чтобы наслаждаться тем, кто ты есть сегодня.

Глава VI

Аддикция

Совсем не обязательно помнить, кем ты был вчера,

чтобы наслаждаться тем, кто ты есть сегодня.

Борис Кригер

Он открыл глаза. Сквозь зеленые шторы стучало утреннее солнце. Он ощутил свое обмякшее тело, упершееся в кровать и не желающее подчиняться его воле. Чтобы немного продлить тот недолгий момент нахождения в оковах пронесшихся сновидений – единственного в его скучной размеренной жизни развлечения – он уставился в потолок, отыскивая в нем ответ на единственный вопрос, терзающий его уже столько времени. Что делать дальше?

Нельзя сказать, что он не знал ответа на этот вопрос. Он всегда его знал, конечно же. Следующее, что он должен сделать, так это встать с кровати, заправить ее, покормить кота, поесть самому. Нет. Вначале, стоит умыться и почистить зубы, а уже за этим поесть, но кота, все же, стоит покормить раньше. Ему стало смешно, когда он задумался над тем, что жизнь кота он оценивает выше, чем свою собственную. Далее ему следовало одеться, попрощаться с котом, потому что прощаться ему было больше не с кем, и отправиться на работу. Где его не ждало ничего хорошего. Вообще-то, сама по себе эта работа не была такой уж плохой, да и его коллеги, люди не так, чтобы не такие, как все, как раз наоборот. Коллеги, как коллеги, и работа, как работа. В принципе, она позволяет ему жить в неплохой квартире, есть неплохую еду и одевать не очень то и плохие вещи. Но что-то все равно его мучало, особенно сегодня, в это пасмурное солнечное утро. Стоп. Его мысли начали путаться. Почему же его не покидает это странное чувство, будто он находится не на своем месте. Словно он видит перед собой сервиз из серебряной посуды, между которой затесалась пластиковая ложка, но он все никак не может эту ложку отыскать, хотя ему и сообщили о нахождении в нестройном серебряном ряду пластиковой ложки.

Он жил так уже пять лет. И ничего такого, подобного этому высасывающему моменту, никогда не испытывал. Наверное, подумал он, на него просто так действует недостаток эндорфинов. Легкая грусть пройдет, как только он сделает все то, что делает каждый свой, он хотел было сказать «гребаный», день.

Он встал, его звали Рональд, ему это имя никогда не нравилось, и он только что понял это, и сел у края кровати. Мелкими подскакивающими шажками к нему подбежал его кот, Ахиллес, Рону показалось, что он никогда не хотел иметь кота, но с детства мечтал завести собаку. Ахиллес вопросительно поднял свою мордочку и издал жалобный плачущий звук, обозначающий, что пора бы ему, этому его разгильдяю хозяину, покормить своего любимого питомца. Рон ухмыльнулся и погладил рыжеватого кота с тигриными полосками на корме, который в свою очередь нежно замурлыкал, подставляя свою голову и спину под внезапно обрушившийся расслабляющий массаж.

Он вдруг решил, что неплохо бы начать это промозглое серое утро с небольшого физического упражнения. Ему страсть, как захотелось отжаться от пола и почувствовать мышцы спины, которые у него, безусловно, были, но скрывались под слоем лени и усталости от суеты, терзавших его в этой одинокой квартире. Рон никогда этого не делал, но ему почему-то показалось, что он занимался этим каждое утро. Он опрокинулся на пол и почувствовал всю тяжесть свое бренного тела и попытался оттолкнуться от пола хотя бы несколько раз. У него получилось десять не очень техничных повторений. Когда он закончил, то с трудом смог подняться, его охватила одышка, но он улыбался, чувствуя гордость, что смог одолеть свои первые за долгое время десять отжиманий.

После того, как Рон умылся и почистил зубы, он направился на кухню, где обнаружил, что ненавидит то, что ест каждый день. Не потому, что это было не вкусно, а потому что сейчас ему пришло, наконец, в голову, что все, что он употребляет, вредит его здоровью. В мусорном ведре оказалось все, что было похоже на фаст-фуд, полуфабрикаты, все что содержало подсластители, консерванты и тому подобную дрянь, а также все двадцать четыре банки пива, что прохлаждались в холодильнике. Ему вдруг пришло на ум, что он за прошедшую ночь стал совершенно другим человеком, но его это, почему-то, совершенно никак не беспокоило. Единственное, что осталось после дезинфекции кухонного стола, было пачкой молока, которую он купил совершенно по ошибке, но решил, что оно ему когда-нибудь, возможно, пригодиться. И теперь эта пачка стала его завтраком. Не так много, но все же, и не так мало, как могло бы быть. Остаток молока Рон налили в миску Ахиллесу, маячившему у него под ногами. Казалось, что он с недоумением смотрит на произошедшие с хозяином перемены и недовольно мяукает, не желая подкрепляться одним молоком.

- Ничего страшного, дружок, - сказал Рон, - Куплю что-нибудь по дороге, когда вернусь с работы, потерпи немного.

До этого момента он никогда не говорил никому, что тому стоит потерпеть в ожидании того, что этот кто-то требовал от него. Обычно Рон безукоризненно выполнял, чьи бы то ни было, прихоти, да еще и извинялся за то, что заставил их ждать. Он еще раз ухмыльнулся, поразившись сам собой и пошел, чтобы одеть то, что было в его большом, но идиотском, теперь он это понял, гардеробе.

Зеленая рубашка, черный длинный галстук, на котором можно и повеситься, решил он. Теперь он напоминал ему его поводок, возможно, начальство требует от них одевать галстуки, чтобы показать, что они всего лишь их рабы. И этот ярко-зеленый оттенок делал его больше похожим на клоуна, которым он себе казался, пробежав через всю свою недолгую, но глупую и никчемную жизнь. Насмешки в школе, насмешки от тех немногих подружек, что у него были, от друзей, которых вряд ли можно было назвать друзьями, насмешки на работе, которые будут продолжаться и дальше. Наверное, решил Рон, что если бы он решил все-таки связать свою жизнь с цирковыми выступлениями, его ждала бы действительно потрясающая карьера клоуна, раз уж он так много радости и веселья доставил тем людям, что окружали его всю жизнь. И, вроде бы, был он человеком неплохим, и старался всегда все делать так, как ему говорили еще в детстве, что вести себе надо хорошо и тихо и выполнять все, что говорят ему старшие, и что нельзя делать это и то, а вот это надо наоборот и сделать и незамедлительно. И тут до него дошло, здесь, возле его гардероба, где он в одной руке держал клоунскую рубашку, которую его заставляли носить, а в другой руке, свой поводок, который он сам вручал каждому встречному наглому типу или девице, что из него все это время выдрессировали мальчика на побегушках. У них, у всех этих людей, это очень даже неплохо получилось. И что это за люди такие, решил он, что он допустил в свой самый близкий круг, что так с ним поступили и продолжают над ним издеваться?

В его голове словно что-то взорвалось, выпустив огромное количество ненависти ко всему миру и, прежде всего, к себе самому, что жил в сахарном мире фантазий, в котором люди были хорошими, и которые не желали ему, Рону, ничего плохого. Оказалось, что живет он довольно в отвратительной реальности, и тут, в гардеробе, в одних трусах, с потерянными глазами и шутовским нарядом, что он одевал каждый день, он понял, что остался совсем один, а все остальные хотят лишь забрать у него последнее и надругаться над тем, что осталось. И Гоббская война всех против всех не осталось в далеких временах каменного века, она жива и дышит его потерянной и запудренной конфетной реальностью жизнью.

Рубашка и галстук отправились на помойку вместе с отвратительной едой и музыкой, что ему говорили слушать, а он всем говорил, что ему это нравиться. Будто бы давиться дерьмом было удовольствием. Он одел свою черную траурную рубашку, все еще находясь в оцепенение от пробуждения от всей этой матрицы, и поплелся на работу. Обычно он ездил на автобусе, битком набитым тучным и грязным рабочим народом, всегда стоя и всегда зажатый между какими-нибудь упитанными гражданами, все время за все извиняясь. Его стошнило от всего этого, как только он вышел на улицу и увидел толпу серых зомбированных людей.

Рон решил пройтись пешком, тем более, что погода неплохо к себе располагала. Было немного пасмурно, но то и дело сквозь стену из туч протискивались толики света, и мир словно оживал. Воздух, казалось, был наполнен свободой, стены и черные грустные деревья дышали ею и благоухали. Раньше городские стены сдавливали его метущееся свозь серые будни тело, но сегодня он чувствовал, что может сделать все, что только ему заблагорассудится. Потому что правила больше не ограничивали его, потому что правила были лишь иллюзией, а всего того, о чем говорят люди, попросту не существовало. Он даже повеселел. Но прекрасно сознавал, что опоздает, и что спасибо ему за это не скажут. Особенно этот осел Хокер, глава его отдела по проверке качества продукции. Потому что в этом гребаном отделе Рон один хоть что-то делал и хоть что-то соображал в своей работе.

Он вгляделся в лица прохожих, не выражающих почти ничего, что можно было бы назвать человеческим. Кто-то смеялся, кто-то кричал, говорил по телефону, весело и непринужденно, с укором или даже с ненавистью, они проносились на машинах, сигналили, в общем, копошились, словно в муравейнике. Но его теперь все это не беспокоило, потому что он не чувствовал себя частью всего этого. Он не был одним из них. Он просто был наблюдателем. И какое-то чувство отрешенности и умиротворения ухватило его и подцепило ввысь, где вся эта суета и грязь больше его не касались. Ему больше не нужно было беспокоиться о том, как выглядеть и что говорить, чтобы о нем сформировалось какое-то, нужное ему, представление о себе. Теперь его не беспокоили общественные тенденции и общественное развитие. Или, точнее, общественный закат под холодную мертвую гору. Они словно вернулись в первобытное состояние, почувствовав свободу и защищенность, что принесли научный прогресс, и перестали двигаться дальше. Не наблюдая в этом необходимости. Он нашел, что не может больше пребывать в состоянии кастрированной обезьяны, и увидел цветок света на поле из тьмы. И ему было на все наплевать, он летел с огромной скоростью сквозь тысячи звезд и галактик, и, ему казалось, что он ощущает это движение.

И вот он дошел до места своего назначения. До большого холодного здания, напоминавшего ему скелет или, вернее, склеп, в котором была погребена его свобода.

Он пробрался через лабиринты кабинетов и лестничных проходов и взобрался на сорок восьмой этаж, на котором работал. Проходя через вереницы зеленых и вонючих кислых лиц, он ни разу не поздоровался, ни с кем, как делал это раньше. И он заметно ото всех отличался, от этих рабов в униформе, не понимающих, да и не задумывающихся, что они вообще тут делают.

Рон сел за свой стол в свою камеру. Ячейку, в которой вынужден был просиживать каждый свой день, и которая казалась ему теперь тюрьмой, в которую он сел добровольно. Потому что ему сказали, что так нужно сделать, потому что все так делали. Он осмотрел свой убогий стол, заполненный каким-то хламом, который казался ему еще вчера забавным. И выбросил все в стоящую под ногами корзину, потому что он был не ребенком, чтобы радоваться подобной ерунде. Он включил компьютер, его снова вывернуло в ту же самую корзину, что теперь была набита ванильными побрякушками. Он удалил с экрана монитора грудастую девицу, потому что не понимал, как можно быть еще и рабом своих инстинктов, да еще и все время подкреплять не самые благородные позывы. Он ведь не был обезьянкой с членом в одной руке и комком экскрементов в другой.

- Эй, Рон, - к нему подошла Дженифер, как только увидела, что он явился на свое рабочее место, - Ты чего опаздываешь, на тебя не похоже?

Дженнифер была местной красавицей, если так можно было ее назвать. А если точнее, она была местной вертихвосткой.

- Хокер уже пронюхал, что ты не явился, так что готовься к тому, что придется расстилаться на коврике.

Как будто ты так не делаешь каждый день, и во всех возможных позициях, подумал про себя Рон и улыбнулся.

- Еще и лыбиться, да посмотрите на него, - она неуклюже закатила глаза и облокотилась о стенку.

- Я всегда приходил вовремя, - сказал сурово Рон, - В отличие от всех остальных разгильдяев, что просиживают тут яйца. Если он меня накажет за единственный проступок за долгое время, что я так усердно лизал ему зад, то он конченый мудозвон.

Дженнифер удивилась, что тихоня Рон так отозвался о своем начальнике, о котором вообще боялся говорить что-либо плохое.

- Хах, - она попыталась посмеяться, актриса из нее была так себе, но она такого, конечно о себе не думала. Все ее ухажёры говорили ей об обратном, и она в это верила, потому что это поднимало ее самооценку до небес, - Ты кем себя возомнил, Рональд Макдональд?

Рон вспомнил о своем идиотском прозвище, но оно никак его не характеризовало. До него только что дошло, что все те люди, с кем он имел счастье контактировать, не смогли даже придумать прозвище, хоть как то говорившее о нем что-нибудь, что было чуточку от него самого. Они даже не удосужились узнать его с самой поверхностной стороны. Конечно, кому какое дело есть до Рональда Роуча, когда в этом жалком мире есть такие божественные создания, как все эти люди. Каждый, из которых мнил себя венцом творения. Даже эта Дженнифер, за которой он до этого бегал, словно щенок, свесив язык, пытаясь перед ней выслужиться, чтобы она хоть немного своего божественного времени уделила на него, жалкого плебея и недомерка. И ведь она ничего из себя по сути не представляла. Да только посмотрите на нее, выкрашена и подрумянена, словно проститутка на трассе, и также одета, да все ее женские атрибуты словно вываливаются на собеседника. И всем своим видом она кричала, что отдастся первому встречному, кто отвалит ей ту стоимость, которую она сама себе поставила. А оценивала она себя высоко, ведь ей все об этом говорили, с самого детства. Что она самая лучшая и прекрасная на свете, и родители, и воспитатели, и учителя и все мужчины, она говорила «мужчинки», в ее жалкой и неповоротливой жизни. Вообще, она была не очень то и красивой, решил Рон, просто сильно разрекламированной, вот ослы и велись на то, что вещает радио. Словарный запас ее состоял, возможно, только из двух десятков слов, а последнее, что она прочитала в своей жизни, эта вывеску о ценах на маникюр. Или, что она там делает. Она была злой, мерзкой и капризной, как избалованный ребенок, которого, по сути своей и представляла, не способная вырасти за рамки, что установились в ней и культивировались безграмотным обществом и родителями еще с десятилетнего возраста. И вот эта великовозрастная капризная девочка с кучей комплексов и телом взрослой женщины втирала что-то ему, Рону, об ответственности.

- А чего ты, вообще пришла? – спросил Рон, - Чего хотела, жизни меня научить? Так вот, ты мне не мать, и не жена, чтобы даже пытаться.

Ее ошарашил ответ Рона, но она вспомнила, зачем пришла. Она хотела переложить на него часть своих обязанностей, как делала это все время, а потом, к концу рабочего дня, и все обязанности. Пока будет гонять балду и флиртовать с другими мужиками. Рон всегда соглашался без малейшего колебания, как хорошо выдрессированный пес, и она этим всегда умело пользовалась. Но сегодня Рон был другим, и она не знала, как к нему подступиться, потому что ее обычные просьбы на него сегодня не подействуют, прокрутила она в трех своих извилинах. И решила включить маленькую девочку, которой срочно нужна помощь. Она начала закручивать указательным пальцем волосы и выкатила свою грудь колесом, чтобы он лучше ее рассмотрел, и начала жалобно говорить.

- Знаешь, у меня сегодня так много работы навалилось, что я не знаю, - она игриво, но по-актерски плохо, посмотрела в сторону, будто реально не знает, - Может, ты смог бы мне помочь?

- Дженнифер, - сказал спокойно Рон и насмешливо улыбнулся, - У меня много своей работы, попроси кого-нибудь другого.

Ей ответ Рона не понравился, до этого ей в такой форме никто не отказывал, и она покраснела от злости, готовая разреветься, как избалованная девочка, которой до этого доставалось все без особых усилий. Но она просто молча ушла, не способная сказать ничего, что могло бы выразить ее чувства, которых у нее было ровно два. Восторг по поводу своей исключительности, и нежелание принимать отказы.

Рон смотрел на нее сейчас, как на секс игрушку, потому что ни на что она больше в своей жизни не годилась, да и то, с большой натяжкой. Потому что секс игрушками после кого-то не пользуются здравомыслящие люди. И как он мог так долго по ней сохнуть и представлять, что она является воплощением всех человеческих идеалов. Рон громко сам над собой посмеялся.

Элли проснулась на небольшом диване в маленькой заставленной барахлом комнате. На ней был какой-то спортивный костюм, белая футболка, которая была ей велика, обуви не было. Элли очнулась вся в поту, что казалось, будто она простояла всю ночь под дождем, или окунулась под мощную струю горячего душа, вся одежда была мокрой. И ей не принадлежала, пахла каким-то проветрившимся мужским одеколоном и стиркой.

В ее глазах все еще гуляли черные точки и легкая дымка пеленой закрывала ей восприятие. Она попыталась встать и сразу же почувствовала, как ее шатает, но все же поднялась и села у края дивана. Только сейчас она заметила капельницу, торчащую у нее из руки и несколько пакетиков с какими-то растворами лекарств, что вливались в ее тело.

В комнате царил мрак. По всей видимости, был уже глубокий вечер, и только фонари пробивались сквозь большие открытые окна. Она ощутила уличную прохладу, и у нее вновь закружилась голова от нахлынувшей на нее свежести.

Единственное, что она сейчас помнила, это как ее горло сжимает большой червярукий злодей и бормочет проклятия ей в лицо. Еще она помнила голос Джона, доносящийся откуда-то из темноты, глубокий, словно из колодца. И лес, долгий бесконечный лес, закончившейся в этой комнатке, которую она никак не могла узнать.

Она вытащила иглу у себя из руки и перевязала проводки, из которых поступали, она это сейчас рассмотрела, какие-то витамины, физраствор и еще что-то. Потом она подошла к открытому окну, и свежий ветер обхватил ее уставшее лицо. Элли осмотрелась и поняла, где находится. Это был Медвежий перелесок, одна из окраинных улиц Авалона, а находилась она в доме у Айзека, правда, никогда не была в той комнате, в которой сейчас была. Видимо, Айзек держал там всякий хлам, наверное, в доме больше не было кроватей, решила она, да и тихо тут было.

В темноте она прошла до двери и вышла наружу, яркий свет ослепил ей глаза на несколько мгновений. Она прищурилась, закрыв рукой лицо от падающего света, и попыталась к нему привыкнуть, продолжая свое движение. Поход все еще давался ей с трудом, сердце бешено колотилось, а ноги совершенно не слушались. Она попыталась успокоиться, и, кажется, ей это даже удалось.

Она прошла по небольшому яркому коридору и спустилась вниз по лестнице. Вроде бы, в доме никого не было, по крайней мере, никто не подавал признаков жизни. Она прошла по просторному залу и направилась в кухню, попыталась кого-нибудь позвать.

- Есть, кто живой, отзовитесь, - но голос тоже не слушался ее и слышался ей самой тихим и немного хрипловатым. Она откашлялась и попыталась еще раз крикнуть.

- Народ! Есть кто-нибудь? – на этот раз получилось лучше. Но внезапно перед ней появилась незнакомая фигура.

Она вышла из кухни прямо к ней на встречу, и чуть было не столкнулась с ней в лоб. Темноволосая девушка с ножом в руке, чистила яблоко. Элли ее никогда прежде не видела.

- А ты кто? – удивилась она, но болезненные ощущения в животе не дали ей произнести это спокойно, и она изобразила на лице нечто вроде выпадающего издалека забытья.

- А, - произнесла девушка, - Смотрите, кто проснулся ото сна, наша Белоснежка, - девушка широко улыбнулась, Элли она почему-то не понравилась.

- Что, зачем ты издеваешься надо мной? Кто ты, и где Джон и остальные?

- Я его благоверная, ты что, не знала? - девушка снова улыбнулась и засмеялась, - Да шучу я, шучу, видела бы ты свое лицо. Я его, если это можно так назвать, боевая подруга.

- А где …..

- Он еще не очнулся, - перебила ее девушка, она была немного выше Элли, и смотрела на нее чуть с высока. Это тоже немного выводило Элизабет из себя.

- С ним все в порядке?

- С ним все хорошо, он просто устал. Еще бы, через такую передрягу пройти, никто, из тех, кого я знала за свою недолгую, но бурную жизнь, не выдержал бы такого. Я восхищена его стойкостью.

- А что ты тут делаешь, зачем приехала, или как ты там?

- Я его второй номер, - произнесла девушка, - Он попросил меня его подстраховать, если возникнут трудности в штурме этой крепости, о которой он узнал у того робота-психа ученого. Мы с Айзеком вытащили вас из леса. Я не уверена, но, по-моему, погони не было. Что, вообще говоря, не сулит нам ничего хорошего.

- А где он, могу я его увидеть?

- Он в соседней комнате, - произнесла девушка, - Меня, кстати, зовут Анна, - сказала она.

- Элизабет, очень приятно, - сказала Элли, но на собеседницу не смотрела, пыталась заглянуть в соседнюю комнату, чтобы увидеть Джона.

- А нет какой-нибудь другой одежды? – спросила Элли, - Эта вся промокла, и она немного великовата. И обувь - босиком ходить не очень удобно.

- Я тебе дам что-нибудь свое, - сказала Анна, - Я думаю, что тебе подойдет. У Джона все-таки есть свой специфический вкус, - она закусила губу и прошла внутрь дома.

Элли проводила ее грациозную походку взглядом и зашла в холл, в котором стоял большой красный диван, и увидела Джона, лежащего без движения.

Она подошла к нему, так быстро, как смогла, ей пришлось упираться о стену. На нем тоже была капельница, но вот рубашки не было. И она видела его тело, пострадавшее в результате минувших событий. На нем не было живого места, все перевязано и перебинтовано.

Она села рядом и погладила его волосы. Он казался таким умиротворенным, совершенно не таким, каким был в сознании, буквально извергавшим энергию во все стороны. Его невозможно было остановить, и нельзя было за ним угнаться. А теперь он лежал так тихо, что у нее аж защемило в сердце.

- Вот, - бесшумно прокралась сзади Анна и протянула одежду Элли, - Можешь себе оставить потом.

- Спасибо, - сказала Элли и снова уставилась на Джона.

- Он сильный, выкарабкается, - сказал Анна, - Главное, чтобы он успел до тех пор, как эти ублюдки сюда не заявились.

- Думаешь, они снова примутся за нас? – спросила Элли, хоть и знала ответ на свой вопрос.

- Думаю, что да, и очень-очень скоро, - ответила Анна и зашагала в обратную сторону, - Оставлю вас наедине, - сказал она.

- Стой, - остановила ее Элли, - А где Айзек?

- Он готовится к обороне, - сказала Анна, - Мне, в принципе, тоже не помешало бы, как и тебе, если понимаешь, о чем я. Ему тоже сильно досталось, - продолжила девушка, - Один из тех уродов, за которым он вел след после стычки с байкерами, оттяпал ему левое предплечье. Но парень молодец, не растерялся, и пришил его. А потом явилась я, и мы занялись вашими поисками. Нам помог Джон, он отправил сигнал со стороны завода, и мы быстро вас засекли. Этот его спутник-шпион отлично работает. Ну, ладно, я буду рядом, если что-то понадобится, - напоследок сказала она и удалилась.

Она просидела рядом с ним около часа, он то и дело говорил о чем-то во сне, ее это забавляло. Она переоделась, одежка и вправду, оказалась ей в пору. Но эта Анна совсем ей не нравилась, слишком она была самодовольной и высокомерной, думала Элли. А может, решила она, это в ней говорит ее ревность. Тем не менее, в этом затемненном помещении, единственным освещение которого был уличный фонарь, тяжело пробирающийся через густые ветви мощных дубов, что росли во дворе, не было слышно присутствия Анны. Будто ее вообще не было в доме, наверное, решила Элли, Анна не простая девица. Она что-то вроде женской версии Джон или Айзека, или им подобных сорвиголов. Она вдруг поймала себя на мысли, как она вписалась в этот мир войн и воинов, сохранившихся еще с древних времен, который был до этого от нее скрыт. Она вдруг попыталась представить суровую, но, в то же время, свободную от оков, жизнь Джона. И как он, с его жизненной позицией отлично бы вписался в ряды древних спартанских гоплитов или римских легионеров.

Внезапно темнота перед ней зашевелилась, и из нее появился ее брат. Он приложил указательный палец к губам, дав ей знак, чтобы не шумела, и попросил выйти с ним. Элли немного поколебалась, но все же отправилась следом за Максом.

Они вышли на улицу, а он потерялся в тени раскидистого дуба, так что его почти не было видно.

- Ну, снова здравствуй, Лиз, - начал было он, - Мы в прошлый раз не договорили, ты была слишком занята свои новым бойфрендом.

- Зачем ты пришел, Макс? – спросила она, - Тогда, возле полицейского участка, ты меня предал, разве не так?

- Мне сложно было действовать в той ситуации, в которую загнала меня ты и твои необдуманные решения. Я был между молотом и наковальней.

- Точно, точно, это ведь я во всем виновата, - напыщенно и разгоряченно говорила Элли, - Или постой, это же ты бегал по Авалону и резал людей в костюме Волчьего Пастыря, или я не права?

- Я пришел не за тем, чтобы с тобой ругаться, - сказал холодно Макс.

- И зачем же ты пришел? – спросила Элли.

- Теперь все зашло слишком далеко, Лиз. Я не уверен, что смогу тебя защитить, они захотят взять тебя обратно и доделать то, что начали.

- И что же они начали? – удивленно и заинтересованно спросила Элли.

- Они тебя изменили, так же, как и меня, даже немного серьезней, - ответил Макс.

- Это все равно ничего не объясняет, - сказала Элли.

- Твои друзья уже не жильцы, - сказал Макс, - Тебе стоит с этим смириться, они не выстоят перед мощью нашего легиона. У тебя есть шанс спастись. Тебе стоит лишь отбросить старый мир, который вцепился в тебя своими зубами и пойти со мной.

- Чтобы стать убийцей на побегушках у кого то? Посмотри на себя. В кого ты превратился, разве этого хотел бы от тебя отец.

- А что он вообще мог от меня хотеть? - немного вышел из себя Макс, - Он был болваном и пьяницей, - чуть выкрикнул он, но все же попытался себя сдержать.

- Ты был еще мал, когда он сломался. Я знала его другим, - ответила Элли.

- Послушай, сестренка, этот город и эти люди, всю жизнь высасывали из тебя все, что только можно. Хватит за это держаться, мир не такой, как рассказывал отец. Он пожирает своих детей, если не дать ему отпора. И я – мы – знаем, как поставить его на колени, чтобы он дал нам то, что нужно. Все решает сила, и я могу свергнуть любого Бога, восседающего на своем золотом троне опровергнуть все его законы, если только у меня будет сила, чтобы противостоять ему. И у нас эта сила имеется.

- У тебя мания величия, братик, кажется, ты забыл, из какого гнезда выпал. И что же с тобой стало, ты мне, наконец, расскажешь, или нет? Кто тебя так изменил?

- А менять много и не пришлось, - парировал Макс, - Я всегда был тем, кем ты меня сейчас видишь, жаль, что видишь все в неправильном свете. И рассказывать особенно нечего. Началось все это в тот вечер, когда пропал наш ненаглядный папочка. Ты, наверное, помнишь, как он нажирался у Густава, а потом приходил и разносил весь дом, доставалось и нам. Ты, видимо, это запамятовала, но я тебе припомню. Я тогда решил, что он снова сядет за руль в нетрезвом виде и собьет очередную собаку, а Коулмен, наконец, отберет у него права, и дела наши станут совсем плачевными. На велосипедах ведь далеко не уедешь. И вот я маленький и глупый отправился к «Последнему шансу», чтобы отговорить его поступать так необдуманно, ведь я все еще в него верил. И как ты думаешь, кого я там увидел?

Элли с интересом и строгостью старшей сестры смотрела на него, но не ответила.

- Криса Костелло и его приятелей, которые любезно согласились подвести пьяного Боба до его дома с маленькими детишками. Я проследовал за ними, и оказалось, что наш дорогой папочка задолжал Крису деньжат, да еще и виноват в закрытии завода, что парням тоже не нравилось. И потому они пришили его из дробовика прямо у меня на глазах. Коулмен и Форт, кстати говоря, тоже присутствовали на собрании, потому что вся эта акция была спланирована самыми видными членами этого убогого городка.

- Но почему ты ничего мне не сказал? – спросила Элли.

- Я решил тогда, что ты не справишься с этим бременем знания, начнешь делать глупости, как ты и всегда делала. А я, хоть и был пацаном, но, все же, прекрасно все понимал. Я решил, что возьму правосудие в свои руки. Года через три я осуществил свою месть. Взял старое охотничье ружье, выследил Костелло, Джима Сильвера, Тима Дюваля, других подонков, когда они ездили на охоту, как диких зверей, на которых они собирались устраивать облавы, в то время, как сезон еще не открыли. А потом хладнокровно всех их убил. Но я так ужаснулся содеянным, что не мог никак понять, что же мне делать дальше. Я ушел в леса, где меня нашел Полковник.

- Что еще за полковник? – снова спросила Элли.

- Это совершенно не важно – усмехнулся Макс, - Важно то, что он сумел мне все объяснить, дал понять, что я сделал все правильно, помог почувствовать себя вершителем того, что неподвластно простым смертным. Он обучил меня науке отбирать одни жизни, чтобы награждать ими других. Он дал мне оружие, дал мне силу и власть, новую семью и друзей. Присоединяйся к нам, потому что мы победители, отдай этих проигравших нам на растерзанье и живи в свое удовольствие в своем собственном мире.

- Построенном на чужих костях и крови, - ответила Элли.

- Это не важно, - ответил Макс, - Всегда есть высшее благо.

- Нет, Макс, это не так. Нельзя пренебрегать остальным миром, лишь потому, что ты решил, будто тебя сделали новым богом. Может, все эти люди и заслужили свою участь, но ты не та сила, которая должна приводить маятник смерти в действие. Есть другой путь, который ведет к миру в твоей собственной душе. Эти люди, на которых ты работаешь, разве им важно изменить мир, чтобы он стал благополучным для таких потерянных людей, как ты или я? Единственное, что им нужно, так это власть и страх, который будет эту самую власть порождать. Они действительно решили стать создателями нового мира, теперь я это вижу, отсюда все эти наряды и культы. Но разве тебе это принесет счастье? Да, они стали для тебя семьей, когда мир от тебя отвернулся. Но это лишь потому, что ты хотел видеть в них семью, ты находишься в паутине собственных иллюзий. И ты забыл про меня, забыл, что, может, отец и стал мерзавцем под конец своей жизни, но жизнь свою провел в борьбе, чтобы попытаться сделать хоть что-то, чтобы не просто пронести свое бренное тело, подготавливая его каждый день к смерти. И Джон, который в одиночку побил ваших лучших убийц, доказательство тому, что такие, как вы не смогут творить свои злодеяния безнаказанно.

- Опять этот твой Джон, - ухмыльнулся Макс, - Я…..

- Ты бы был осторожнее, когда пробираешься в стан противника, пытаясь переманить его солдат на свою сторону, - сказал Айзек, который появился из неоткуда и направлял винтовку в голову Максу.

- Кстати, говоря, Джон просил вышибить тебе мозги, как только мне посчастливиться тебя снова увидеть, - продолжил он.

- Так чего же, ваш прославленный Джон сам не явился, чтобы со мной разобраться? – спросил Макс и закурил сигарету.

- Он решил немного отдохнуть, прежде чем накостыляет тебе, - сказал Анна, сидевшая с карабином на дереве, прямо над Максом, - Очень душещипательная история, кстати, - она сплюнула, - И не дергайся, малыш.

- И что, пристрелите меня прямо тут? - улыбнулся он, взглянув вверх, чтобы увидеть Анну.

- А что, неплохая идея, - предположил Айзек, - Не нужно будет потом возиться.

- А как твоя рука? – спросил Макс, - Ее, кажется, отхватил Молох, да? – он засмеялся.

- Еще болит немного, - сказал Айзек, - Вот только твой Молох остался без мозгов, и поэтому не сможет вместе с тобой позлорадствовать.

- Ах, ты, ублюдок, - произнес злобно Макс, но с улыбкой на лице.

И резко вырвался в сторону, увернувшись сразу от пули Айзека и Анны.

- Стойте, не стреляйте! – закричала Элли.

Макс тем временем сделал финт правой, сбил Айзека с ног, выхватил у него винтовку, разрядил и запустил в Анну, которая пыталась в него прицелиться. Та выпала из своей позиции, но грамотно приземлилась на землю.

Когда все трое пришли в себя, от Макса уже не было и следа.

- Вы на черта стреляли? – спросила Элли с упреком.

- А что нам оставалось? – сказал Айзек, подняв с землю свою винтовку.

- Он уже больше не твой брат, сестренка, - сказал Анна, - Теперь он твоей враг, и хочет тебя убить, только если ты не решила принять его предложение,- дополнила она.

- Я тебе не сестренка, - сказала Элли и отправилась в темноту.

- Ты куда, Элли? – спросил вдогонку Айзек, - Ты действительно решила к ним присоединиться?

- Что? Нет, - сказал Элли, - Мне нужно повидать Мика, он, наверное, уже извелся весь.

- Самое время, - сказала Анна.

- Элли, это опасно, - выкрикнул Айзек,- Дай, хотя бы тебя подвести.

- Я не маленькая, - ответила Элли, - А тебе есть, чем заняться, присмотри за Джоном, я скоро вернусь, - она подняла воротник и отправилась дальше.

Когда они потеряли ее из виду, Анна сказала, все еще провожая Элли взглядом:

- А, может, мне ее просто пристрелить?

Айзек вопросительно на нее взглянул.

- А что? - ответила она, - Сразу столько проблем решится, и напрягаться не нужно будет.

Айзек ушел в дом, а Анна все еще стояла на улице, вдыхая морозный воздух октябрьской ночи, в темноте горели светляки и стрекотали сверчки.

Первая мысль, которая врезалась в голову Айзека, так это о том, что все пошло наперекосяк. Но вторая мысль, которая выбила первую, была о том, что кто-то или что-то странно копошится в его старой заброшенной школе. Джона уже скрутили и посадили в полицейскую машину. Правда, копы еще не успели забраться в здание и осмотреть причиненный побоищем урон и количество расстрелянных и заколотых жертв.

Айзек внимательно рассматривал темную, окутанную в тени, фигуру, которая очень быстро что-то делала с телами убитых байкеров и с телами еще живых. Он все пытался понять, что же он делает, и даже забыл о попавшем в западню приятеле. О Джоне он вообще беспокоился мало, потому что считал, что он и сам неплохо справится со сложившейся ситуацией. Он никогда не полагался на чью-либо поддержку, даже если и просил о ней. Видимо, поэтому был до сих пор жив.

Вначале, Айзек решил, что он что-то собирает, возможно, оружие или что-либо подобное. Но потом понял, что этот бегающий по пропитанному порохом зданию незнакомец, срубал головы лежащих под ногами людей и бросал их в мешок, словно собирал капусту. Незнакомец скрывался в тенях дома, будто они к нему приросли, что невозможно было нормально рассмотреть черты его фигуры и лица, даже используя оптическую систему, которой пользовался Фримен.

Когда полицейские вошли в здание, то парочку из них даже вывернуло наизнанку от вида произошедшей бойни. Тогда же Гость переместился на верхние этажи, а потом и вовсе исчез из поля зрения. Будто его вконец поглотила та тьма, в которой он чувствовал себя, как в невидимом плаще.

Но Айзек не собирался его упускать, тем более, что в нем пробудился так долго дремавший в нем инстинкт охотника. Он решил, что собиратель голов как-то связан с тем, что сейчас лежит в городском морге под номером «666» и подписью под ним «Собака Сатаны». Поэтому он быстро собрал все снаряжение, что находилось перед ним, в рюкзак, сложил винтовку, убрал ее в чехол. Вероятно, предстояло совершить небольшой марш-бросок, а также провести наблюдение за скрывшимся в лесу объектом.

Фримен быстро покинул развалины дома, которые использовал для ведения снайперского огня и прикрытия Джона, и отправился в обход школы, окруженной со всех сторон полицейскими. Он зашел с тыла, чтобы понять, как объекту удалось скрыться. Подойти близко он не имел возможности, поэтому использовал бинокль с системой ночного видения. Света в округе практически не было, луна скрылась за тучами, а электрическое освещение в этой поросшей лесом местности, давно не работало. Только огни полицейских машин светились из-за дома, да мигали прожекторы фонарей внутри самой школы, осматриваемой копами.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: