Бедность как социальная проблема

Переход России к рынку обернулся ростом числа бедных и реабилитацией бедности как объекта анализа и управления. Как и два столетия назад, во времена индустриальной революции и формирования ранней версии современного капитализма, в постсоциалистических странах бедность признана социальной проблемой. Что из опыта двухсотлетних исследований и борьбы с бедностью может быть полезно для характеристики ситуации в России? В какой мере этот опыт применим к анализу причин распространения бедности при переходе к капитализму после социализма?

Собственно открытие бедности как социального феномена неразрывно связано с началом процессов индустриализации и социального реформирования, со сменой феодального общества капиталистическим и выстраиванием социальных отношений вокруг экономических. Ранее она считалась идеальной и приемлемой формой существования, что нашло отражение в канонизации образов бедствующих людей и образовании "нищенствующих" монашеских орденов. Нужда считалась духовно облагораживающим условием жизни (Poverty, 1973: 474)[2]. Моральное принятие бедности проявилось в ценностной системе, которая отводила экономическому развитию незначительную роль, поощряла аскетизм и была основана на идеале непредпринимательства. Бедность и ее крайняя форма проявления - нищенство, требующее обязательного общественного вспомоществования, не связывались с понятиями ответственности людей за свое положение. По мнению К. Поланьи, такое отношение было отличительной особенностью нерыночных систем (обмена или распределения), в которых человек действовал не для того, чтобы обеспечить свои личные интересы в сфере владения материальными благами, он стремился гарантировать свой статус, свои социальные права, свои социальные преимущества. И материальные предметы он оценивал лишь постольку, поскольку они служили этой цели. Борьба за выживание была коллективной задачей, и экономические интересы отдельного человека редко выходили на первый план (Поланьи, 2002: 58). Поскольку бедные и их нужды находились в ведении христианской религии и церкви, домашней экономики и отношений с господином, то гражданская власть не занималась их проблемами.

Социальная группа бедных не была четко определена. Более бедные отличались от более богатых не по количественному, а по качественному признаку. Например, как крестьянин (бедный) - от горожанина (богатый). При этом оценивались не экономические качества - количество материальных благ, а социальные, связанные с характеристикой статуса. Это было первым проявлением использования стилевого критерия при определении материальной состоятельности человека, столь характерного для «современного» общества, когда с накоплением капитала (в первую очередь в городах) предметы быта оцениваются с точки зрения их престижности, а социальные группы выделяются по их способности следовать престижному стилю жизни. Однако в условиях нерыночного общества, когда основным был мотив пропитания, а не прибыли, когда рыночные отношения, а вместе с ними и возможности бесконечного роста потребностей, только зарождались, такие характеристики скорее отражали различия между городским и сельским образом жизни, между второстепенным и основным хозяйственным укладом. Не случайно определение "бедный" сочеталось с понятием "трудящиеся" (labouring poor) или «простолюдины» (the poor commons) (Hobsbawm, 19??: 399). Бедными были все, кто вынужден был трудиться, а это практически вся нация за исключением разве что землевладельцев. Как отмечает А.Молла, ассоциация между pauper с одной стороны и laboratora с другой, свидетельствует о длительной идентификации бедняка с человеком, который в поле своими руками зарабатывает на хлеб насущный, не будучи уверенным в завтрашнем дне (Молла, 1970: 17). Иными словами, в основе отнесения к бедным в широком смысле был непривилегированный статус, а в узком - неустойчивость экономического и социального положения, чему могло быть множество причин, и что не предусматривало поисков каких-либо универсальных истоков бедствующего состояния.

Появление экономического человека и, соответственно, экономического сознания стали символами индустриализации и перехода к капитализму. На смену традиционному обществу пришло индустриальное: открытое и мобильное, - а вместе с ним армия людей без земли, без сеньора, без куска хлеба, с которыми надо было что-то делать. Согласно классическому проекту современности, ознаменовавшему переход от феодализма к капитализму, великолепно проинтерпретированному в работах Вебера, Дюркгейма и Маркса, капиталистическая трансформация требовала рационализации и индивидуализации экономических и социальных отношений, замены патриархальности и государственного вмешательства свободой частных производителей. Основаниями общественного благополучия становились промышленное производство и рыночные отношения, а условиями индивидуального выживания – оплачиваемая занятость и трудовой контракт. С одной стороны, это подразумевало доминирование экономических интересов, «естественное» стремление к прибыли и накоплению капитала, а также деятельное участие работников в обеспечении семейного благосостояния, а с другой – неразрывную связь богатства и бедности. Причины бедности крылись в исходных принципах организации обмена (рынка). Тотальное овеществление, когда товарные отношения распространялись не только на землю, средства производства и результаты труда, но и на рабочую силу, превращало труд в товар, который, следуя железному закону спроса и предложения, мог быть оценен высоко или не оплачен вовсе. В свою очередь принцип максимизации прибыли для капиталиста означал постоянное стремление к снижению заработной платы, и без противодействия со стороны рабочих или государства вел к концентрации богатства на одном полюсе, а нищеты – на другом. Государственное регулирование могло противодействовать этой тенденции. Но на заре капитализма преобладала вера в то, что лишь свободный рынок может обеспечить экономический рост и сокращение бедности. В результате индивидуальные ресурсы и возможности потенциального работника напрямую противостояли ограничениям системы производства. Принцип laissez-faire (государственное невмешательство) в процессе противостояния двух сторон серьезно повлиял на то, что в эпоху раннего (генезиса) капитализма существование вне рынка труда было проблематичным. Только нетрудоспособные граждане могли рассчитывать на государственную поддержку. А поскольку капитализм разрушил и дотоварные формы социальной защиты, то тотальному овеществлению рабочей силы противостояла только способность социальных классов (рабочих) защищаться и требовать повышения заработной платы.

Начинает меняться восприятие общественным сознанием "бедняка". Уже с последнего периода средних веков бедные стали отождествляться с опасными классами. Появляется оттенок осуждения в новой формулировке, представленной во всех языках - "трудоспособный нищий", то есть нежелающий работать и живущий на подаяния. Бедняк и нищий становятся синонимами бездельника и бродяги. Протестантизм стал провозвестником появления новой идеологии, где бедняк - грешник, а бедность - результат воли провидения, в чем сочетались божественное предопределение и человеческая активность. Бедность теперь связывалась с несоответствием человека общепринятым нормам и требованиям, одобрявшим накопление и жажду наживы. "Дух капитализма", или стремление к законной прибыли в рамках своей профессии, постепенно вытеснял традиционализм – привычное потребление и слабую заинтересованность в зарабатывании денег (Вебер, 1990: 81-85).

В тех условиях классическая социология сформулировала «естественное» представление о бедности как данности, заложенной в природе человека или общества. Практически все социальные ученые того времени признавали бедность закономерным явлением капиталистического общества. В то же время они считали возможным и даже нужным ее изоляцию и уничтожение, правда, предлагали разные способы – от постепенной эволюции до революционного переворота и просто реформ. Смысл всех мероприятий сводился к искоренению нищеты. Социальное пространство бедности было ограничено минимальными критериями выявления обездоленных: лишь те, которые существовали на грани выживания и не могли сохранить дееспособность в качестве рабочей силы, попадали в разряд неимущих. Концепция абсолютной бедности отвечала задачам своего времени - преодолеть нищету и в известной степени она себя оправдала. Однако, эффективная как способ измерения бедности, она не подходила для понимания причин постоянного ее воспроизводства.

Качественное перерождение восприятия бедных происходит с середины ХХ века, когда оказались тщетными все попытки преодолеть бедность и экономическими, и политическими методами. Пришлось признать, что свободный рынок, технологические инновации и экономический рост не являются единственными источниками социальных изменений и условиями материального благополучия. Что устранение государства от управления рынком и тотальным процессом овеществления рабочей силы деструктивно для социального порядка. Что существование бедности, ее масштабы и глубина зависят от мобилизации и коалиции политических классов, от способности общества защищаться от рынка, а также от способности государства участвовать в формировании механизмов распределения благ не только на основании имеющихся у индивидов рыночных возможностей, но и вне товарных отношений. С одной стороны, эти механизмы тесно опираются на производство и связаны с положением на рынке труда. А с другой - они стратифицированы и определяются принятыми в обществе представлениями о социальной справедливости, в большинстве случаев связанных с трудовой этикой и патриархатным гендерным порядком. Таким образом, институциональные фильтры: определенные институты развитого капиталистического общества, - управляют социальными изменениями и структурированием неравенства в ходе рыночного обмена. Социальное государство (государство всеобщего благоденствия), коллективная система договоров, всеобщее образование и т.п. институты вряд ли существовали на заре индустриализации[3]. Именно действие данных институтов обуславливает, в таком подходе, структуры неравенства современных капиталистических обществ. Другим мощным фактором структурных изменений становится практические действия населения в рамках сложившихся социальных институтов.

Эти изменения обусловили признание того, что бедность - это системное, многомерное явление, постоянно меняющаяся величина (Ferman a.o, 1965). Старое понятие "абсолютная" (материальная) бедность уступило место новому - "относительная" (символическая). Критериями ее определения признавались возможность и способность следовать преобладающим стандартам потребления и образу жизни большинства населения, а также удовлетворенность своим социальным положением. Методы определения и измерения бедности также основываются на принципе относительности, который реализуется либо в сравнении стандартов жизни различных социальных слоев с наиболее распространенными, либо с социальным минимумом, официально или негласно установленным. При сопоставлении среднедушевого дохода, стандартов жизни и потребления устанавливаются число неимущих и масштабы проблемы. Бедность помещается в континуум богатства и бедности: чтобы описать бедных или богатых надо знать весь спектр жизненных стандартов.

Другое важное заключение касается признания гражданских прав на социальный минимум (Marshall, 1963).Вместе с этим утверждением окончательно прерывается прежняя традиция «естественного» представления бедности, как следствия нехватки ресурсов (у общества или индивида). Быть бедным – значит быть лишенным власти гражданина, неспособным контролировать жизненную ситуацию в сравнении с более властными (привилегированными) социальными группами. Непривилегированная позиция конструируется и воссоздается в ходе взаимодействия рынка и общества, индивидуальных стратегий выживания и политик управления бедностью. В абсолютном виде идея такого конструирования представляется как история производства бедности через дискурс. Так, по образному выражению М.Дина, бедность - это событие, связывающее прошлое и будущее, своеобразный знак перемен, продукт формирования и трансформации определенных дискурсов и управленческих практик в ходе формирования капиталистической экономики, рынка труда и капитала. (Dean, 1991:10). Исходя из этой логики, два важных инструмента в ходе производства бедности: особая социальная политика и особые «формы жизни», то есть способы организации повседневной жизни домохозяйств, - являются доказательством того, что бедность конструируется теоретическим и стратегическим знанием (политикой), управлением бедностью, включением научного дискурса в политику. Данный тезис как нельзя лучше демонстрирует крен современных рассуждений о бедности в сторону переоценки роли дискурсивных и политических действий, принижения роли условий жизни, особых материальных оснований для формирования бедности и институтов, ее регулирующих.

Таким образом, бедность – явление, природа которого тесно связана со становлением рыночного общества. В распределительных обществах в разные периоды истории она не существовала как проблема и была, с одной стороны, статистической, а с другой – морально одобряемой формой существования. Напротив, формирование капитализма (рынка) обозначило бедность в качестве неизбежного, но социально неприемлемого феномена. «Неизбежность» была задана сугубо экономической логикой системы: только постоянный рост потребностей и отсутствие гарантий прожиточного минимума способны были поддержать безусловный (свободный) рынок, а значит, бедность становилась необходимым условием богатства. Однако абсолютный экономизм вел к социальной деградации и мобилизации общества против рынка, к активному включению различных социальных агентов и государства в процесс перераспределения материальных благ. Социальное осуждение бедности является важным, но недостаточным инструментом изменения условий существования.

Наличие государственного вмешательства и институтов социальной поддержки неимущих (бедных) оказывает влияние на состав бедных и причины нужды. В условиях раннего капитализма основной причиной бедности являлась позиция на рынке труда. Безработица была основной, но не единственной причиной обнищания. Низкая заработная плата работающих вела к тому, что они наравне с безработными оказывались в положении неимущих. Эта ситуация, великолепно описана К. Поланьи в «Великой трансформации», была причиной системного кризиса, конца саморегулирующегося рынка и формирования современных капиталистических общества в ходе адаптации как населения, так и системы к изменениям появляются новые вектора социального расслоения.

Природа бедности зависит от сочетания «рыночных» и «распределительных» механизмов неравенства. «Рыночные» механизмы предполагают индивидуальную активность в достижении благополучия, но результат (скорость и высота восходящей мобильности) сильно зависит от классовой позиции, то есть от положения в системе общественного производства и тех возможностей, которые оно предоставляет. «Распределительные» - напротив, полагаются на принципы социальной справедливости, согласно которым формируется социальная политика и система государственной поддержки нуждающихся. Их действие предоставляет возможность безбедного существования вне рынка труда, вне зависимости от классовой принадлежности. Нерегулируемый социально-экономический процесс ведет к усилению «рыночных» механизмов и критическому уровню социального неравенства, грозящему социальной дезорганизацией. В качестве противовеса деструктивным силам мобилизуется коллективная (классовая или гражданская) защита или государство. С ростом социального противодействия формируются распределительные механизмы неравенства, и уже неклассовые позиции обуславливают материальный достаток. Отсюда взаимосвязь и последовательное (маятниковое) доминирование «жесткой» или «мягкой» социальной политики, индивидуальных или социальных объяснений бедности. Они – отражение определенных исторических условий.

«Практическое» действие социальных агентов и государства является важной составляющей в конструировании механизмов социального противостояния крайней поляризации. Бедность постоянно воссоздается и не только, как отмечал М. Дин, стратегическим знанием, включенным в управление бедностью, но и особыми условиями/ стратегиями жизни в бедности. Поведение людей, испытывающих материальные лишения, может быть конструктивным, способствующим восходящей мобильности, или деструктивным – усиливающим нужду фактором. Особенно его действие заметно в условиях расширения социальных возможностей выбора, что переживают Западные страны. Не менее значимо оно в ситуации перелома, которую испытала Россия в конце 90-х годов прошлого столетия в ходе проведения либеральных рыночных реформ. Это было время, когда все было возможно и не было четких предписаний для действия. Люди активно участвовали в формировании своих позиций. По прошествии десяти лет реформ эйфория бескрайних возможностей сменилась разочарованием. Однако вопрос о том, насколько активность людей изменила их социальные позиции и материальное благополучие, остается открытым.

Литература

Вебер М. (1990). Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990.

Молла М. (1970). Бедные и средневековое общество. ХIII Международный конгресс исторических наук. М.,1970.

Поланьи К. (2002) Великая трансформация. М., 2002

Dean, Mitchell.(1991) The constitution of poverty. Toward a genealogy of liberal governance. London: Routledge, 1991.

Esping-Andersen, G. (1993) Post-Industrial class structures: an analytical framework // Changing classes. Stratification and mobility in Post-industrial societies. Ed. By Esping-Andersen. London: Sage publication, 1993

Ferman, L., Kornbenn, J. & Harber, A. (1965) Poverty in America / Ed. by New York, 1965. P.XXI.

Hobsbawm E.J. Poverty // International Encyclopaedia of the social science / Ed. by D.Sillis. V.12. P.393.

Marshall, T.H. (1949) Citizenship and social class. In: Marshall, T.H. Sociology at the crossroads. London: Heinemann, 1963.

Poverty (1973) // The Encyclopaedia Americana. New York, 1973

[1] Ярошенко Светлана Сергеевна - кандидат социологических наук, заведующая сектором экономической социологии ИСЭиЭПС КНЦ УрО РАН, научный сотрудник ИСИТО (Москва). Адрес электронной почты – s_yaroshenko@yahoo.com

[2] На подобное отношение повлияли религиозные постулаты и христианская традиция, согласно которым помощь нищим была богоугодным делом, а бедность - принципом жизни, сознательно выбираемым и отстаиваемым: «Продайте все, что имеете и следуйте за мной"; «Богатым дарует Бог серебро нищим ради» (Нищие, 1887: 210); «Блаженны нищие по велению своего духа».

[3] Esping-Andersen, G. Post-Industrial class structures: an analytical framework // Changing classes. Stratification and mobility in Post-industrial societies. Ed. By Esping-Andersen. London: Sage publication, 1993

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: