Отношение общего к частному 4 глава

Зенон родился около 336 г. в Китионе, эллинизированном фригийском городе на острове Кипр. Сын купца, он и сам дол­гое время занимался торговлей. Но при одном предприятии он потерял все свое состояние и отправился в Афины. Здесь он сна­чала сошелся с Кратесом; но грубость кинической школы оттолк­нула его, и Зенон перешел к Стильпону. Оставив этого философа, он слушал Ксенократа, потом Полемона. С чутьем финикий­ского купца высматривая лучшее в их учениях, он основал свою собственную школу, которая получила название стоической от στοά ποχιλη (портик, украшенный фресками знаменитого Полиглота), где он читал лекции. Зенон славился своим харак­тером, вполне соответствовавшим принципам его учения. Воз­держанный, чуждый грубости и неприступной суровости, в ко­торой справедливо упрекали позднейших стоиков, философ был почитаем и любим афинянами, которые и после его смерти сохра­нили память о нем и воздвигли ему памятник. Зенон был другом Антигона Гоната, македонского царя, который также чтил его и часто советовался с ним. Согласно принципу своей школы Зе­нон окончил жизнь самоубийством в 264 г. до Р. X.

Произведения Зенона до нас не дошли, за исключением немногих отрывков, так что его учение не может уже быть в точ­ности различено от позднейших наслоений, тем более что Зенон часто является в наших источниках как бы собирательным пред-

460 Кн. С. Η. Трубецкой. Курс истории древней философии

ставителем всей стоической школы, которому приписываются все ее учения. Несомненно, однако, что он и в действительности выра­зил ее общие идеи.

Преемником Зенона был Клеанф из Троады (331 – 251), человек необычайно сильной воли, строгой нравственности и воз­держания, заслуживший прозвания "второго Гераклита" своим терпением, выносливостью и нравственной силой. Он был край­не беден и добывал себе средства к жизни, трудясь по ночам, чтобы иметь возможность днем слушать Зенона. Подобно свое­му учителю, он кончил жизнь самоубийством в глубокой старос­ти. Он не отличался особой оригинальностью. Из других учеников Зенона известны: Персей, Аристон Хиосский, Герилл Карфаген­ский, Сфер Борисфенский, поэт Арат из Киликии.

Преемником Клеанфа был Хрисипп (281–208), остроум­ный диалектик, неутомимый преподаватель и ученый, второй основатель стоицизма, который развил его систематически в своих многочисленных сочинениях и защитил в целом ряде полемических трактатов против академиков и эпикурейцев. Хрисипп был одним из самых плодовитых писателей древности: его слог, правда, растянут и небрежен – Хрисипп был схолас­том стоицизма, но авторитет его был безграничен. Ученики его распространили стоическое учение по востоку и западу; Диоген Селевкийский и ученики его, Антипатр и Архидам, занесли стои­цизм в Рим и в Вавилон.

Наши сведения о стоицизме почерпаются преимуществен­но из сочинений римских стоиков, а также из сочинений Секста Эмпирика, Плутарха, Диогена, Цицерона и некоторых других писателей. Поэтому мы не имеем возможности отличить перво­начальное учение Зенона от позднейших добавлений, сделанных его учениками и позднейшими стоиками. Но несомненно, что стоическая школа обладала большой замкнутостью, и нам извест­ны лишь некоторые уклонения от основных идей школы.

Задача стоической философии состоит в том, чтобы найти твердое основание для нравственной жизни. Вместе с киниками стоики видят в человеческом знании лишь средство к доброде-

Третий период развития греческой философии 461

тельному поведению и достижению блага; вместе с ними они стремятся сделать человека свободным и счастливым посредст­вом добродетели. Поэтому они определяли философию как упражнение в добродетели – ασχησιζ αρετηζ, studium virtutis, sed per ipsam virtutem. Сначала Зенон сходился, по-видимому, с киниками даже в пренебрежении теоретическими науками. Уче­ник его, Аристон Хиосский отвергал логику как ненужную, фи­зику как невозможную. Но впоследствии, по-видимому, сам Зе­нон и в особенности Хрисипп освободились от такой односто­ронности. Правда, и Хрисипп полемизирует против Аристотеля, полагавшего высшее благо в знании, в созерцании жизни (ϋεωρια): он признавал такую досужую жизнь своего рода само­услаждением, служением удовольствию и утверждал, что цель философии заключается в том знании, которое ведет к истинной деятельности и постольку само составляет часть такой деятель­ности. По учению стоиков, истинная деятельность невозможна без истинного объективного познания; мудрость и добродетель – одно и то же; и философия, которая определяется как ασχησιζ αρετηζ, есть в то же время "познание божеского и человеческого".

Напрасно было бы видеть в стоицизме исключительно этическое учение, хотя этический мотив преобладал в нем несом­ненно: его этика, которая носит такой же характер рационализ­ма, как и прочие нравственные учения греков, основывается все­цело на рациональном философском миросозерцании. И, несом­ненно, такое миросозерцание имело само по себе известную нрав­ственную цену в глазах стоиков; некоторые из них, правда, выстав­ляют напоказ свое презрение к чистой теории, подобно киникам, от которых они ведут свое начало; но уже одно сравнение с кини­ками указывает нам, насколько разнятся от них стоики именно в разработке теоретической философии – логики и физики, кото­рой киники, действительно, не хотели знать.

Истинное добродетельное поведение, по учению стоиков, есть разумное поведение. Разумно то поведение, которое согла­суется с природой человека и всех вещей. Добродетель состоит в том, что человек подчиняется вселенскому закону, всеобщему порядку, управляющему миром. А для этого он должен позна-

462 Кн. С. Η. Трубецкой. Курс истории древней философии

вать этот закон и этот порядок. Отсюда, как уже сказано мною, возникает по необходимости логика, исследующая вопрос о позна­ваемости вещей, и физика. И та и другая наука вполне подчине­ны этике.

Перейдем же к их теоретической философии. В своем стрем­лении к цельному, свободному от противоречий и чисторацио-нальному миросозерцанию стоики нередко являются эклекти­ками по отношению к предшествовавшей им философии: они поставили себе трудную цель – примирить дуалистическую фи­лософию понятия, развившуюся после Сократа, с первоначаль­ным монизмом ионийской физики.

Логика стоиков

Так как, по учению стоиков, цель знания лежит не в нем самом, а в его практических последствиях и приложениях, то мы, естественно, должны ожидать, что и начало знания лежит не в нем самом, а в чем-либо внешнем. И действительно, у стоиков мы не находим логического идеализма Платона и Аристотеля, которые видели принцип познания в логических понятиях разума. Мы видели, что уже у Аристотеля теория познания как бы двоится: с одной стороны, разум есть начало познания, а с другой – оно коренится в опыте. С одной стороны, в человеке живет истинное начало познания, всеведущий νουζ ποιητιχση*; с другой стороны, человеческий ум есть tabula rasa – белый лист бумаги, на котором ничего не написано, на котором отдельные впечатления оставляют свои следы.

Стоики в своих поисках за реальным, положительным основанием для познания всецело основываются на опыте: они всецело принимают одну реалистическую сторону учения Арис­тотеля. Опыт есть источник познания; Платоновы идеи суть лишь отвлеченные понятия нашего рассудка. Мышление, выходящее от известного к неизвестному, от частного к общему, оперирует лишь с тем, что дано нам в ощущаемых впечатлениях опыта.

* деятельный разум.

Третий период развития греческой философии 463

Душа есть χάρτη ευεργοζ ειζ απογραφην – хорошо выделанный папирус для записки. Все представления – φαντα­σιαι, составляющие содержание нашего знания, возникают из ощущений внутреннего или внешнего чувства, из оттисков или впечатлений внешних предметов, производящих внутренние изменения или движения души. Из восприятий такого рода образуется память, из памяти – опыт. Посредством умозаклю­чения от наиболее обыденных, постоянно повторяющихся вос­приятий в людях, естественно, образуются некоторые общие понятия (χοινχι εννοιαι, notitale communes), составляющие естественные предположения (προληψειζ) человека, в которых он убежден до начала всякого научного исследования. Еще более отвлеченные понятия и общие выводы добываются рассудком человека, который путем умозаключений восходит от известного к неизвестному – к первым причинам и основаниям сущего. Результатом такого сознательного обобщения и доказательства является наука и научные, сознательные и постольку неопровер­жимые убеждения – χαταληψιζ ασφληζ χαν αμεταπτωτοζ υπο λογού.

Таким образом, источником знания является ощущение и умозаключение рассудка. Рассудок у стоиков не имеет другого содержания, кроме ощущений; вместе с тем стоики признают за ним право логического обобщения и умозаключения. Откуда же эти обобщения, откуда общее, если нам дано в действительнос­ти лишь частное, единичное? Киники были последовательнее в своем понимании; зато стоики были практичнее в своей непоследовательности: если невозможно истинное знание, то невозможно и правильное истинное поведение; ибо нельзя желать, не зная, чего желаешь, нельзя действовать без целей, нельзя разумно и хорошо поступать без сознательных общих принципов и убеждений.

Отсюда возникает вопрос, имеющий первостепенное зна­чение у стоиков, –вопрос о критерии истинности наших знаний. Так как все наши представления образуются из наших ощуще­ний или восприятий, то спрашивается: как и почему мы можем знать, какие наши представления истинны и какие ложны? По каким признакам мы можем отличать их?

464 Кн. С. Η. Трубецкой. Курс истории древней философии

Здесь сказывается практическая тенденция стоицизма. Кри­терием истинности представлений является та убедительность, с которой некоторые из них являются нашему сознанию, та непо­средственная очевидность (ενάργεια), которая невольно застав­ляет нас συγχατα-τνθεσϋαι – соглашаться с ними. Представ­ление, обладающее таким свойством, истинно, ибо оно есть не субъективная фантазия: только то представление, которое соот­ветствует действительности и возбуждается действительным предметом, порождает в душе такое самоочевидное убеждение. С истинным представлением связано сознание, непосредственное усмотрение действительности; поэтому, соглашаясь с ним, мы схватываем, обнимаем, понимаем самый предмет. Поэтому Зе-нон называл представление, связанное с сознанием соответст­вующей действительности, понимательным представлением – φαντασία χαταληπτιχη – и представлял его критерием истины.

Поскольку затем из представлений рождаются общие по­нятия, некоторые предположения, общие всем людям, постоль­ку и эти предположения – προληψειζ, – имеющие за собой об­щее согласие (consuetude» или consensus hominium), могут рассмат­риваться как критерии истины.

Что же касается понимательного представления (φαντασία χαταληπτιχη), то значение его свидетельства ограничивается: оно обусловливается диалектической и эмпирической проверкой представлений, отсутствием аффектов и других препятствий к познанию: ибо человеческая душа доступна страстям, болезням и различным движениям, которые смущают ясность ее зрения.

Стоики также очень много занимались формальной логи­кой и грамматическими исследованиями, в которых почти вся терминология создана ими.

Итак, логическое знание развивается непосредственно из телесного аффекта ощущения, имея с ним один общий корень – духовный и физический. Представления суть впечатления, отпе­чатки, производимые в душе вещами; из них наш разум естест­венно образует понятия, – при повторении однородных впечат­лений поверяя их одни другими. Критерием истины наших пред­ставлений и понятий является их очевидность, заставляющая нас

Третий период развития греческой философии 465

соглашаться с ними; или, что то же, таким критерием служит непосредственное сознание реальности, соответствующей отдель­ным представлениям. Как ни наивна такая теория познания срав­нительно со сложными и запутанными учениями Платона и Аристотеля, она подкупала своей простотой и цельностью основ­ной своей идеи, своим сочетанием крайнего наивного реализма с решительным рационализмом. Исходя из основного убеждения в единстве разума и материи, стоики, естественно, могли мирить такой рационализм с эмпиризмом или сенсуализмом, признавая непосредственную разумность самих ощущений. Поэтому нас не должно удивлять видимое противоречие исторических свиде­тельств, из которых одни утверждают, что отец стоицизма, Зе­нон, признавал критерием истины ощущения, а другие – что он видел такой критерий в "правильном разуме" (λογοζ ορϋοζ). Стоиков любят делать эмпириками или сенсуалистами, забывая их метафизический реализм. Правда, они признают, что знание образуется из ощущений: вместе с эпикурейцами они видят в об­щих понятиях лишь результат многократных повторений опыта, причем "всеобщие истины" также получают эмпирическое объяс­нение, являясь лишь "предварением" частных случаев. Но, с дру­гой стороны, не следует упускать из виду, что самые воззрения стоиков на ощущения существенно отличаются от воззрений современного сенсуализма. Под ощущением (αισθησιζ) разу­меются прежде всего сами чувства в их способности, точно так же, как и в их деятельности; эти чувства суть также "тела" или материи своего рода, органы "господствующей" части души, ее пневматические разветвления, как бы ее щупальца. Сами по се­бе эти чувства непогрешимы: они ощущаютто, что они ощущают; но представления, вызываемые их впечатлениями нашей душе, могут быть истинны или ложны, т.е. соответствовать или не соот­ветствовать вещам, как это показывает опыт. Истинные представ­ления, в которых заключается критерий наших знаний, суть те, которые возникают в господствующей, разумной части нашей ду­ши, вынуждая ее согласие. Такие представления Зенон называет "понимательными представлениями" – χαταληπτιχη φαντασία. В них совпадает чувственное и рациональное начало, точно так

466 Кн. С. Η. Трубецкой. Курс истории древней философии

же, как субъект и объект, ибо они обнимают или понимают в се­бе свой предмет.

С точки зрения стоического монизма, это – совершенно последовательно; непонятно только, как могут существовать не­разумные, нелогичные, ложные представления, раз все сущест­вующее, все материально, разумно в своей основе. Такие лож­ные представления могут объясняться психологически – из опы­та, а не философски – из начал стоицизма.

Теория познания стоиков, разработанная ими крайне тща­тельно в борьбе с другими школами, представляется упрощен­ным преобразованием учения Аристотеля в смысле монизма. Она естественно связана с "физикой" стоиков, точнее – с их мета­физикой.

Физика стоиков

Физика стоиков представляет собой упрощенную аристо­телевскую физику. Но стоики в физике, как и в логике, признали лишь одну реалистическую сторону аристотелевского учения; они и здесь отвергли его дуализм: есть лишь одно начало – вещест­венное, телесное. Этим определяется своеобразный материализм стоиков.

Вселенная представляется живым органическим целым, все части которого разумно согласованы друг с другом. Она обра­зуется путем последовательных периодических сгущений и раз­режений эфирной пневмы. Эта огненная пневма сгущается в воз­дух, а воздух в воду, которая служит материей всех прочих тел: тяжелые части, осаждаясь от воды, образуют твердую зем­ную стихию; легкие – вновь улетучиваются вверх, в,воздух и огонь. В мире нет пустоты; существуют лишь тела различной плотности, которые все проницаются и совокупляются воедино одним неделимым, всепроникающим и всеобъемлющим телом – воздухом. Движение в пределах мира объясняется перемещением, перестановкой частей (αντιπεριστασιζ). "Пустота" лежит за пре­делами мира; в период воспламенения стихий, их возвращения в

Третий период развития греческой философии 467

первобытный огонь, которым заканчивается мировой процесс, вещество, составляющее субстанцию мира, беспредельно рас­ширяется в этой пустоте, чтобы затем вновь сгуститься и сжать­ся в компактную массу в период новой дифференциации, ново­го мирообразования. Без единства веществ, без непрерывности воздуха (το συνεχον, το συνεχτιχον) не было бы связи и взаимо­действия вещей, которыя относятся друг к другу как части еди­ной субстанции, единого сущего. Различия в степени жизненнос­ти и разумности, различия в степени активности и косности, от которых производится все различие душевных и телесных свойств вещей, зависят от большего или меньшего напряжения ("тона") этой основной живой стихии. Без такого единства субстанции необъяснимо взаимодействие между материей и формой, телом и духом, разумом и внешним вещественным миром.

Действительно только то, что телесно, что способно дейст­вовать и в то же время испытывать действие. Нет и не может быть двух абсолютно различных субстанций: иначе взаимодей­ствие между ними было бы немыслимо, как это доказывает еще Диоген Аполлонийский (V в.). Бесплотные идеи, формы или по­нятия не могли бы действовать в веществе, воплощаться в нем, а бездушная материя не могла бы принимать их. Дух не действо­вал бы на материю, если бы он не был телесен; и материя не испытывала бы его действия, если бы она не была сродной духу. У Платона не только дух, но и сама материя была бестелесной. У стоиков и материя (υλη) и дух суть тело (σφμα). Поэтому стоики признавали телесность не только души, но и самих свойств и качеств вещей, т.е. "форм" Аристотеля; мало того, сами состоя­ния и деятельности существ, даже аффекты или добродетели ду­ши представлялись им телесными. Все это – своего рода тонкие "материи" или токи – πνεύματα – своеобразные душеподоб-ные сущности, которые распространяются, проникают собою более грубые тела и сообщают им те или другие свойства (напри­мер, тепло, цвет, болезнь и т.д.). Таким образом, стоики вовсе не думали отрицать душевные свойства или проповедовать чистый материализм. Они хотели только разрешить проблему метафи-

468 Кн. С. Η. Трубецкой. Курс истории древней философии

зики Аристотеля и его теории познания, упразднив ее дуалис­тическое противоположение между идеальным и реальным, меж­ду бесплотным понятием и чувственной материальной дейст­вительностью. Они устанавливали различие между духом и "неразумным" веществом, между активным и пассивным нача­лом, между материей и силой; но дух был для них лишь телом, а сила – материей своего рода, или, точнее, состоянием, "тоном" материи. Материя и сила – нераздельны, страдательное не существует без деятельного, как и деятельное – без страда­тельного; вещество не существует без тех или других качеств, как качества не существуют без вещества, которому они присущи; наконец, Бог не существует без вещества (το υλιχον), и вещество не существует без Бога, единого зиждущего начала (το αιτιδΰδεζ), обусловливающего форму, свойства, строение и взаимодействие вещей. Сила нуждается в веществе, как в своем субстрате, а ве­щество – в силе, которая дает ему его свойства, состояние, дви­жение, форму.

Таким образом мы видим, что в физике, как и логике стои­ков, в сущности уцелели следы аристотелевского дуализма.

Материя сама по себе не имеет никаких свойств (αμορφοζ χαι αποιοζ) и никакого движения; она движется, определяется и образуется в многоразличные формы тою творческою, разумною силою, которая ее проникает. И единство мироздания, связь и согласование его частей указывают нам на единство силы в природе. Эта единая разумная сила, этот λογοζ, проникающий мир и управляющий им, есть Бог (θεοζ). Оба начала – страда­тельная материя и деятельное божество – нераздельно связаны, как две стороны одного и того же существа, как душа и тело человека. Вселенная есть животное одушевленное и разумное (ζψον εμψυχον χαι λογχον χαι νοερον), тело которого есть мате­рия, а душа – Бог.

Божество, или абсолютное начало, представляется стоикам в одно и то же время как физическая субстанция, из которой образуется тело Вселенной, и как универсальный логос, который определяет собой формы, свойства, отношения и законы вещей, одушевляя природу и сообщая сознание организмам: здесь стои-

Третий период развития греческой философии 469

ки вполне примыкают к Гераклиту. Божество, сохранившее в чис­тоте свою эфирную природу за пределами видимого мира, или блистающее в солнце и звездах, невидимо разлито во всем мире, проникает все, "как мед через соты" (Зенон), и находится в физи­ческом взаимодействии с теми косными стихиями, которые из него образовались. Оно есть, следовательно, и материя мира, и его форма, и его субстанция, и его закон, его стихия и его душа или разум. Бог есть мир, Бог есть все вещи; и вместе Он есть дея­тельное, творческое начало мира, "лучшая", превосходнейшая часть его: Он есть часть и целое, начало, середина и конец. Он об­нимает в себе всех богов, все силы, все стихии.

Таким образом божество стоиков является как разумный дух - νουζ, как благое провидение. Клеанф в красноречивом гимне отожествил его с Зевсом; и стоики видели в нем верхов­ного, единого Бога, вечного и нерожденного, в противополож­ность рожденным стихийным и астральным богам. Но в то же время оно как огненное дыхание (πνεύμα πυρδΰδεζ), как творче­ское пламя (πυρ τεχνιχοη) есть физическое начало, физическая си­ла, которая естественно действует во Вселенной. С одной сто­роны, божество волею управляет миром, оно есть провидение, блюдущее за его строем; с другой – оно, как у Гераклита, само отожествляется с мировым порядком. О λογοζ ο δια παντωζ ερχομενοζ (все проникающий логос) отожествляется с судьбой или роком (ειμαρμένη, αναγχη), с законом Вселенной, – проти­воречие, которое мы встречаем еще в религиозных понятиях греков о судьбе или роке (Бог управляет судьбой, а судьба царит над Богом). Отдельные живые формы, составляющие свойства вещей, определяющие их роды и виды, составляющие свойства вещей, определяющие их роды и виды, образующие и оживляю­щие вещество, суть λονοι σπερματιχοι – "сперматические логосы"; "формы" Аристотеля, его "роды и виды", соответст­вующие отвлеченным понятиям, становятся особого рода физиче­скими агентами, обращаются в живую материальную сперму, в семена вещей. "Понятия" Аристотеля становятся силами, потен­циями (δυναμειζ) и вместе материализуются, получают пневмати­ческую, эфирную телесность. Иначе, как объяснить взаимное

470 Кн. С. Η. Трубецкой. Курс истории древней философии

соответствие вещей и понятий, взаимодействие мысли и вещест­ва? Как объяснить реальное существование логических родов и видов? Ясно, что само семя, из которого образуется индивид данного рода, имеет в себе как бы врожденное понятие будущего организма – логос или форму, предопределяющую его развитие. Но, с другой стороны, этот "логос", образующий вещество в целесообразный организм, сам должен быть для этого физиче­ской силой, телесным началом – особого рода вещественной спермой. Всемирный Логос есть семя мира; он заключает в себя все частные логосы – семена всех вещей. Эти "сперматические логосы" исходят из него и возвращаются к нему; и через их посред­ство он зиждит и образует все. Каждое семя заключает в себе мысль, разумное начало, и вместе каждая мысль, подобно все­мирному Логосу, есть телесное начало. Семя мира есть огонь*. Такова связь логики с физикой.

С учением стоиков о логосе связывается их представление о единстве мирового порядка и его разумности. Отсюда объяс­няется фатализм стоиков и вместе – их оптимизм и телеология. В мире царствует один закон, одна необходимость, которой рав­но подчинены и боги и люди, которая не знает случая или исклю­чения. Возникший путём естественной эволюции, из божествен­ного естества мир должен вновь, по истечении положенного вре­мени, возвратиться в его недра в общем воспламенении; и уже одно сознание этого единства естественного порядка, единства всемирной судьбы, доставляет стоику великое утешение (Сене­ка, De prov., гл. 5). И это утешение увеличивается, когда мы убеждаемся, что закон, господствующий в мире, есть разумный закон, что все в мире устроено разумом и сообразно разуму. И самое зло, несовершенство в отдельных частях необходимо в экономии целого, служит его совершенству и красоте. Доказа­тельство этого совершенства, раскрытие целесообразности природы было одной из любимых тем богословских и физиче­ских рассуждений стоиков. Учение о целесообразном устройстве вещей вытекает из идеи универсального Логоса и развивается стоиками в связи с традициями аттической философии. Оно обра-

* Огонь есть σπεμα του ξοσμου, сравн. Ваиткеr, 356, 4.

Третий период развития греческой философии_________471

щается в популярную теодицею, первые образчики которой мы находим в воспоминаниях Ксенофонта о Сократе (1, 4 и 1V, 3); идея логоса связывается неразрывно с учением о Промысле, ко­торое получает все большее и большее развитие и распрост­ранение в общей и философской литературе, в особенности бла­годаря нравственной проповеди стоицизма, проникнутой тою же идеей универсального разума, управляющего Вселенной и живу­щего в человеческом духе.

Во многих отношениях эта стоическая "физика" грубее и проще субтильной метафизики Аристотеля с ее противоречия­ми и запутанными проблемами: стоики нуждались в свободном от противоречии нравственном миросозерцании для обоснова­ния своего нравственного учения; они упрощали и разрубали затруднения теоретической философии в виду практического результата, в котором они видели истинное выражение Сокра-товой мудрости: жизнь, сообразная разуму, сообразная логосу, есть жизнь, сообразная истинной природе человека и всех вещей, ибо разум есть универсальное начало всего сущего; неизменная необходимость, неразрывная цепь причинности определяет ро­ковым образом все, что случается; и человек подчинен этому ро­ку: он свободен лишь тогда, когда повинуется ему сознательно.

Человеческая душа есть частица или истечение мировой ду­ши, такое же πνεύμα Οερμον, как и она, и так же распространена по всему телу человека, как та – по всему телу мироздания; она телесна, ибо, как та – по всему телу мироздания; она телесна, ибо говорит Клеанф, ουσενασωματον συμπάσχει σώματι*, или, как у Хрисиппа, ουδέν ασωματον εφάπτεται σωματοζ**. Душа бессмертна лишь относительно: она, правда, переживает тело, но при общем воспламенении погибает.

Человек как разумное существо есть цель и первый пред­мет попечений Промысла. Разум по природе господствует в его душе. Человек наделен способностью познавать истину, укро­щать свои низшие страсти и вожделения; он создан для духовно-

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: