вожделевают и которое, как никогда более, ныне, внушает людям сильную к себе любовь и удобно предлагает себя в дар любителям, ты не только не мечтал, но и даже будучи призываем не послушал, и предлагаемого не взял, признавая для себя властью самою великою, всего более приличною мужу честному и доброму, быть в состоянии владеть самим собою, раздражительность и сластолюбие подчинив рассудку.

А после этого хорошо и счастливо усмотрел ты, что настоящая свобода ликовствует в безмолвии, а не в этих, всякому видимых начальственных чинах. Ибо справедливо почел ты великим для себя принуждением над одними начальствовать, а для других быть рабом; одним отдавать приказы, от других выслушивать их; одних обижать, другим оказывать милость; одних держать в подчинении, другим подчиняться; одних бояться, у других быть в ненависти. Посему, рассуждая, что это значит понести наказание, а не почесть принять, справедливо отказался ты от начальства, обратив свою заботливость на попечение о душе.

А если иные, не имея правильного суждения о вещах, лучше же сказать, погубив рассудок, обвиняют тебя, то их-то более всего не должно удостаивать и внимания, как обвиняющих человека, достойного венцов. Если же надобно войти с ними в состязание, то скажи следующее: "Не знаете, должно быть, как это видно, что этот сан от кротости перешел к самоуправству. Ибо если можете доказать, что и ныне имеет полную силу древний образ пастырства, то всего справедливее для вас будет похвалить человека, который признал себя не имеющим достаточных качеств для сего дела и бежал от него. В том лишь случае, если отказался он, имея силы, пусть не только не освобождается от обвинений, но даже понесет наказание.

Но если самый образ пастырства изменился в нечто противоположное, то никак не подвергайте сего человека наказанию. Ибо тогда пастыри умирали за овец, а ныне они убивают овец, не тело закалая (это было бы еще меньшее зло), но соблазняя души. Тогда они уцеломудривали тело постом, а ныне доводят его до взыграния роскошью. Тогда свое уделяли нуждающимся, а ныне и достояние бедных присваивают себе. Тогда упражнялись в добродетели, а ныне гонят упражняющихся в добродетели. Тогда прославляли непорочность, а ныне... но не намерен я говорить что-либо неприятное, потому что и это сказал в посрамление виновных; всех же винить не буду. Но когда показано различие древнего служения и нынешнего самоуправства, по какой же причине вы не увенчиваете и не хвалите избегающих начальства?"

Пресвитеру Зосиме.

Один муж, уважаемый за любомудрие, встретившись со мною, сильно порицал тебя, говоря, что дивится, почему ты, не от благородной происходя крови, поднимаешь брови, высоко носишь выю, ходишь на ногтях и думаешь о себе, будто бы носишься по воздуху, всеми членами выказывая свою необразованность. Восхвалял же он одну древнюю женщину и привел следующую надгробную надпись: "Муж и отец, и братья, и дети у Архедики были цари, но чванством пустым ей ума не надмили".

А мне заблагорассудилось это самое передать тебе. Может быть, хотя теперь, познаешь себя самого.

Монаху Стратигию.

Большая часть людей невольное терпение худого почитают величайшим признаком недостатка мужества, а произвольно допускать, чтоб обижали нас, - признаком кротости и любомудрия. А умеющие правильно судить о делах, лучше же сказать, верующие в Священное Писание и того, кто невольно терпит обиду, но переносит это любомудренно, не лишают ни наград, ни похвал, особенно имея в виду приговор Павла, который говорит: и разграбление имений ваших с радостию приясте, ведяще имети себе имение, на небесех пребывающее и лучшее (Евр.10:34).

Скажешь: что мог бы сделать обижаемый против сильнейших? - Отвечу: кричать, браниться, проклинать, волочить по судам и не давать покоя. Посему, кто может сделать все это, но не делает, того справедливо будет если не включить в число произвольно избравших для себя, чтобы их обижали, то сопричислить к ним. Если же надлежит усилить доказательство и выразиться точнее, то, может быть, такой и превзойдет их. Ибо им желание потерпеть обиду приносит великое утешение, потому что и не терпели бы обиды, если бы не захотели. А кто не хотел, но вытерпел и не сделал ничего такого, чем бы мог отомстить обидевшему, тому, как показавшему опыт крайнего любомудрия, да соплетен будет венец более светлый.

Диакону Пампретию.

Похвала сказанному служит, чудный, самым верным признаком того, что слышавший убежден. Ибо никто не может сказать, будто бы не убедился он в том, что признает хорошим. Если мы в здравом уме, то и стараемся избегать всего того, что порицаем, и, без сомнения, избираем то, чему дивимся. Но для чего говорю это, не не знаешь ты, может быть, как обязанный привести в исполнение совет, который сам похвалил.

Монаху Стратигию.

Не оставайся, друг, в неведении о том, что основанием блаженной жизни служит умерщвление страстей, вожделеннее и славнее которого ничто быть не может.

Ему же.

Если и напал на тебя общий всем враг, чтобы одолеть с первого удара и набегом захватить все твое житие, то и ты, как стало мне известно, при неусыпной рачительности оградясь Божиею помощью, во время этой осады причинил ему много трудов, боевые и осадные его снаряды соделал бездейственными и воздвиг себе памятники блистательной над ним победы. Посему, радуясь с тобою торжеству твоему и воспевая победную песнь, советуем тебе быть бдительным и внимать себе, потому что противник не знает стыда, не умеет краснеть и отчаиваться до смерти, но вместо оружий и боевых снарядов довольствуясь своими природными силами, нападает во всякое время, и не думает быть побежденным, но мечтает о победе.

Посему всяцем хранением блюди свое сердце (Прит.4:23). Ибо борьба с врагом не единообразна (тогда нетрудно было бы его низложить), но много, и притом разных, у нее видов. Когда побежден он целомудрием, тогда вооружается корыстолюбием. Если и здесь нанесены ему раны, то строит козни при помощи зависти. А если увидит, что и это кто-то преодолевает, то вооружает против него друзей. Если же выдержит кто и их приражение, враг ополчает против него домашних. А когда и тем не возьмет, порождает нерадение. Если же и его кто превозможет, внушает злопамятность. И для чего пытаюсь исчислять все стрелы лукавого? Оставлю это, дам же такой совет твоему мужеству, чтобы всюду иметь у себя глаза, ибо враг нападает отовсюду и особенно старается наносить смертельные раны.

Магистриану Леонтию.

Не хвалю тебя, предводитель града, что Зосиму, этого мнимого пресвитера, в насмешку ты называешь пятном Церкви, оскорблением свободы, пагубою живущих с ним и другими, какие только есть, срамными именами. Ибо если он и действительно таков, то тебе языка своего, этого орудия истины, не надлежит осквернять сими словами. Посему, перестань обижать себя самого. Если и правда все то, что ты говоришь, и никто не обвинит тебя во лжи, то тебе, мужу степенному и украшенному многими добродетелями, справедливо будет хвалиться еще и этим украшением - терпеливостью.

Пресвитеру Афродисию.

Благовременно было бы высказать людям причинившим тебе обиду, то, что тобою написано, если бы не признались они в своем проступке. Когда же признались, не кстати возобновлять о сем памятование, ослабевающее при содействии времени.

321. Антиоху.
На сказанное: не пощадит око Мое (Иез.7:9).

Спрашивал ты, почему Источник кротости устами Иезекииля изрек об Иудеях: не пощадит око Мое и не помилую (7:9)? Посему слушай: поскольку Иудеи в продолжение долгого времени грешили, не заслуживая никакого извинения, ни словам Пророков не внимая, ни о Божиих благодеяниях не помышляя, впали в неисцельное злонравие, то, так как Богу известна была их нераскаянность, произнесен им решительный приговор, чтобы они были преданы Вавилонянам и пострадали от вражеской десницы. Никакого сожаления, говорит Бог, не проявлю к страждущим, как проявил при нашествии Ниневитян. Там наклонность и обращение их к лучшему дали время помиловать осужденных и отменить приговор, а здесь, поскольку никто не обращает взора к лучшему, а все наклонны к худшему, по необходимости произносится этот общий всем приговор.

322. Монаху Павлу.
О том, что учить живущим срамно - выше всякой дерзости, и на слова Писания: разумети пути Моя желают, яко людие, правду сотворившии (Ис.58:2).

Кто намеревается вести речь о Боге, тому надлежит просиять общежительными добродетелями. А любителю порока непозволительно даже и язык подвигнуть говорить о Божиих оправданиях и о Боге, потому что оскорбительно для Божественных законов, когда они произносятся языком оскверненным. Сказано: грешнику рече Бог: вскую ты поведаеши оправдания Моя, и восприемлеши завет Мой усты твоими (Пс.49:16)? У Исаии, порицая не пекущихся о доблестной жизни и жалующихся на Божие домостроительство, говорит Бог: разумети пути Моя желают, яко же людие, правду сотворившии и суда Бога своего не оставившии.

И если чрезмерно дерзки люди, пытливо доведывающиеся о путях, то есть о домостроительствах Божиих, то не простираются ли за пределы великой дерзости те, которые скверным языком своим ведут речь о Самом Боге, особенно когда допытываются, Что такое Бог? Надлежит же не любопытствовать о том, Что такое Бог, но утверждать, что Он есть. И умалчиваю о том, что у Лакедемонян, справедливо определявших, что слова - это тени дел, живущему срамно не позволялось выговорить доброй мысли.

Посему, если к тебе, право верующему и хорошо поступающему, приступают иные с трудными вопросами, то не смущайся. Таков обычай у людей дурных: явно уступая над собою верх по жизни, прибегают они к исследованию Божественного, чтобы привести сим в затруднение живущих хорошо и лишить их свободы говорить. Но, размыслив, что погрешающие в явном недостойны доверия, когда говорят о представляющемся неявным, они должны прежде упорядочить жизнь свою и тогда уже приступать к вопросам о непостижимом.

Ему же.

Началам умствований надлежит быть истинными и верными, а если основание ложно, то и следствие по необходимости окажется несостоятельным.

Епископу Алипию.

Не огорчайся, наилучший, если я изостряю язык против сребролюбцев, ибо скажу нечто ясное, простое, не требующее доказательства. Болезнь так овладела ими, что они и не почитают ее болезнью. Как эти небожители, разумею монахов, обитающих на горах, не знают, что такое любостяжательность, так не знают сего и они, но не в том же смысл, а в противоположном. Те не знают болезни, потому что далеки от страстей, а эти и болезни не почитают болезнью. Порок так далеко изгнал добродетель, так самоуправствует и все ставит вверх дном, что даже не почитается пороком.

325. Пресвитеру Зосиме.
О том, что душа бессмертна.

Думать, что душа истлеет вместе с телом, - весьма смешно и неразумно. Это показывает в тебе человека подлинно плотского, который хотел бы после здешней жизни не существовать; этим ты подтверждаешь прискорбные рассказы о тебе людей всякого возраста.

Посему пристыдить тебя должны и философы, и поэты, и риторы, и историки - все учившие бессмертию души, о которых тебе, если ты и не сведущ, как невежда во всем, следовало бы узнать, по крайней мере, от учившихся. Пристыдит тебя и такой непререкаемый довод: та сущность, которая воспринимает на себя тело, всегда подверженное изменениям и тленное, связывает смертное и непостоянное, поднимает падающее, сообщает питательность тому, что рассеивается, и силу роста тому, что увядает, конечно, и оставшись сама с собою, не может лишиться собственной своей силы, которая поддерживала и сохраняла даже тело.

Но если не пристыдят тебя языческие мудрецы, не убедит и это несомненное умозаключение, так как погряз ты в великой и превосходящей всякое извинение злобе, то прочтем тебе Божественное изречение, в котором ясно проповедуется бессмертие души. Что же гласит оно? Не убойтеся от убивающих тело, души же не могущих убити (Мф.10:28). Итак, от преизбытка совершенных тобою худых дел (а говорят, что ни одного из них не оставил ты не сделанным) не составляй для себя нечестивых учений, но веруя, что душа бессмертна и терпит наказание нередко и здесь, несомненно же - там, как не забывший о сем наказании, хотя и поздно, освободись от лукавства.

Евлогию.

Сказав немногое, выражу то, что намерен сказать. Некто, осмеивая невежество Биотян, сказал: "вы, Биотяне, настоящие животные (βιωτάι)"! А один правдивый муж, приглашаемый жителями Милета участвовать с ними в несправедливом деле, ответил: "какие вы простыни (μιλήτιος)*, Милетяне!" И Александр на вопрос, за что он крайне уважает Антипатра, сказал: "За то, что он мне вместо отца (αντί πατρός)". А я скажу: как добрословесен (εύλόγιος) ты, Евлогий, вознамерившийся хвалить меня и подобных мне!

* Μιλήτιος значит и житель Милета, и ткань, сработанная в Милете.

327. Монаху Ирону.
На слова: всяк муж является себе праведен (Прит.21:2).

Многие из людей (помедлю сказать: все, хотя, по-видимому, и подтверждает то Писание) не потому, что любят правду, но потому, что смотрят на тех, кто еще менее держится правды, сравнивая себя с худшими, составляют мнение о своей праведности. Они не вникают в Божественные заповеди, каковы он сами по себе, и не по их правилу благоустраивают собственную свою жизнь, но измеряют свое поведение поступками нерадивых ближних.

Посему-то сказано и то, что желал ты узнать: всяк муж является себе праведен, ибо слеп он для того, чтобы видеть преуспеяния ближнего, но зорко видит их недостатки, как и коршуны, часто пролетая мимо лугов и садов, бросаются на мертвые тела. Посему Писание присовокупило: управляет же сердца Господь, - сердца или устранивших от себя такое мнение, или благоустроивших жизнь свою по Божественным заповедям, или превзошедших то, что свойственно человеку, и доблестным житием достигших высшего жребия и достоинства, по сказанному: Аз рех: бози есте и сынове Вышняго вси (Пс.81:6).

328. Диакону Пампрепию.
Что значит сказанное: священницы, глаголите в сердце Иерусалиму (Ис.40:2)?

Поскольку любомудрствовать на словах легко, а на деле трудно, и одно услаждает слух, а другое обучает души, то посему Бог к удостоенным священнического служения взывает, говоря то самое, что пожелал ты узнать: священницы, глаголите в сердце Иерусалиму. Поскольку любомудрствующие на словах не только наскучивают слушателям, но, поступая противно тому, что сами говорят, заставляют над собою смеяться, то Бог требует от них добродетели в делах, которая трогает душу слушателей. Посему-то освященному надлежит быть священным, ибо не освященному непозволительно священствовать.

329. Диакону Палладию.
О том, что худое дело - зловерие и что труды одержимых им бесполезны.

Избавь себя, наилучший, от мнения, которое о тебе сложилось, впрочем, не того, будто бы ты человек больной, поврежденный, даже почти ничтожный (это, может быть, еще менее худо), но того, будто бы ты обратился к зловерию.

Епископу Лампетию.

Знаю, святилище чистоты, что ты справедливо негодуешь на Зосиму, Мартиниана, Марона и Евстафия, почитающих себя священствующими людей, вовсе не доступных никакой добродетели и соделавших себя широким путем и селением для всякого порока. Но должно знать тебе хорошо, что чем большей сподобились они чести, тем большее понесут наказание за то, что не исправило их благодеяние.

Ему же.

Может быть, думаешь ты, что у меня велик запас и слов, и мыслей, а я ясно знаю то, что ничего не знаю. Если же и будет сказано что-либо стоющее, то сие приписать должно Богу, для пользы слушателей умудряющему нередко и невежд.

Схоластику Ниламмону.

Ты, как сильный в слове, наперед опроверг оправдание, написав: "Скажи еще, что не вредит догмату превышающая всякую меру порочность Мартиниана, Зосимы, Марона и Евстафия, жизнь которых уже в очах всякого накладывает на самое священное богослужение печать бесславия и посмешища". Однако же не отступлю от истины, но ее и употреблю в оправдание. Не находя в божественном богослужении ничего такого, в чем мог бы упрекнуть его, обратил ты обвинение на некоторых священных лиц. Посему умысел твой соделался удобопонятным для всех, не лишенных разума: и для превозносивших Божественную жизнь похвалами, и для обративших обвинение на тех людей. Если и сам ты оставишь упорство, то подтвердишь сказанное.

Ибо что несообразного в наших словах, когда утверждаем, что дело надлежит исследовать и, если окажется оно хорошим, - возлюбить его, хотя бы иные из занимающихся им видимо пали в самую глубину порока. А если же дело окажется гнусным, надлежит избегать его, хотя бы иные из преданных ему и казались восшедшими на самый верх добродетели. Ибо добродетель должна быть любезна, хотя бы порицали ее все, не имеющие правильного суждения о делах. А порока надлежит бегать, хотя бы прославляли его все любители зла. Приговор о вещах надлежит принимать не от больных, но от здоровых. А если будем следовать больным, то осудим и любомудрие.

333. Евдемону.
На сказанное: сия наречется жена, яко от мужа своего взята бысть сия (Быт.2:23).

Говорил ты, будто бы без основания сказано: сия наречется жена, яко от мужа своего взята бысть. А я утверждаю, что не только основательно, но и чудно сие написано. Слушай же почему. Жена названа так от плодоношения (в греч. языке это однокоренные слова). Сия наречется жена, то есть плодоносящая, яко взята от мужа своего, который делает ее плодоносящею. Ибо муж, сочетаваясь с девою, делает ее женою, то есть плодоносящею. Почему и родители называются плодоносящими.

А утверждающие, что наименование жена (ηγυνη) взято от слова τα γυτα, то есть члены, не заслуживают и внимания, ибо при этом как члену и части противопоставляется целое и все, так жене - муж, то есть земледельцу, сеющему и возделывающему женственную ниву (отчего, думаю, он и мужем называется, потому что человек есть имя, общее для мужа и жены), противопоставляется земля, засеваемая и делающаяся чрез то плодоносною. И думаю, что именования сии относительные, ибо, как скоро наименуем мужа, приходит на мысль и жена, равно как если упомянуть слово "отец", слышится при этом и слово "сын", и если сказано слово "господин", подразумевается и слово "слуга".

Диоскору.

Надлежит благодарить Бога не только за благодеяния, но и за то, что Он воспрепятствовал потерпеть обиду. И хотя кажется тебе это странным, но сие-то и есть самое великое благодеяние.

Епископу Феодосию.

Справедливо, чудный, оплакиваешь ты ныне град Пелусийский, хотя прежде и ублажал его. Ибо когда, подобно матери, обрадованной счастливым рождением сына, величался он предстоятельством славного Аммония, в подлинном смысле епископа, тогда по справедливости был он ублажаем, как исполненный Божественных и человеческих благ. Когда же строительство его поручено злому, чуждому, человекообразному зверю и доведен он до крайнего запустения, тогда справедливо достоин он оплакивания.

При Аммонии, как пчелы окружают царицу роя на увлаженных росою луговых цветах, так все ходили за ним, толпились вокруг него, потому что беседою и голосом был он подлинно медоточив и обладал пленительною приятностью. А при этом человеке... (но не хочу сказать ничего неприятного) оставшиеся, сменив праздничное одеяние, оплакивают свои бедствия.

Причина же сему, говорят, следующая: при Аммонии божественный алтарь имел подобающую святость, потому что служили в нем благоговейные иереи, а при сем человеке допущены туда люди неблагоговейные; рачительные же изгнаны, так что при нерадении о необходимом повредилось и все прочее. Ибо когда святилище попирается людьми нечестивыми, многие почитают по справедливости недопустимым для себя входить и в самый город. Посему, священная глава, не только оплакивай его, но и молись о нем, чтобы пришел он в прежнюю доблесть и в прежнее благоденствие.

Петру.

Мир, соединенный с правдою, - Божественное дело. Если же одно будет без другого, то это повредит красоте добродетели. Ибо и у разбойников есть между собою мир, и у волков: у одних - ко вреду для людей, у других - к гибели для овец. Но такого мира, не украшенного правдою, не назову миром. Если же сходится он с правдою, то в подлинном смысле будет называться миром. Почему и Христос сказал: не приидох воврещи мир на землю, но меч (Мф.10:34). А что Он запрещает не всякий мир, но сопряженный с пороком, о сем говорит в другом месте: мир Мой даю вам (Ин.14:27). Ибо в подлинном смысле мир есть тот, который украшен правдою и благочестием.

Диакону Евтонию.

Не бойся, священная обитель ненависти к лукавству, тех, которые не имеют силы обличать и не терпят быть обличенными, но, выказывая дерзновение, не причастное дерзости и растворенное тихостью, надейся совершить должное. Если и не преуспеваешь в этом, как писал ты, и Евсевий с рукоположенными им не по праву, вместо того, чтобы вознаградить, говорить о тебе худое, то не малодушествуй. Ибо неусыпное и всевидящее Око, как ненавидящее лукавства и влаголюбивое, тебя вознаградит, а их накажет.

Пресвитеру Зосиме.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: