Коли сокол в линьке бывает 2 глава

СИНЕЕ СОЛНЦЕ:
В этой главе и далее приведены прочтения отдельных темных мест памятника, ранее не публиковавшиеся

Свист звериный

Стиху учит «Слово». Годами, вчитываясь в него, получаешь поэтическое образование. Живой учебник русского языка и поэтики, в котором зачастую правила обнаруживаешь и формулируешь сам, а исключения возвышаются над унылыми закономерностями. Поэзия не есть самовыражение грамматики, но грамматическое чутье позволяет порой понять поэзию.
...Войска Игоря и Всеволода встретились. Поход начался. (Привожу отрывок по мусин-пушкинскому изданию. Подчеркнуто мною).

Тогда въступи Игорь Князь въ златъ стремень,
и поеха по чистому полю. Солнце ему
тъмою путь заступайте; нощь стонущи
ему грозою птичь у буди; свистъ» зверинъ
въ стазби; дивъ кличетъ връху древа...

Перевод Мусина-Пушкина: «Князь Игорь вступя въ златое стремя, поехалъ по чистому полю. Солнце своимъ затмениемъ преграждаетъ путь ему, грозная возставшая ночью буря пробуждает птицъ; ревутъ звери стадами, кричитъ филинъ на вершине дерева...»[20][20].
Многие переводчики и комментаторы пытались объяснить «стазби», справедливо полагая, что разгадка смысла всего подчеркнутого мною темного места - именно в этом искусственном образовании, родившемся при членении сплошной строки памятника.
В. И. Стеллецкий[21][21] подробно рассматривает основную литературу по толкованию «стазби», - Максимович первый увидел здесь глагол «въста» и отнес вторую часть начертания к следующему предложению. Основанная на его догадке поправка Потебни «узбися Дивъ», принятая В. А. Яковлевым в форме «збися Дивъ», а затем в этом виде акад. В. Н. Перетцем - в настоящее время так же находит сторонников (Д. С. Лихачев, О. В. Творогов и др.)
Поправка В. Ф. Ржиги «въеста близъ» представляется недостаточно аргументированной с палеографической точки зрения и неестественной с литературной.
В. С. Миллер, А. А. Потебня, В. Н. Щепкин, В. Н. Адрианова-Перетц, А. С. Орлов, Д. С. Лихачев и переводчики А. Ф. Вельтман, Г. П. Шторм, Н. А. Новиков, Л. И. Тимофеев и многие другие полагали, что предложение кончается глаголом - въста, т. е. «свист звериный встал». Е. В. Барсов, С. К. Шамбинаго, Ф. Е. Корш и В. И. Стеллецкий видят в «зби» - глагол, завершающий предложение, а написание «въста» разбивают- «в ста». Мнения последних расходятся в толковании полученного огрызка - «ста». Одни (Барсов и Шамбиного) видят остаток слова «стая», Корш - «стадо», Стеллецкий поддерживает вторую гипотезу.
Текст, стало быть, принимает у Стеллецкого такой вид:

нощь стонущи ему грозою
птичь убуди,
свистъ зверинъ въ ста(да) зби.
Дивъ кличетъ връху древа.

И перевод:

ночь стонала ему грозою,
птиц пробудила,
свист звериный в стада их сбил.
Див кличет с вершины древа.

Из всех существующих академических и литературных переводов, мне кажется, этот - наиболее совершенный. Другие образцы являть долго и неинтересно. Можно привести в пример (чтобы показать дистанцию) юговский перевод:

И ночь, ропща иа него грозою,
птиц прибила!..
Взбился половец! -
свищет свистом звериным
кличет с вершин деревьев

(подчеркнуто мною.- О. С.)
Я попытался применить перед этимологическим методом - структурный. И расположил кусок текста в следующем порядке:

Солнце ему тьмою путь заступаше.
Ночь стонущи ему грозою.
1) П т и ч ь убуди свистъ».
2) З в е р и н ъ въста зби.
Дивъ кличетъ върху древа...

Для сравнения привлекаю еще один кусок из описания раннего утра перед боем:

Долго ночь меркнет.
Заря свет запала.
Мьгла поля покрыла.
3) Щекотъ с л а в i и успе.
4) Говоръ г а л и ч ь убуди.

Грамматическое родство предложений из двух мест текста «Слова», мне кажется, вероятным. Отличаются они лишь местом подлежащего, но такая инверсия возможна и находит подтверждения в практике русского литературного языка, как и эпохи «Слова», так и позднейших.
Общие структурные черты конструкций 1, 2, 3, 4:
1) определение перед сказуемым (птичь убуди-зверинъ въста-славiй успе-галичь убуди);
2) сказуемое выражается глаголом прошедшего вре-мени (убуди-въста-успе-убуди);
3) определения - краткой формой прилагательного (птичь-зверинъ-славiй-галичь).
Схематически строки 1 и 2 соответствуют друг другу так же полно, как 3 соответствует 4.
Таким образом, я пришел к выводу, что птичь - краткая форма прилагательного, а не существительное, как полагают. При этом грамматическом прочтении устраняется вычурное, совершенно необычное для славянской литературы выражение «свист звериный». И возникает более точное и традиционное - птичий свист. (Мусин-Пушкин не решился сохранить в переводе «свист звериный» и заменил его «ревут звери»).
Я привожу эти доказательства с некоторой робостью перед именами признанных лингвистов. Они были заворожены традицией, освященной Мусиным-Пушкиным. И не «въстазби» оказалось причиной темного места, а прозрачнейшее «птичь», грамматические аналогии которому можно было найти в самом тексте «Слова».
...Неясное написание «зби» стоит на месте подлежащего и, скорее всего, относится к именам существительным. И означает по семантической схеме - название звука, издаваемого зверем, или движение.

Птичий пробудился свист,
Звериные восстали зби.

В древнерусском языке есть похожее слово - зыбь - беспокойство, смятение[22][22]. В современном - зыбь - колебание. Корень распространен в украинском, старославянском, словацком, сербском (в формах -зиб-, зьб,-зеб-, зайб).
Это одно из возможных направлений поиска.
«Зби» может быть воплощением уже неизвестного нам и переписчику палеографического или речевого нюанса (зыби>з"би). Пока же я принимаю прочтение «3"би»- беспокойство, смятение. В грубом, дословном переводе:

Птичий свист пробудился,
Звериное поднялось смятение.

Весь отрывок я предлагаю читать:

Тогда въступи Игорь Князь въ злать стремень
и поеха по чистому полю.
Солнце ему тъмою путь заступаше.
Нощь стонущи ему грозою.
Птичь убуди свистъ.
Зверин въста зби.
Дивъ кличетъ връху древа...

Изяслав на кровати

Не всегда в появлении темных мест виновен П-16[23][23]. Возникают они и от неверного членения строки. По признанию Мусина-Пушкина разобрать рукопись «было весьма трудно, потому что не было ни правописания, ни строчных знаков, ни раздробления слов, в числе коих множество находилось неизвестных и вышедших из употребления»[24][24].
Все это затрудняло чтение рукописи. Мусин-Пушкин опасался допустить ошибки, подобные той, какую сделал Щербатов при разборе грамоты новгородцев князю Ярославу («по что отъял еси поле заячь и Милоацы?», вместо «по что отъял еси поле заячьими ловцы?»)
Однако вопреки собственному предостережению, Мусин-Пушкин допустил при расчленении сплошных строк на слова ошибки, не уступающие щербатовскои: «Кь мети» вместо «къмети», «въ стазби» - «въста зби», «мужа имеся» - «мужаимься» и т. д.
Непонятые редактором слова часто писались с большой буквы и превращались в собственные имена. Так у Мусина-Пушкина получалось «Кощей» - мнимое имя половца, «Урим» - имя воеводы или соратника Игоря.
Рассмотрим случай, когда, неправильная разбивка привела к рождению ложной метафоры. Исследователи, пытаясь поправить Мусина-Пушкина, тратили много энергии и приходили к результатам еще более курьезным. Литературное бесчувствие ученых читателей порождает порой в «Слове» чудовищные в своей искусственности образы, не свойственные и «Слову» и литературе в целом.
«Единъ же Изяславъ сынъ Васильковъ позвони своими острым мечи о шеломы Литовслiя; притрепа славу деду своему Всеславу, а самъ подъ чрълеными щиты на кроваве траве притрепанъ Литовскыми мечи. И схотию на кровать и рекъ: «Дружину твою, Княже, птиць крилы приоде, а звери кровь полизаша».
Подчеркнутое место Мусин-Пушкин перевел так:
-На семь то одре лежа произнесъ онъ». Поправок было множество. Наиболее интересные исправления следующие: 1) «И схоти юнак рова тьи рекъ». Перевод этого сербо-русского предложения предлагается такой: «И схотел юноша ямы (могилы) тот сказал». Но в словаре автора есть уже термин «уноша» - юноша, и «юнак» не проходит, но несмотря на это, продолжали: 2) «и схыти юнак рова...» - т. е. похитила юношу могила; 3) «и схопи» - т. е. схапала; 4) «и с хотию на кроватъ и рекъ» - «и с любимцем на кровь, а тот сказал»; 5) «и с хотию на кровать и рекъ» - «и с любимцем на кровать и сказал».
В. И. Стеллецкого шокирует эта картина, и он предложил перевести - «и с милою на кровать»...
Если бы мне пришлось иллюстрировать «Слово», я воплотил бы в красках все сочиненные толкователями образы. И этот эпизод просится под кисть.
Степь, политая кровью трава; разбросаны тела литовцев с помятыми шлемами. Среди поля широкого стоит деревянная кровать с никелированными шишечками. На ней лежит возбужденный Изяслав с любимым человеком (признаки пола коего прикрыты фиговым щитом). А вокруг кровати - трупы, а на них - вороны...

Предложенные варианты разбивок отличаются грамматической и литературной недостаточностью.
Прежде всего грамматической.
1) В разбивке Мусина-Пушкина утрачено по крайней мере два сказуемых. Они «подразумеваются». Этот недостаток не устраняется и следующими «членителями».
2) Начинательный союз «и» в памятнике всегда употребляется перед глаголом. Н. М. Дылевский отметил этот пример как особый: «встречен только один случай с начинательным «и» не перед глаголом - «и с хотию на кровать»[25][25].
Опять исключительная грамматическая ситуация, как в истории с единичным применением «а» в финальной строке. Я рассматриваю весь кусок Изяслава как эпический монолит.
Моя разбивка:

...Единъ же Изяславъ сынъ Васильковъ
позвони своими острыми меча о шеломы Лнтовскiя;
притрепа славу деду своему Всеславу,
а самъ подъ чръленымя шиты
на кроваве траве, притрепанъ
литовскыми мечи
исхоти юна кров.
А тьи рекъ: Друживу твою, кпяже,
птиць крилы приоде, а звери кровь
полизаша.
Не бысь ту брата Брячаслава, ни
другаго - Всеволода. Единъ же
изрони жемчюжну душу из храбра тела.
чересъ злато oжepeлie.

(Один же Изяслав сын Васильков
позвонил своими острыми мечами о
шлемы литовские,
«притрепал» славу деду своему Всеславу,
а сам под красными щитами
на кровавой траве «притрепанный»
литовскими мечами
исходил юной кровью.
А тот сказал: Дружину твою,
князь, птиц крылья приодели,
а звери кровь полизали.
Не было тут брата Брячеслава,
ни другого - Всеволода, Один ты
изронил жемчужную душу из храброго
тела через златое ожерелье...)

«Исходить кровью» - устойчивое сочетание во многих славянских языках. Значение его - «умирать от потери крови» (Даль). Вероятно, «исхоти» - написание авторское. Если бы в оригинале значилась форма - «исходи». Переписчик, несомненно, узнал бы ее и сохранил орфографию.
И грамматически и литературно это прочтение точнее.
Вместо ужасной кровати на поле кровавой битвы, вместо любовника Изяславова - простой, известный фразеологизм, точно вписывающийся в образный строй и стилистику эпического текста.

Дополнение

Обидно. Литературы по «Слову» накопилось за два века великое множество. За всем уследить просто невозможно. Особенно за старыми, «провинциальными» выступлениями, которые не попали в основное русло науки по «Слову».
Когда статья уже была написана, мне в каталоге одной библиотеки встретилась карточка: Н. И. Маньковский. «Слово о полку Игореве» - лирическая поэма внука Боянова. Житомир, 1915 г.
Я затребовал и обнаружил в этой книжке разбивку «юна кров» (стр. 98).
Уже тогда можно было избавиться от «любовника на кровати».
А он пребывает на оной до сего дня.

Под трубами спеленуты

...Всеволод представляет Игорю своих воинов!

А мои ти Куряни сведоми къмети,
подъ трубами повити, подъ шеломы
взълелеяны, конец копiя въскръмлены...

Перевод Мусина-Пушкина:

Мои Курчане въ цель стрелять знающи,
Подъ звукомъ трубъ они повиты, подъ
шлемами возлелеяиы, концомъ копья
вскормлены...

Романтический портрет средневекового русского воина.
Первый переводчик не понял «къмети» и разбил слово, получив новый смысл.
Не буду останавливаться на истории «къмети». Термин последующими переводчиками узнан, и довольно близко истолкован - «воины».
Гораздо интересней судьба глагола «повити», который все производят от корня «вить», и переводят - «спеленуты». Не замечая как нарушается размашистая поэтическая схема, в которой неуместно мелкое, бытовое наблюдение - спеленуты. И это говорится о воинах.

А мои-то куряне - умелые воины,
под трубами спеленуты (?)
под шлемами взлелеяны,
с конца копья вскормлены!..

Прозаизм «спеленуты» разрушает эпически обобщенный смысловой ряд.
Глагол «повиты» встречается в одном из поучений Паисиевского сборника XIV века «...человеци есмы повиты въ гресехъ»[26][26].
Едва ли следует понимать церковный афоризм, как «человеки спеленуты во грехах». Думаю, что в поговорке воплотилась христианская мысль «человек порожден во грехе», и этим отличается от бога, который зачат безгрешно и порожден Девой!
И разве основная обязанность народных акушерок (повитух, повивальных бабок) пеленать, а не помогать роженице? На Урале я слышал в русской деревне пословицу: «Коза не разродится - идет к овце-повитухе».
Латинское слово «вита» - жизнь, вероятно, было причиной появления и «повити», и «повитух».
Этот книжный термин стал основой для украинскс слова - «вытати» - жить, для русского «обитать» - жить (обвитать), «обитель» - место жизни (обвитель) и, наконец, «витать» - жить (ср. витает в облаках)..
Это заимствованное слово не выдержало конкуренции общеславянского омонимичного «вить» (свивать, веять) и сохранилось лишь в отдельных конструкциях.
Слово «повиты» могло бы служить доказательством древности памятника. Если его не узнали сотни специалистов но древнерусскому языку за два века беспрерывного изучения «Слова» и бесчисленных источников по славянским языкам и говорам, то каким языковедом-гигантом должен был быть фальсификатор XVIII века, чтобы найти этот давным-давно забытый термин и употребить его в единственно возможном (в этом контексте) литературном значении.
Термин, надо полагать, уже в XII веке применялся редко и то в литературном, книжном языке. Кажущаяся легкость прочтения гаппакса[27][27], в виду услужливой близости глагола «вить», обернулась непониманием. Метод «народной этимологии», примененный учеными, позволил им при взгляде сверху вниз увидеть лишь крышу неодноэтажной лексемы.

А мои-то куряне - умелые воины:
под (звуки боевых) труб рождены,
под шлемами взлелеяны,
с конца копья вскормлены.

...Автор «Задонщины» не обошел вниманием эпическую формулу. Он переносит ее в свое произведение и применяет для характеристики литовских союзников братьев Олгердовичей:
В разных списках «Задонщины» формула выглядит так:
«Те бо суть сынове храбры, кречаты в ратном времени и ведомы полководцы, под трубами, под шеломы злачеными в Литовской земли» (У).
«Те бо суть сынове храбрии, кречати в ратном времени, ведоми полководцы, под трубами и под шеломы возлелеяны в Литовской земле» (И-1).
«Ти бо бяше сторожевыя полкы на щите рожены, под трубами поютъ, под шеломы възлелеяны, конец копия вскормлены, с вострого меча поены в Литовьской земли» (К-Б).
«Тые ж бо есть сынове храбрии, родишась в ратное преме, под трубами нечистых кочаны, коней вскормлены, с коленых стрел воспоены в Литовской земли» (С).
Переписчики явно перерабатывали не во всем ясные речения оригинала «Задонщины».
Список И-1 опускает непонятное «повиты»: «под трубами и под шеломы взлелеяны».
Список У опускает и «взлелеяны»: «под трубами, под шеломы злачеными в Литовской земле».
Список С создает четырехчлен, добавляя необходимое для эпического ряда начальное - «рождены», - но, создав для нового глагола подходящее, на его взгляд, окружение (родишась в ратное время) «возлелеяны» он переводит - «кочаны»; из «конца» или «копья» производит непонятных «коней». Добавлены стрелы.
Наиболее близок к оригиналу в данном случае список Кирилло-Белозерского монастыря. Здесь мы видим уже пятичлен: рождены - поют - взлелеяны - вскормлены - поены.
Полагаю, что в авторском экземпляре «Задонщины» эпическая формула «Слова» была дополнена недостающими деталями по закону былинной поэтики. Если есть «вскормлены», должно быть и «вспоены», если есть «взлелеяны», то должно быть и начальное - «рождены». «Повиты» не было понято и превратилось в «поют» - несуразное в этом ряду. Но - как дань образцу. Близость музыкального термина «трубы» определило судьбу слова «повиты».
Таким образом, лексема из южнорусского диалекта XII века уже была непонятна в XIV веке на Севере Руси. Не понята и современными исследователями, хотя все содержание контекста говорит об одном значении этого слова, возглавляющего эпический трехчлен: рождены - взлелеяны - вскормлены.

Коли сокол в линьке бывает

Когда до великого князя Киевского Святослава Всеволодовича доходит известие о разгроме на Каяле и о том, что половцы направляются к русским граг ницам, он произносит злато слово, в котором заявляемо готовности отстоять «родное гнездо» в следующих выражениях:

А чи диво ся, братие, стару помолодити?
Коли соколъ въ мытехъ бываетъ,
высоко птицъ възбиваетъ;
не дастъ гнезда своего въ обиду.

Мусин-Пушкин: «Но мудрено ли, братцы, и старому помолодеть? Когда сокол перелиняетъ, тогда онъ птицъ высоко загоняетъ и не даетъ в обиду гнезда своего».
Д. С. Лихачев перевел грамматически точнее:

Когда сокол линяет
высоко птиц взбивает,
не даст гнезда своего в обиду,

И пояснил: «Термин «в мытех» означает период линьки, особенно той, когда молодой сокол надевает оперенье взрослой птицы. Взрослые соколы отважно защищают свои гнезда от более сильных хищных птиц (например, от орла-беркута)»[28][28].
Приведу из массы подобных же переводов один из последних - В. И. Стеллецкого: «А диво ли, братья, старому помолодеть? Когда сокол перелиняет, высоко птиц загоняет, не даст гнезда своего в обиду». (Подчеркнуто мной.-О. С.). Возврат к мусин-пушкинскому вольному переводу. Но комментарий писан как будто к лихачевскому:
«Мыть или «мыт» - линение, линька, ежегодная смена перьев у соколов. Линяние характеризует зрелость и связанную с ней охотничью опытность сокола. Автор говорит о соколе, «находящемся в мыте» (подчеркнуто мной.-О. С.) В период линьки сокол находится около своего гнезда и охраняет его с особенной яростью, нападая на приближающихся к гнезду птиц»[29][29].
...Охота с ловчими птицами - древнейшая из охот.
«Считают, что в Европу она пришла через южные русские степи из Азии. И много столетий была едва ли не главным развлечением знати в Германии, Голландии, Франции, Англии, Венгрии, Польше. Охота с ловчими птицами на лебедей, журавлей, уток, цапель и коршунов ценилась больше других охот. И потому за хорошую ловчую птицу (из соколов чаще всего за кречета) платили огромные деньги... Нередко, заключая мир, какой-либо князь, государь или хан в одном из пунктов высокого соглашения требовал: «И прислать десять хороших кречетов».
После неудачной битвы с турками при Никополе (1386 г.) французский король Карл VI выкупил двух своих маршалов де-Бусико и де ля Тремогля за несколько кречетов. А герцог Бургундский добился освобождения своего сына у тех же турок за дюжину ловчих птиц. Иван Грозный, желая поладить с Англией, посылал в подарок королеве Елизавете русских кречетов, но отказал в этой же милости Стефану Баторию, написав: «Были прежде у меня кречеты добрые, да извелись».
На Руси сокол всегда был птицей высокочтимой. Уже на гербе Рюриковичей родовой эмблемой был сокол. Что касается соколиных охот, то о них летопись впервые упоминает в IX веке: «Олег в Киеве завел соколиный двор». Ярослав Мудрый учредил уже государственную соколиную службу с большим числом мастеров этого дела. Сокольники были людьми приближенными ко двору, среди них были любимцы царя, они пользовались почетом и множеством привилегий. Во главе дела был старший сокольничий - лицо, стоящее в одном ряду с окружающей государя знатью». В. Песков[30][30].
На фоне этого, весьма содержательного сообщения, хорошо смотрится информация из «Слова», свидетельствующая о знакомстве автора с соколиной темой. «Тогда пущашеть i соколовь на стадо лебедей, который дотечаше, та преди песь пояше... Боянъ же, братие, не i соколовь на стадо лебедей пущаше, нъ своя вещиа пръсты на живая струны въскладаше: они же сами княземъ славу рокотаху»[31][31].
Неоднократно в разных метафорах участвует в «Слове» образ сокола. Изо всех птиц, упоминаемых в тексте, пожалуй, эта была наиболее знаема человеком той среды, которую скорее всего и представлял автор. Он, судя по многочисленным и довольно точным описаниям природы, был достаточно опытным натуралистом и едва ли допустил бы ошибку в передаче не им самим изобретенной, а скорее всего традиционной формулы. Он должен был знать, что мыт[32][32] - это болезнь. Когда птица линяет, она беспомощна. Линяющий т. е. теряющий перья сокол не взлетает, не взбивает, не крушит врагов своих, а отсиживается в гнезде, моля своего пернатого бога только об одном, чтобы не тревожили его. Он беззащитен в этот период. Состояние у него «мутное». Именно в этом состоянии и изымают ловцы дикого сокола из гнезда. В древней Руси ловцов кречетов называли «помытчики». Сокол линяет в своей жизни несколько раз. После двух-трех линек это уже боевая, могучая птица.
Это выражение «три линьки» хорошо известно профессиональным охотникам и сейчас. (Обобщающее число «три» выражать могло понятие «множество», а не конкретное число линек). В тексте же речь идет о находящемся в «мыте» соколе, т. е. линяющем, а не перелинявшем.
Грамматическая форма вступает в противоречие с литературным смыслом контекста. В метафоре участвовать должен был образ многократно перелинявшего сокола.
Вероятно, следовало усомниться в правильности передачи оригинала пересписчиком.
Старший из известных примеров определения линьки птицы относится к XV веку. В списке этого времени «Слова в неделю сыропустную» читаем: «мытятся яко истреби и понавляются яко орли».
В. П. Адрианова-Перетц справедливо считает, что термин «мытиться», чтобы попасть в такой далекий от природоведенья жанр как церковное поучение, должен был быть широко распространенным в народном языке, иначе само сравнение, рассчитанное на приближение религиозной темы к слушателю-читателю, осталось бы непонятным[33][33].
В XVII веке в высших кругах России интерес к соколиной охоте возрождается (возможно, в связи с тем, что ею увлекался царь Алексей Михайлович) и печатается «Урядник сокольничего пути». Тогда-то в поздних списках «Повести об Акире» проявляются вставки в старый текст, упоминающий о линьке сокола.
В одном списке: «он готов бысть па царскую службу, аки трех мытей сокол бывает, он не даст ся с гнезда своего взяти»[34][34].
Нет оснований полагать, что эти наблюдения помытчиков (трижды перелинявший сокол не даст с гнезда себя взять) и сокольничих (трех мытей сокол - готов к охоте) были сформулированы только в XVII веке. Сокольничья служба - отлов и приручение хищных птиц при княжеских дворах, практиковалась издревле. Поговорка и пословица могли войти в язык уже в веке Х-XI.
В древнерусском письме, по заимствованной у греков традиции, в качестве цифр использовались буквы. Причем, в глаголической системе - 28 букв алфавита, в кириллице - цифровое значение получали лишь буквы, заимствованные из греческого письма.
Так, оригинальная буква Б (буки) в кириллице не использовалась как цифра. Так же и Ж (живете) и др.
В глаголице этот принцип не соблюдался. И потому порядок любой буквы в алфавите придавал ей числовое значение. Аз-1, буки-2, веди-3, глаголь-4, добро - 5 и т. д. В кириллице: аз - 1, веди - 2, глаголь - 3, добро - 4.
Лишь буква йота - в обеих славянских системах обозначала число 10, как в греческом письме.
Вероятно, глаголический принцип более удобный, «пальцевый», находил применение и в кирилловском письме. (Любопытно, что В. И. Стеллецкий при издании своего перевода допускает «глаголические» ошибки. В мусин-пушкинском издании числа переданы буквами под титлом: «чръная тучя съ моря идутъ, хотятъ прикрыти Д cолнца». В копии для Екатерины переписчик расшифровал цифру - «четыре солнца». В. И. Стеллецкий, основываясь на «екатерининском» прочтении, правит мусии-пушкинский вариант: «Г солнца», и в своем переводе - «четыре солнца». По глаголическому «пальцевому» способу. В кириллице же Г = три.
Такую же ошибку совершает Д. В. Айналов в статье «К истории древнерусской литературы-»[35][35]. Он приводит цитату из Радзивиловской летописи под 1141 годом:
«егда же несяху ко гробу дивно знамение бысть на небеси и страшно: была Г солнца сияюще». И поясняет в скобках: («4»). На этой ошибке Д. В. Айналова другой исследователь Г. И. Имедашвили построил очень убеди-тельную гипотезу. Прочитав «Слово» в переводе, он обнаружил «черные тучи с моря идут, хотят прикрыть четыре солнца» и сравнил их с четырьмя солнцами Д. В. Айналова. Этого оказалось достаточным для заявления «четыре солнца... не есть вымышленная аллегория, символ, метафора, а реальное событие, имевшее место в 1185 году перед битвой на Каяле»[36][36].
Увлеченный своей идеей Г. И. Имедашвили идет, мягко говоря, на преувеличение: «русскими летописями в в 1185 году отмечено появление четырех солнц». Однако такого сообщения нет ни в одной из изданных летописей.
Путали глаголическое и кирилловское правила даже летописцы.
«Ошибки в чтении цифр случаются часто. В древнейших кирилловских рукописях открыты случаи неверного перевода глаголических цифр оригинала (по большей части отдаленного) на кирилловские. Так, например, при переписке глаголического текста S вопреки кирилловскому счету принимается иногда за 8 (как в глаголице) вместо ожидаемого шесть»[37][37].
Знак «титло», который ставится над буквой, чтобы превратить ее в цифру, по наблюдению палеографов, часто терялся, не замечался переписчиками в «побледневшем, полусмытом, полустертом, замаранном письме» (В.Н.Щепкин).
Мне кажется, что в протографе «Слова» исследуемое место было писано так:
«Коли соколъ В мытей бываетъ, высоко птицъ възбиваетъ, не дастъ гнезда своего въ обиду».
Автор, переводя устную пословицу в письмо, применил при передаче числительного «трех» глаголическое правило (аз-1, буки-2, веди-3). Переписчик или не заметил титло, или рукопись дошла до него уже без оного. Цифра превращается в букву, и он получает право подчинить «в мытей» возникшей новой грамматической ситуации и исправить на «въ мытехъ», добавив к букве «веди» недостающий ей твердый знак. Грамматически фраза стала правильной, но Смыслове - парадоксальной.

Повелея отца своего

Святополк увозит с поля битвы тело тестя своего Туграхана.
«Святоплъкъ повелея отца своего междю Угорьскими иноходьцы ко святей Софии къ Kieвy».
Так в мусин-пушкинском списке.
Необычный термин, не встреченный более в древнерусской письменности и в живых языках, взывает к исследователям. В. И. Стеллецкий: «В первом издании напечатано «повелея», но такого глагола нет. Следовательно, необходима конъектура (поправка). Принимаю поправку Потебни «полелея». Эта поправка принимается почти всеми современными комментаторами. Однако старая конъектура (1819) Пожарского (повеле яти), принятая акад. Ф. Е. Коршем (а в настоящее время также Д. С. Лихачевым и Л. А. Булаховским) должна быть окончательно отвергнута, если принять во внимание сохранение ритма... Поправка М. Максимовича «Яроплъкъ» вместо «Святоплъкъ» разрушает звуковую систему этого отрывка (разрушается аллитерация «Святоплъкъ - своего - святей Софии - Кыеву»). Поэтому, думается, текст должен читаться с этой минимальной поправкой Потебни. Так написал автор»[38][38].
Убежденно, но не убедительно.
В говорах глагол «лелеять» выступает в значении «лететь»: «а он (муж) уж прилелеял», «ох, детычка, как налелеяли к нам немсы у хату», «налелели овсы на гарот».
В тексте «Слова» - лелеять - укачивать («под шеломы взлелеяны», «лелеючи корабли на сине море»).
И если бы автор применил здесь глагол - «полелея», то, вероятно, в значении, не отличном от других случаев употребления в тексте.
А что если поверить написанию «повелея»? Но производить не от «велеть» (веление, воля), а попытаться использовать глагол - «вълечь», «влек». Этот смысл подсказывается содержанием отрывка.
Славянские формы глагола влечь (влекти) восходят к общему источнику велк (Фасмер). Возможен ли в древнерусских диалектах полногласный вариант «велек»?
Может быть, эта форма еще сохранялась в говоре Автора и отразилась в «Слове»? Впрочем, возможно - авторская описка. Переписчику она не знакома. «Влек» он, наверное, скопировал бы правильно, но написание «велекъ» ему ничего не говорило. Он предположил описку. Сочетание «къ» в рукописном исполнении похоже на древнерусскую букву «я». И Переписчик получает вместо непонятного «повелекъ» слово «повелея», которое соотносится хотя бы со знакомым «повелел». Общий смысл фразы от этой конъектуры не прояснился, но первейшая задача Переписчика - сделать понятной дексему.
В итоге фраза оригинала мне видится такой:

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: