Сделай Сам Свою Работу на 5

Доказательства подлинности Книги Велеса





 

Десять строгих доказательств подлинности «Книги Велеса». (согласно выводам палеографа, доктора филологических наук Л.П. Жуковской,
в комментариях А.И. Асова.). Итоги этой статьи привёдем в начале (ниже каждый пункт обоснован).

I. Открытые палеографические доказательства подлинности «дощечек» от Л.П. Жуковской:

1) Графика «дощечки», в ряде черт приближается к другим древним алфавитам.

2) Буква Щ размещена в строке, что присуще наиболее древним почеркам кириллицы.

3) Древними являются симметричное Ж и буква М с овалом, провисающим до середины высоты буквы, что сближает её с соответствующей буквой в надписи царя Самуила 993 г.

4) За древность говорит «подвешенное» письмо.

5) В тексте хорошо выдержана сигнальная линия, проходящая у всех знаков по середине их высоты, что является свидетельством в пользу наибольшей возможной древности кириллического памятника.

II. Скрытые лингвистические доказательства подлинности «дощечек» от Л.П. Жуковской:

6) Замена О и Ъ и (особенно при передаче звука ы), известная только в текстах «Книги Велеса» и берестяных грамотах. Причем в берестяных грамотах она отмечена после публикации текстов «Книги Велеса».



7) Разная сохранность редуцированных, регулярные замены э — ё, ѡÒ — ѹ, э — я, ъ — ь в сербских, болгарских и русских рукописях, отмечаемая также и в дощечках «Книги Велеса». Причем то, что это было присуще древнейшим новгородским берестяным грамотам (из за особенностей новгородского говора) стало известно после публикации «Книги Велеса».

8) Написание я вместо э и написание ё на месте этимологического э (а также ѧ) в «дощечках» и ранних новгородских грамотах.

9) Смешение на письме букв ч и ц как в текстах «Книги Велеса», так и в новгородских берестяных грамотах, указывающее на «цокание» новгородцев того времени, подтверждённое только после находок древнейших берестяных грамот.

III. Скрытое источниковедческое доказательство подлинности «дощечек» от Л.П. Жуковской:

10) Памятник был известен с начала XIX века. Он находился в архиве антиквара А.И. Сулакадзева, и в его каталоге был отмечен его автор: «Ягила Ган», живший в Ладоге IX века.

Критики «Книги Велеса», такие как О.В. Творогов и Ко, по сию пору ссылаются на анализ Л.П. Жуковской текста десяти строчек одной дощечки II 16, сделанной ею в 1960 году (впоследствии она делала только краткие замечания по этому вопросу). И в самом деле, это единственная статья квалифицированного палеографа со стороны Академии Наук нашей страны. И обращение к этой статье и сейчас имеет смысл.



Много лет прошло? Да, 45 лет срок немалый. Но с тех пор наша Академия Наук по сути не обращалась к палеографическому анализу этого объёмного, многосложного памятника. Не считать же таковым политико-источниковедческие статьи О.В. Творогова? Его палеографические замечания настолько дилетантские, что не стоят здесь разбора (он сделан в комментариях к изданию памятника 1994 года). Других же сопоставимых с палеографическим анализом Жуковской 1960-го года по сию пору не было.

Почему наша наука столь медлительна? Ответ на это можно найти у той же Лидии Петровны в её книге «Текстология и язык древнейших славянских памятников» (Москва, 1976): «Вспомним ошибочный прогноз А.С. Пушкина, отмечавшего, что «теперь у нас дороги плохи», но «со временем (по расчисленью философических таблиц, лет чрез пятьсот) дороги верно, у нас изменятся безмерно» (Евгений Онегин, гл. 7). Будем надеяться, что в нашем случае 500 лет не понадобится, что текстологический анализ сохранившихся рукописей впоследствии будет проведен на максимуме списков каждой летописи в обозримое время, а тем самым лингвисты получат возможность для доброкачественных выводов по истории языка в разных ее аспектах…»

Очевидно, это правда. При нынешних темпах работы нашей академии и 500 лет может не хватить для работы с дощечками «Книги Велеса». Ведь за последние 50 лет дело не сдвинулось с анализа 10 строк из памятника, а это менее 1% текстов.



Итак, первая статья кандидата (а впоследствии доктора) филологических наук Л.П. Жуковской, опубликована была впервые в журнале «Вопросы языкознания» № 2, 1960. Называлась она «Поддельная докириллическая рукопись», но не смотря на вид «опровержения подлинности» имевшейся тогда в ее распоряжении одной стороны дощечки II 16 из «Книги Велеса», эта статья на деле содержала строгое палеографическое и лингвистическое доказательства подлинности памятника. И убеждён, что это означает только одно: Л.П. Жуковская пришла к выводу о подлинности манускрипта, но её вынудили статью переделать по соображениям политическим (документ пришёл от белоэмигрантов).

К такому же выводу независимо от меня пришёл и доктор филологических наук, переводчик «Книги Велеса» из Украины, Борис Яценко.

И это становится особенно наглядно видно, если поставить рядом работы Л.П. Жуковской, касающиеся берестяных грамот (из её книги «Новгородские берестяные грамоты, М., 1959), и работы о дощечках «Книги Велеса», что мы и сделаем.

Начиналась статья Л. П. Жуковской с редакционного вступления:

Как сообщает в своей книге «История руссов в неизвращенном виде» (вып. 6, Париж, 1957) Сергей Лесной (С. Парамонов), в 1919 г А. Изенбек вывез из какого-то имения Орловской или Курской губ. деревянные дощечки с текстом, по всей видимости, славянским, получившие позднее название «Влесовой книги». После смерти А. Изенбека (1941 г.) дощечки были утеряны. Сохранилось лишь несколько фотографий и переписанный, вернее, транслитерированный текст «Влесовой книги», выполненный Ю. П. Миролюбовым. Этот текст в настоящее время издается в журнале «Жар-птица» (Сан-Франциско).

В своих статьях «Влесова книга» — летопись языческих жрецов IX в., новый, неисследованный исторический источник» и «Были ли древние «руссы» идолопоклонниками и приносили ли они человеческие жертвы», присланных в адрес Славянского комитета СССР из Австралии (г. Канберра) С. Лесной призывает специалистов признать важность изучения «дощечек Изенбека», в которых он видит подлинную древнерусскую рукопись IX в., не предлагая, впрочем, необходимого для обоснования подобного мнения палеографического и лингвистического анализа текста.

Публикуем в разделе «Письма в редакцию» ответ Л.П. Жуковской на просьбу редакции высказать свое мнение относительно опубликованной С. Лесным («История «руссов»…», вып. 6) фотографии одной из «дощечек Изенбека», содержащей начало «Влесовой книги».

Знаменательно само по себе, что в этом редакционном «врезе» в названии статьи Лесного слово «русы» поставлено в кавычки, чего в оригинале, конечно, не было. Эмигранты еще не додумались до введения в правила орфографии указания: ставить в кавычки самоназвание русского народа и при этом оставлять в качестве орфографически правильного написания лишь прилагательное «русские». Очевидно, что редакцию данного журнала тогда и представляли «русские», но только в этих самых кавычках.

Критика же работ С. Лесного, который якобы не предложил «необходимого обоснования», смешна. Что считать «необходимым»? Всесторонний лингвистический анализ он не проводил, не успел. Но, конечно, об этом можно писать и монографии, и в свое время таковые, конечно, будут написаны. Кого-то ещё ждёт сей научный подвиг.

Однако, перейдём к статье Жуковской.

Л.П. Жуковская:

Фотография, опубликованная С. Лесным, не является снимком с доски. В ней на расстоянии 2—2,5 см, 6,5 см, 10,5— 11 см, 15,5 см от левого края прослеживаются тени, образовавшиеся, по-видимому, от сгибов материала, с которого производилось фотографирование. С доской этого произойти не могло.

В правой половине снимка начертания многих букв расплылись, следовательно, фотографировался не твердый материал с начертаниями, выполненными посредством прорезывания и выщербления его, а письмо, расположенное в одной плоскости, нанесенное красящим веществом.

Все это говорит о том, что фотографировалась не сама «дощечка», а бумажная копия с нее (т.е. «копия с подлинной дощечки», на бытие коей прямо указывает Л.П. Жуковская — А.А.) или прорись. Есть основания полагать, что при изготовлении снимка была произведена ретушевка. Все это совершенно недопустимо при научном воспроизведении текста.

В целом замечания справедливы (С. Лесной, к примеру, писал о том же и теми же словами). Однако, такое небрежное документирование «дощечек» можно было бы назвать «недопустимым» только в том случае, если б эти слова относились к работе института, а не Ю.П. Миролюбова, бедствующего эмигранта, который и не предполагал, что его снимок будет иметь впоследствии такое значение.

Далее: всё, что сказано выше, может относится именно к снимку с дощечки. Появление теней, расплывчатый текст, пятна объясняются ретушевкой снимка плохого качества, тем, что он был помят и т.д., ведь он пролежал в архиве Ю.П. Миролюбова с 1928 года до публикации в феврале 1955 (и публикаторы это не скрывали). И, замечу, такой вид копии безусловно подтверждает ее подлинность. Поддельщик, уж поверьте, нашел бы полчаса, чтобы вырезать шилом текст в десять строк на какой-нибудь доске, а потом сделал бы «безупречный» снимок. Что значит эта «работа» по сравнению с созданием текста «Книги Велеса», за которым стоит тысячелетняя культура?

Нет, мы имеем дело именно с копией Ю.П. Миролюбова, для коего был интересен (и то относительно) лишь текст, и по этой причине он сэкономил на качестве снимка. И, кстати, в 2003 году в Госархив РФ поступили все снимки и негативы Ю.П. Миролюбова из Музея Русской культуры в Сан-Франциско. И они однозначно показывают, что снимки делались именно с досок, а не с прорисей. В издания же попали ретушёвки.

Однако, замечательны сами слова Л.П. Жуковской, которая здесь (в самом начале статьи) признает, что были и дощечки. По её предположению с них потом была снята бумажная копия, а уж с нее была сделана фотография (непонятно, правда, кем: если С. Лесным, то удивляться нечему, он явно снимал с «бумажной копии», т.е. с публикации в журнале «Жар-птица»).

Но пусть даже так. Главное: Л.П. Жуковская прямо говорит, что дощечки были! А то, что написано далее в этой статье, суть также подтверждает ее первоначальную мысль, нужно только правильно понять её.

Для сего, конечно, нужно иметь филологической образование, и я надеюсь, что среди читателей этой статьи найдутся и специалисты-филологи. Впрочем, многое будет понятно и неспециалистам, особенно если они предварительно прочитают пособия по старославянскому языку (например, учебник Г.А. Хабургаева «Старославянский язык»).

Л.П. Жуковская:

Графика. Текст, изображенный на фотографии, написан алфавитом, близким к кириллице: помимо букв кириллицы, совпадающих с буквами греческого устава IX в., в графике «дощечки» имеются свойственные кириллице буквы б, ж, з, ш, щ, ѣ, я. В отличие от кириллицы в графике «дощечки» отсутствуют буквы, обозначавшие носовые гласные, — ѧ, ѩ, ѫ, ѭ, буквы ӣе, ф, θ, ѕ, ѡ, ѱ, ξ, ѵ, а также имеются следующие особенности: буква ч отсутствует, ее заменяет буква щ, вследствие этого буква щ в «дощечке» соответствует двум кириллическим буквам — щи ч1; отсутствует буква ю, ее, видимо, заменяет сочетание ј десятеричного с буквой у; отсутствует кириллическое н, звук н передается буквойи, т.е. начертанием с горизонтальной, а не косой перекладиной; при этом звук и передается буквой ј; отсутствуют буквы ъ, ь, ъј2; из них буквеъ, являющейся составной частью кириллической буквы ъј, в рассматриваемом тексте соответствует буква о с небольшой развилкой вверху3, вследствие чего она несколько напоминает кириллическую лигатуру ў; звук у при этом передается чаще буквой у, реже — двубуквенным написанием оу; возможно, что некоторые буквы в виде ў (т. е. о с развилкой) обозначают также у4; в тексте представлено два графических варианта для передачи звука с и два — для звука е (оба последние после согласных, а не j).

В графике «дощечки» имеются знаки, которые отсутствуют в кириллице; из них лишь некоторые могут быть возведены к греческим начертаниям. Так, одно из указанных начертаний буквы с не встречается в кириллических почерках и напоминает ς или ζ некоторых типов древней греческой письменности. В тексте имеется греческая «дигамма», восходящая к минойской «геме» и встречающаяся также в курсивном маюскуле и римском унциале. Эта буква обозначает, по-видимому, какой-то или какие-то губные звуки, но не п и не м, так как для обозначения последних употреблены соответственно буквы п и м5. На фотографии указанная буква находится в строке I — № 19, 31, в строке IV — № 5, V— № 5, 29, 40, 51, VI — № 32. Начертания указанных знаков не вполне идентичны, поэтому нет полной уверенности, что во всех этих случаях написана одна и та же буква. Видимо, для буквы б имеется графический вариант, представляющий как бы соединение буквы г нормального размера с наложенной на нее в нижней части небольшой буквой в; при этом совмещены мачты обеих букв. Этот знак имеется в строке I — № 40, II — № 13, 23, VI — № 18, VII — № 17. Буква а пишется, как в латинском курсивном маюскуле, и напоминает начертание современной греческой λ; буква я сохраняет эту особенность начертания. Своеобразна буква т: ее перекладина чаще перечеркивает мачту, а не размещается поверх нее. Имеются знаки, не поддающиеся интерпретации: таковы, например, № 10 в строке V и № 8 в строке IX, которые представляют вертикальную черточку, не доходящую до нижнего уровня букв текста6, а также совершенно своеобразный знак № 42 в строке II7.

Таким образом, графика «дощечки», имея некоторые особенности кириллицы, не столь совершенна при передаче звуков славянской речи и в ряде черт приближается к другим древним алфавитам.

Комментарий:

И против этого подробнейшего анализа графики дощечки возразить нечего. Такой анализ по существу является убедительным доказательством подлинности дощечки, ибо «придумать» такой шрифт весьма затруднительно.

Для того только, чтобы понять все особенности графики сего шрифта, уже нужно быть специалистом не меньшего класса, чем Л.П. Жуковская. А таких в 50-х годах XX века на весь мир было можно пересчитать по пальцам одной руки. Более того, лишь после открытий грамот на бересте стало возможно говорить о написании на бересте и дереве подобных букв у славян, а тексты дощечек были известны задолго до этого.

Л.П. Жуковская:

Палеография. Как известно, метод палеографического анализа состоит в сопоставлении неизвестного материала с известным, территориально приуроченным и датированным. Поэтому при палеографическом анализе рассматриваемого памятника, который объявляется древнейшим, исследователь не может опираться на твердые данные палеографии, и приметы ранней кириллицы могут представлять лишь косвенное доказательство8. Специфичными в этом плане являются буквы р, х, ѣ, расположенные в строке и не выходящие в межстрочные поля. Однако буквы ѣ и р при этом иногда значительно наклонены вправо, выполнены небрежно, как это свойственно новейшим почеркам, имитирующим печатные буквы. Буква щ в некоторых случаях также размещена в строке, что присуще наиболее древним почеркам кириллицы9. Древними являются симметричное ж и буква м с овалом, провисающим до середины высоты буквы, что сближает ее с соответствующей буквой в Надписи царя Самуила 993 г. За древность говорит так называемое «подвешенное» письмо, при котором буквы как бы подвешиваются к линии строки, а не размещаются на ней. Для кириллицы эта черта неспецифична, она ведет, скорее, к восточным (индийским) образцам. В тексте сравнительно хорошо выдержана сигнальная линия, проходящая у всех знаков по середине их высоты, что является свидетельством в пользу наибольшей возможной древности кириллического памятника.

Следует особо отметить, что начертания буквы д, представленные на фотографии, соответствуют греческим уставным, а не кириллическим образцам, хотя и те и другие близки между собой. Буква щ также больше напоминает некоторые древние начертания ψ, чем щ кириллицы. Своеобразно начертание ш с сильно заниженными и разведенными от центра крайними мачтами, что также позволяет сближать его с греческимψ, а не только с кириллическим ш.

Таким образом, данные палеографии хотя и вызывают сомнение10 в подлинности рассматриваемого памятника, в то же время и не свидетельствуют прямо о подделке. Но при этом необходимо учитывать, что без сопоставимого материла палеография бессильна11. Да и сама фотография сомнительна, так как является снимком не с оригинала (хотя бы и поддельного), а с прописи или с копии, в результате чего начертания огрублялись и изменялись в лучшем случае дважды (при изготовлении прориси или бумажной копии и при фотографировании, в процессе которого была допущена ретушовка). Поэтому окончательные данные могут быть получены только в результате лингвистического анализа, для которого исследователь имеет твердые факты.

Комментарий:

Это и есть строгое, последовательное палеографическое доказательство подлинности.

Какого класса должен быть (фантастичный, конечно) поддельщик, чтобы во-первых: выдержать сигнальную линию, как в древнейших кириллических надписях, а буквы написать как в древнейшей датированной надписи царя Самуила, например, не говоря уж об ином.

И, кстати, надпись царя Самуила была открыта только в 1894 году (см. об этом книгу Г.А. Хабургаева «Старославянский язык», М., 1986, с. 39). Таким образом, одно только это особое начертание буквы М уже отвергает в качестве «предполагаемого автора» памятника А.И. Сулакадзева, умершего в 1831!

Да и для «создания» после 1894 года «дощечек Изенбека» нужно было быть, как минимум, высоко квалифицированным палеографом. Да и обо всем этом вообще стало известно не только узким специалистам лишь к середине XX века, и чуть ли не впервые о многом было заявлено именно в этой работе Л.П. Жуковской!

Единственно, что следует заметить: по меньшей мере странным выглядит на этом фоне полное молчание Л.П. Жуковской о берестяных грамотах, о коих она выпустила книгу за год до этой статьи. Нет сопоставления не только палеографического, но и в дальнейшем лингвистического. Как будто и не было этих находок. И это объясняется, на мой взгляд, только одним: соответствующие фрагменты статьи Л.П. Жуковской были изъяты при её «научном» редактировании. Но и того, что осталось, вполне достаточно.

Все эти замечания суть пункты строгого палеографического доказательства подлинности памятника. Сомнения (скажем, наклоны некоторых букв), на которые она указывает в конце главки, она же сама и разрешает ссылкой на ретушевку и огрубление при делании бумажной копии. И, разумеется, этого нам нельзя исключать.

Но суть-то в том, что все это — абсолютно строгое и безоговорочное палеографическое доказательство подлинностиимевшейся тогда в распоряжении Л.П. Жуковской копии дощечки.

Л.П. Жуковская:

Орфография и язык. Анализ графики и палеографии показал, что если «дощечка» подлинна, то ее следует датироватьпериодом до того времени, когда основным алфавитом у славян стала кириллица, т. е. периодом до X в. В этот период предкам всех славянских языков (вопроса о конечной стадии общеславянского языка мы намеренно здесь не касаемся) были свойственны открытые слоги, носовые гласные, особые фонемы ě,ъ,ь и другие черты фонетики и морфологии, позднее исчезнувшие или изменившиеся в отдельных славянских языках. Орфография «дощечки» не позволяет выявить судьбу этимологических редуцированных, так как для нее характерен пропуск букв, обозначавших гласные звуки вообще, а не только редуцированные в том или ином положении (это позволяет сблизить письмо «дощечки» с семитскими системами письма). Лишь написания вўждўј - IX строка и дў - IX строка с буквой ў (т. е. ъ) на месте этимологического о, если они интерпретированы нами правильно, указывают на близость звуков ъ и о, что для IX-X вв. нереально.

Комментарий:

На самом деле, тут лучше сказать «вполне реально», либо даже «более чем реально» (так и было до правки?). И так дело обстоит не только для IX века, а всегда, ибо редуцированный звук ъ всегда близок к «краткой» о, являясь ее редуцированным, т.е. «сверхкратким» произношением.

И что ж тут удивляться, что в «велесовице» для краткого и сверхкраткого произношения одного и того же звука используется одна буква, это вполне закономерно и даже неизбежно для этого этапа развития и становления славянской азбуки.

Здесь (как и далее) Л.П. Жуковская на самом деле говорит о том, что для известных кириллических рукописей (книг, пергаментов) такое смешение не характерно. И это абсолютно верно. Но только для книг и пергаментов. А для берестяных грамот не только характерно, но и обычно! И об этом открытии за год до этой статьи писала сама Л.П. Жуковская! На это она здесь и намекает: мол, если не читали мою книгу, то и не поймёте — зачем же я её тогда писала?

И, кстати, сделано это открытие было опять таки А.В. Арциховским, и впервые опубликовано в его книге о берестяных грамотах, вышедшей в конце 1954 года, посвященной свежим раскопкам в Новгороде. И как тут не заметить, что за год до этого уже начались публикации текстов «Дощечек Изенбека» с этим самым признаком в каждой строке!

А в сущности, здесь мы имеем дело с одним из возможных вариантов написания: по всей «Книге Велеса» ў обозначает как звук ъ, так ио.

В данной дощечке нет буквы Ъ, но в других текстах (в транслитерациях) она есть, во второй имеющейся фотографии есть и буква Ь.

Но в любом случае, взаимная замена букв Ъ и ў в транслитерации, а также вероятная близость звуков ъ и о, отмечаемая Л.П. Жуковской, не только «вполне реальны» для древнего новгородского диалекта. Но и, подчеркиваю, являются безусловным и безоговорочным признаком подлинности текстов дощечек «Книги Велеса», ибо этот признак был неизвестен до того, как его выделили в языке берестяных грамот А.В. Арциховский и Л.П. Жуковская, т.е. после публикации текстов «Книги Велеса».

В связи с чем мы ей и предоставляем слово. Далее цитируется её книга «Новгородские берестяные грамоты», М., 1959 г. (§ 2. Чтение новгородских берестяных грамот). Нужная часть подчеркнута.

Л.П. Жуковская:

Анализ письма, языка и текста новгородских берестяных грамот начинается с чтения их, что представляет уже известные трудности и зависит:

1) от того или иного прочтения отдельных букв;

2) от того или иного деления неразделенного текста на слова; 3) от различного толкования отдельных слов, которое обусловлено, с одной стороны, отсутствием больших контекстов, помогающих определить общий смысл каждой грамоты, а с другой — особенностями новгородского диалекта того времени, вследствие которых отдельные буквы могли взаимно заменять друг друга (о — ъ; ё — ь — ў — и;ц — ч).

Прежде всего необходимо установить правильное чтение отдельных букв. Как показывает история изучения берестяных грамот, в ряде случаев установление самих букв, имеющихся в них, бывает затруднительным.

Комментарий:

Итак, первый пункт лингвистического доказательства подлинности «Книги Велеса», отмеченный Л.П. Жуковской. Он состоит в том, что только в языке дощечек и только в новгородских берестяных грамотах (открытых и изученных после нахождения и опубликования дощечек Изенбека) есть общий признак, который невозможно было «смоделировать», а именно: взаимная замена в текстах букв О и Ъ.

Нельзя не заметить также, что замена О и Ъ конкретно при передаче звука ы, на которую обратила Л.П. Жуковская, также является бесспорным и по сути блестящим доказательством подлинности дощечек «Книги Велеса», ибо впервые подобную замену при написании берестяных грамот отметил только в 1954 году А.В. Арциховский «Раскопки 1953 года в Новгороде», «Вопросы Истории», М., 1954, № 3). До этого сия особенность была никому не известна.

Да и до этой статьи (и монографии, вышедшей в конце того же года) даже вопрос о подлинности берестяных грамот был открыт, и та статья была по сути первой научной публикаций на эту тему. Ранее, до находки первых десяти грамот XIV-XV веков в 1951 году, о грамотах на бересте не было известно вообще, а заметные исследования начались только после раскопок 1953 года, принесших уже несколько десятков грамот, и только в 1954 году начались относительно крупные научные публикации на эту тему.

Конечно, кое-кто может порассуждать12 на тему: мол, статья А.В. Арциховского вышла в марте 1954, а фотография дощечки II 16 впервые была опубликована в «Жар-птице» в феврале 1955 года (девять месяцев! вот оперативность!).

Конечно, жаль что не раньше. Но и А.А. Куренков и Ю.П. Миролюбов об открытии берестяных грамот узнали только в 1959 году, судя по их архивам, и то по кратким публикациям в американской прессе, а специальные советские академические журналы до них никогда не доходили.

Ну да даже не в этом дело, и не в том, что данный номер журнала «Вопросы истории» можно было в США добыть через значительное время после выхода и то, верно, лишь в библиотеке Конгресса. Для чего нужно было б, например, А. Куру съездить из Сан-Франциско в Вашингтон (сам же Ю.П. Миролюбов в то время был еще в Брюсселе и работал на химическом предприятии). Разумеется, ничего этого не было и быть не могло. Им всем было не до того, чтобы отслеживать новейшие исследования в России.

Главное то, что сама фотография была послана Ю.П. Миролюбовым, еще из Бельгии в США 10 января 1954 года, то есть за три месяца до публикации А.В. Арциховского. И документ этот, точно датированный, у нас есть (публикуется он и в данной книге).

Если кто-то еще сомневается (все же это архивные документы), можно вспомнить и публикацию в февральском 1954 года номере «Жар-птицы», вышедшем за месяц до работы А.В. Арциховского. А в этой статье (она есть в ИНИОН) на стр. 33 приведен значительный отрывок из «Книги Велеса», в том числе там можно прочесть: «налёзёнанўј». То есть отмечено то самое языковое явление, ставшее известным в науке лишь после нахождения соответствующей грамоты и публикации о ней А.В. Арциховского.

И стоит ли удивляться в таком случае, что замечательный ученый, открыватель берестяных грамот А.В. Арциховский всегда и даже публично признавал подлинность текстов «Книги Велеса»13. Но, к сожалению, ему не дали возможность высказать это мнение также и в научной печати.

И даже если кто-то вспомнит, что первая новгородская берестяная грамота была найдена несколько раньше, то и мы можем напомнить, что в Русском Музее, в Сан-Франциско, а также в архиве Ю.П. Миролюбова есть письмо (и копия с него) о дощечках «Книги Велеса» за 1948 год, я уж не говорю о всех свидетельствах об исследовании дощечек до войны, да и о следах, оставленных этой книгой в XIX веке.

Да и что значит десять первых найденных тогда грамот XIV-XV веков, когда есть и рукописи подревнее? Только раскопки 1952 года дали несколько древних грамот (XI века), и о них первые исследования вышли уже после публикаций в «Жар-Птице», в конце 1954 года.

Только к 1954 году был получен достаточный материал для первичных исследований языка грамот, и только в 1954 году появились первые относительно заметные работы на эту тему. Только в 1958 году грамоты стали уверенно и верно датировать. И только в 1959 году вышла первая книга о языке берестяных грамот.

А отдельные новые языковые явления были выяснены только в 60-80 годах! И они опять таки совпали с тем, что было известно из текстов «Книги Велеса», Речь идет прежде всего о древнейших найденных в Новгороде берестяных грамотах с азбуками № 460 (XII в.), найденной в 1969 году, а также азбуки в грамоте № 591 (XI) века, найденной только в 1981 году, в коих знак Ъ заменяет знак Ь.

И это отличие от привычной кириллицы позволило академику В.Л. Янину заявить, что теория о Шафарика о самобытном происхождении славянской азбуки, и о том что Кирилл на самом деле изобрел «глаголицу» кажется весьма вероятной («Путешествие в древность», М., 1983). Ибо только с XVI века славянскую азбуку стали называть кириллицей. К тому же в одном из кириллических памятников XI века сказано, что он переписан с «куриловице» (т.е. как мы бы теперь сказали: «с глаголицы»).

Потому мы вправе говорить о том, что все доселе неизвестные особенности древнего новгородского диалекта, обнаруженные позже в языке и графике берестяных грамот, будучи также обнаруженными и в языке дощечек (изданных с 1954 по 1959 годы, то есть до значимых исследований новгородских грамот достаточной древности) являются безупречными доказательствами подлинности дощечек «Книги Велеса».

Мы вполне можем, как уже было показано, выяснить в каждом конкретном случае, когда была найдена та или иная грамота, текст коей отражал то или иное языковое явление, а также когда впервые об этом было заявлено в научной печати, а потом мы без труда можем найти это же языковое явление в текстах дощечек, опубликованных до этого времени.

Теперь перейдём ко второму пункту доказательства подлинности, продолжая статью Л.П. Жуковской из журнала «Вопросы языкознания».

Л.П. Жуковская:

Примерами, характеризующими носовые, по-видимому, могут быть следующие: менж - II, IV строки, грендеме или гренде - VI пригредехўм - VIII в том же корне, слвен -IХ, пршен, дщен - Х (если здесь действительное причастие глаголов IV класса), жену - III, млбоу илимлвоу - V (по-нимание слова зависит от того, как читать дигамму), се -VII, VIII, моля - IV, наша - VIII строка (если это вин. падеж мн. числа). Вряд ли этот материал показывает, что писавший текст не умел обозначать носовые. Скорее, можно полагать, что он вообще не имел их в своей речи14. Ни один из славянских языков в указанное время не мог иметь подобный комплекс черт, характеризующих этимологические носовые. Картина здесь представлена следующая: 1) уже начался процесс деназализации, в ходе которого o˛ совпадало с у, а ę - с е (т. е. как позднее в сербском15); 2) в положениях, где носовые сохранялись, они акустически и артикуляционно близки; ср. менж и гренде (т. е. как позднее в польском); 3) процесс деназализации начался с отдельных слов, корней и форм, при-чем в других корнях и глагольных формах носовые гласные задерживались.

Комментарий:

Здесь лучше было бы сказать: «все славянские языки в указанное время имели подобный комплекс черт, будучи не только родственными, но и лишь недавно разошедшимися от одного корня».

Что касается интерпретации тонких переходов носовых звуков, процесса назальности (или ринезма — носового образования), а также деназализации, все эти наблюдения носят предположительный характер (это замечает и сама Л.П. Жуковская), ибо нет твёрдой уверенности в том, как запись дощечек «Книги Велеса» отражает данные черты произношения. Ибо во-первых, в ней нет специальных букв для обозначения носовых, в то время как они могли быть в речи, при чем при написании они могли (так и есть!) обозначаться сочетаниями букв ён, он, к примеру.

Замечание, что данный признак присущ польскому языку, также служит подтверждением подлинности «дощечек», созданных Ягилой Ганом из западнославянского рода. Еще Г.С. Белякова, известный специалист по славянским древностям, автор книги «Славянская мифология», М., 1995., а также кандидат филологических наук и именно в области польского языка, заявляла, что автор дощечек «Книги Велеса» вполне мог быть пра-поляком. Её слова цитировал писатель В.С. Осокин в статье «Что же такое “Влесова книга”» («В мире книг», № 10, 1981. С. 73).

Неустойчивая орфография, взаимные замены букв, означающих гласные и согласные (впрочем, в строго определенных границах), позволяет лишь делать предположения о фонетических явлениях в речи писавшего тексты дощечек. Однако, одно совершенно бесспорно, в данных текстах происходят замены букв, означающих гласные звуки, в том числе и предполагаемых носовых, точно так, как и в древнейших славянских документах, подтверждая тем подлинность дощечек.

И это Л.П. Жуковской, и между прочим только ей, было отлично известно. Она чуть ли не первой отметила этот особый языковой признак. И потому в статье о дощечках «Книги Велеса» она сразу обратила на это внимание. И это замечание является по сути вторым безоговорочным лингвистическим доказательством подлинности дощечек, ибо этот признак не возможно было смоделировать.

Приведем для подтверждения этого положения слова самой Л.П. Жуковской, писавшей в книге «Текстология и язык древнейших славянских памятников» (Москва, 1976) буквально следующее.

Л.П. Жуковская:

Нужно постоянно иметь в виду явления графики и орфографии, относящиеся к закономерным, существующим и сменяющимся явлениям языка: Разная сохранность редуцированных, регулярные замены э — ё, ѡÒ — ѹ, э — я, ъ — ь в сербских, болгарских и русских рукописях,ў — ъ при транслитерации глаголицы и т.п.; замены старославянского ў в неполногласных сочетаниях через ё в древнерусских списках.

Комментарий:

Последнее отметим особо (регулярные замены ў, ё, ъ): ибо это тонкое наблюдение Л.П. Жуковской блестяще подтверждает подлинность и древность текста «Книги Велеса». Именно на это она обращает внимание в своей первой статье о памятнике.

И я уверен, что ей принадлежат только наблюдения этих регулярных замен, а дальнейшие слова о том, что это невозможно — суть редакторская правка. Особенно это явно видно по совершенно не свойственному Л.П. Жуковской «ляпу»: вдруг она начала приписывать эти явления только неким загадочным «восточным болгарам» (как ранее «сербам»).

Да и знала ли она эти языки? Не известны ее переводы ни с сербского, ни с болгарского (я переводил с обоих языков, и знаю, что это очень непростая работа). Судя по всему, она только заглядывала в соответствующие словари (но не в грамматики) и «нахваталась» кое-каких сведений по этим языкам.

Что за «восточные болгары»? Чем они, интересно знать, тогда, в IX веке, отличались от западных, если это был и есть единый небольшой европейский народ с единым языком, который никогда не делился на западную и восточную часть (диалектные особенности там накапливаются в направлении север-юг). Не о волжской же Булгарии она тут вдруг вспомнила, ведь от тех булгар не дошло до нас ни одного документа: «Джагфар-тарихы» не в счет, ибо оригинала сей рукописи нет, есть только перевод на русский язык.

Да и о языке болгар IX века мы можем судить и то косвенно только по редчайшим памятникам, и то только уже X века. Более древние болгарские памятники пока не известны (к концу X-го веку относятся Брижинские и Фрейзингские отрывки богослужебных текстов, написанные в западной Карантании), и написаны они к тому же не на разговорном болгарском, а на церковнославянском (македонском по происхождению) языке, который много ближе к сербскому и русскому, чем собственно к болгарскому. Это совершенно отличные и далекие языки: болгарский выделился из славянской группы языков еще в Булгарии на Волге, он имеет другую оригинальную грамматику, не говоря уже о лексике!

Потому полагаю, что эта нелепица принадлежит не Л.П. Жуковской, а некому безвестному «научному» редактору из журнала «Вопросы языкознания», иначе пришлось бы заподозрить Лидию Петровну в крайней некомпетентности. Но этому мешают все же её тонкие наблюдения за языковыми явлениями в тексте дощечек «Книги Велеса», которые стоит также привести и здесь. Итак, дадим ей слово.

Л.П. Жуковская:

Буква ѣ в соответствии с этимологией написана в словах: прсѣще - V, јмѣмў - VIII, нўјнѣ - IX и, возможно, оупѣ-ха - IV строка; буква ѣвместо е написана: вўнўјврмѣнўј -II, бя блгадрлѣ: - II, рщѣмў - VIII, о кудѣенўшўј -X строка; буква е вместо ѣ написана в следующих случаях:јмемў - VII, векўј а дў векўј - IX, млве (или млсе) - V, прсне - IX, врцет се - X строка; буква я вместо ѣ пишется в слове бя - 4 раза и, возможно, в других случаях, более со-мнительных. Написание я вместо ѣ еще можно было бы объяснить для более позднего периода, если видеть в авторе восточного болгарина (??? — А.А.) ; но написание е на месте этимологического ě для этого периода объяснено быть не может. Совмещение в одном памятнике, причем памятнике оригинальном, указаний на закрытое и одновременно на открытое произношение звука, восходящего к ě, а также этимологически правильных написаний свидетельствует против его достоверности.

Комментарий:

Здесь вполне можно было бы написать: «однозначно свидетельствует в пользу его подлинности».

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.