Трудный путь к капитуляции 9 глава

В мае, когда была оглашена новость о капитуляции, в британской прессе появилась история Фрицеля, хотя и слегка искаженная. В лондонской «Дейли экспресс» от 7 мая на первой странице была помещена фотография Фрицеля с подписью: «Фриц, такса, которая привела к капитуляции. Британский и американский генералы приехали в Швейцарию, переодетые туристами, якобы для покупки таксы. Настоящей целью их визита, однако, было…» ну и так далее. Когда закончилась война, я разрешил Нэнси рассказать собачнице, куда на самом деле отправился песик. Мы подумали, что она тоскует по пропавшему любимцу. Когда Нэнси ей позвонила и сказала, что Фрицель теперь талисман Ставки союзных вооруженных сил, а его портрет появился в нескольких английских газетах, дама едва не упала в обморок, а когда пришла в себя, прокричала в телефон: «Was! 1st er bei Alexander?» («Что? Он у Александера?»)

В этот напряженный период ожидания для меня стал проблемой Парри. Он никак не мог угомониться в своем убежище в Люцерне, желая вернуться в Италию, чтобы возобновить подпольную работу. День за днем в телефонных разговорах я умолял его потерпеть, понимая, насколько тяжело ему было следовать моим советам. Человеку, боровшемуся с фашизмом практически всю жизнь, было нелегко лениво отсиживаться, когда в этой борьбе наступил критический момент. «Я чувствую себя как птица, запертая в золоченой клетке», – сказал он мне. Он хотел быть среди схватки, хотел сражаться вместе с итальянскими партизанами, в организации отрядов которых он так активно участвовал. У меня было ощущение, что мои способности убеждать иссякают, и в одну прекрасную ночь Парри удерет в Милан. Я обсудил эту проблему с Лемницером и Эйри, и мы пришли к мысли отправить Парри в ставку союзников в Италии для разработки планов координации действий партизан с нашими наступающими войсками и содействия организованной оккупации Северной Италии.

Случилось так, что генерал Кадорна, военный руководитель партизан, прибыл на несколько дней из Северной Италии в Швейцарию для консультаций. Мы решили, что генерал Кадорна мог бы также отправиться на юг вместе с Парри. Ставка союзников 25 марта одобрила наши рекомендации и прислала самолет на аэродром в Аннеси, близ Женевы, чтобы забрать обоих. Они оба улетели, но Парри с явной неохотой и лишь после того, как я вновь дал ему слово вернуть его в Северную Италию раньше дня освобождения.

До этого времени мы успешно хранили в тайне место нахождения Парри. Действительно, большинство, включая его ближайших друзей, верило, что он по-прежнему находится в тюрьме в Вероне, и итальянские партизанские вожаки продолжали уговаривать меня сделать что-нибудь для его освобождения. Как-то они прислали ко мне в качестве посланца Валли Тосканини Кастельбарко, дочь маэстро Артуро Тосканини, очаровательную женщину. В конце 1943 г. она бежала из Северной Италии в Швейцарию, поскольку фашисты угрожали взять ее заложницей, чтобы оказать давление на ее отца, последовательного и решительного противника фашизма и всех его деяний. В Швейцарии она не покладая рук трудилась на пользу итальянского антифашистского движения. В тот день, когда она приехала ко мне просить что-нибудь сделать для освобождения Парри, тот находился в соседней комнате. Мне было нелегко смотреть ей в глаза честным взглядом, заверяя мою красноречивую и убедительную посетительницу, что я сделаю все, чтобы спасти ее друга. Позднее, когда война закончилась, у меня нашлось время, чтобы разъяснить свой обман.

Ровно через неделю после нашей встречи с Вольфом, 26 марта, капитан Циммер приехал из Италии в Швейцарию с сообщением от него. Вольф позвонил Циммеру в Милан из штаба Кессельринга на Западном фронте. Его поездка оказалась сопряжена с куда большими техническими трудностями, чем он ожидал. Кессельринг был, естественно, очень занятым человеком, пытающимся затыкать зияющие дыры на фронте. Он пребывал в непрерывных разъездах, так что Вольфу стоило большого труда его отыскать. Эзоповым языком Вольф дал Циммеру понять, что надеется выполнить свою программу и вернуться через два-три дня. Но он попросил Циммера постараться выяснить у меня, не будет ли эта задержка фатальной и не рассердятся ли «джентльмены» настолько, что хлопнут дверью. «Постарайся, чтобы дверь осталась открытой», – твердил Вольф Циммеру.

Двумя днями позже, двадцать восьмого числа, на границу приехал Парильи с сообщением из штаба Вольфа. Вольф вернется в Италию на следующий день.

Еще через два дня – это было 30 марта, Страстная пятница – Циммер пересек границу в Кьяссо и позвонил Вайбелю и Гусману, которые в Лугано стойко ждали уик-энда. Теперь информация была твердой. Вольф вернулся и находится в Фазано. Кессельринг согласился поддержать его план и разрешил известить об этом Витингофа. Вольф собирался повидаться с Витингофом. Если все пройдет как рассчитывалось, то он приедет в Аскону в понедельник 2 апреля и попытается привезти с собой Витингофа или одного из офицеров его штаба и посла Рана. Будут представлены все три составляющие германской оккупационной системы в Италии.

Лемницер и Эйри вздохнули с облегчением. К 2 апреля истекали уже полные две недели ожидания возвращения Вольфа, но теперь это ожидание выглядело оправданным. Они телеграфировали об этой новости в ставку в Казерте. На них, как и на нас, произвело впечатление вольное поведение Вольфа в свете его ответственной должности и критической военной ситуации, а также его явный иммунитет и очевидное соучастие в организации капитуляции столь значительных приближенных Гитлера за его спиной. Было ясно, что Вольф взялся за дело всерьез. Если Витингоф приедет с предложениями и удастся наладить связь, капитуляция будет у нас в кармане. Мы все собрались в Асконе в ночь перед Пасхой, чтобы ждать Вольфа.

В понедельник, 2 апреля, в тот день, когда мы надеялись увидеть Вольфа, прибыл лишь барон Парильи в сопровождении Вайбеля и Гусмана, встретивших его на границе. Он был в штабе Вольфа уже после пятницы, и Вольф прислал его рассказать нам всю историю.

Гиммлер позвонил Вольфу рано утром в Пасхальное воскресенье. Он выяснил, что Вольф перевез свою семью к югу от перевала Бреннер, в зону, находившуюся под его командованием. Гиммлер вернул их в Австрию и сказал: «Это было неблагоразумно с вашей стороны, и я позволил себе исправить ситуацию. Ваша жена и ваши дети сейчас находятся под моей защитой». Это означало, что Гиммлер был намерен в случае необходимости арестовать и убить жену и детей Вольфа. Любой заколебался бы перед лицом такой угрозы.

Затем Гиммлер предупредил Вольфа, чтобы тот не покидал Италию, то есть не ездил в Швейцарию. Вольф был слишком подавлен, чтобы отвечать. Лучшим исходом, который он видел для себя, были похороны за казенный счет, как у Роммеля. Вот почему Вольф не отважился приехать на встречу с нами.

Мы засыпали Парильи вопросами. Как получилось, что в дело вступил Гиммлер? Кто рассказал ему о том, чем занимается Вольф? Как много он знает? Как насчет Гитлера? Как насчет Кессельринга и Витингофа? Что с капитуляцией?

Тогда барон вернулся к началу. Вольф, передвигаясь на автомобиле, в итоге 23 марта добрался до командного пункта Кессельринга близ Бад– Наухайма. По пути его неоднократно атаковали низколетящие штурмовики. В тот день американцы форсировали Рейн возле Оппенхайма, всего в 15 километрах отсюда, и их непрерывное наступление грозило разрезать Германию надвое. Вокруг был ад. Пока Кессельринг хватал трубки полевых телефонов, раскалившихся от приказов его терпящим поражение армиям, Вольф пытался рассказать ему о том, что сделал, о контактах с союзниками в Швейцарии (но не упоминал о встрече с военными советниками в Асконе). Он спросил не только о том, одобряет ли Кессельринг его попытки добиться капитуляции, действуя через Витингофа, но и о том, присоединится ли тот к сдаче капитуляцией на Западном фронте.

На это Кессельринг сказал, что так поступить он не может. Он защищает Германию и обязан продолжать это делать, даже если придется пасть в бою. Он сказал, что лично обязан фюреру всем: своим званием, своим назначением, своими орденами. К тому же, добавил Кессельринг, он едва знаком с генералами, командующими его корпусами и дивизиями. Более того, у него за спиной стоит пара хорошо вооруженных дивизий СС, которые несомненно выступят против него, если он попытается нарушить приказы фюрера. Но он посоветует Витингофу действовать. «Я сожалею, что сам я сейчас не в Италии», – сказал Кессельринг.

Несколькими часами позже, когда у Кессельринга появилась возможность поговорить с Вольфом более обстоятельно, он рассказал ему, что в ставке Гитлера его ближайшие советники по-прежнему говорят о чудо-оружии, об оружии отчаяния (Verzweiflungswaffe), но это все иллюзии – одна из гитлеровских галлюцинаций. Кессельринг пожелал Вольфу удачи. Вольф добился успеха, или, по крайней мере, он так думал, в своей первой задаче, получив согласие Кессельринга на капитуляцию в Италии.

К несчастью, как раз в тот момент, когда Вольф был готов вернуться в Италию, Гиммлер, узнавший о его пребывании в Германии, вызвал его в Берлин. Вольф подчинился. В Берлине он встретился и с Гиммлером, и с Кальтенбруннером. Парильи мало знал об этом эпизоде. Лишь то, что Вольф сумел сохранить самообладание. Он вернулся в Фазано 29-го, уставший до предела, но в хорошем расположении духа.

Он немедленно попытался попасть к Витингофу, чтобы сказать ему о согласии Кессельринга на общую капитуляцию в Италии. К сожалению, Витингоф уехал с инспекцией на фронт и вернулся лишь 31-го. Вольф договорился о встрече в Пасху, ближе к вечеру.

Телефонный звонок Гиммлера с угрозами в адрес семьи поставил Вольфа перед тем фактом, что в исполнении наших планов он сбился с курса на первых же шагах. Он не мог завлечь Гиммлера и всю СС на свою сторону. Кальтенбруннер и прочие его враги в СС, чьим личным планам он вредил, ни секунды не думая сметут его с пути. Причем их преимущество в том, что они находятся в Берлине, где могут выставить Вольфа предателем по отношению к Гиммлеру и Гитлеру. Вольф понимал, что на этот раз, сделай он один неверный шаг, его могут ликвидировать, и тогда погибнет весь проект капитуляции. Его смерть не поможет ни союзникам, ни немецкому народу. Он должен быть осторожен, по крайней мере несколько дней.

Парильи завершил свой рассказ. Лемницер, Эйри, Гаверниц, Гусман, Вайбель и я сидели вокруг стола в вилле на озере. Какое-то время никто не говорил ни слова. Наконец Лемницер очень спокойно произнес: «Это и вполовину не так плохо, как кажется».

Судя по всему, Лемницер был большим оптимистом, чем остальные. Он и Эйри напрасно проторчали в Швейцарии две недели. Вольф не передал через Парильи ни слова о том, что может случиться дальше. Все, что мы сейчас могли сделать, – это отправить Вольфу сообщение, подтверждающее наш сохраняющийся интерес к капитуляции, и предложить ему наилучшие средства быстрой связи с нами на случай, если капитуляция вдруг, несмотря на все препятствия, станет реальностью.

Мы совместно составили сообщение, которое барон Парильи заучил наизусть, повторяя его нам, пока не запомнил его слово в слово. Суть сообщения заключалась в том, что парламентеры могут в любое время прибыть в Швейцарию или прямо пройти во фронтовые порядки союзников. На фронте союзников они должны воспользоваться паролем «Нюрнберг». Мы напомнили Вольфу о его обещаниях: ограничить операции против партизан, избегать любых умышленных разрушений в Северной Италии, защищать пленных союзников, других заключенных и заложников.

Барон отбыл в Лугано, где он намеревался переночевать и вернуться в Италию на следующий день. Мы телеграфировали в Казерту, что, похоже, нет смысла задерживать далее здесь Лемницера и Эйри. За ними был прислан самолет, и 4 апреля они вернулись в штаб генерала Александера в Казерте.

Что случилось во время визита Вольфа в Берлин, мы смогли узнать только позже. Вольф, я думаю, не желал, чтобы мы в то время узнали об этом эпизоде, и потому так мало рассказал о нем Парильи. Как потом мы увидели в ретроспективе, это было начало контрзаговора со стороны Гиммлера и Кальтенбруннера, которые едва не погубили операцию «Восход».

Вольф, во время посещения штаба Кессельринга 23 марта, получил приказ Гиммлера прибыть в Берлин. Он подчинился приказу. Возможно, он видел здесь возможность выложить карты на стол и склонить Гиммлера к своему плану. Перед тем как оставить командный пункт Кессельринга, Вольф вручил начальнику его штаба генералу Вестфалю пачку американских сигарет, большую редкость по тем временам. Этот незначительный жест имел особый смысл. Вольф сказал Вестфалю: «Если дела здесь пойдут плохо, я могу открыть для вас дверь на Запад».

Затем его отвезли на машине в Берлин. То и дело приходилось сворачивать с автобана на проселочные дороги, чтобы укрываться от вражеских самолетов, которые атаковали любой движущийся объект. В Берлине он направился в Рейхсканцелярию. Было около половины двенадцатого дня. Встреча с Гиммлером была назначена в небольшом бунгало на территории Канцелярии, занимаемом Фегеляйном, зятем любовницы Гитлера Евы Браун. С 1943 г., когда Вольф принял командование в Италии, Фегеляйн занял его прежнюю должность офицера связи между Гиммлером и Гитлером.

Вскоре появился Гиммлер в сопровождении Кальтенбруннера. Гиммлер сказал Вольфу, что им известно о его встрече с Даллесом и Гаверницом в Швейцарии 8 марта. Они недовольны тем, что Вольф пошел на такой контакт, не получив предварительно разрешение Гиммлера и не проинструктировавшись у профессиональных офицеров разведки РСХА (отдел VI) – таких, как сам Шелленберг, начальник отдела, и его подчиненных, работающих по Швейцарии и Италии. Вольф почувствовал небольшое облегчение, услышав, что претензии к нему, или, во всяком случае, форма претензий, как их изложил Гиммлер, похоже, возникли из профессиональной ревности специалистов-разведчиков из РСХА, чьим мнением он пренебрег, а не по причине подозрений в предательстве или закулисной игре.

Из дальнейшего разговора, не выходящего за рамки бюрократических вопросов, Вольф еще более уверился в том, что Гиммлер и Кальтенбруннер не знали о его поездке в Швейцарию 19 марта, когда он встречался со мной, Гаверницем и военными советниками союзников в Асконе. Обвинения, связанные с этой встречей, могли бы быть более суровыми, и отпираться от них было бы труднее. Что, агенты Кальтенбруннера тут дали маху? Вполне возможно. Вольф предположил, что Кальтенбруннер очень мало знал о его контактах с союзниками в Швейцарии помимо того, что рассказал ему Гарстер. Потом Гиммлер выразил желание, чтобы Вольф вместе с Кальтенбруннером завтра поехали в эвакуационный центр в Северной Баварии, где будут несколько специалистов из службы Шелленберга, с которыми можно будет обсудить все эти вопросы.

Вольф подумал, что вся эта затея с вызовом его в Берлин – дело рук Кальтенбруннера, который, судя по всему, желал перехватить у него мирную инициативу. Реально вопрос о том, чтобы поставить высшее нацистское командование перед лицом необходимости каких-то позитивных шагов к прекращению войны, просто игнорировался. Ни у кого не хватало мужества даже упомянуть об этом, или же, как стало абсолютно ясно в ближайшие несколько недель, каждый – Гиммлер и Кальтенбруннер – имел свои тайные расчеты и планы, как добиваться мира по приватным каналам, одновременно надеясь обеспечить и собственное спасение.

Тогда Вольф сделал предложение, которое очень ему пригодилось, а возможно, и спасло жизнь, хотя в то время он не мог этого знать. На тот момент это была просто искренняя и смелая идея, которая пришла ему в голову при виде хитроумных, но нерешительных, недальновидных и эгоистичных соотечественников. Он предложил, чтобы все находящиеся в комнате направились к Гитлеру и сообщили ему, что Вольф установил контакт с Даллесом, а через него – с американским правительством. Я готов, сказал он, попытаться убедить Гитлера, если меня поддержат остальные, что такой контакт с американцами мог бы иметь целью капитуляцию немцев в Италии в самые сжатые сроки.

Реакция и Гиммлера и Кальтенбруннера была незамедлительной и недвусмысленной. Так поступать они не желали. Сейчас не время. Гитлер крайне раздражен. Разговор о примирении может привести его в ярость из-за недавних неуклюжих попыток Риббентропа вести переговоры с союзниками в Стокгольме, которые были отвергнуты. Любые разговоры на эту тему озлобляют Гитлера.

Гиммлер заявил, что у него есть другие дела, и вышел из кабинета. Кальтенбруннер пригласил Вольфа на свою виллу возле Ванзее, где они пообедали, избегая в разговорах любых упоминаний об Италии. У Вольфа возникло ощущение, что Кальтенбруннер не готов как-то действовать против него, по крайней мере, не имел намерения удалить его со сцены силой. А ведь именно этого Вольф боялся, когда Кальтенбруннер пригласил его в Инсбрук после первой поездки в Швейцарию. Скорее он был уязвлен и разозлен как профессионал, потому что Вольф, любитель, сделал то, что не удалось ему самому со всей его огромной разведывательной организацией и немалыми денежными средствами.

На следующий день Кальтенбруннер отвез Вольфа в эвакуационный центр, располагавшийся в замке в Бург-Рудольфштайне вблизи Гофа в Баварии. По дороге из-за неосторожной езды Кальтенбруннера случилась авария. Машина перевернулась, но Вольф, к счастью, не пострадал, и Кальтенбруннер, к несчастью, тоже. К удивлению Вольфа, в центре его ждал Гарстер. Он сказал Вольфу, что ему было приказано прибыть из Вероны. Причиной вызова послужило «неадекватное объяснение». В течение целого дня его допрашивали сотрудники Шестого отдела, работавшие в замке. Он мало что знал и еще меньше сказал. Если Вольф опасался, что Гарстер, находясь в столь непростой ситуации в Вероне, перешел на сторону Кальтенбруннера, то теперь он был уверен, что это не так.

На следующее утро, а это было 26 марта, прошла беседа по полному протоколу. В роли председателя выступал специалист Шелленберга по Швейцарии и Италии Штаймле, которому помогал еще один помощник. Чин Штаймле позволял ему говорить с Вольфом только в вежливом тоне, не имел он и полномочий вовлекать его в хитросплетения разведывательных операций, поскольку это было не в компетенции Вольфа. Вольф старался вести беседу ближе к вопросам обмена пленными и использованию каналов, полезных для парламентеров, что находилось вне юрисдикции и интересов Штаймле. Штаймле же хотел говорить об эмигрантах, о деятельности вражеских разведок и о тому подобных близких его сердцу вещах.

Если Гиммлер или Кальтенбруннер намеревались таким образом вызнать у Вольфа какие-то подробности его последних действий, то они, как стало нам известно, явно потерпели неудачу. Кальтенбруннер говорил очень мало. Итогом его речи было довольно мягкое указание Вольфу держаться подальше от американцев. Кальтенбруннер завершил беседу следующими словами: «Такие контакты, которые, как вы считаете, у вас есть, мы тоже можем заполучить в любой момент». Штаймле аккуратно собрал свои многочисленные бумаги и записки в папку, застегнул ее, и все направились на обед.

После обеда Кальтенбруннер и Вольф выехали в Берлин. Гарстер должен был вернуться в Верону на автомобиле. В тот же вечер в Берлине Вольф позвонил Гиммлеру, сообщив, что вернулся и готов перед ним отчитаться. Гиммлер был зол из-за того, что Вольф вернулся так поздно. Гитлер только что приказал Гиммлеру выехать в Венгрию, чтобы усилить там немецкую оборону. Ему было нужно поспеть на ночной поезд до Вены и не оставалось времени повидаться с Вольфом. Он приказал Вольфу не отказываться от контактов со мной, но больше не ездить в Швейцарию самому.

Уже после возвращения из Венгрии Гиммлер позвонил Вольфу в Фазано, сказал, что берет его семью под свою защиту, и запретил всякие визиты в Швейцарию. Кальтенбруннер наверняка доложил Гиммлеру об уклончивости ответов Вольфа на встрече в Баварии. Похоже, что и у Кальтенбруннера и у Гиммлера было в отношении Вольфа намного больше подозрений, чем тот предполагал.

Глава 9

Шансы возрастают

В течение пасхального уик-энда, пока мы сидели в ожидании в Асконе, британские командос совершили вылазку в Италии, где фронт оставался статичным на протяжении трех месяцев, захватили врасплох немецкую 162-ю дивизию в районе озера Комаччо на Адриатическом побережье и взяли в плен более 900 человек. 5 апреля, через день после того, как Лемницер и Эйри вернулись в Казерту, части 5-й армии генерала Трускотта, в числе которой были подразделения японо-американцев, начали наступление в северном направлении с западного фланга фронта на Средиземноморском побережье и в течение нескольких дней взяли Массу и Каррару, прославившуюся своими каменоломнями, в которых добывали когда-то мрамор для Микеланджело.

Было ли это прощупывание сил противника или диверсионные акции? Грохот орудий, которого почти не было слышно с декабря, поколебал наши надежды на скорую капитуляцию. Одно дело вести переговоры в пассивной ситуации, когда пушки молчат. И совсем другое пытаться развести армии, схватившиеся в бою. К 9 апреля вопросов не осталось. Стало ясно, что началось весеннее наступление.

В тот день в Швейцарии вновь появился Парильи. Он отсутствовал неделю. Капитан Циммер опередил его с прибытием в Швейцарию на день, чтобы объявить о его приезде Вайбелю и Гусману. Барон вез для меня важный документ. Вольф хотел быть уверенным, что наша встреча состоится.

Гаверниц и я беседовали с Парильи в моей квартире в Берне. Прежде чем показать нам привезенные бумаги, Парильи рассказал, что происходило в минувшие дни. У Вольфа была напряженная неделя. Если мы думаем, что он отсиживается в безопасности из-за угроз Гиммлера, то мы ошибаемся. Вольф явно восстановился после пропущенного удара.

Прежде всего, Муссолини, узнав об освобождении Парри и Усмиани, пришел в ярость. То, что он узнал об этом почти через месяц после освобождения узников, показывало, насколько он был оторван от событий, происходящих у него под носом. Каким-то образом известия об этом впечатляющем событии просочились в итальянскую прессу, откуда Муссолини и получил информацию. Он позвонил послу Рану, который рассказал неудавшемуся диктатору придуманную Вольфом историю о том, как он надеялся заполучить в обмен на Парри немецкого полковника Вюнше. Ран ухитрился всучить дуче этот траченный молью товар. Дуче на какое-то время успокоился, но была вероятность, что он пожалуется Гитлеру, а это вновь привлечет к Вольфу внимание Берлина. По этой причине Вольф еще раз просил меня организовать освобождение союзниками какого-нибудь высокопоставленного пленника, чтобы снять с него подозрения, возникшие из-за истории с Парри.

Но важнее было то, что Вольф трижды встречался с генералом Витингофом – на Пасху, и потом 6-го и 7 апреля. Парильи присутствовал на встрече с Витингофом 7 апреля, где был также генерал Рёттигер, который служил начальником штаба у Кессельринга и остался на этом посту при Витингофе. Совещание было замаскировано под дружескую встречу. Вольф пригласил обоих генералов и Парильи на чашку чая в свою штаб-квартиру. Вольф хотел, чтобы Парильи своими ушами услышал, что скажет Витингоф, и передал это нам. Дело было рискованным для Вольфа. Помимо всего прочего, он представлял немецкому главнокомандующему в Италии гражданского итальянца, который работал с американцами в Швейцарии и собирался нанести им визит. Противникам Вольфа не составило бы труда уже одно это изобразить как измену. И обвинение было бы оправданным. Пока Парильи пил чай, Витингофу сообщили, что союзники штурмуют район озера Комаччо. По телефону Витингоф приказал немедленно перебросить 5000 человек к Комаччо, Парильи слышал это указание и сообщил о нем нам, а мы тут же передали его по телеграфу в штаб Александера.

Но главным вопросом было – что собирается делать сам Витингоф? Прекратит ли он бои? Он принял Парильи исключительно сердечно. Нам было нелегко представить себе немецкого генерала, пьющего чай с маленьким бароном, в то время как на головы немецких солдат сыплются бомбы и снаряды весеннего наступления союзников. Контраст между этими двумя людьми был поразительным: Парильи, низенький, довольно жилистый, лысый мужчина, в возбуждении непрерывно куривший сигареты и страстно размахивавший руками, и Витингоф – крепкий широкоплечий офицер, с длинным прямым носом, прямым пробором по моде прошлого столетия, подстриженными усиками, в начищенных кавалерийских сапогах, невозмутимый и немногословный – короче, традиционный портрет германского милитариста. Ему не хватало только шлема с наконечником, чтобы смотреться так, будто он только что пришел с военного совета у Гинденбурга или Людендорфа.

И Витингоф и Рёттигер были хорошо осведомлены о том, что Вольф делал в Швейцарии. Обсуждать это не было смысла. Более того, Витингоф и Рёттигер полностью разделяли мнение, что пришла пора прекратить бессмысленную бойню. Но Витингоф не желал войти в историю как предатель своей страны или традиций своей семьи и своей касты. Он желал капитуляции, но вставал вопрос, как это сделать на почетных военных условиях. Он был готов подписать безоговорочную капитуляцию, если союзники согласятся с определенными моментами, позволяющими сохранить воинскую честь. Вот эти условия: немцы будут стоять в положении «смирно», когда союзники прибудут принимать капитуляцию; немцы не будут интернированы в Англию или Америку и будут лишь временно удержаны в Италии, где им будет дозволено выполнять какую-либо полезную работу по восстановлению шоссейных и железных дорог, а не будут содержаться за колючей проволокой; после того как ситуация стабилизируется, немцы вернутся в Германию при своих ремнях и штыках, что будет свидетельством их организованной капитуляции.

Я попросил Парильи передать мне письма от Вольфа, поскольку там, похоже, могли содержаться точные формулировки предложения Витингофа. Передавая их мне, он пояснил, что Вольф вызвал полковника Дольмана для того, чтобы их печатать. Очевидно, он не собирался доверять это дело секретарям. Так Дольман, полковник СС, доверенное лицо Гиммлера в Италии, стал на время машинисткой.

Первое из писем действительно было от самого Витингофа. В собственных формулировках Витингофа некоторые моменты почетной сдачи звучали более настойчиво, чем о них сказал Парильи, а один из них барон не упомянул вообще. Там требовалось «образовать незначительный контингент из армий группы «С» [подчиненной Витингофу] в качестве будущего инструмента поддержания порядка в Германии». Это, объяснил теперь Парильи, на самом деле скорее пожелание, чем требование, но когда мы подробнее рассмотрели вопрос, то пришли к мнению, что подобные вещи далеко отклоняются от формулы безоговорочной капитуляции, принятой в Касабланке, – настолько далеко, что фельдмаршал Александер наверняка не примет подобное условие. Было похоже, что реально Витингоф добивался того, чтобы сохранить свою воинскую честь, обеспечив своим войскам возвращение в Германию более-менее нетронутыми после того, как они пройдут формальности сложения оружия. И наконец, Витингоф, Рёттигер и Вольф желали, чтобы мы прислали им по нашим каналам проект акта о капитуляции для ознакомления.

Остальные письма были от Вольфа. Он во всех подробностях описывал, как старается предотвратить применение тактики выжженной земли в Италии. Помимо прочего он отмечал, что не может контролировать ситуацию в портовых районах, например в Генуе, потому что военно-морские подразделения подчиняются не ему или Витингофу, а военно-морскому командованию в Берлине. Заканчивалось послание словами надежды на то, что германское командование в Италии скоро будет полностью отрезано от верховного командования в Германии. Вольф был уверен, что, как только это произойдет, Витингоф получит свободу действовать по собственной инициативе, и просил нас «попытаться что-то сделать, чтобы удовлетворить просьбы Витингофа в вопросах почетной сдачи». Если мы сможем хотя бы частично их удовлетворить, он обещает, что Северная Италия будет преподнесена нам на блюдечке с голубой каемочкой в течение недели. Сознавая, что сейчас темпы становятся определяющим фактором, и явно чересчур оптимистично относясь к возможным итогам предложений Витингофа, Вольф также напомнил о нашем прежнем предложении разместить своего радиста в каком-либо ключевом пункте на контролируемой им территории Италии, чтобы мы могли поддерживать оперативный контакт в быстро меняющейся военной ситуации.

Я немедленно передал по радио доклад о предложениях Витингофа в ставку в Казерте (а также в Вашингтон и в Лондон). Меня не удивило то, что уже на следующий день, 10 апреля, я получил отрывистый и довольно грубый ответ из Казерты, где говорилось, что условия капитуляции будут вручены немецким парламентерам, когда они прибудут в штаб союзников в соответствии с правилами ведения войны. До этого момента условия им показаны не будут. Необходим только один визит немецких представителей, а потому это должны быть офицеры со всеми полномочиями действовать от имени их командира. Ни слова о почетных условиях. Молчание Александера по этому поводу показывало, что никто не будет заботиться о том, чтобы немцы имели хорошую мину при плохой игре, а также мудро исключало всякие предварительные дискуссии по этому вопросу. С этим текстом Парильи и Циммер вернулись в Италию.

Нас обнадеживало нынешнее состояние дел, в отличие от предыдущей недели, когда угрозы Гиммлера, казалось, парализовали Вольфа и застопорили все, что он делал. Он поговорил с Кессельрингом о поддержке своего плана, затем съездил к Витингофу и сделал все, чтобы того убедить. Новым препятствием представлялся Витингоф, с его воинской честью.

Чтобы попробовать преодолеть трудности, возникшие из-за упрямства Витингофа, Гаверниц вызвался лично отправиться в штаб немецкого генерала попытаться на месте развеять его сомнения. У Гаверница был большой опыт общения с немецкими генералами. Он хорошо знал их менталитет и то, что за ним стояло, – их моральные нормы, предрассудки и предубеждения. Он был американцем, но немецкий был его родным языком. Он в совершенстве знал и понимал позицию союзников, пользовался доверием Вольфа и присутствовал почти на всех переговорах по операции «Восход» с самого ее начала. Его план заключался в том, чтобы приехать, возможно в сопровождении Вайбеля, прямо к Витингофу и убедить того не настаивать на его требовании воинских почестей. Гаверниц считал, что во время своей миссии может положиться на защиту Вольфа, хотя это было смелым предприятием – американскому гражданину поехать во вражеский стан, когда шла война и немцы яростно сопротивлялись наступлению союзников.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: