Сделай Сам Свою Работу на 5

B) ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ ВЛАСТЬ





§ 287. «Выполнение и применение решений государя и, вообще, продолжение и поддержание уже решённого, существующих законов, учреждений, общеполезных заведений и т. п. отлично от самого решения. Это дело подведения выполняется правительственной властью, включающей в себя как судебную, так и полицейскую власти, которые имеют более непосредственное отношение к особому в гражданском обществе и осуществляют в этих особых целях всеобщий интерес».

Обычное объяснение правительственной власти. Своеобразное у Гегеля можно видеть только в том, что он координирует правительственную, полицейскую и судебную власти, тогда как обыкновенно административная и судебная власти рассматриваются как противоположности.

§ 288. «Особые общественные интересы, которые входят в круг гражданского общества и лежат вне сущего в себе и для себя всеобщего, составляющего сферу самого государства (§ 256), ведаются корпорациями (§ 251) общин, прочих промыслов и сословий, их начальством, представителями, управляющими и т. п. Поскольку дела, которыми они ведают, с одной стороны, касаются частной собственности и интересов этих особых сфер и в этом отношении их авторитет отчасти основан на доверии членов их сословий и всей массы сограждан; поскольку, с другой стороны, эти круги должны быть подчинены высшим интересам государства, — постольку в деле замещения этих должностей будет получаться в общем смешение обычных выборов, в которых участвуют заинтересованные лица, с высшим утверждением и назначением».



Простое описание эмпирического положения дела в некоторых странах.

§ 289. «Поддержание всеобщего государственного интереса и законности в этих особых правах и сведение последних к первым требуют попечения со стороны уполномоченных правительственной власти, государственных чиновников исполнительной власти и высших совещательных, — и постольку организованных в форме коллегий, — органов, которые сходятся в соприкасающихся с монархом верхушках».

Гегель не раскрыл природы правительственной власти. Но если мы даже допустим, что он это сделал, то этим он не доказал, что данная власть есть нечто большее, чем функция, определение гражданина государства вообще. Гегель её дедуцировал как особую, отдельную власть только благодаря тому, что рассматривает «особые интересы гражданского общества» как интересы, «которые лежат вне сущего в себе и для себя всеобщего, составляющего сферу государства».



«Подобно тому как гражданское общество является полем битвы индивидуального частного интереса, борьбы всех против всех, — подобно этому оно является той ареной, где происходит столкновение частного интереса с особыми общественными делами, а также столкновение обоих последних, вместе взятых, с высшими точками зрения и установлениями государства. Корпоративный дух, рождающийся в правомерности особых сфер, превращается в себе самом в государственный дух, так как государство является для него средством для поддержания особых целей. В этом — тайна патриотизма граждан с этой стороны: они знают государство как свою субстанцию, потому что оно поддерживает их особые сферы — их правомерность и авторитет, равно как и их благосостояние. В корпоративном духе, — так как особое коренится здесь непосредственно во всеобщем, — заключается источник той глубины и силы, которыми государство обладает в умонастроении».

Здесь замечательно: 1) определение гражданского общества как bellum omnium contra omnes83;

2) то, что в частном эгоизме подмечается и «тайна патриотизма граждан»» и «источник той глубины и силы, которыми государство обладает в умонастроении»;

3) то, что «гражданин», человек частного интереса, рассматривается в противоположность всеобщему, что член гражданского общества рассматривается как «законченный индивид»; с другой же стороны, и государство противостоит «гражданам» как «законченным индивидам».



Гегель, казалось бы, должен был объявить «гражданское общество», как и «семью», определением каждого индивида как элемента государства, а следовательно и более поздние «государственные качества» — определениями индивида как элемента государства вообще. Но у Гегеля это не один и тот же индивид, развивающий новое определение своей социальной сущности. У Гегеля это — сущность воли, развивающая якобы из себя самой свои определения. Имеющиеся в государстве различные и раздельные, эмпирически существующие образования рассматриваются как непосредственные воплощения какого-либо одного из этих определений.

Превратив всеобщее как таковое в нечто самостоятельное, Гегель непосредственно смешивает его с эмпирическим существованием и немедленно же начинает некритическим образом принимать ограниченное за выражение идеи.

Гегель лишь постольку впадает здесь в противоречие с самим собой, поскольку он «человека семьи» не считает в равной мере законченной, исключённой из всех других качеств, разновидностью человека, какой он считает члена гражданского общества.

§ 290. «В правительственных делах тоже находит себе место разделение труда. Организация ведомств имеет своей формальной, но трудной задачей — снизу, где гражданская жизнь конкретна, управлять ею конкретно и вместе с тем разделять эти дела на их абстрактные отрасли, находящиеся в ведении особых ведомств как различных центров, деятельность которых, направленная на низшие сферы, точно так же, как и в сфере высшей правительственной власти, снова сходится и принимает конкретно обозримый вид».

Добавление к этому параграфу мы рассмотрим после.

§ 291. «Правительственные дела носят объективный характер, они сами по себе, по своей субстанции, уже решены (§ 287) и должны быть выполнены и осуществлены индивидами. Между делами и индивидами нет никакой непосредственной природной связи; индивиды поэтому не предназначены к выполнению этих функций своей природной личностью и рождением. Их определяет к этому объективный момент: знание и доказательство своей пригодности, — доказательство, обеспечивающее государству его потребность во всеобщем сословии и представляющее вместе с тем единственное условие, при котором каждому гражданину обеспечивается возможность посвятить себя этому сословию».

§ 292. «Так как объективный момент не состоит здесь (как, например, в искусстве) в гениальности, то необходимо должно оказаться, что пригодным для занятия данной должности будет неопределённое множество лиц, относительно которых нельзя абсолютно определить, кто из них превосходит всех остальных. Субъективная сторона, — то, что именно этот индивид избирается из данного множества, назначается на должность и уполномочивается ведать общественными долами, — это установление связи между индивидом и должностью, как между двумя, всегда случайными друг для друга сторонами, представляет собой прерогативу государя, как решающей и суверенной государственной власти».

§ 293. «Особые государственные функции, которые монархия передаёт ведомствам, составляют часть объективной стороны присущего монарху суверенитета; их определённые различия также даны природой вещей; и подобно тому как деятельность ведомств есть исполнение долга, точно так же и выполняемая ими функция есть изъятое из-под власти случайностей право».

Следует только отметить «объективную сторону присущего монарху суверенитета».

§ 294. «Индивид, который в силу суверенного акта (§ 292) соединён с определённой официальной должностью, имеет источником своего дохода — как условие этого соединения — выполнение своих обязанностей, что составляет субстанциальное в его положении. Как следствие этого субстанциального положения индивид получает средства существования, обеспеченное удовлетворение своей особенности (§ 264) и освобождение своего внешнего положения и служебной деятельности от всяких других субъективных зависимостей и влияний».

«Государственная служба», — говорит Гегель в примечании, — «требует принесения в жертву самостоятельного и произвольного удовлетворения субъективных целей и этим именно даёт право находить удовлетворение в сообразном долгу выполнении служебных дел, и только в этом выполнении. Здесь, с этой стороны, и устанавливается та связь между всеобщим и особым интересами, которая составляет понятие и внутреннюю прочность государства (§ 260)». «Обеспеченное удовлетворение особых потребностей устраняет внешнюю нужду, которая могла бы заставить искать удовлетворения этих потребностей за счёт выполнения служебных обязанностей и долга. Лица, уполномоченные исполнять государственные дела, находят во всеобщей государственной власти защиту от другой субъективной стороны, от частных страстей управляемых, частные интересы которых и т. д. терпят ущерб от выдвигаемого против них всеобщего».

§ 295. «Защита государства и управляемых от злоупотребления властью со стороны ведомств и их чиновников заключается, с одной стороны, непосредственно в их иерархии и ответственности, с другой стороны — в правомочиях общин, корпораций, посредством которых сами собой ставятся помехи привнесению субъективного произвола в доверенную чиновникам власть и которые контроль сверху, неспособный охватить каждую частность в поведении чиновников, дополняют контролем снизу».

§ 296. «Для того, однако, чтобы бесстрастие, законность и мягкое обращение стали обычаем, требуется отчасти непосредственная нравственная и умственная культура, представляющая духовный противовес тому элементу механического, который имеется в изучении так называемых наук о предметах этих сфер, в требуемых деловых навыках, в действительно выполняемой работе и т. д.; отчасти же размеры государства являются главным моментом, благодаря которому уменьшается удельный вес семейных и других частных связей, а также ослабляются и притупляются месть, вражда и другие подобного рода страсти. При служении крупным интересам, существующим в больших государствах, сами собой отпадают эти субъективные стороны и вырабатывается привычка к всеобщим интересам, взглядам и делам».

§ 297. «Члены правительства и государственные чиновники представляют собой главную составную часть среднего сословия, в котором сосредоточились развитой ум и правовое сознание всей массы народа. То обстоятельство, что это сословие не занимает изолированного положения аристократии, что у него образованность и умение не превращаются в средство произвола и господства, — это обстоятельство обусловлено воздействием установлении суверенитета сверху вниз и прав корпораций снизу вверх».

Добавление: «В среднем сословии, к которому принадлежат государственные чиновники, находят своё выражение государственное сознание и наиболее выдающаяся образованность. Поэтому среднее сословие и является главной опорой государства в отношении законности и интеллигентности». «Образование этого среднего сословия составляет один из важнейших интересов государства, но это возможно лишь в такой организации, как та, которую мы описали выше, а именно там, где определённые особые круги, сравнительно независимые, обладают известными правами и где имеется такой чиновничий мир, произвол которого парализуется правами этих кругов. Действование согласно всеобщему праву и привычка к такому действованию являются результатом противоположности, которую образуют эти сами по себе самостоятельные круги».

То, что Гегель говорит о «правительственной власти», не заслуживает названия философского анализа. Большая часть этих параграфов могла бы быть дословно помещена в прусском праве, а между тем, административное управление, в собственном смысле, является труднейшим пунктом для анализа.

Так как Гегель «полицейскую» и «судебную» власть уже отнёс к сфере гражданского общества, то правительственная власть есть не что иное, как администрация, которая рассматривается им в качестве бюрократии.

Предпосылкой бюрократии является у Гегеля прежде всего «самоуправление» гражданского общества в «корпорациях». Единственное определение, которое он прибавляет к ним, состоит в том, что выбор управляющих, начальствующих лиц этих корпораций и т. д. должен совершаться в смешанном порядке: эти лица должны избираться гражданами и получать утверждение от правительственной власти в собственном смысле («высшее утверждение», как выражается Гегель).

Над этой сферой, в целях «поддержания всеобщего государственного интереса и законности», стоят «уполномоченные правительственной власти», «чиновники исполнительной власти» и «коллегиальные органы», которые сходятся в «монархе».

В «правительственных делах» имеет место «разделение труда». Индивиды должны доказать свою способность к ведению правительственных дел, т. е. подвергнуться экзамену. Право выбора определённых индивидов на государственные должности принадлежит государственной власти монарха. Разделение этих функций «дано природой дела». Служебная деятельность является обязанностью, жизненным призванием государственных чиновников. Они должны поэтому получать жалованье от государства. Гарантией против злоупотреблений бюрократии служит, с одной стороны, её иерархия и ответственность, с другой стороны — правомочия общин, корпораций. Её гуманность связана отчасти с «непосредственной нравственной и умственной культурой», частью же с «размерами государства». Чиновники образуют «главную составную часть среднего сословия». Против них, как «аристократии и господства», служат защитой отчасти «установления суверенитета сверху вниз», отчасти «права корпораций снизу вверх». Среднее сословие есть сословие «образованности». Voila tout84. Гегель даёт нам эмпирическое описание бюрократии, соответствующее частью действительности, частью же тому представлению, которое сама бюрократия имеет о своём бытии, — и этим исчерпывается у него трудная глава о «правительственной власти».

Гегель исходит из разделения между «государством» и «гражданским обществом», между «особыми интересами» и «сущим в себе и для себя всеобщим», и, в самом деле, бюрократия основывается на этом разделении. Гегель исходит из предпосылки «корпораций», и, в самом деле, бюрократия предполагает «корпорации», по крайней мере — «корпоративный дух». Гегель совершенно не рассматривает содержание бюрократии, а даёт только некоторые общие определения её «формальной» организации, и, в самом деле, бюрократия есть лишь «формализм» лежащего вне её самой содержания.

Корпорации представляют собой материализм бюрократии, а бюрократия есть спиритуализм корпораций. Корпорация составляет бюрократию гражданского общества, бюрократия же есть корпорация государства. В действительности поэтому бюрократия противопоставляет себя, как «гражданское общество государства», — корпорациям, как «государству гражданского общества». Там, где «бюрократия» является новым принципом, где всеобщий государственный интерес начинает становиться «обособленным» для себя и в силу этого «действительным» интересом, бюрократия борется против корпораций, как всякое следствие борется против существования своих предпосылок. Но как только государство пробуждается к действительной жизни и гражданское общество, действуя по побуждению своего собственного разума, освобождается от власти корпораций, бюрократия старается восстановить их, ибо с падением «государства гражданского общества» падает также «гражданское общество государства». Спиритуализм исчезает вместе с противостоящим ему материализмом. Следствие начинает бороться за существование своих предпосылок, как только появляется новый принцип, выступающий не против существования этих предпосылок, а против принципа этого существования. Тот же дух, который создаёт в обществе корпорацию, создаёт в государстве бюрократию. Угроза корпоративному духу есть, таким образом, и угроза духу бюрократии, и если бюрократия раньше боролась против существования корпораций, чтобы обеспечить себе место для своего собственного существования, то теперь она старается насильственно сохранить существование корпораций, чтобы спасти корпоративный дух, свой собственный дух.

«Бюрократия» есть «государственный формализм» гражданского общества. Она есть «сознание государства», «воля государства», «могущество государства», как особая корпорация («всеобщий интерес» может устоять, как «особый интерес», против особого интереса лишь до тех пор, пока особое, противопоставляя себя всеобщему, выступает в качестве «всеобщего». Бюрократия должна, таким образом, защищать мнимую всеобщность особого интереса, корпоративный дух, чтобы спасти мнимую особенность всеобщего интереса, свой собственный дух. Государство неизбежно остаётся корпорацией, пока корпорация стремится быть государством). Бюрократия составляет, следовательно, особое, замкнутое общество в государстве. Но бюрократия желает сохранения корпорации как некоторой мнимой силы. Правда, и каждая отдельная корпорация, поскольку дело идёт о её особом интересе, имеет такое же желание в отношении бюрократии, но она желает сохранения бюрократии как противовеса против другой корпорации, против чужого особого интереса. Бюрократия, как завершённая корпорация, одерживает, таким образом, верх над корпорацией, как незавершённой бюрократией. Она низводит последнюю до уровня простой видимости или стремится низвести её до этого уровня, но она желает, чтобы эта видимость существовала и верила в своё собственное существование. Корпорация есть попытка гражданского общества стать государством, бюрократия же есть такое государство, которое действительно сделало себя гражданским обществом.

«Государственный формализм», воплощённый в бюрократии, есть «государство как формализм», и в качестве такого формализма описал бюрократию Гегель. Так как этот «государственный формализм» конституирует себя как действительная сила и самого себя делает своим собственным материальным содержанием, то ясно само собой, что «бюрократия» представляет собой сплетение практических иллюзий, или что она есть «иллюзия государства»; дух бюрократии есть всецело дух иезуитства, дух теологии. Бюрократы — иезуиты государства и его теологи. Бюрократия есть la republique pretre85.

Так как бюрократия есть по своей сущности «государство как формализм», то она является таковым и по своей цели. Действительная цель государства представляется, таким образом, бюрократии противогосударственной целью. Дух бюрократии есть «формальный дух государства». Она превращает поэтому «формальный дух государства», или действительное бездушие государства, в категорический императив. Бюрократия считает самоё себя конечной целью государства. Так как бюрократия делает свои «формальные» цели своим содержанием, то она всюду вступает в конфликт с «реальными» целями. Она вынуждена поэтому выдавать формальное за содержание, а содержание — за нечто формальное. Государственные задачи превращаются в канцелярские задачи, или канцелярские задачи — в государственные. Бюрократия есть круг, из которого никто не может выскочить. Её иерархия есть иерархия знания, Верхи полагаются на низшие круги во всём, что касается знания частностей; низшие же круги доверяют верхам во всём, что касается понимания всеобщего, и, таким образом, они взаимно вводят друг друга в заблуждение.

Бюрократия есть мнимое государство наряду с реальным государством, она есть спиритуализм государства. Всякая вещь поэтому приобретает двойственное значение: реальное и бюрократическое, равно как и знание (а также и воля) становится двойственным — реальным и бюрократическим. Но реальная сущность рассматривается бюрократией сквозь призму бюрократической сущности, сквозь призму потусторонней, спиритуалистической сущности. Бюрократия имеет в своём обладании государство, спиритуалистическую сущность общества: это есть её частная собственность. Всеобщий дух бюрократии есть тайна, таинство. Соблюдение этого таинства обеспечивается в её собственной среде её иерархической организацией, а по отношению к внешнему миру — её замкнутым корпоративным характером. Открытый дух государства, а также и государственное мышление представляется поэтому бюрократии предательством по отношению к её тайне. Авторитет есть поэтому принцип её знания, и обоготворение авторитета есть её образ мыслей. Но в её собственной среде спиритуализм превращается в грубый материализм, в материализм слепого подчинения, веры в авторитет, в механизм твердо установленных формальных действий, готовых принципов, воззрений, традиций. Что касается отдельного бюрократа, то государственная цель превращается в его личную цель, в погоню за чинами, в делание карьеры. Во-первых, этот отдельный бюрократ рассматривает действительную жизнь как материальную, ибо дух этой жизни имеет своё обособившееся существование в бюрократии. Бюрократия поэтому должна стремиться к тому, чтобы сделать жизнь возможно более материальной. Во-вторых, эта действительная жизнь для самого бюрократа, — т. е. поскольку она становится объектом его бюрократической деятельности, — является материальной, ибо дух этой жизни ей предписан, её цель лежит вне её, её бытие есть канцелярское бытие. Государство существует уже лишь в виде различных определённых бюрократических сил, связанных между собой посредством субординации и слепого подчинения. Действительная наука представляется бюрократу бессодержательной, как действительная жизнь — мёртвой, ибо это мнимое знание и эта мнимая жизнь принимаются им за самую сущность. Бюрократ должен поэтому относиться по-иезуитски к действительному государству, будет ли это иезуитство сознательным или бессознательным. Но, имея своей противоположностью знание, это иезуитство по необходимости должно также достигнуть самосознания и стать намеренным иезуитством.

Если бюрократия, с одной стороны, есть воплощение грубого материализма, то, с другой стороны, она обнаруживает свой столь же грубый спиритуализм в том, что хочет всё сотворить, т. е. что она возводит волю в causa prima86, ибо её существование находит своё выражение лишь в деятельности, содержание для которой бюрократия получает извне; следовательно, лишь формированием этого содержания, его ограничением она может доказать своё существование. Для бюрократа мир есть просто объект его деятельности.

Если Гегель называет правительственную власть объективной стороной присущего монарху суверенитета, то это верно в том смысле, в каком католическая церковь была реальным наличным бытием суверенитета святого триединства, его содержания и духа. В бюрократии тождество государственного интереса и особой частной цели выражено в такой форме, что государственный интерес становится особой частной целью, противостоящей другим частным целям.

Упразднение бюрократии возможно лишь при том условии, что всеобщий интерес становится особым интересом в действительности, а не только — как у Гегеля — в мысли, в абстракции; это, в свою очередь, возможно лишь при том условии, что особый интерес становится в действительности всеобщим. Гегель исходит из недействительной противоположности и приходит поэтому лишь к мнимому тождеству, которое на самом деле снова содержит в себе противоположность. Таким тождеством является бюрократия.

Перейдём теперь к подробному рассмотрению его хода мыслей.

Единственное философское определение, которое Гегель даёт правительственной власти, есть «подведение» единичного и особого под всеобщее и т. д.

Гегель довольствуется этим. На одной стороне мы имеем категорию «подведения» особого и т. д. Эта категория должна быть осуществлена. И вот он берёт какой-либо один из эмпирических фактов прусского или современного государства (берёт его целиком как он есть), — берёт факт, который, наряду со всем прочим, осуществляет также и эту категорию, хотя его специфическая сущность не выражается ею. Прикладная математика есть также «подведение» и т. д. Гегель не задаёт себе вопроса, является ли эта форма подведения разумной и адекватной. Он держится лишь за данную категорию и довольствуется тем, что находит для неё соответствующий факт. Гегель даёт своей логике политическое тело, но он не даёт логики политического тела (§ 287).

Об отношении корпораций, общин к правительству мы прежде всего узнаём, что управление ими (замещение должностей в них) требует «в общем смешения обычных выборов, в которых участвуют заинтересованные лица, с высшим утверждением и назначением». Смешанный порядок избрания представителей общин и корпораций является, таким образом, первым отношением между гражданским обществом и государством, или правительственной властью, их первым тождеством (§ 288). Это тождество и сам Гегель считает очень поверхностным, так как оно представляет собой mixtum compositum87, является «смешением». Насколько поверхностно это тождество, настолько же глубока скрывающаяся за ним противоположность. «Поскольку дела, которыми они» (т. е. корпорации, общины и т. д.) «ведают, с одной стороны, касаются частной собственности и интересов этих особых сфер и в этом отношении их авторитет отчасти основан на доверии членов их сословий и всей массы сограждан; поскольку, с другой стороны, эти круги должны быть подчинены высшим интересам государства», — постольку получается указанный вывод о необходимости «смешанного порядка избрания».

Управление корпорациями заключает в себе, стало быть, следующую противоположность:

частная собственность и интерес особых сфер против высшего интереса государства — противоположность между частной собственностью и государством.

Нет необходимости указывать, что разрешение этой противоположности посредством смешанного порядка избрания есть лишь компромисс, соглашение, признание в том, что дуализм не разрешён; это разрешение само представляет собой дуализм, «смешение». Особые интересы корпораций и общин содержат внутри своей собственной сферы дуализм, определяющий в равной мере характер их управления.

Но самым решительным образом эта противоположность выступает прежде всего в отношении этих «особых общественных интересов» и т. д., «которые лежат вне сущего в себе и для себя всеобщего, составляющего сферу государства», к этому «сущему в себе и для себя всеобщему, составляющему сферу государства». Прежде всего она выступает опять-таки внутри этой сферы.

«Поддержание всеобщего государственного интереса и законности в этих особых правах и сведение последних к первым требуют попечения со стороны уполномоченных правительственной власти, государственных чиновников исполнительной власти и высших совещательных, — и постольку организованных в форме коллегий, — органов, которые сходятся в соприкасающихся с монархом верхушках» (§ 289).

Мимоходом обращаем внимание на конструкцию правительственных коллегий, которых нет, например, во Франции. «Поскольку» Гегель называет с самого начала эти органы «совещательными», «постольку», конечно, ясно само собой, что они «организованы в форме коллегий».

По Гегелю, «само государство», «правительственная власть» в лице «уполномоченных» вступает в пределы гражданского общества для поддержания «всеобщего государственного интереса и законности» и т. д., и эти «уполномоченные правительством лица», эти «государственные чиновники исполнительной власти», являются, по его мнению, подлинным «государственным представительством» — не «гражданского общества», а «против» «гражданского общества». Противоположность между государством и гражданским обществом, таким образом, установлена. Государство имеет пребывание не внутри гражданского общества, а вне его, оно соприкасается с гражданским обществом только посредством своих «уполномоченных», которым вверяется «попечение о государстве» внутри этих сфер. Благодаря этим «уполномоченным» противоположность между государством и гражданским обществом не уничтожена, а стала «узаконенной», «прочно установленной» противоположностью. «Государство», как нечто потустороннее и чуждое сущности гражданского общества, утверждает себя посредством своих депутатов в противовес гражданскому обществу. «Полиция», «суд» и «администрация» не являются депутатами самого гражданского общества, которое в них и через них защищает свой собственный всеобщий интерес, а являются уполномоченными государства в целях управления государством против гражданского общества. Гегель подробно разъясняет эту противоположность в рассмотренном раньше откровенном замечании:

«Правительственные дела носят объективный характер, они сами по себе уже решены» (§ 291).

Выводит ли отсюда Гегель то заключение, что правительственные дела в силу этого тем меньше требуют «иерархии знания», что они всецело могут быть выполнены «самим гражданским обществом»? Напротив.

Он делает глубокомысленное замечание, что лишь посредством «индивидов» могут быть выполнены эти правительственные дела и что «между ними и этими индивидами нет никакой непосредственной природной связи», — намёк на власть государя, которая есть не что иное, как «природная власть произвола», следовательно нечто такое, что даётся «рождением». «Власть государя» есть не что иное, как представитель природного момента в воле, представитель «господства физической природы в государстве»».

«Государственные чиновники исполнительной власти» поэтому существенно отличаются от «государя» в отношении получения своих должностей.

«Их определяет к этому» (к ведению государственных дел) «объективный момент: знание» (субъективный произвол лишён этого момента) «и доказательство своей пригодности, — доказательство, обеспечивающее государству его потребность во всеобщем сословии и представляющее вместе с тем единственное условие, при котором каждому гражданину обеспечивается возможность посвятить себя этому сословию».

Эта существующая для каждого гражданина возможность стать государственным чиновником есть второе положительное отношение между гражданским обществом и государством, второе тождество. Оно носит очень поверхностный и дуалистический характер. Каждый католик имеет возможность стать священником (т. е. отречься от мирян и от мира). Но разве это мешает тому, чтобы попы противостояли католику в качестве потусторонней силы? То обстоятельство, что всякий имеет возможность приобрести право другой сферы, доказывает лишь, что его собственная сфера не есть действительность этого права.

В подлинном государстве речь идёт не о возможности для каждого гражданина посвятить себя всеобщему сословию, как особому сословию, а о способности этого сословия быть действительно всеобщим, т. е. быть состоянием88 всякого гражданина. Но для Гегеля предпосылкой, из которой он исходит, служит псевдо-всеобщее, иллюзорно-всеобщее сословие, особая сословная всеобщность.

Тождество, сконструированное Гегелем между гражданским обществом и государством, есть тождество двух враждебных армий, где каждый солдат имеет «возможность» путём «дезертирства» стать членом «враждебной» армии, и, конечно, Гегель этим правильно описывает современное эмпирическое состояние.

Точно так же обстоит дело с его конструкцией относительно «экзаменов». В разумном государстве скорее может требоваться экзамен для того, кто хочет стать сапожником, чем для того, кто хочет стать государственным чиновником исполнительной власти, ибо ремесло сапожника есть уменье, без которого можно быть хорошим гражданином, общественным человеком; необходимое же «знание государства» есть такое условие, без которого человек, живя в государстве, живёт всё же вне его, живёт оторванным от себя, от воздуха. «Экзамен» есть не что иное, как масонская формула, есть установленное законом признание политического знания в качестве привилегии.

«Связь» между «государственной должностью» и «индивидом», являющаяся объективной связью между знанием гражданского общества и знанием государства, — эта связь, устанавливаемая экзаменом, есть не что иное, как бюрократическое крещение знания, официальное удостоверение того, что мирское знание пресуществилось в священное знание (при каждом экзамене само собой разумеется, что экзаминатор знает всё). Мы что-то не слышали, чтобы греческие и римские государственные люди сдавали экзамены. Впрочем, что значит какой-нибудь римский государственный деятель в сравнении с прусским правительственным чиновником!

Наряду с объективной связью между индивидом и государственной должностью, наряду с экзаменом существует и другая связь — произвол государя.

«Так как объективный момент не состоит здесь (как, например, в искусстве) в гениальности, то необходимо должно оказаться, что пригодным для занятия данной должности будет неопределённое множество лиц, относительно которых нельзя абсолютно определить, кто из них превосходит всех остальных. Субъективная сторона, — то, что именно этот индивид избирается из данного множества, назначается на должность и уполномочивается ведать общественными делами, — это установление связи между индивидом и должностью, как между двумя, всегда случайными друг для друга сторонами, представляет собой прерогативу государя, как решающей и суверенной государственной власти».

Государь везде является представителем случая. Помимо объективного момента бюрократического исповедания веры (экзамена) требуется ещё субъективный момент государевой милости для того, чтобы вера принесла свои плоды.

«Особые государственные функции, которые монархия передаёт ведомствам» (монархия раздаёт, передаёт особые виды государственной деятельности ведомствам в качестве их функций, распределяет государство между бюрократами; она раздаёт эти функции так, как святая римская церковь раздаёт благодать; монархия есть система эманации; монархия сдаёт в аренду государственные функции), «составляют часть объективной стороны присущего монарху суверенитета». Гегель здесь впервые проводит различие между объективной стороной присущего монарху суверенитета и его субъективной стороной. Раньше он обе эти стороны сваливал в одну кучу. Присущий монарху суверенитет получает здесь буквально мистический смысл, — точь-в-точь как теологи находят личного бога в природе. Сказано же у Гегеля: монарх есть субъективная сторона присущего государству суверенитета (§ 293).

В § 294 Гегель выводит из идеи право чиновников на жалованье. Здесь, в жалованье, получаемом чиновниками, или в том обстоятельстве, что государственная служба одновременно гарантирует прочность эмпирического существования, заключается для Гегеля действительное тождество гражданского общества и государства. Жалованье чиновника — вот та высшая форма тождества, которую Гегель выводит с помощью своей конструкции. Превращение государственных дел в должности имеет своей предпосылкой отрыв государства от общества. Если Гегель говорит:

«Государственная служба требует принесения в жертву самостоятельного и произвольного удовлетворения субъективных целей», — а ведь этого требует всякая служба, — «и этим именно даёт право находить удовлетворение в сообразном долгу выполнении служебных дел, и только в этом выполнении. Здесь, с этой стороны, и устанавливается та связь между всеобщим и особым интересами, которая составляет понятие и внутреннюю прочность государства», — то 1) это можно сказать о всяком слуге и 2) верно, что обеспечение чиновников жалованьем есть именно то, что поддерживает изнутри современные упадочные монархии. В них обеспеченным является только существование чиновников в противоположность существованию члена гражданского общества.

Гегель не может не заметить, что правительственную власть он сконструировал как противоположность гражданскому обществу и притом как господствующую крайность. Как же он восстанавливает отношение тождества?

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.