ПРОСЛАВЛЕНИЕ ЗЕМНОЙ ЛЮБВИ

Ночью такие звезды!

Любимые, покинутые, счастливые, разлюбившие На синей площади руками ловят воздух, Шарят в комнате, на подушке теплой ищут.

Кого? его ль? себя? или только второго человека?

Так ищут! так плачут! так просят!

И от стоустого жаркого ветра

Колышутся звездные рощи.

Звезды опустились, под рукой зашелестели И вновь цветут – не здесь, а там!.. Прости! не мучай!

Только всё еще от смятых постелей

Подымаются молящие руки.

Верная жена отрывает руки от шитья.

Щеки застилает сухая белизна.

Стали глаза, не сойдут, стоят.

Шепчет она:

«Что же, радуйся моей верной верности!

Я ль согрешу? а сердце горит,

Бедное, неумное сердце.

Ну, бери! бери! бери!»

Двое на тесной кровати.

Взбухли жилы. Смертный пот.

И таких усилий тяжкий вздох.

С кем вы тягаетесь, страшные ратники?

Нет, это не осаждают крепость,

Не барку тянут, не дробят гранит -

Это два бедных человека

Всё хотят еще стать одним.

Гм! Гм!

Всё весьма прекрасно в мире:

Раздеваться, целоваться, спать,

Вставать, одеваться, раздеваться опять. 2 x 2 = 4. 5 x 5 = 25.

Господи, спасибо! Есть любовь ясная!

И куцая гимназистка шестого класса,

Вот и она подойдет, пригубит.

И бьются под узким передником девичьи груди.

«Я хотела вас просить об одном…

Только не смейтесь… это так глупо… нет, не выходит…

Я скажу, не теперь… потом…

Не зовите меня… просто Марусей…

Ну и сказала… всё равно… пусть!..»

Легче гору поднять – так трудно!

Что это? Его глаза или море?

И жадно пьют пухлые губы

Нашу сладкую горечь.

Пей! Никогда не забыть эту боль, испуг

И щемящую грусть этих розовых губ…

Там, в моем Париже, на террасе ресторана, Как звезда на заре, доцветает дама, И от гаснущего газа, и от утреннего света Еще злее губы фиолетовые, И, облизывая ложечку – каштановый крем,Ей хочется вытянуться, ногой достать спинку кровати, И горько шепчет она: «Je t'aime! Je t'aime!»1 Ему? или ложечке? или заре, над городом плачущей?

И где-то в эту же ночь

Папуас под себя подбирает папуаску.

Господи, спасибо! ведь есть любовь.

Любовь такая ясная!

Мы полем шли. Остановились оба сразу.

Глядеть – не глядели. Ждать – не ждали.

Горько пахла земля сухая.

Разве мы знали,

Чьих слез она чает?

Мы стояли. Мы не знали. Ничего не знали.

Мы друг друга искали.

Будто не стоим мы рядом, будто меж нами

Весь мир с морями, с холмами, с полями.

Губы дышали зноем земли.

«Ты здесь? ты здесь?» -

Пальцы спрашивали

И нашли.

Господи, спасибо! ведь есть

Любовь такая тяжкая!

Наши слезы смешались – где мои? где твои?

Горько пахла земля, но земля ли? и где мы?

Боже, разве мало такой любви,

Чтоб напоить всю жаждущую землю?

«Ты видишь?» – «Да, землю и тебя».

Ты засмеялась, слезы всё бежали, легкие слезы.

А после спросил я:

«Ты видишь?» – «Да, тебя и звезды».

Звезды?

Не знаю! не помню!

Вот они распускаются, электрические розаны, Газа голубые пионы.

У окна Танечка.

Тощей грудью прижавшись к книжечке,

Поет: «Я жду лобзания!»

– «Танечка, вы дома?» – «Нет их, сейчас вышли».

Жадные ворота губами чмокают.

Телефон визжит: «Я приду! я приду сама».

И, корчась от похоти,

Кидаются друг на друга раскаленные дома.

Господи, спасибо! есть любовь тяжкая.

Петр Николаевич, жена – Наташа.

Спальня ампир, ампир ночной столик.

Ночь? Но сколько их было, сколько?

«Скучно. Пойти бы, что ли, в театр…»

И скучно блестят лифчика пряжки.

Но что это? слово? или только улыбка,

Усмешка привычных скучающих губ?

И бьются они – две рыбы

На берегу.

И на знакомой кровати

Он, проживший с ней столько лет,

Знающий каждую пуговку ее платья,

Каждый вздох ее сонных век,

Вдруг ищет, ловит, удивленный,

Кричит: «Наташа, неужто ты? еще! еще!»

А на стуле, как каждую ночь, белье,

Как каждую ночь, лампадка дрожит у иконы.

«Наташа! Наташа!

Это ль не наша первая ночь?»

Господи, спасибо! ведь есть любовь

Такая тяжкая!

«Вот где свет… по трешнице заплатим

Чтоб всю ночь… уж мы раскошелимся…

Ну, ты! раскручивай тряпки!

Выкладай свои прелести!

Уж ты, сучка потертая,

По-ученому повертывайся!»

За окном желтый снег и весна.

Талый снег – ему умереть…

Ах, она возьмет этот красный фонарь,

Будет он вместо сердца гореть.

Будет жечь и вздыхать, будет круглый и красный Ночью жить, а к утру погаснет…

Трясет еще девку, но на черных губах стынет ругань.

Нельзя ни уйти, ни забыть, ни укрыться.

И грубые руки бьются испуганно,

Будто крылья самой нежной птицы.

Мутит от кислого пива, от пудры вонючей.

Перед ним – грязный тюфяк, перед ней – потолок.

Но держат они еще один лучик…

«Отчего так светло?»

– «Не знаю, еще ночь».

– «Это с улицы…» – «Как тебя звать?» – «Машкой».

Господи, спасибо! Ведь есть любовь,

Любовь такая тяжкая!

Ты сидела в кафе, и газа отблеск синий Был на всем: на твоем лице, на стакане вина, на пальцах дам, Будто смерть. И когда я повторял твое грустное нормандское имя, Мне казалось, что мы уже не здесь, а там.

И две тонкие рюмки, встречаясь,

Под чей-то пьяный смех,

Пели нам о светлом рае,

Где ни арф, ни цветов, только синий свет.

Ты встала. Мы шли долго, молча, не смея умереть, Как каторжники шли. Куда?- разве мы спрашивали…

И грустно звенела цепь

Любви нашей.

Я клевал губы трудные твои,

Слушал, как неровно бьется сердце.

Где же рай? где же радость не быть, не быть?

Где же смерть?

Вот близко! сейчас не станет!

Целую. Но я. И это мое.

Страшный ангел держал меж нашими устами

Меча своего лезвие.

Ничего, ничего не будет!..

Но тоска любви горяча,

Она растопила сталь меча.

«Любишь?..»

Рассвело. Голые, светлые, мы в окошко глядели.

Торговки пели, гремели телеги, где-то кричал петух.

Господи, мы закончили, как нам было велено, Тяжкий труд.

Какая радость! Вот выползает красное солнце…

Господи, спасибо! есть любовь темная.

Еще свеча горела бесцельная,

Слабый огонек средь золота зари.

Ты тихо попросила, я расслышал еле-еле:

«Не туши… пусть горит…»

В поздний час,

Умирая в темных больницах,

Не веря, что утро может настать,

Всеми забытые,

Люди

Кричат.

Кажется, этот крик даже солнце разбудит, И встанет заря.

И души, что плоть не вмещает,

Прорвут великий мрак,

Разольются точно реки, светом райским

Наши дни осеребрят.

В ответ из спален, из ночлежек, из блудилищ Раздается такой же страстный крик, Всех, кто, сливаясь, не слились, Всех, кто, не любя, любили, Всех, кто ждет не дождется зари.

«Милый,

Если можешь – умри!..»

Будто на катафалке, на пышной кровати

Старой актрисы

Птичкой бьется, тихо плачет

No. 305-ый – бледный гимназистик.

Мальчик дышит духами – вся комната полна сирени.

Но вот еще запах смутный, тревожный,

Будто голубые цветики тления

Зацветают на холеной коже.

А ей страшно – с каждым годом всё легче гнутся колени, Всё круче путь, И всё меньше, меньше времени Хоть на миг приподняться, взглянуть.

«Вот еще падаю… Кто подымет…

Так в грязи и приду, даже черти шарахнутся прочь…

Нет, не могу!.. Боже, смертным потом вымой Эту всё испытавшую плоть!»

Молчат. Эта ночь надолго, навеки.

Окна завешены, заперта дверь.

Двое. Но с ними третий.

Ночь? Или смерть?

И старуха и мальчик встречают, нежно обнявшись, Радость, последнюю радость нашу.

Всю ночь солдат измывался над бабой,

Теперь запотел, изошел. Лежат они рядышком.

И скучно…

И каждый о своем говорит, а другой не слушает.

«Утром в баню схожу помыться…

А там крышка – на позиции…

А как прошлой весной Федьку засыпало,

Только разок икнул – вот и пойми тут…

Скажешь, поняла?..»

– «Говорю тебе, девочка у меня померла.

Глаша, Глафира…

Шесть рублей за нее платила…»

Скучно. А там конец…

«Вот и я помру – чего зря мучаться…»

Что-то белое копошится в окне.

Она придет. Она неминучая.

Белое расползлось. Где же ночь?

Баба баюкает солдатика: «Милый, вот и все померли…»

Господи, спасибо – ведь есть любовь,

Любовь такая темная!

«Ласкай меня, ласкай, как хочешь!

А вчера ночью…»

Ты говорила: так меня ласкал другой, так третий…

И любили нелюбящие, и ласкали неласковые, И не знали, зачем мы вместе, И не могли друг от друга оторваться.

И в душной натопленной комнате

Было всё, но не было радости.

И души бились об окна темные,

Слабые бабочки,

Бились и падали.

Даже слова бесстыдные Не могли заглушить легких крылышек треск.

«Открой электричество… ничего не видно…»

– «Спи!» И вот рассвет.

Ты дремала. Твоя грудь, плечи, руки

Были в легком предрассветном серебре.

Боже, знаю – будет искуплен

И этот, и этот грех,

Когда в смертный час буду прыгать, биться, Чтоб всего себя отдать.

И к тебе придет, Господь,

Душа моя. Жизнь покажется грустной, милой, далекой, И скажу я: Господи, спасибо – ведь есть любовь, Любовь такая легкая!

Январь 1918, Москва

Примечания 1. Je t'aime! Je t'aime – «Я люблю тебя! Я люблю тебя!» (франц.). – Ред. Обратно Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Враги, нет, не враги, просто многие,

Наткнувшись на мое святое бесстыдство,

Негодуя, дочек своих уводят,

А если дочек нет – хихикают.

Друзья меня слушают благосклонно:

«Прочтите стихи», будто мои вопли

Могут украсить их комнаты,

Как стильные пепельницы или отборное общество.

Выслушав, хвалят в меру.

Говорят об ярких образах, о длиннотах, об ассонансах И дружески указывают на некоторые странности Безусловно талантливого сердца.

Я не могу сказать им: тише!

Ведь вы слышали, как головой об стену бьется человек…

Ах, нет, ведь это только четверостишия,

И когда меня представляют дамам, говорят: «Поэт».

Зачем пишу?

Знаю – не надо.

Просто бы выть, как собака… Боже!

Велика моя человеческая слабость.

А вы судите, коль можете…

Так и буду публично плакать, молиться,

О своих молитвах читать рецензии…

Боже, эту чашу я выпью,

Но пошли мне одно утешение:

Пусть мои книги прочтет

Какая-нибудь обыкновенная девушка,

Которая не знает ни газэл, ни рондо,

Ни того, как всё это делается.

Прочтет, скажет: «Как просто! Отчего его все не поняли?

Мне кажется, что это я написала.

Он был одну минуту в светлой комнате,

А потом впотьмах остался.

Дверь заперта. Он бьется, воет.

Неужели здесь остаться навек?

Как же он может быть спокойным,

Если он видел такой свет?

Боже, когда час его приидет,

Пошли ему легкую смерть,

Пусть светлый ветер раскроет тихо

Дверь».

Февраль 1918

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Вдруг – среди дня – послушай -

Где же ты?

Не камни душат -

Нежность.

Розовое облако. Клекот беды.

Что же – запыхавшись, паровозом

Обегать поля?- Даже дым

Розов.

Можно задыхаться от каких-то мелочей,

И камень – в клочья,

От того – чей

Почерк?

Это, кажется, зовут «любовью» -

Руку на грудь, до утра,

Чтоб на розовом камне – простая повесть

Утрат.

Вокзальная нежность. Вагона скрип.

И как человек беден!Ведь это же цвет другой зари – Последней.

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Нежное железо – эти скрепы,

Даже страсть от них изнемогла.

Каждый вздох могильной глиной лепок,

Топки шепоты и вязок глаз.

Чтоб кружиться карусельным грифом,

Разлетевшись – прискакать назад.

В каждой родинке такие мифы,

Что и в ста томах не рассказать.

Знаешь этих просыпаний смуту,

Эти шорохи и шепота?Ведь дыханье каждую минуту Может убежать за ворота.

Двух сердец такие замиранья,

Залпы перекрестные и страх,

Будто салютуют в океане

Погибающие крейсера.

Как же должен биться ток багряный,

Туго стянутый в узлы висков,

Чтоб любовь, надышанная за ночь,

Не смешалась с роем облаков?

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Не сумерек боюсь – такого света,

Что вся земля – одно дыханье мирт,

Что даже камень Ветхого Завета

Лишь золотой и трепетный эфир.

Любви избыток, и не ты, а Диво:

Белы глазницы, плоть отлучена.

Средь пирных вскриков и трещанья иволг

Внезапная чужая тишина.

Что седина? Я знаю полдень смерти -

Звонарь блаженный звоном изойдет,

Не раскачнув земли глухого сердца,

И виночерпий чаши не дольет.

Молю,- о Ненависть, пребудь на страже!

Среди камней и рубенсовских тел,

Пошли и мне неслыханную тяжесть,

Чтоб я второй земли не захотел.

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Когда замолкнет суесловье,

В босые тихие часы,

Ты подыми у изголовья

Свои библейские весы.

Запомни только – сын Давидов,Филистимлян я не прощу.

Скорей свои цимбалы выдам,

Но не разящую пращу.

Ты стой и мерь глухие смеси,

Учи неистовству, пока

Не обозначит равновесья

Твоя державная рука.

Но неизбывна жизни тяжесть:

Слепое сердце дрогнет вновь,

И перышком на чашу ляжет

Полузабытая любовь.

Январь 1923

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Видишь, любить до чего тяжело -

Гнет к земле густое тепло.

Паленая шерсть на моей груди.

Соль – солона. Не береди!

Ты не дочь, ты не сестра.

Земля, земля, моя нора!

Коготь и клык. Темен и дик.

Я говорю – не береди!

Не для меня любви ремесло.

Камень пьет густое тепло.

Теплый камень – мертвый зверь -

Стихи, стихи – седая шерсть.

Виснут веки. Сон и гуд.

Люди могут, а я не могу.

Рот приоткрыт – тяжкий пар,Это тебе, но последний дар.

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Что любовь? Нежнейшая безделка.

Мало ль жемчуга и серебра?

Милая, я в жизни засиделся,

Обо мне справляются ветра.

Видя звезд пленительный избыток,

Я к земле сгибаюсь тяжело -

На горбу слепого следопыта

Прорастает темное крыло.

И меня пугает равнодушье.

Это даже не былая боль,

А над пестрым ворохом игрушек

Звездная рождественская соль.

Но тебя я не могу покинуть!

Это – голову назад – еще!В землю уходящей Прозерпины Пахнущее тополем плечо.

Но твое дыханье в диком мире – Я ладонью заслонил – дыши!И никто не снимет этой гири С тихой загостившейся души.

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Волос черен или золот.

Красна кровь.

Голое слово -

Любовь.

Жилы стяни туго!

Как хлеб и вода,

Простая подруга -

Беда.

Цветов не трогай.

Весен не мерь.

Прямая дорога -

Смерть.

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Средь мотоциклетовых цикад

Слышу древних баобабов запах.

Впрочем, не такая ли тоска

Обкарнала страусов на шляпы?

Можно вылить бочки сулемы,

Зебу превратить в автомобили,

Но кому же нужно, чтобы мы

Так доисторически любили?

Чтобы губы – бешеный лоскут,

Створки раковин, живое мясо,

Захватив помадную тоску,

Задыхались напастями засух.

Чтобы сразу, от каких-то слов,

Этот чинный, в пиджаке и шляпе,

Мот бы, как неистовый циклоп,

Нашу круглую звезду облапить?

Чтобы пред одной, и то не той,

Ни в какие радости не веря,

Изойти берложной теплотой

На смерть ошарашенного зверя.

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Со временем – единоборство,

И прежней нежности разбег,

Чрез многие лета и версты

К почти-мифической тебе.

Я чую след в почтовом знаке,

Средь чащи дат, в наклоне букв:

Нюх увязавшейся собаки

Не утеряет смуглых рук.

Могильной тенью кипарисов,

На первой зелени, весной,

Я был к тебе навек приписан,

Как к некой волости земной.

Исход любви суров и важен,Чтоб после стольких смут и мук Из четырех углов бродяжьих Повертываться к одному.

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Полярная звезда и проседь окон.

Какая же плясунья унесет

Два рысьих солнца мертвого Востока

Среди густых серебряных тенёт?

Ну как же здесь любить, забыв о гневе?

Протяжен ямб, прохладой веет смерть.

Ведь, полюбив, унылый Псалмопевец

Кимвал не трогал и кричал, как зверь.

О, расступись!- ведь расступилось море

Я перейду, я больше не могу.

Зачем тебе пророческая горечь

Моих сухих и одичалых губ?

Не буду ни просить, ни прекословить,

И всё ж боюсь, что задохнешься ты,Ведь то, что ты зовешь моей любовью,Лишь взрыв ветхозаветной духоты.

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Не мы придумываем казни,

Но зацепилось колесо -

И в жилах кровь от гнева вязнет,

Готовая взорвать висок.

И чтоб душа звериным пахла -

От диких ливней – в темноту -

Той нежности густая нахлынь

Почти соленая во рту.

И за уступками – уступки.

И разве кто-нибудь поймет,

Что эти соты слишком хрупки

И в них не уместится мед?

Пока, как говорят, «до гроба»,Средь ночи форточку открыть, И обрасти подшерстком злобы, Чтоб о пощаде не просить.

И всё же, зная кипь и накипь И всю беспомощность мою,Шершавым языком собаки Расписку верности даю.

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Ногти ночи цвета крови,

Синью выведены брови,

Пахнет мускусом крысиным,

Гиацинтом и бензином,

Носит счастье на подносах,

Ищет утро, ищет небо,

Ищет корку злого хлеба.

В этот час пусты террасы,

Спят сыры и ананасы,

Спят дрозды и лимузины,

Не проснулись магазины.

Этот час – четвертый, пятый -

Будет чудом и расплатой.

Небо станет, как живое,

Закричит оно о бое,

Будет нежен, будет жаден

Разговор железных градин,

Город, где мы умираем,

Станет горем, станет раем.

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

КРУГ

Есть в хаосе самом высокий строй,

Тот замысел, что кажется игрой,

И, может быть, начертит астроном

Орбиту сердца, тронутого сном.

Велик и дивен океана плач.

У инея учился первый ткач.

Сродни приливам и корням близка

Обыкновенной женщины тоска.

И есть закон для смертоносных бурь

И для горшечника, кладущего глазурь, -

То – ход страстей, и зря зовут судьбой

Отлеты птиц иль орудийный бой.

Художнику свобода не дана,

Он слышит, что бормочет тишина,

И как лунатик, выйдя в темноту,

Он осязает эту темноту.

Не переставить звуки и цвета,

Не изменить кленового листа.

И дружбы горяча тяжелая смола,

И вечен след от легкого весла.

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Белесая, как марля, мгла

Скрывает мира очертанье,

И не растрогает стекла

Мое убогое дыханье.

Изобразил на нем мороз,

Чтоб сердцу биться не хотелось,

Корзины вымышленных роз

И пальм былых окаменелость,

Язык безжизненной зимы

И тайны памяти лоскутной.

Так перед смертью видим мы

Знакомый мир, большой и смутный,

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Когда подымается солнце и птицы стрекочут, Шахтеры уходят в глубокие вотчины ночи.

Упрямо вгрызаясь в утробу земли рудоносной, Рука отбивает у смерти цветочные вёсны.

От сварки страстей, от металла, что смутен и труден, Топор дровосека и ропот тяжелых орудий.

Леса уплывают, деревьев зеленых и рослых Легки корабельные мачты и призрачны весла.

На веслах дойдешь ты до луга. Средь мяты горячей Осколок снаряда и старая женщина плачет.

Горячие зерна опять возвращаются в землю, Притихли осины, и жадные ласточки дремлют.

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Крылья выдумав, ушел под землю,

Предал сон и погасил глаза.

И, подбитая, как будто дремлет

Сизо-голубая стрекоза.

Света не увидеть Персефоне,

Голоса сирены не унять,

К солнцу ломкие, как лед, ладони

В золотое утро не поднять.

За какой хлопочешь ты решеткой,

Что еще придумала спеша,

Бедная больная сумасбродка,

Хлопотунья вечная, душа?

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Слов мы боимся, и все же прощай.

Если судьба нас сведет невзначай,

Может, не сразу узнаю я, кто

Серый прохожий в дорожном пальто,

Сердце подскажет, что ты – это тот,

Сорок второй и единственный год.

Ржев догорал. Мы стояли с тобой,

Смерть примеряли. И начался бой…

Странно устроен любой человек:

Страстно клянется, что любит навек,

И забывает, когда и кому…

Но не изменит и он одному:

Слову скупому, горячей руке,

Ржевскому лесу и ржевской тоске.

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

СЕРДЦЕ ТИХО ПЛАЧЕТ…

Из Верлена

Il pleut doucement sur la ville.

A.Rimbaud

Сердце тихо плачет,

Словно дождик мелкий,

Что же это значит,

Если сердце плачет?

Падая на крыши,

Плачет мелкий дождик,

Плачет тише, тише,

Падая на крыши.

И, дождю внимая,

Сердце тихо плачет,

Отчего – не зная,

Лишь дождю внимая.

И ни зла, ни боли!

Все же плачет сердце,

Плачет оттого ли,

Что ни зла, ни боли?

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

В ночи я трогаю, недоумелый,

Дорожной лихорадкою томим,

Почти доисторическое тело,

Которое еще зовут моим.

Оно живет своим особым бытом -

Смуглеет в жар и жадно ждет весны,

И – ком земли – оно цветет от пыток,

От чудных губ жестокой бороны.

Рассеянно перебираю ворох

Раскиданных волос, имен, обид.

Поймите эти путевые сборы,

Когда уже ничто не веселит!

В каких же слабостях еще признаться?Ребячий смех и благости росы.

Но уж за трапезою домочадцев

Томится гость и смотрит на часы.

Он золотого хлеба не надрежет,

И, как бы ни сиротствовала грудь,

Он выпустит в окно чужую нежность,

Чтоб даже нежность крикнула: не будь!

В глухую ночь свои кидаю пальцы -

Какие руки вдоволь далеки,

Чтоб обрядить такого постояльца

И, руку взяв, не удержать руки?

Ищу покоя, будто зверь на склоне.

Седин уже немало намело.

В студеном воздухе легко утонет

Отпущенное некогда тепло.

Июль-август 1922, Binz a Rugen

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Если ты к земле приложишь ухо,

То услышишь – крыльями звеня,

В тонкой паутине бьется муха,

А в корнях изъеденного пня

Прорастают новые побеги,

Прячась в хвое и в сухих листах.

На дороге вязнут и скрипят телеги,

Утопая в рыхлых колеях.

Ты услышишь: пробегает белка,

Листьями пугливыми шурша,

И над речкой пересохшей, мелкой

Селезень кряхтит средь камыша.

И поет бадья у нашего колодца,

И девчонки с ягодой прошли.

Ты услышишь, как дрожит и бьется

Сердце неумолчное земли.

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

ВЕРЛЕН В СТАРОСТИ

Лысый, грязный, как бездомная собака,

Ночью он бродил забытый и ничей.

Каждый кабачок и каждая клоака

Знали хорошо его среди гостей.

За своим абсентом молча, каждой ночью

Он досиживал до «утренней звезды».

И торчали в беспорядке клочья

Перепутанной и неопрятной бороды.

Но, бывало, Муза, старика жалея,

Приходила и шептала о былом,

И тогда он брал у сонного лакея

Белый лист, залитый кофе и вином,

По его лицу ребенка и сатира

Пробегал какой-то сладостный намек,

И, далек от злобы, и далек от мира,

Он писал, писал и не писать не мог…

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Я сегодня вспомнил о смерти,

Вспомнил так, читая, невзначай.

И запрыгало сердце,

Как маленький попугай.

Прыгая, хлопает крыльями на шесте,

Клюет какие-то горькие зерна

И кричит: «Не могу! Не могу!

Если это должно быть так скоро -

Я не могу!»

О, я лгал тебе прежде,Даже самое синее небо Мне никогда не заменит Больного февральского снега.

Гонец, ты с недобрым послан!

Заблудись, подожди, не спеши!

Божье слово слишком тяжелая роскошь,

И оно не для всякой души.

Май 1914

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Люблю немецкий старый городок -

На площади липу,

Маленькие окна с геранями,

Над лавкой серебряный рог

И во всем этот легкий привкус

Милой романтики.

Летний дождик каплет.

Люб мне бледно-красный цвет моркови

На сером камне.

За цветными стеклами клетчатая скатерть, И птица плачет о воле, О нежной, о давней.

А в церкви никто не улыбнется,Кому молиться? Зачем?

И благочестивые уродцы

Глядят со стен.

Сторож тихо передвигает стулья.

Каплет дождик.

Уродцы уснули.

Январь 1915

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

В ПЕРЕУЛКЕ

Переулок. Снег скрипит. Идут обнявшись.

Стреляют. А им всё равно.

Целуются, и два облачка у губ дрожащих

Сливаются в одно.

Смерть ходит разгневанная,

Вот она! за углом! близко! рядом!

А бедный человек обнимает любимую девушку И говорит ей такие странные слова:

«Милая! ненаглядная!»

Стреляют. Прижимаются друг к другу еще теснее.

Что для Смерти наши преграды?

Но даже она не сумеет

Разнять эти руки слабые!

Боже! Зимой цветов не найти,

Малой былинки не встретить -

А вот люди могут так любить

На глазах у Смерти!

Может, через минуту они закачаются,

Будто поскользнувшись на льду,

Но, так же друг друга нежно обнимая,Они к Тебе придут.

Может, в эти дни надо только молиться,

Только плакать тихо…

Но, Господи, что не простится

Любившим?

Декабрь 1917, Москва

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Есть время камни собирать,

И время есть, чтоб их кидать.

Я изучил все времена,

Я говорил: «на то война»,

Я камни на себе таскал,

Я их от сердца отрывал,

И стали дни еще темней

От всех раскиданных камней.

Зачем же ты киваешь мне

Над той воронкой в стороне,

Не резонер и не пророк,

Простой дурашливый цветок?

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Белеют мазанки. Хотели сжечь их,

Но не успели. Вечер. Дети. Смех.

Был бой за хутор, и один разведчик

Остался на снегу. Вдали от всех Он как бы спит. Не бьется больше сердце.

Он долго шел – он к тем огням спешил.

И если не дано уйти от смерти,

Он, умирая, смерть опередил.

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Остановка. Несколько примет.

Расписанье некоторых линий.

Так одно из этих легких лет

Будет слишком легким на помине.

Где же сказано – в какой графе,

На каком из верстовых зарубка,

Что такой-то сиживал в кафе

И дымил недодымившей трубкой?

Ты ж не станешь клевера сушить,

Чиркать ногтем по полям романа.

Это – две минуты, и в глуши

Никому не нужный полустанок.

Даже грохот катастроф забудь:

Это – задыханья, и бураны,

И открытый стрелочником путь

Слишком поздно или слишком рано.

Вот мое звериное тепло,

Я почти что от него свободен.

Ты мне руку положи на лоб,

Чтоб проверить, как оно уходит.

Есть в тебе льняная чистота,

И тому, кому не нужно хлеба,Три аршина грубого холста На его последнюю потребу.

Примечания Обращено к Л.М.Козинцевой-Эренбург (1899-1970), художнице, в 1919 г. ставшей женой поэта.

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

РОССИИ

Смердишь, распухла с голоду, сочатся кровь и гной из ран отверстых.

Вопя и корчась, к матери-земле припала ты.

Россия, твой родильный бред они сочли за смертный, Гнушаются тобой, разумны, сыты и чисты.

Бесплодно чрево их, пустые груди каменеют.

Кто древнее наследие возьмет?

Кто разожжет и дальше понесет

Полупогасший факел Прометея?

Суровы роды, час высок и страшен.

Не в пене моря, не в небесной синеве,

На темном гноище, омытый кровью нашей,

Рождается иной, великий век.

Уверуйте! Его из наших рук примите!

Он наш и ваш – сотрет он все межи.

Забытая, в полунощной столице

Под саваном снегов таилась жизнь.

На краткий срок народ бывает призван

Своею кровью напоить земные борозды -

Гонители к тебе придут, Отчизна,

Целуя на снегу кровавые следы.

Примечания Было исключено редакцией из собрания стихотворений 1977-го г. на том основании, что «ассоциации, возникающие при чтении этого ст-ния, снижают представление читателя об очистительной роли революционного переворота». В книге Эренбург И. Люди, годы, жизнь. М., 1990 комментарий: «Стихи слабые, но они выражают мои мысли не только той зимы, а и следующих лет. Меня теперь коробит от нарочито книжного языка "гноище", "чрево", "борозды". Удивительно, как после "Стихов о канунах" и восхищения кубизмом я вдруг сбился на словарь символистов!»

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Было в жизни мало резеды,

Много крови, пепла и беды.

Я не жалуюсь на свой удел,

Я бы только увидать хотел

День один, обыкновенный день,

Чтобы дерева густая тень

Ничего не значила, темна,

Кроме лета, тишины и сна.

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Гляжу на снег, а в голове одно:

Ведь это – день, а до чего темно!

И солнце зимнее, оно на час -

Торопится – глядишь, и день погас.

Под деревом солдат. Он шел с утра.

Зачем он здесь? Ему идти пора.

Он не уйдет. Прошли давно войска,

И день прошел. Но не пройдет тоска.

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Когда я был молод, была уж война,

Я жизнь свою прожил – и снова война.

Я все же запомнил из жизни той громкой

Не музыку марша, не грозы, не бомбы,

А где-то в рыбацком селенье глухом

К скале прилепившийся маленький дом.

В том доме матрос расставался с хозяйкой, И грустные руки метались, как чайки.

И годы, и годы мерещатся мне

Все те же две тени на белой стене.

Советская поэзия. В 2-х томах.

Библиотека всемирной литературы. Серия третья.

Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.

Москва: Художественная литература, 1977.

***

Ты говоришь, что я замолк,

И с ревностью, и с укоризной.

Париж не лес, и я не волк,

Но жизнь не вычеркнуть из жизни.

А жил я там, где сер и сед,

Подобный каменному бору,

И голубой и в пепле лет

Стоит, шумит великий город.

Там даже счастье нипочем,

От слова там легко и больно,

И там с шарманкой под окном

И плачет и смеется вольность.

Прости, что жил я в том лесу,

Что все я пережил и выжил,

Что до могилы донесу

Большие сумерки Парижа.

Советская поэзия. В 2-х томах.

Библиотека всемирной литературы. Серия третья.

Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.

Москва: Художественная литература, 1977.

***

Чужое горе – оно, как овод,

Ты отмахнешься, и сядет снова,

Захочешь выйти, а выйти поздно,

Оно – горячий и мокрый воздух,

И как ни дышишь, все так же душно.

Оно не слышит, оно – кликуша,

Оно приходит и ночью ноет,

А что с ним делать – оно чужое.

Советская поэзия. В 2-х томах.

Библиотека всемирной литературы. Серия третья.

Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.

Москва: Художественная литература, 1977.

A TOI AIMEE

При первой встрече ты мне сказала: «Вчера Я узнала, что вы уезжаете… мы скоро расстанемся…»

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: