А.Я.: Теперь нам становится понятно, почему в прединтервью вы сказали о том, что ваше поколение слабее, чем поколение шестидесятников.

Расшифровка интервью с Вячеславом Николаевичем Запольских.

Анна Яркова: О чем вы думали, когда поступали на филфак?

Вячеслав Запольских: Я поступал на филологический факультет в связи с тем, что барышня, которая мне в ту пору нравилась – поступала сюда же. Пожалуй, это была единственная причина, если не считать того, что поступал я на романно-германский, а учился я в 7 школе и по-английски «шпрехал» уже тогда довольно свободно, это был беспроигрышный вариант для поступления.

А.Я.: Не было разочарования в своем выборе?

В.З.: Нет. В ту пору жизнь течет иногда очень инерционно: пошел в детский сад, пошел в школу, пошел в университет. Как все. Попал бы в другое место, там тоже бы понравилось, не попал бы, старался бы, чтобы мне понравилось в армии.

А.Я.: Когда вы поступили, вам рассказывали легенды об университете? Когда мы поступали, то нас пугали легендой о том, что здесь находился морг.

В.З.: Морг? Нет. Про морг нам говорили, там, где был буфет, потому что там, рядом аудитория - амфитеатр. Естественно говорили, что это был анатомический театр, а где буфет – там был морг.

А.Я.: Других легенд не было?

В.З.: Я уже, честно говоря, не помню. А! Пугали нас один раз, какая- то преподаватель на первом курсе, из партийных, открыла лекцию словами: «Некоторые думают, что тут из них будут делать поэтов, журналистов, и прочих творческих людей. А на самом деле мы все будем учителями русского языка, английского языка, и пр. Кто думает, что это будет не так, прямо сейчас могут идти, забирать документы».

А. Я.: Мы заговорили о преподавателях. Есть ли среди них те, кто оказали на вас влияние?

В.З.: Я был романно-германец, и каким-то вольнодумством, широтой души преподаватели у нас, по-моему, не отличались. Хотя был очень обаятельный преподаватель, по фамилии Пигалев, который ухитрялся нам рассказывать иногда интересные вещи. В частности по теории перевода. О том, что знаменитый черный князь Валерио Боргезе, командир подводных сил спецназа Италии во Второй Мировой войне, он был еще практикующий переводчик, теоретик перевода, ему принадлежит крылатая фраза: «Переводчики предатели». Или историю про очень хорошего переводчика, который знал шесть, или больше языков. Его пригласили в наше посольство в Америке или в ООН, где он сразу себя хорошо показал при синхронном переводе, это, кстати, тоже нужно уметь, это, когда выступающий на каком-то другом языке еще не закончил свою мысль, но синхронный переводчик знает, что он хочет, и может своим переводом опередить то, что будет сказано. В скорости, как там начал этот переводчик работать, устраивали что-то вроде фуршетов в нашем посольстве, столы накрытые, переводчик с бокалом шампанского, вдруг видит на столе селедочка лежит, тогда это была редкость, дефицит. И сказал: «О, селедочка». Хвать ее и в рот. Вроде бы ничего страшного, но нашлись люди, которые настучали послу, тогда там был Добрынин, и этого переводчика с треском от туда уволили, потому что закусывать шампанское селедкой - это позорит нашу Великую родину в глазах империалистов. В основном такие легендарные личности, преподаватели, были на русском отделении. Конечно, мы тоже с ними сталкивались, с дальним потомком Фета, который был такой тихий, спокойный, добродушный старичок. Я помню, что однажды, в ДК Свердлова, шел фильм «Леди Гамильтон» Александра Корда, при чем без перевода, на английском, такая редкость, я иду к Шукшину, мы уже пол пары отсидели и говорю: «Нам всей группой нужно сорваться и посмотреть фильм Александра Корда на английском языке», он ответил: «Пожалуйста, идите». И мы ушли. Мне до сих пор стыдно.

А.Я.: То есть пары вы не прогуливали?

В.З.: Нет, а зачем? Если нам читали какую-нибудь чушь вроде истории партии, действительно, зачем она нужна.

А.Я.: А когда вы не ходили на эти пары, вы проводили время в стенах университета?

В.З.: Мы ходили на эти пары. Но на эти пары, Миша Шаламов, например, мог принести распечатку «Собачье сердце». Или он приносил комиксы, которые сам рисовал, кроме сочинительства, он еще и художник, карикатурист замечательный. Из этих комиксов я узнал, что есть, оказывается, какое- то произведение, которое называется «Трудно быть Богом». Он, правда, его там всячески переиначил, потом дал почитать. Мне кажется, то чему нас учили официально, в аудитории, и то, чему мы учились сами в творческих кружках, в кружках иностранной литературы, в тех книгах, которые мы друг другу давали почитать, наверное, больше было толку, чем в официальной науке.

А.Я.: Вы начали говорить о своих однокурсниках. Могли бы вы подробнее рассказать о каждом из них? Асланьян, Беликов, Дрожащих, Кальпиди и др.

В.З.: На нашем курсе, на русском отделении было много ребят, которые приехали из глубинки. Беликов из Чусового, Асланьян из Красновишерска, Анатолий Субботин из Александровска, то есть, это провинциальные ребята, которым свезло в жизни, видимо начали читать, обычно романтическую литературу, за этим потянулись стихотворения. Потом они переехали сюда. А где учиться на поэта? Не в литературных же институтах. Пермь поближе. Все они были нацелены на то, чтобы развиться, начать писать, благодаря такому высшему филологическому образованию уже почти официально называться литераторами, многие, думаю, за этим сюда поступали, из ребят, по крайней мере.

Юра Беликов был непреклонен в выборе своего пути. Всегда считал, что он поэт, хороший поэт, и его будущее именно поэзия, он себя еще покажет. Ежели немножко высказать сомнения в этом отношении, то можно было его обидеть очень серьезно.

Юрий Асланьян. Знаете, они почти даже не изменились. Дрожащих даже, по-моему, внешне совсем не изменился за эти тридцать с чем-то лет. Асланьян – экстраверт, немножечко Ноздрев, его трудно было сбить с панталыку, если, например, выразить сомнения в качестве его поэтического дара, он бы как Беликов не стал обижаться, он бы тебя еще высмеял. Но что бы понять ту атмосферу, которая была тогда на филфаке, такую творческую, нужно обратиться к Анатолию Субботину, потому что он написал повесть об этих временах, она называется «Убью, студент!». Конечно, она не изданная, не уверен, что она выложена в интернете, просто у меня один знакомый или сам Анатолий прислал мне ее по электронной почте. Мне кажется, что все, что мы тогда писали – это было, мягко говоря, ниже среднего уровня.

А.Я.: Почему?

В.З.: Надо учиться писать. Есть такое понятие «культурное подключение». Начинающий поэт в начальный период своего творчества составляет культурное подключение к какой-нибудь уже известной величине. Потом отрывается, уходит в свободное плавание. Первичное культурное подключение у нас видимо не состоялось. В связи с этим, наверное, можно вспомнить предыдущих выпускников филфака, 60х годов. В 60е годы, как мне кажется, были совершенно твердые, ясные, прозрачные нравственные, художественные, политические ориентиры. Это оттепель, это шестидесятники. А мы уже 70е годы, причем вторая половина, нам этот кристалл достался уже покоробленным, поцарапанным, трещиноватым, у нас уже не было такой уверенности во всем, не было уверенности в себе, пожалуй, исключая некоторых. Есть еще такая черта – прямые, до сих пор неизменившиеся шестидесятники, как Нина Горланова, Королев, Юзефович. Они, кроме Нины, ориентировались на Москву. Они уехали в Москву. У нас ведь никто не перебрался на место жительства, разве, что Кальпиди – челябинский человек. Остальные все пермяки. Беликов из Чусвого перебрался, из Красновишерска Асланьян.

А.Я.: Теперь нам становится понятно, почему в прединтервью вы сказали о том, что ваше поколение слабее, чем поколение шестидесятников.

В.З.: Если даже смотреть по итогам. Формально. Юзефович – величина, лауреат «Национального бестселлера», Нина Горланова – мало кто ее не знает, особенно из читающих людей, Королев, который сейчас живет в Переделкино, не где-нибудь, а в Переделкине. А мы тут все, в Перми. Нас никто особо не знает. Разве что по телевизору кто-нибудь засветится. Беликов какие-то обзоры литературные делает на «Ветте», сейчас, наверное, только Беликов что-то из себя представляет в общественном мнении. Может быть, это связанно еще с тем, что когда мы учились, мы набирали творческую зрелость, уже был излет советской поры, и заявить о себе как о литераторе, выпустить пару книг, вступить в союз, это мы уже просто не успели. А потом это уже стало никому не нужным. Союз писателей уже стал не столь величественным учреждением, читателей стало в самой читающей стране меньше.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: