ПОЧЕМУ У ЛИСЫ ХВОСТ ЧЕРНЫЙ 11 глава

Поколение, стоящее между Дедушкой и Бабушкой и их внуками Солнцем и Луной по женской линии представляла Шкик, дочь Бабушки и мать Солнца и Луны. Подобно своей матери Шмукане, Шкик — это лунно-земная богиня, которая, согласно «Пополь-Вуху», была чудодейственным образом оплодотворена другим нечеловеческим существом того же самого «поколения». Это существо, известное как Семь Ахпу, было (были) у киче богом семикратности, «сыном(вьями)» Дедушки/Шпийакока. Они появились перед Шкик в образе свисающих с дерева семи волшебных плодов. Страстно желая попробовать их, Шкик забеременела от слюны Бога-Семи. Эти семь «сыновей» Дедушки-неба выполнили свои наследственные обязательства, представляя семь фундаментальных направлений, символизирующих знание о полярных и экваториальных координатах — четырех кардинальных направлений (севера, востока, юга и запада) к горизонту, плюс зенит, надир, и центр[61].

Другой факт, касающийся Семи Ахпу, оставляет мало места для дебатов о том, относится ли у киче понятие «мужского неба», ориентированного по кардинальным направлениям, к системе полярных и экваториальных координат: высеченной из камня эмблемой Семи Ахпу была Большая Медведица и Орион. Большая Медведица вращается вокруг (и, следовательно, отмечает положение) Полярной звезды, в то время как пояс Ориона находится на небесном экваторе. Не случайно «Пополь-Вух» утверждает, что космос был создан посредством наложения друг на друга двух космических уровней — неба и земли, первый из которых представлялся в иконографии киче кардинальными направлениями, а второй — крестом солнцестояния[62]. Это отношение вселенских родителей — брак неба и земли — повторяется также высеченным из камня изображением (полярно-экваториального) Бога-Семи, расположенного в пупе Земли (богини).

И это же представление переносится на поколение Близнецов. Науалем, или духовновсемирным вторым я Сына/ Хунахпу, был Хунракан, «одноногий бог»[63]. Этот бог был не чем иным, как созвездием Большой Медведицы, мужской валентностью неподвижной сферы звезд, как представленной полюсом, «унаследованным» от нечеловека-отца Близнецов, Бога-Семи. «Женская» линия происходит через Луну/Шбаламке. Как и Хунахпу по мужской линии, Шба-ламке унаследовала науалъ лунно-земных богинь (Бабушки/ Шмукане и Матери/Шкик). Этот науаль был ягуаром. И ассоциация Шбаламке/Луны с ягуаром подтверждается также включением майяского слова для ягуара — балам — в подлинное имя Шбаламке.

Пока я рассматривал этот материал, мне казалось, что я мог бы различить описание последовательных стадий в развитии астрономического знания у киче-майя, выраженного в метафоре происхождения. От гермафродитной природы сотворения появились сначала Дедушка-небо и Бабушка-земля. Дедушка-небо было удаленным божеством, потому что в ту раннюю эпоху отношение неподвижной сферы звезд к наблюдению за временем посредством гелиакического восхода звезд еще должно было быть разработано. Напротив, Бабушка, лунно-земная богиня, была более доступной фигурой. Эта действительность соответствует историческому предшествованию лунных календарей и лунных Зодиаков в глубоком прошлом, чье происхождение в верхнем палеолите было открыто Маршаком (глава 1).

В следующем поколении «мужская» линия, представленная Семью Ахпу, показывает дальнейшее развитие в астрономическом знании, потому что бог символизирует понимание кардинальных направлений, полученных из наблюдения за Полярной Звездой и небесным экватором (Большой Медведицей и Орионом). Однако это знание должно еще быть интегрировано с более знакомой эклиптикой (лунно-земной богиней), чьи звезды известны посредством слежения за ежемесячным движением луны через плоскость «небесной земли». По этой причине Семь Ахпу, согласно «Пополь-Вуху», остается окутанным «в туманное облако», подразумевающее обращение к эпохе «тьмы» перед «пробуждением» звезд, то есть к эпохе до интеграции солнечно-лунного календаря, использующего гелиакический восход звезд. Свет разражается позже с рождением Близнецов — Солнца и Луны, которые символизируют эту последнюю стадию астрономической интеграции, возвещающей о земледельческой эре.

Теперь, согласно Жирару, эта генеалогия предназначалась для того, чтобы представлять историческое описание социальных миров, постепенно подготавливавших земледельческую эру, или Четвертый Век. Иными словами, я, как было принято, «выбивал козырями» астрономические «тузы» из материала, который Жирар расценивал прежде всего как историю. Для ясности я должен сказать, что теперь считаю, что обе интерпретации были правильными. Но в то время я понимал генеалогическую информацию таким образом, что она функционировала как чистая метафора. Мне еще предстояло понять, что эта метафора была улицей с двухсторонним движением — то есть последовательные стадии в астрономическом развитии, как описано в «Пополь-Вухе», могли бы также толковаться как метафора для социальных преобразований, которым подверглись киче-майя на пути к обществу, основанному на земледелии.

Причиной, помешавшей мне более основательно заняться идеями Жирара, было постоянное неверное употребление им этого важнейшего термина. Согласно Жирару, Третий Век у киче, непосредственно предшествуя возникновению земледелия, был Веком, отличительным экономическим признаком которого была стратегия сочетания примитивного земледелия и охоты, а определяющим социальным устройством — матриархат. Как будет теперь детально рассмотрено, идея о том, что когда-то существовали управляемые женщинами общества, нигде в мире не получила доказуемой фактической основы. По этой причине я был не в состоянии критически усвоить предложенную Жираром информацию: что Близнецы родились без участия какого-либо земного «отца». Они, скорее, были зачаты непорочно в утробе Шкик, представленной женщиной во плоти и крови. Решающее значение имел тот факт, что принципу отцовства было положено начало только с земледельческой эрой. Я должен был еще выяснить, либо что означала эта идея, либо что она описывала подлинную историческую действительность.

Так что я получил из работы Жирара столько, сколько был в состоянии усвоить в то время. В тот момент ясными для меня были три вещи. Ассоциация Луны с кошачьими была фактом, поскольку имела отношение к майяскому материалу. Во-вторых, слишком много было точных соответствий между майяскими и андскими астрономическими концепциями, чтобы объяснить их простым «совпадением». В свою очередь, это соответствие предполагало существование исторического взаимодействия между Андами и Мезоамерикой, начинающегося в весьма раннюю эпоху. Но если кошачье лицо Бога Ворот казалось соответствующим более широкому, чем в Андах, культурному опыту, у меня все еще не было ключа к объяснению, которое бы соединило ягуара с луной.

III

Я к этому времени был полностью во власти собственного упрямства. Я знал, что у народов, обитающих на восточных склонах Анд, есть множество мифов, которые удивительно похожи на «Пополь-Вух». Это сказания о чудодейственном рождении Близнецов — Солнца и Луны — и их рискованных приключениях, поскольку они пытаются избежать хищнического истребления людей Ягуара. Повторюсь, что такие мифы непосредственно из андской горной местности не попали в летопись колониального периода. Истории о Луне в сочетании с эрой, предшествующей земледелию, хотя и существуют в андском материале, являются малочисленными и фрагментарными. Не желая уступать, я задался вопросом: почему Луна в андском представлении ассоциировалась с кошачьими?

Жирар сам высказал мнение об очевидной культурной преемственности между Мезоамерикой и Южной Америкой. И именно позиция Жирара состоит в том, что Четыре Века из мифологии киче относятся к четырем культурным циклам — от самого примитивного до Века земледелия. С его точки зрения, с помощью сравнительной этнологии можно проследить путь миграций[64]из центрального района майя, как с севера, так с юга, в леса и сельвы восточных Анд. Те племена, которые распространились на новые земли, как культура майя, прошедшая в развитии ряд культурных горизонтов, проявляют характеристики более ранних циклов культуры истории киче, потому что эти народы уже давным-давно перестали жить в контакте с плодотворным влиянием родины майя, поскольку их собственные одиссеи уводили их все дальше и дальше.

Поэтому, обратившись к мифам восточных склонов Анд, я так надеялся найти в них связь между ягуаром и Луной, «упущенную» из материала киче-майя. Я выбрал три мифа, собранные перуанским археологом Джулиусом Тельо у трех племен: протоаравакских амуэша, хиваро из восточных лесов и гуарани, которые за несколько лет до конкисты пересекли пустыню Чако, чтобы напасть на племена по инкской границе.

Эта попытка была обречена на неудачу, потому что я продолжал анализировать эти мифы тем же способом, каким я подходил к рассмотрению Жираром «Пополь-Вуха». То, что я делал, было анализом этих мифов с точки зрения астрономии. (Интересующийся читатель найдет этот анализ в Приложении 3.) Я обнаружил, что эти мифы тоже имели все признаки участия в техническом языке мифологии, но я вновь оказался неспособным понять, что взаимодействие между астрономией и генеалогией было улицей с двухсторонним движением. Я все еще давил на педали. В ходе этих занятий я разглядел шаблон, значение которого позже станет ясным. И этот шаблон, похожий во всех отношениях на «Пополь-Вух», является следующим:

Молодая женщина беременна Близнецами — Солнцем и Луной. Чудодейственным образом она была одлодотворена нечеловеческим отцом. Саму ее этот отец, ягуар, убивает. Но Близнецы в ее утробе остаются живы. Ягуар определяется как Бабушка, и он — достаточно важный персонаж, чтобы получить собственное имя: «Патонилье» в сказании амуэ-ша, «Лари» в версии Гуарани. Эта Бабушка, которая ассоциируется с луной, берется вырастить Близнецов в своем доме. Ее дом — это «маленькая хижина» с огородом, где она выращивает продовольственные культуры и охраняет дом для людей-ягуаров, которые охотятся вдалеке. Когда они возвращаются, они чуют запах Близнецов и пытаются съесть их. Близнецы убегают и спасаются, поджигая либо соломенную крышу дома, либо мост, по которому они проходят, и огонь охватывает реку на вершине высокого утеса — оба обращения (архитектоническое и тектоническое) относятся ко входу солнца июньского солнцестояния в Млечный Путь.

Но этот подход ничего мне не дал. Поскольку я был полон решимости держаться астрономии как нити Ариадны, по которой я проделывал свой путь через мифологический лабиринт, я продолжал игнорировать то, что оказалось самым важным тематическим элементом в историях, собранных Тельо: все они происходили под знаком поисков — поисков «истинного отца» Близнецов. Дело не в том, что было ошибкой придерживаться астрономической точки зрения; просто этого было явно недостаточно. Я не понимал значение «отсутствующего» отца. В лежавшей передо мной истории я продолжал смотреть вверх на звезды.

Хотя было ясно, что луна ассоциировалась с ягуаром и на восточных склонах Анд, я все еще понятия не имел, почему. У меня больше не было серьезных сомнений, что кошачье лицо Бога Ворот следует рассматривать как наличие лунных ассоциаций. Тем не менее чувство собственного достоинства ущемляла неспособность ограничиться малейшим бездельем, а потом снова нельзя было жить, беспокоясь о безделье. Мне надо было писать диссертацию. У меня было достаточно материалов. Но я отказывался писать.

IV

В начале большого проекта часто вдруг обнаруживаешь, что в первую очередь надо сделать дюжину других дел. В моем случае вместо того, чтобы начать писать, я был охвачен внезапным, необъяснимым и крайне смутным побуждением найти неизвестное обозначение зоологического науаля Таламанкас (ящерицы), затерявшееся где-то в исследовании Жираром «Пополь-Вуха». Я снова вернулся к его книге, чтобы выяснить, каким образом Четыре века из майяской мифологии оставили подлинное историческое свидетельство относительно прогрессивных циклов культуры майя:

«Чтобы подчеркнуть начало своей культурной эры, майя начали его отсчет с последнего сотворения, которое есть также сотворение великих светил и звезд. Все, что происходило до Четвертого Сотворения, имеет столь мало значения, как будто оно не существовало вовсе, ибо в майяском понимании мир начинается с наступления их исторической эры. Чумайельский документ подтверждает текст киче, утверждающий, что «тогда звезды пробудились и с того момента начался мир». [Курсив наш.]

Еще раз я изумился соответствию между андским и майяским представлениями. Согласно «Пополь-Вуху», положение, непосредственно предшествующее рассвету земледельческого эпохи, заключалось в том, что в ту пору «на земле было очень мало света, потому что солнце не существовало. Лица Солнца и Луны были скрыты». Аналогичным образом в Андах эра, предшествующая сотворению Виракочей земледельческой айлъю, была сплошной тьмой. «Они говорят, — писал Бетансос, — что в древние времена Перу лежало во тьме и что не было ни света, ни дня». Но с сотворением различных земледельческих племен «он [Виракоча] тотчас же пошел дальше, и они говорят, что он создал солнце и день, луну и звезды».

Сармьенто де Гамбоа слышал тот же самый рассказ, который содержал обращение к веку «тьмы», предшествовавшей сотворению земледельческого мира у Титикаки:

«Виракоча установил его [мир] для людей во второй раз, и, чтобы сделать его более совершенным, он решил сотворить светила, чтобы давать им свет. С этой целью он пошел со своими слугами к большому озеру в Кольяо, в котором имеется остров, называемый Титикака и означающий «свинцовую скалу»… Виракоча пошел к этому острову и вскоре распорядился, чтобы впредь появились и расположились на небесах солнце, луна и звезды, чтобы дать свет миру, и так оно и стало».

Так началась земледельческая цивилизация. В представлении киче, именно культурные герои Хунахпу и Шбаламке первыми показали людям, как обрабатывать мильпу и обеспечивать свои семьи. Поэтому мы видим Хунахпу, объявляющего своей бабушке: «Мы остаемся, чтобы кормить тебя».

Этому обязательству мужчины-земледельца заняться земледельческим трудом Жирар противопоставляет картину более ранней поры человечества — Третьего Века, изображаемого в «Пополь-Вухе» и других документах. В этой картине изображается, как женщины выполняют всю тяжелую работу по выращиванию продовольственных культур, помимо изначальной расчистки полей, в то время как мужчины освобождаются для занятий охотой, рыбной ловлей, отдыхом в гамаках, увлечения произвольными победами в любви и приема наркотиков, то есть поведения, характерного для таких современных племен, как таламанка и сумо, которые по многим этнографическим деталям повторяют описания Третьего Века человечества, данные в «Пополь-Вухе»:

«Тексты майя и источники киче взаимно подтверждают и дополняют друг друга. Они совпадают в том, что в течение Третьего Века или Третьего Катуна человечество, с точки зрения майяской этики, было несовершенным и что пороки той эпохи… вызвали ее крушение. Среди этих характеристик выделяются жестокость, зависть и лень у мужчин, как видно по изобретению гамака, который даже сегодня расценивается как символ безделья… Гамак стал терять свое значение в эпоху культуры майя со времени изменения социального устройства… которое отразило новые взгляды на труд и осудило лень как порок».

Этот век мужской лени был Веком правления Бабушки, Шмукане, лунно-водной богини того, что Жирар называет

Циклом Огородничества, нашей госпожой науаля ягуара. Ее дочери делали всю работу; и доминирующим небесным объектом той эпохи была Луна. Жирар привел исчерпывающее объяснение этой ситуации, найденное в «Чилам-Баламе» из Чумайеля, мифологической летописи юкатанских майя:

«Когда в древности мир еще не пробудился [намек на предшествующую культуре эпоху, согласно майяскому пониманию], родился и начал ходить один только Месяц [луна]… После того, как родился Месяц [Божество], он сотворил то, что зовется Днем [молодое солнце]; и этот день стал ходить с матерью своего отца и со своей тетей, а также с матерью своей матери и со своей золовкой». [Скобки и курсив в оригинале.]

Жирар комментировал это так: «Это — подлинное доказательство существования лунных календарей прежде солнечных, так как мать предшествует своему сыну. Упомянутая выше связь по женской линии также указывает на наличие состояния родства по женской линии, одновременного с подсчетом времени по лунным месяцам».

«Пополь-Вух» далее объясняет, что причиной для рассмотрения происхождения по женской линии, то есть матрилинейно, в Третьем Веке было прямое назначение первоначальной экономической стратегии, а именно смешанное примитивное земледелие и охота: «В самом деле, учение «Пополь-Вуха», подтвержденное этнографической действительностью, установило тот факт, что мужское или женское преобладание в структуре семьи неизменно вытекает из экономического фактора, так как в социальном строе господствуют именно те, кто обеспечивает пропитание группы».

Зачарованный способностью Жирара найти окно в историю лунной богини, я все же был еще раз смущен его частым употреблением таких терминов, как женское «господство» (смотри выше) и «матриархат» в описании социальной действительности Третьего Века. Как много лет назад писал антрополог Роберт Лоуи: «Значение происхождения по женской линии одно время интерпретировалось так, будто женщина управляла не только семьей, но также примитивным эквивалентом государства. Вероятно, нет ни одной другой теоретической проблемы, по которой бы современные антропологи были настолько согласны между собою в абсолютной никчемности такого вывода».

Время никак не изменило этот приговор[65].

Я решил изучить антропологическую литературу по институту матрилинейности. Мне нужно было выяснить, почему проблема рассмотрения происхождения по женской линии имела такое значение в «Пополь-Вухе», я был смущен, а также заинтригован тем, что в инакомыслящей работе Жирара мог быть-явный красный флажок под названием матриархат. Парадоксальным образом это решение, хотя и было навеяно в значительной степени ошибочным употреблением Жираром этого слова, могло бы оказаться самым важным шагом, который бы я предпринял в разгадывании тайны ягуара и луны.

Насколько я понимал «Пополь-Вух», там, казалось, было не упоминание о состоянии матриархата, а просто ссылка на матрилинейность. Читая по антропологии матрилинейности, я пришел к выводу, что Жирар не столько ошибочно истолковал «Пополь-Вух», сколько просто неверно употребил слово матриархат. На деле «Пополь-Вух», как объяснял Жирар, действительно с поразительной точностью отвечает современным антропологическим результатам о домашних хозяйствах по женской линии и о том, как мужчины господствуют в таких ситуациях.

Прежде всего антропологические исследования показали, что практика прослеживания происхождения по женской линии непосредственно вытекает из вида домашнего хозяйства в определенной экономической стратегии, которой придерживаются люди. Иными словами, она начинается не с идеи происхождения по женской линии, а с формирования уклада домашнего хозяйства, благоприятного для этой идеи. Скорее всего, уклад домашнего хозяйства определяется, как и заметил Жирар в «Пополь-Вухе», выбранной экономической стратегией.

Экономическая стратегия, описанная и в «Пополь-Вухе», и в мифах с восточных склонов Анд, состоит в сочетании огородничества и охоты. Решающее различие между этой стратегией и земледелием заключено в масштабе. Огородничество означает «огородная культура» и обычно ведется женщинами, чьи мужчины занимаются охотой. Напротив, земледелие означает «полевая культура» и повсюду требует массового внедрения мужского труда. Земледелие также подразумевает относительное преобладание растительной пищи над мясной.

Экономическая стратегия сочетания примитивного земледелия и охоты требовала близости дичи в достаточном количестве, чтобы исключить необходимость частых кочевок с места на место. Иначе огороды не могли бы поддерживаться. Такие условия обеспечивают буйные джунгли Мезоамерики и восточных склонов Анд; не случайно эти места составляют самую любимую среду обитания ягуара[66].

Из этой экономической стратегии вытекает уклад домашнего хозяйства, способствующий формированию систем происхождения по женской линии. Там, где примитивное земледелие, выполняемое женщинами и дополняемое охотой мужчин, выступает доминирующей экономической стратегией, там домашнее хозяйство, с его огородами и домашним очагом, логически подпадает — при распространенном отсутствии мужской охоты — под контроль старшей женщины, бабушки. Иными словами, женщины обладают собственностью. В «Пополь-Вухе» Бабушка Шмукане проживает в маленьком доме с огородом, где она готовит для мужчин. Аналогичным образом в андской мифологии типичный дом Второго Века (то есть того, что предшествует Веку Земледелия) определяется, согласно Гуаману Поме, как пукульо, означающий «крошечную хижину» (рисунок 6.1). Это слово родственно с майяским корнем пук, «холмом». Такие жилища встречаются на пригорках плато, среди доземледельческих народов Анд. И в восточноандских версиях мифа о ягуаре местом действия является маленькая хижина в расчищаемом лесу, принадлежащая Бабушке Ягуару и иногда посещаемая возвращающимися голодными охотниками, то есть самцами ягуара. В версии хиваро огород Бабушки определяется как место охоты Близнецов.

В свою очередь, такой уклад домашнего хозяйства неизбежно ведет к институту происхождения по женской линии, не потому что женщины пришли к власти — это было бы матриархатом, а как раз по противоположной причине: чтобы управлять собственностью, мужчины должны управлять женщинами.

Именно к доминирующей роли мужчин в такой ситуации обращается антропологическая литература. Мужчина определяется двумя связями. Прежде всего он есть сын бабушки, что устанавливает его отношение к старшей женщине, или владельцу собственности. Но даже более важной является его роль как брата матери, потому что источник его реальной власти — это его связь со своей сестрой, чьими детьми и собственностью он управляет. Он — мужчина, чей дом населен женщинами, с которыми у него имеются кровные связи, и он обладает властью над не своими собственными детьми. Определяющей связью мужчины при матрилинейности, согласно антропологу И. М. Льюису, является отношение брата матери:

«Там, где происхождение прослеживается матрилинейно, через женщин, все властные позиции, тем не менее, монополизируют мужчины; самым близким родственником мужчины является его сестра, а его самым прямым наследником и преемником (после его брата) — ее сын. В таких обстоятельствах мужчины должны стремиться к контролю над своими сестрами и над детьми своих сестер. Брак сестры имеет решающее значение для ее брата, так как брачное отношение, которое гарантирует увековечивание происхождения по женской линии, может поставить под угрозу святость отношений между братом и сестрой и между братом матери и сыном сестры. Браки не должны заключаться между детьми одних родителей, за исключением четко определенных ситуаций. Брак не должен нарушать матрилинейность. В идеале брак всегда должен уступать превалирующему значению родства по женской линии. Чем ближе живет брат к своей сестре и ее мужу, тем легче ему контролировать их отношение, которое гарантирует, что брак сохранится в соответствующем ему положении. Следовательно, где живут супружеские пары — это всегда решающий вопрос при системах родства по женской линии. Самый простой для братьев и сестер способ сохранить родственную связь — это жить вместе под одной крышей и позволять чужим мужчинам оплодотворять женщин в подходящие промежутки времени». [Курсив наш.]

Здесь важно понять лишь то, сколь чужд такой уклад для современного восприятия. При таком положении само понятие «отцовства» есть проклятие. Отец ребенка при матрилинейности — это персона нон грата, биологическая потребность, но социальное ничтожество. По словам антрополога Робина Фокса, матрилинейность

«сводит роль «мужа» к роли сексуального партнера. Мужья фактически просто оплодотворяют женщин в интересах состоящих с ними в матрилинейном родстве мужчин. Они не живут с женщиной и не распоряжаются ни одной из ее домашних услуг; воспроизводственные услуги женщин по-прежнему находятся под контролем мужчин матрилинейного родства — «братьев» и «дядей». Сексуальные связи эти мужчины, конечно, будут иметь с женщинами из других групп, но они останутся привязанными к своей собственной группе. Отцовство здесь не имеет значения, и действительно не важно, сколько «мужей» у женщины. Только проблемы сексуальной ревности или понятия собственности могли бы ограничить и упорядочить супружеские связи». [Курсив наш.]

В «Пополь-Вухе» кровные родственники-мужчины Шкик, которая чудодейственным образом оказывается беременной Близнецами, оскорблены — в вопросе о собственности, — когда она настойчиво (и правдиво) твердит о том, что «никогда она не видела лица ни одного мужчины». Рассерженное собрание решает повесить ее на ветвях дерева. Аналогичным образом в мифах с восточных склонов Анд молодая героиня/мать Близнецов обвиняется во всевозможных нарушениях обычаев, потому что «истинный отец» Близнецов является, как было в случае со Шкик, нечеловеческим, сверхъестественным существом. Матери в этих мифах «пожираются» Бабушкой Ягуаром, разительно изображая нормы жестокости и низший статус, уготовленные женщинам при родстве по женской линии.

Эту ситуацию проясняет далее «Пополь-Вух», в котором Повелители Шибальбы, владыки преисподней, представляющие прототипы мужчин Третьего Века, хотят уничтожить Хунахпу и Шбаламке, которые как представители идеальных земледельцев пробуждающегося Века Земледелия предрекают конец этого господства жестоких владык. Хунахпу намеревается взять полностью на себя роль мужа и отца и, следовательно, должна умереть. Поэтому, как объяснял Жирар, «Чилам-Балам» из Чумайеля характеризует Третий Век как такое время, когда «сыновья не имели отцов, а матери — мужей», и люди той эпохи как «такие существа», которые «не имели отцов, жили нищенской жизнью и были живыми существами, но не обладали сердцем».

Опять же в рассмотренных мифах восточных Анд такое же антропологическое восприятие встречается в поистине жутком описании бессердечных мужчин-ягуаров, которые возвращаются с охоты, готовые разнести маленькую хижину, чтобы добраться до тех двух восхитительных кусочков, Близнецов. Снова мы находим изображение человечества Третьего Века — людей ягуара — как бессердечных людей. Люди являются животными. Мать детей буквально пожирается. И дети, чья мать первоначально намеревалась найти их настоящего отца, теперь оставлены без отца под господством и жестоком обращении своих бессердечных мужчин «дядей».

И именно в этом месте меня осенило. Наконец-то я понял, почему Луна была ягуаром: в Третьем Веке из майяского мифа, когда доминирующей экономической стратегией было примитивное земледелие, ведущееся женщинами, когда доминирующим светилом была Луна, когда происхождение прослеживалось по женской линии, господствующая социальная действительность могла бы сравниться с социальной организацией и поведением ягуаров в природе. Я был уверен, что, если поищу зоологическое описание ягуара, я найду аналог социального мира охотников-огородников.

Подобно людям эпохи примитивного земледелия и родства по женской линии, «ягуары обычно пребывают на определенных территориях. В районах, богатых добычей, территория может достигать от пять до двадцати пяти километров в диаметре…» Как мы видели, стратегия эксплуатации именно такой ограниченной тропической территории (со времени отхода от кочевого образа жизни) вызывает уклад домашнего хозяйства с женской линией родства.

Далее, в тропических районах ягуар может размножаться в любое время, но только в период спаривания самец приближается к самке. Самец ягуара, подобно мужчинам мира примитивного земледелия, не жил со своей самкой. В другие времена — подобно женщинам поры примитивного земледелия — она сама была вынуждена заботиться о себе и о своих детенышах. Самцы ягуара, подобно мужчинам из родственников по женской линии, не играют никакой роли в воспитании своего собственного отпрыска. При отсутствии всякого общения со своими собственными детенышами самец ягуара, подобно другим крупным котам, убивает детенышей, включая своих собственных, без предупреждения. Именно такова ситуация в мифах с восточных склонов, когда возвращающиеся самцы охотники/ягуары стремятся съесть Близнецов. А у детей при родстве по женской линии нет отца, готового защитить их.

Южноамериканские мифы о ягуаре разворачиваются под знаком вопроса: «Где же Отец?» Отца-Ягуара, конечно же, нигде не найти, потому что в природе самцы ягуара не ведают роли отца. Напротив, «структура семьи» ягуаров характеризуется свободой и безразличием самцов по отношению к уединению и непропорциональной ответственности самок. «Пополь-Вух» подчеркивает этическую несостоятельность таких привилегий у мужчин Третьего Века, символизируемых гамаком, где — подобно крупным котам — мужчины пребывают в блаженном неведении бесконечного круга женских обязанностей.

С точки зрения майя, следовательно, положение в период примитивного земледелия и родства по женской линии было подобным жизни в прайде ягуаров. Мужчины были свободны всячески выражать свое безразличие, свободны от взаимных обязательств или ответственности. Со своими женщинами и «детенышами» они могли поступать, как им нравилось. И подобно майяскому описанию человечества Третьего Века, единственная важнейшая черта американского ягуара — это его чрезвычайная жестокость. Люди эпохи огородничества не по собственной вине были людьми без сердца, людьми без отцов, людьми-ягуарами.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: