ЦИКЛЫ РАЗВИТИЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Центральным для понимания природы деятельности является вопрос о соотношении развернутой человеком целенаправленной активности (собственно деятельно­сти в узком смысле слова) и потребности, связанной с этой активностью. Л. Сэв, специально исследовавший эту проблему, говорит о двух принципиальных форму­лах такого соотношения. Согласно первой, потребность порождает деятельность, направленную на удовлетво­рение данной потребности (сокращенно П — Д — П). Согласно второй, деятельность порождает потребность (Д — П — Д). Л. Сэв отдает предпочтение второй фор­муле как формуле «расширенного воспроизводства» потребности, в то время как первая формула, по его мне­нию, есть формула «простого воспроизводства» потреб­ности ⁵⁹. К этим выводам полностью присоединялся А. Н. Леонтьев в своей последней книге

ЙО

Между тем, на наш взгляд, по крайней мере в конк­ретно-психологическом плане, с такого рода резким про­тивопоставлением двух формул согласиться трудно. Бо­лее того, любуюиз этих формул можно представить фигурой следующего замкнутого цикла:

(^п) W

Тогда первая формула будет исходить из потребности и через соответствующую деятельность вновь приходить к той же потребности, а вторая будет исходить из деятельности и через возникшую в ней потребность вновь приходить к деятельности.

Совершенно понятно, что подобные замкнутые цик­лы возможны, и то с очень большими оговорками, толь­ко для простых органических потребностей. Что же ка­сается развитых, высших потребностей человека, то здесь циклы становятся разомкнутыми: потребность в ходе деятельности всякий раз изменяется, равно как изменяется и деятельность, побуждаемая этой изменив­шейся потребностью.

Схематически это можно представить в следующем виде:

Перед нами, таким образом, некоторая спираль раз­вития, в которой преобразуются как потребности (т. е. По:т^ ni=^ Па...), так и соответствующие деятельности (До^ Д|=т^ Да...). Следует сделать еще одно добавле­ние, точнее, примечание к нашей схеме. Согласно тради­ционным формулам П — Д — П и Д — П — Д, по­лучается так, что деятельность и потребность отделены друг от друга по времени. Сначала возникает потреб­ность, а затем деятельность или, наоборот, сначала дея­тельность, а затем потребность. На деле, в функциони­ровании собственно человеческих потребностей, нет та­кого временного разрыва, поскольку потребность слита здесь с реализующей ее деятельностью, равно как дея­тельность является непосредственным проявлением, формой жизни соответствующей потребности. Поэтому

ПО

для полноты мы добавим в схему ось психологического времени (t^,), чтобы показать одновременность, психо­логическую синхронность протекающих здесь процес­сов, которые, что также значимо, можно разделить на две основные сферы — сферу потребностно-мотива-ционную (А) и сферу, в узком смысле, деятельностную, производственную, операционально-техническую (Б).

Данная схема дает возможность достаточно нагляд­но представить те движущие отношения и противоречия, которые заложены в системе предметной деятельности. Противоречия эти являются частным случаем, проявле­нием более общего, основного противоречия между лич­ной (индивидной) ограниченностью каждого отдельного человека и универсальностью, безграничными возмож­ностями, предполагаемыми всеобщей родовой человече­ской сущностью. На уровне индивидуального сознания это противоречие обычно отражается как противоречие, несоответствие между «я» реальным и «я» идеальным, между «я» сегодняшним и «я» будущим, между бытием и долженствованием. На уровне индивидуальной дея­тельности оно предстает в виде противоречия между по-требностной (в более широком понимании — потреб-ностно-мотивационно-смысловой) и операционально-технической сферами.

На особую значимость последнего отношения при­менительно к детскому развитию неоднократно указыва­ли многие отечественные психологи, но наиболее после­довательно и развернуто его роль была прослежена в работах Д. Б. Эльконина, посвященных проблеме перио­дизации в детском возрасте. Д. Б. Эльконин выделял две группы ведущих деятельностей *. К первой группе он

* Напомним, что понятие «ведущая деятельность», или «ведущий тип деятельности», было применительно к детскому возрасту введено А. Н. Леонтьевым в работе, опубликованной впервые в 1945 г. Он вы­делял три главных признака такого вида деятельности: «Во-первых, это такая деятельность, в форме которой возникают и внутри которой дифференцируются другие, новые виды деятельности. Так, например, обучение в более тесном значении этого слова, впервые появляющееся уже в дошкольном детстве, возникает впервые в игре, т. е. именно в ведущей на данной стадии развития деятельности. Ребенок начинает учиться играя. Во-вторых, ведущая деятельность — это такая дея­тельность, в которой формируются или перестраиваются частные психические процессы. Так, например, в игре впервые формируются процессы активного воображения ребенка, в учении — процессы от­влеченного мышления... В-третьих, ведущая деятельность — это та­кая деятельность, от которой ближайшим образом зависят наблюдае­мые в данный период развития основные психологические изменения

Til

относил деятельности, при осуществлении которых про­исходит развитие мотивационно-потребностной сферы, ко второй группе — те деятельности, при осуществлении которых происходит «формирование интеллектуально-познавательных сил детей, их операционально-техниче­ских возможностей». В детском возрасте, по мнению Д. Б. Эльконина, происходит постоянное чередование этих групп деятельности, что и определяет ход психоло­гического развития ребенка. Что же касается зрелого возраста, то на него, считал Д. Б. Эльконин, нельзя пе­реносить эти закономерности, поскольку и социальная ситуация развития, и ведущая деятельность остаются у взрослого постоянными в течение всей трудовой жиз­ни, а не сменяются, как в детстве, одна другой ⁶².

Тем самым выделенные закономерности фактически рассматриваются как «детскопсихологические», но не «общепсихологические», с чем вряд ли можно согласить­ся, поскольку, как мы уже говорили, несоответствие по-требностно-мотивационной и операционально-техниче­ской сторон есть прямое выражение более общего, дви­жущего (т. е. неустранимого) противоречия развития личности, а не следствие лишь какого-либо одного (в данном случае начального) периода жизни человека.

Вместе с тем признание общей внутренней законо­мерности не означает, что формы ее конкретной реали­зации во взрослой и детской жизни будут идентичными. Коренным отличием здесь является то, что в детском возрасте смена одного типа деятельности другим во мно­гом непосредственно диктуется социально-культурными условиями, а в зрелом возрасте нормальная личность (о чем мы подробно писали в гл. I) способна сама выби­рать объекты и формы своей активности. Не случайно поэтому набор ведущих деятельностей взрослого (и в этом, конечно, прав Эльконин) может длительно оста­ваться постоянным (семья, работа и т. п.), не меняя, как в детском возрасте (единообразно, достаточно рег­ламентирование в рамках нашей культуры), свою после­довательность, однако внутри каждой такой деятельно­сти могут возникать самые различные перипетии, изме­няющие как характер самих этих деятельностей, так и соотношение между ними. Что касается социальной

личности ребенка. Так, например, ребенок-дошкольник именно в игре осваивает общественные функции и соответствующие нормы поведе­ния людей...» "Ниже мы коснемся-современной критики положения о ведущей деятельности и нашего отношения к этой критике.

ситуации развития, то хотя и не столь резко и внешне заметно, но она сменяется и в зрелом возрасте. Действи­тельно, на тридцатилетнего смотрят по-иному, нежели на сорокалетнего: первый может еще ходить в подаю­щих надежды, от второго ждут реального подтвержде­ния этих надежд. Тем самым, для того чтобы понять малоизученные кризисы взрослой жизни, необходимо обратиться к анализу движения самих личностно-зна-чимых деятельностей и возникающих здесь внутренних противоречий, а не искать эти противоречия только в оппозиции одних деятельностей к другим. Поэтому тезис о строгом различении ведущих деятельностей, одни из которых по преимуществу направлены на мотивацион-ную сферу, а другие — на операционально-техническую, не следует абсолютизировать, особенно в применении к зрелому возрасту. Обе эти стороны не существуют порознь, а обретают особого рода единство в любой кон­кретной деятельности человека — от простой до слож­ной и разветвленной. Ведь любая деятельность под­разумевает для своего осуществления как производст­венную, операционально-техническую, так и мотива-ционную стороны.

Причем видимость исключительно «мотивационных» или «операционально-технических» деятельностей воз­никает нередко как акцентация различных моментов. Например, возникающее серьезное несоответствие пред­метной стороны деятельности ее прежнему мотиву часто обращает человека к пристальному анализу своих моти­вационных ориентиров. Напротив, при мелких поломках операционально-технического аппарата деятельности внимание сосредоточивается на их исправлении, что в свою очередь может представляться как особая деятель­ность. Между тем и в том и в другом случае перед нами нередко одна общая деятельность на разных этапах сво­его движения, с разной представленностью в нем двух основных сторон — мотивационной и операционально-технической. Так, невозможность осуществления преж­ними, привычными средствами важной для человека деятельности, например, профессиональной (вследствие болезни, серьезного нарушения трудоспособности) или интимно-личной (потеря близкого), обычно ведет к пе­ресмотру, порой глубоко драматическому и мучительно­му, мотивационной, ценностной стороны жизни, тогда как обычные неприятности на работе или препятствия в любви заставляют лишь больше напрягать силы в из-

бранном направлении. (Старая мудрость говорит, что мелкие неприятности выводят нас из себя, большие — возвращают нас себе.)

И наконец, последним моментом, который отмечал и Д. Б. Эльконин, является слабая разработка проблемы переходов от одного периода развития деятельностей к другому. О явной недостаточности изучения «стыков» между этапами развития говорят и другие ученые ⁶³. В особенности это касается, на наш взгляд, тех случаев, где встречаются серьезные препятствия в реализации деятельностей, т. е. случаев, представляющих особый интерес в плане поиска истоков и мер коррекции откло­няющегося поведения.

Все эти моменты требуют более пристального и спе­циального обращения к внутренним психологическим закономерностям движения деятельности, возникаю­щим здесь преобразованиям, и прежде всего тем зонам этого движения, которые соответствуют переломам, качественным сдвигам, кризисам развития.

Для этого вернемся к нашей схеме (1), представив ее теперь для удобства дальнейшего изложения в следующем линейном виде:

При этом вновь обратим внимание на то, что формулы Д — П — Д и П — Д — П являются лишь разными фрагментами, звеньями живой цепи: если мы возьмем отрезок, начинающийся с деятельности (на схеме он обозначен цифрой «I»), то получим первую формулу, если возьмем отрезок, начинающийся с потребности (цифра «2»), то получим вторую формулу*.

* Справедливости ради надо отметить, что, отдав предпочтение формуле Д — П — Д, Л. Сэв в конце своей книги тем не менее при­знает правомерность и важность в анализе человека другой формулы, а именно формулы П — Д — П. Это признание вполне объяснимо, и в нем не следует видеть противоречия, ведь для Сэва, так же как для Леонтьева, было важно показать, что нет исходно заложенного в человеке перводвигателя, предшествующего развертыванию самой деятельности. Но когда мы переходим к анализу реального плана психологического движения деятельности, его актуальных форм, то становится уже невозможным не признать взаимосвязь, взаимо-

Возможность кризисов, сбоев в развитии деятельно­сти, в том числе деятельности, которая нас наиболее интересует, т. е. личностно-значимой, занимающей важ­ное или даже ведущее место в жизни человека, является не одиозным случаем, а психологической закономер­ностью; эта возможность заложена по сути в самой при­роде рассматриваемой цепи преобразований. Назовем несколько механизмов таких кризисов, но прежде выде­лим два основных направления, два вида развития цепи преобразований. Один условно назовем восходящим (он обычно характерен для нормального, продуктивного формирования), другой—нисходящим (он свойствен в большей степени аномальным случаям).

Теперь о механизмах восходящего пути. Их в свою очередь два. Первый связан с тем, что изменяющаяся потребность требует для своего удовлетворения все но­вых и новых средств, операционально-технических воз­можностей деятельности. Наконец, может настать такой момент, когда возможности эти исчерпываются, когда в наличии, в сфере реально доступного, для человека не оказывается необходимых для осуществления деятель­ности средств, что субъективно иногда очень остро пере­живается как состояние неудовлетворенности, расте­рянности, остановки, кризиса. Второй тип кризисных состояний связан с тем, что деятельность, напротив, постоянно усложняется, разветвляется, приобретает та­кие новые средства осуществления, операционально-технические возможности, что она как бы перерастает лежащую в ее основе потребность. Подобная логика возникновения кризисов нормального развития (глав­ным образом в плане расширения связей и отношений) была впервые выявлена в рамках теории деятельности применительно к детскому возрасту в фундаментальных трудах А. Н. Леонтьева, А. В. Запорожца, Д. Б. Элько-нина, Л. И. Божович.и др.

Обратимся теперь к тому направлению изменений деятельности, которое названо нисходящим. Здесь так­же можно обозначить два варианта. В основе первого

обусловленность рассматриваемых формул этого движения, посколь­ку, говоря словами самого же Л. Сэва, если рассматривать как уже данный процесс удовлетворения развитых человеческих потребностей, то здесь «каждый момент может быть взят за отправной по отношению к другому, и тогда схема потребность — деятельность — потребность, П — Д — П, не менее законна, чем обратная схема,— деятельность — потребность — деятельность, Д — П — Д, так как одна из них непре­рывно соединяется с другой» ⁶⁴.

лежат происходящие вследствие тех или иных причин искажение потребностей, возрастание их принудитель­ной силы и т. п., что ведет к перестройке — часто далеко не автоматической и не бескризисной — соответствую­щих деятельностей по удовлетворению данных потреб­ностей. Причинами кризисов другого типа становятся обеднение деятельности, искажение ее структуры, что приводит к перестройке потребностей и мотивов. (Ниже мы увидим, что примером первого типа кризисов могут служить изменения деятельности при хроническом алко­голизме, примером второго — изменения деятельности при эпилепсии *.)

Таким образом, в любой отдельно взятой деятельно­сти возможно усмотрение действия противоречий меж­ду ее операционально-технической и мотивационно-по-требностной сторонами, что позволяет подойти как к по­ниманию внутренних закономерностей, затруднений, кризисов взрослой жизни, где не происходит видимой смены одной деятельности другой, так и к случаям фру-страций, разного рода отклонений в реализации лич-ностно-значимых деятельностей детского и подростково­го возраста, когда кризисные явления трудно объяснить лишь взаимоотношениями между двумя ведущими типа­ми деятельности. Вместе с тем для построения разверну­той схемы преобразования деятельности не хватает од­ного важного звена, которое отражало бы структуру самого кризисного состояния.

В самом деле, обобщая представленные выше ва­рианты кризисов **, нетрудно увидеть, что сбой в выде-

* Можно искать и иные пути изучения природы кризисов. Так, согласно выдвинутой В. Г. Асеевым системно-уровневой концепции детерминации развития психики, возможны двоякого рода противо­речия: между субъектом и внешними условиями протекания деятель­ности, с одной стороны, и между отдельными внутриличностными об­разованиями — с другой⁶⁵. Интересным является и описанный В. С. Ротенбергом и В. В. Аршавским «синдром Мартина Идена», ко­торый проявляется тогда, когда, казалось бы, все заветные цели до­стигнуты и человек находится на гребне успеха ⁶⁶. Целевая сторона оказывается исчерпанной, а вместе с тем постепенно гаснут и мотивы, освещавшие и направлявшие все силы на их достижение.

** Следует, видимо, специально подчеркнуть, что мы не вносим в понятие «кризис» оценочную, только негативную окраску и не рас­сматриваем это явление как по преимуществу признак аномального развития, отклонения, болезненности. Кризисы, переломы, скачки — обязательные спутники всякого живого развития. Разумеется, в зави­симости от обстоятельств эти периоды могут проходить по-разному — сглаженно или резко, легко или обостренно, краткосрочно или долго­временно, наконец, они могут иметь разный исход с точки зрения нрав-

ленной цепи преобразований возможен либо в звене П — Д, когда потребность не может удовлетвориться прежним набором средств деятельности, либо в звене Д — П, когда, напротив, изменившиеся операциональ­но-технические возможности перестают соответствовать (перерастая в восходящем и обедняясь в нисходящем пути) прежним потребностям. Что же в психологиче­ском плане происходит при этих сбоях, какого рода со­стояния образуются?

Если обратиться к внешним проявлениям кризисных состояний, к их феноменологии, то они, в особенности начиная где-то с подросткового возраста, могут быть описаны как особые психические состояния, состояния неопределенности, как бы неопредмеченности, неструк­турированности желаний субъекта, невыраженности намерений и планов, их размытости, легкой смены одно­го другим и т. п. Часто об этом состоянии можно сказать, что человек, находящийся в нем, жаждет (порой очень страстно) того, чегв сам толком не знает, чему не может дать однозначного описания. Подобное состояние, взя­тое как фрагмент развития деятельности, может быть обозначено как переходное мотивационно-потребност-ное состояние.

Следует, однако, сразу заметить, что наше понима­ние потребностного состояния отличается от его понима­ния А. Н. Леонтьевым. Согласно последнему, уровень собственно психологического анализа начинается с по­требности, которая рассматривается как нужда, обрет­шая свой предмет или мотив. «Подобное понимание мо­тивов,— пишет А. Н. Леонтьев,— кажется по меньшей мере односторонним, а потребности — исчезающими из психологии. Но это не так. Из психологии исчезают не потребности, а лишь их абстракты — «голые», предмет­но не наполненные потребностные состояния субъек­та» ⁶⁷. Тем самым потребностные состояния фактически выводятся из сферы психологического анализа. На наш же взгляд, психологический анализ переходных потреб-ностных состояний является важнейшим условием пони-

ственно-ценностного развития, борьбы просоциальных и эгоцентриче­ских тенденций. Задача воспитания и психологической помощи — способствовать созданию, с учетом возрастной специфики и индиви­дуальных отличий человека, таких условий, которые обеспечивали бы наилучшие формы прохождения кризисных периодов как со стороны общей нравственной направленности, так и со стороны внешних про­явлений и реакций.

мания реального движения деятельности. Эти состояния, в особенности возникающие по ходу развития сложных общественно обусловленных видов деятельности, не яв­ляются лишь «голыми» негативными состояниями субъекта. Они имеют внутреннюю структуру и динами­ку, которые во многом определяют выбор конкретного предмета — мотива деятельности. Наконец, психология не вправе упускать эти состояния из сферы своего вни­мания, поскольку именно они (что мы, в частности, уви­дим ниже, при анализе раннего алкоголизма) очень часто являются наиболее опасными, ломкими момента­ми, в которых значительно возрастает вероятность воз­никновения больших и малых отклонений в развитии личности.

Достаточно схематично суть потребностного состоя­ния (Спотр) можно определить как состояние, которому отвечают не жестко закрепленные предметы, а веер, ва­риация, целый круг достаточно разнообразных потен­циальных объектов, предметов (Пр1, Пр2, Прз, .... Прп) или:

Потребности же соответствует более или менее опреде­ленный предмет или мотив, т. е. потребность — предмет (мотив), или П—Пр (М).

Лишь учитывая потребностное состояние, мы можем построить полную цепь движения деятельности и отра­зить в этой цепи периоды кризисных явлений. Начнем построение с переходного потребностно-мотивационного состояния, хотя понятно, что и до него могла существо­вать некая цепь развития деятельности, которая, одна­ко, нарушилась вследствие действия одного из указан­ных выше механизмов кризиса.

Потребностное состояние по самой своей сути не может длиться долго *, и через некоторое время обычно

* Хотя встречаются в практике случаи, когда потребностное состояние затягивается, что может переходить в особую личностную аномалию, требующую тогда применения специальных психокоррек-ционных приемов.

происходит обнаружение, опробование действием того или иного предмета, который представляется, видится субъекту в наибольшей степени отвечающим данному моменту. Так осуществляется переход потребностного состояния в качественно иной психологический ранг — ранг опредмеченной потребности, т. е. потребности, на­шедшей свой предмет — мотив *. Вслед за этим по­требность через найденный мотив побуждает к деятель­ности, в ходе которой она воспроизводится и, как уже говорилось, несколько видоизменяется, толкая на но­вый, в свою очередь измененный по сравнению с преж­ним цикл деятельности и т. д.; т. е. речь идет уже о цепи преобразований, рассмотренной нами выше. В то же время внутренняя логика трансформации потребности и деятельности может по одному из представленных механизмов кризиса привести к фактическому разрыву данной цепи, к возникновению нового потребностного состояния, ждущего своего разрешения ⁶⁸.

Изобразим сказанное в виде итоговой схемы:

* Ожидание первой любви, грёзы о ней, пожалуй, наиболее яркий пример потребностного состояния, переходящего затем в осознанную потребность. Стендаль сравнивал это ожидание с солевым раствором, насыщенным до такой степени, что на предмете, помещае­мом в его среду, могут образовываться кристаллы — чувства (мы ведь порой и говорим: «кристаллизация чувств»). То же и в известных пушкинских строках:

Давно сердечное томленье

Теснило ей младую грудь;

Душа ждала... кого-нибудь,

И дождалась... Открылись очи;

Она сказала: это он!

В схеме этого движения можно условно выделить три основные стадии, или зоны: 1 — зона переходного потребностно-мотивационного состояния, или зона вы­бора предмета; 2 — зона первичного освоения и закреп­ления предмета в качестве мотива, или зона мотивооб-разования; 3 — зона преобразования потребности и деятельности.

Из сказанного следует ряд выводов. Так, если рас­сматривать человека как существо деятельное, постоян­но осуществляющее какую-либо деятельность, то необ­ходимо учитывать этапы, зоны движения этой деятель­ности. Состояние смысловой сферы также существенно зависит от того, в какой стадии находится деятельность. Можно говорить поэтому, например, о смысловой струк­туре потребностного состояния или смысловой структу­ре первичного мотивообразования, т. е. о достаточно типичных для тех или иных периодов становления дея­тельности смысловых структурах. Разумеется, степень «затронутое™» смысловой сферы, входящих в нее смы­словых образований будет существенно разной (в за­висимости от отнесенности этих образований к тому или иному уровню): действенные поля оказываются вовле­ченными в перестройки куда более непосредственно, чем высшие ценностные смысловые уровни. Это в свою очередь порождает вопрос об изменяющихся соотноше­ниях между высшими и низшими уровнями смысловой сферы, между отражающимися в сознании структу­рами идеальных (общих) и реальных (конкретных) целей. Приведенная схема хорошо согласуется и с пред­ставлениями А. Г. Асмолова и В. А. Петровского о чере­довании в развитии деятельности этапов, где главен­ствуют установочные, инерционные моменты и моменты ломки инерции, так называемой «надситуативной ак­тивности» . Исходя из представленного легко увидеть, что побуждения к «надситуативной активности» воз­никают не сами по себе, а как следствия определенной логики развития деятельности, лежащих внутри ее дви­жущих противоречий. Ниже мы еще вернемся к этим и другим общепсихологическим выводам и постараемся показать их значение для исследования аномалий лич­ности и психокоррекционной работы, а сейчас попытаем­ся увязать вместе, в единую систему те основные поня­тия, которые рассматривались в этой главе.

6. КООРДИНАТЫ

«ПРОСТРАНСТВА ЛИЧНОСТИ»

Чтобы соотнести между собой введенные выше ос­новные понятия, воспользуемся следующей аналогией. Представим себе некоторое трехмерное пространств&г-Если считать плоскостями этого пространства, во-пер­вых, деятельность, или, более обобщенно, бытие чело­века, определяемое как система сменяющих друг друга деятельностей; во-вторых, значение, или, обобщенно, культуру как систему значений, программ, образцов, норм, правил и т. п. и, наконец, в-третьих, смыслы как «значения значений», как динамические системы созна­ния, несущие пристрастные отношения человека к дей­ствительности, преображающие в сознании саму эту действительность, то личность можно представить как некий предмет, идеальное «тело», существующее в этих плоскостях и особым образом связанное, отражающееся в каждой из них *.

Очевидна условность такой аналогии, однако, при­няв ее, мы сможем наглядно показать соотношение рас­смотренных в главе основных понятий, каждое из кото­рых освещает разные аспекты развития личности. Деятельность, бытие отвечает в основном на вопрос, как и почему происходит это развитие; обращение к плоскости культуры — на вопрос, для чего, для каких целей, задач, для достижения каких норм и образцов происходит развитие; наконец, плоскость смыслов соот­носится с вопросом, ради чего человек живет, ради чего осуществляются все эти «как», «почему», «для чего».

Каждая из этих плоскостей имеет и свои собствен­ные параметры: говоря о деятельности, необходимо иметь в виду меру ее внутренней сложности, опосред-ствованности, стадии развития, широту связей и т. п.;

говоря о культуре — качество, развитие и взаимосвязи

• В. В. Давыдов считает, что исследования, связанные с изуче­нием смысловых образований, динамических смысловых систем от­носятся к сфере сознания, а не к области личности ⁷⁰. С этим заме­чанием согласимся лишь отчасти. Действительно, если брать системы смыслов сами по себе, то они суть составляющие сознания, опреде­ляющие пристрастность отношений. Иное дело, однако, если рас­сматривать эти системы во взаимосвязи с жизнедеятельностью че­ловека в мире: тогда они, точнее, сама эта взаимосвязь есть харак­теристика личности. Об этом единстве и взаимосвязи и идет речь в нашей схеме, хотя понятна вся ее приблизительность в отношении столь сложного предмета, каким является личность.

значений, программ, образцов поведения, движение рассматриваемых значений от житейских и разрознен­ных до научных и системных. Что касается смысловой плоскости,то выше уже шла речь об ее уровнях, о борь­бе двух основных векторов, один из которых направлен к коллективному, общему, всеобщему, а другой, проти­воборствующий — к частному, прагматическому, эго­центрическому.

Исходя из представленного становится более понят­ной суть некоторых распространенных в психологии подходов, их возможности и ограничения. Так, если рас­сматривать личность как образование, целиком произ­водное от культуры (культурологические теории), то личность предстанет как некий слепок, сколок культуры (проекция на плоскость значений), и тогда каждый че­ловек, каждая личность может быть в конечном итоге охарактеризована ходячей фразой заголовка школьных сочинении: такой-то как типичный представитель своей эпохи, места, окружения. Подход, разумеется, важный и правомерный. С этой позиции можно объяснить фак­тически все многообразие личностных проявлений, не исключая таких, как творчество и мораль, ведь и то и другое так же имеют объективно существующие в об­ществе (т. е. предшествующие по отношению к конкрет­ному человеку) предпосылки, свое разработанное века­ми быгие и пути достижения, зафиксированные, крис­таллизованные, свернутые в знаках, значениях, по­нятиях, символах, поучениях, правилах, представлен­ных в той или иной форме, будь то книга, писаный или неписаный закон, народный обычай, предрассудок дан­ного времени и т. п.

Но этот подход имеет и свои ограничения, ибо остав­ляет в тени по крайней мере два важнейших момента. Во-первых, активность человека по усвоению всех этих знаков, навыков, норм и правил культуры и, во-вторых, возможность нравственной свободы человека в его дей­ствиях, в способах, формах и уровнях осмысления про­исходящего, без чего нельзя, в частности, понять, поче­му и как при одних и тех же обстоятельствах, в одина­ковых эпохах, «культурных нишах» вырастают столь разные по своему личностному достоинству люди *.

^v Кроме того, следует помнить, что со знаками, установлениями, схемами кулыуры связаны не одни высоты человеческого духа. Нали­цо также и сковывающая роль культуры. «Бюрократизм культуры,— писал, например, М. А. Лифшиц,— начиная с иероглифической

Другой весьма распространенный подход может быть уподоблен (в рамках нашей условной модели) проекции личности на деятельностную, бытийную плос­кость, и тогда личность начинает рассматриваться как субъект или даже как только «момент деятельности». Это также чрезвычайно важный и плодотворный ас­пект, подчеркивающий деятельностную природу челове­ка, значение труда, продуктивной деятельности для фор­мирования и проявления личности.

Однако принятие лишь такого взгляда Ъпять-таки обнаруживает известную недостаточность. Да, личность проявляет и формирует себя через деятельность, у нее нет по сути других путей формирования и реализации себя. Но она не сводится, не растворяется без остатка в любой из форм этой реализации, не сливается пол­ностью и безраздельно с субъектом деятельности *, а составляет особое, системное, прямо не сводимое к дея­тельности и прямо не выводимое из деятельности об­разование, существенной характеристикой которого яв­ляется нравственно-ценностное (или ценностно-смысло­вое) отношение к происходящему. Образно говоря, че­ловек лишь как субъект каких-то отдельных видов дея­тельности не всегда подлинный «хозяин» собственной личности в целом, а часто лишь ее исполнитель, наня­тый хозяином работник, которого нельзя полностью

письменности Египта и канцелярской мудрости шумерских писцов и кончая «чернильной культурой», на которую жаловался Гердер, и омертвевшими штампами средств информации более поздних вре­мен,— страшная вещь... Нельзя забывать, что общественное мышле­ние воплощается не только в телевизионных башнях, клубах, храмах и статуях или книгах. Оно воплощается и в «церебральных структу­рах» людей особого типа, грамотеев, служителей культуры, «мозго-виков», образующих в каждой области мысли свою ничтожную моно­полию, свою кастовую мафию». Поэтому «мы вовсе не обязаны всегда, без дальнейшего анализа, без distingio, «я различаю», становиться на сторону общественных воплощений» ⁷¹. Но это distingio, это разли­чение (иначе оно и немыслимо вовсе), может быть лишь функцией чего-то, с самой культурой прямо не совпадающего, но подразумеваю­щего свободный и нравственный выбор, т. е. в нашем понимании — функцией позиции личности.

* Б. Г. Ананьев писал по этому поводу, что в единой структуре человека характеристика субъекта деятельности так или иначе вза­имосвязана с характеристиками человека как личности Однако сов­падение личности и субъекта относительно даже при максимальном сближении их свойств ⁷². Другой психолог, В. Г. Норакидзе, справед­ливо подчеркивает, что утверждения «личность есть субъект деятель­ности» и «личность проявляет себя в каждый данный момент как субъект деятельности» вовсе не равнозначны, не эквивалентны между собой ⁷³.

отождествлять с тем, кто будет (сейчас или, быть может, через много лет) принимать и оценивать произведен­ную работу. Можно согласиться поэтому с Н. И. Сардж-веладзе, который пишет, что «субъект деятельности в каждый конкретный момент — преходящее явление;

фактически сколько деятельностей, столько и субъектов деятельности. Но за -этим преходящим субъектом стоит относительно устойчивое и перманентное образование, именуемое личностью. Личность, как относительно устойчивая и перманентная система, имеет множество своих преходящих проявлений в виде субъекта деятель­ности» .

Даже совершение одних и тех же действий, точнее, поступков (или проступков), движимых сходными моти­вами, не уравнивает пути и шансы личностного разви­тия, определяемого внутренним отношением к происхо­дящему (а чаще — к происшедшему), тем, как отразит­ся поступок в ценностно-смысловой плоскости сознания, с какими уровнями этой плоскости будет соотнесен, ка­кой урок сам человек (а не персонифицированная в его лице культура или преходящий субъект деятельности) извлечет сейчас или по происшествии времени из слу­чившегося. «Каждому,— свидетельствует писатель М. Ибрагимбеков,— если он захочет вспомнить, будет за что краснеть, просыпаясь по утрам, будет за что испытывать чувство стыда, но для одного эти плохие поступки в сумме составляют опыт, благодаря которому он становится еще хуже, для другого — это раскален­ная решетка, на которой он корчится, но очищается и становится лучше...Но разница между подлецом и до­стойным человеком в том, что они сделали разные вы­воды из своих прегрешений» ⁷⁵.

Теперь о понимании личности как проекции на смысловую плоскость. Если рассмотрение личности со стороны деятельности или усвоения значений, культуры достаточно широко представлено в научной психологии, то психологическое рассмотрение ее со стороны смысло­вой, нравственно-ценностной плоскости разработано по­ка крайне недостаточно. Этим отчасти и объясняется то, что мы уделили этой стороне особое внимание. Нами двигало при этом не только желание в какой-то степени по мере сил способствовать заполнению некоторого пробела общей психологии личности, но и сознание дей­ствительно особой значимости этой плоскости для пони­мания сути человеческой личности, путей ее нормально-

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: