|
В естественноправовых концепциях
Понятие “онтология права” употребляется в современных естественноправовых концепциях в различных трактовках. Можно выделить по меньшей мере два значения. В первом признается связь права как должного с бытием, но при одновременном принижении “важности” этой связи, отрицании возможности “извлечения” должного в более или менее “готовом” виде из бытия. Во втором значении признается, что бытие несет в себе порядок должного, который уже есть “право”.
В первом случае утверждается, что бытие, в том числе и социальное, может служить одним из факторов права, но закономерности бытия — это не право, а “вещественный фундамент” истинного правового должного. Фактически здесь отрицается определяющая связь права с закономерностями, правилами, проявляющимися в дозаконотворческих отношениях. Обусловленность права трактуется как отношение, не заключающее в себе качества обязательного долженствования: то, что можно “извлечь” из бытия, должно еще приобрести качество правового должного.
Напротив, во втором варианте утверждается, что в бытии действуют те же закономерности, которые проявляются и в праве. То, что “скрыто” в бытии, можно “извлечь” в качестве “готовой” правовой нормы или в качестве конкретного решения в индивидуальной ситуации. Это и будет естественным правом.
Первый вариант онтологического осмысления естественного права можно назвать конструированием должного с учетом некоторой “важности” или “неопределяющей значимости” бытия. Так, например, конструкцию “природа вещей” иногда именуют онтологическим аналогом естественного права. Но в тех случаях, когда в понимании природы вещей признается зависимость права от социального бытия в его реальном проявлении, одновременно отрицается определяющий характер этой зависимости. Так, западногерманский ученый Г. Хенкель, включающий в природу вещей все реальные факторы, в том числе и социальные, связывающие право с “действительностью мира”, следует “критической онтологии” Н. Гартмана, согласно которой в “слоевом строении бытия” каждый более высокий слой зависит от предшествующего, но не детерминирован им причинно, а выступает в качестве “автономного проявления жизни”. Поэтому право, занимающее определенное положение в таком порядке бытия, с одной стороны, зависит от естественного порядка и социальных структур, но, с другой стороны, выступает не как отражение порядка бытия, а как самостоятельный феномен: природа вещей не связывает законодателя, она лишь “предформа” правопорядка.
Другой особенностью подхода к природе вещей, отрывающей право в законе от реального социального бытия, является распространенная неокантианская трактовка самой категории “природы вещей”. В этой связи подчеркивается, что сущность всех новых дискуссий вокруг понятия природы вещей составляет “незаметное соскальзывание мысли об автономии человеческого разума в “законо-долженствующую структуру института”, т. е. вещи”.
Как уже указывалось выше, один из наиболее известных современных философов права Арт. Кауфман использовал интерпретацию принципа гилеморфизма. В 60-е годы Кауфман, пытаясь решить на основе гилеморфизма проблему онтологической историчности естественного права, выступил с концепцией “онтологической структуры права”, в которой соединял позитивно-нормативную легальность с естественноправовой справедливостью. Применяя понятие онтологии к позитивному праву, Арт. Кауфман в основу своей концепции поставил оптическое различие между сущностью и существованием права. Сущность права — это имплицитное присутствие в позитивной норме естественноправовой справедливости, производной от бытия, а существование права в норме — это лишь возможность реализации естественноправовой сущности; историческое бытие права — это реализация данной возможности в конкретном правоотношении. Осуществление справедливости проходит путь от извлечения ее из бытия через установление абстрактных норм к принятию конкретного решения, к реализации справедливости в сущем.
Справедливость, составляющая сущность права (а в гилеморфистской интерпретации — форму права), мыслится как производная не от социального бытия, а от некоего идеального бытия, или бытия вообще. Эта справедливость “стремится” к реализации в конкретном сущем, и это последнее является уже социальными отношениями. Получается, что идеально-онтическая справедливость (она же форма права) первична и независима от закона и от социальной материи. Когда в конкретном решении достигается слияние формы и материи, возможность справедливости актуализируется, то в социальном бытии воплощается естественное право.
Тем самым общественные отношения, которые в научной трактовке права, как сущее, мыслятся первичными по отношению к праву как к должному, оказываются вторичными и производными от идеально-онтической справедливости. Представления о материи (т. е. о содержании общественных отношений) как о чем-то еще не определившемся, расплывчатом, нуждающемся в придании определенной формы, ожидающем некую внешнюю сущность “правового”, которую может сообщить судебное или административное решение, — такие представления вытекают из предположения высшего идеального критерия “правового”, который придает неоформившимся общественным отношениям качество “правильности”, “справедливости”, т. е. из предположения самостоятельной формы права. Здесь мы сталкиваемся с идеалистическими представлениями о том, что даже не установленное в законе право, а идея (сущность) права формирует социальное бытие.
Что же касается концепций, в которых естественному праву приписывается определяющая связь с бытием, то и здесь социальное бытие, конкретные реальные общественные отношения отнюдь не считаются первичными по отношению к праву. Онтологическая проблематика в такого рода естественноправовых концепциях определяется прежде всего идеалистическим пониманием онтологии. Истинное право признается, например, обусловленным социальным бытием человека, но бытием, истолкованным субьективно-идеалистически. Когда сторонники экзистенциализма утверждают, что право, имеющее свою основу в самом себе, является “мертвым” и “механистичным” и что истинное право вытекает из человеческого бытия, то это означает поиск правовых основ в бытии-в-сознании, это и есть источник справедливого, должного бытия-в-мире.
В традиционных воззрениях естественному праву также приписывается определяющая связь с бытием. Обоснование права и в итоге буржуазного законодательства осуществляется здесь посредством высшего должного, воплощенного в бытии (“природе”, “космосе”, “духовном бытии” и т. д.). Здесь речь не идет об объяснении действующего права условиями социального бытия. Напротив, буржуазные ученые спекулятивным путем пытаются “раскрыть универсальные принципы должного, стоящие “по ту сторону” всякого бытия, воплощенные в бытии, но в сущности, первичные по отношению к нему. Получается, что позитивное право производно от бытия, но последнее, в свою очередь, есть реализация высшего должного. В итоге высшими принципами, определяющими социальную действительность, в том числе и правовую, оказываются возведенные на высокий уровень абстракции принципы самого буржуазного права, изоброжение в качестве универсальных основ порядка всего сущего. Это подчеркивают и западные авторы: “в онтологическом обосновании права, в провозглашении строгой зависимости должного от бытия кроется опасность, что сначала в “бытие” вкладывают то, что после хотят вывести из него как “должное””. Здесь онтология заходит в туник и дискуссии ведутся уже о том, можно ли вообще выводить право из бытия или же всякое должное выводится исключительно из должного.
Рассмотрим традицпонную естественноправовую онтологию в концепции австрийского ученого Р. Марчича. Основная мысль этой концепции сводится к обоснованию универсального космического порядка — права бытия. Любой исторический, установленный правопорядок основывается на неустановленном порядке бытия. Этот порядок представляет собой действительность мира, обладает “собственным завершенным бытием”; одновременно он служит источником права. Более того, право идентично с порядком бытия и в основе составляет с ним единство. Принципом устройства порядка бытия является норма, каждая норма позитивного права должна соответствовать бытию, имеющему структуру нормы, Марчич подчеркивает, что нормы позитивного права не могут быть изобретены: человек постоянно обнаруживает право, точнее, сердцевину права, которая заключена в бытии.
Критерием справедливости и законов, и судебно-административных решений Марчич называет “природу”, тождественную праву бытия. “Позитивное право является условным, а право бытия — безусловным; в качестве препозитивного оно делает возможным изменение позитивного права. Следовательно, нельзя представить правовое установление, которое прежде не обнаруживается в качестве осуществления или применения права”.
Онтологическая концепция Марчича была встречена критикой со стороны неотомистской доктрины. Так, на Зальцбургском симпозиуме католические ученые в своих выступлениях подчеркивали, что, хотя естественное право и черпает свою обязательность в нормативной природе бытия, тем не менее непосредственно из бытия оно получено быть не может, и что связь между бытием и естественным правом осуществляется через рациональное познание таким образом, что естественное право выступает в качестве продукта человеческого разума. Критика сторонников неотомизма вполне объяснима, ибо в их представлении Марчич своей концепцией “замахнулся” на познание божественного вечного порядка мироздания. Однако здесь проблема переносится на область гносеологии и отрицается не существование космического порядка, а способность человека к его познанию. Нас же интересует в первую очередь вопрос о том, насколько “онтологизирование” естественного права позволяет идеалистической философии права приблизиться к пониманию реальной взаимосвязи между социальным бытием и правом.
Марчич устанавливает взаимосвязь между бытием и системой норм, в сиязи с чем ставит вопрос о нормативности бытия. Но одновременно в силу объективно-иделлистического понимания онтологии права Марчич оказывается неспособным к научному объяснению этой нормативности и за реальным бытием ищет высшую нормативность, в которой бытие и должное совпадают в своей основе. Взаимосвязь между правом и общественными отношениями становится с ног на голову: не право определяется общественными отношениями, но сами эти отношения возникают лишь потому, что в них воплощено высшее должное, право бытия, являющееся препозитивным по отношению к закону.
На такой основе Марчич пытается решить вопрос о сущности права, в котором он видит исключительно онтологическую проблему, или проблему объективной сущности, якобы независимой от ценностного подхода к праву. Право (вообще) определяется как “устойчивый порядок норм и актов их реализации, которые делают возможной и поддерживают совместную жизнь людей и, предотвращая коллизии действий сотоварищей по порядку, разрешают и устраняют возникающие конфликты”. В определении сущности позитпвного права добавляется, что нормы устанавливаются властью, “которая в общем и целом действеннее, чем всякая иная власть” (мысль, принадлежащая Г. Кельзену), упорядочивает отношения, а также вводится минимальный аксиологический элемент — требование соответствия “человеческому достоинству”. Подчеркнем, что Марчич выдает свои определения за результат познания сущности права, которое базируется не на идеологических установках или оценочных суждениях, а на объективном знании.
Однако, даже опуская аксиологический принцип соответствия позитивного права человеческому достоинству, обратим внимание на очевидный идеологический аспект рассуждений о сущности права. Онтология права Марчича прямо и косвенно направлена против марксистской онтологии права, против историко-материалистического понимания сущности права. Марчич сам подчеркивает, что он противопоставляет свою концепцию “экономическому детерминизму марксизма”: “...я нормативно объясняю фактическое, в то время как они фактически понимают нормативное”. Праву как классовому явлению противопоставляется понятие “сотоварищей по порядку”, государству как выразителю воли и интересов господствующего класса — власть, которая действеннее, чем любая другая власть, управляет жизненными отношениями, и т. д. В этих формулировках прослеживается стремление выйти на сверхвысокий уровень абстракции, позволяющий игнорировать классово-политическую сущность правовых явлений, но отнюдь не приближающий исследователя к ее научному познанию. Прослеживается охранительная и антимарксистская идеологическая функция онтологической концепции Марчича как представителя буржуазной правовой мысли. Наконец, онтология права Марчича выражает правовую идеологию тех кругов буржуазного общества, которые хотели бы видеть в правосознании бюрократии и представителей судейского корпуса непосредственное руководство для судебно-административной практики. То, что право — это нормы и “акты их осуществления”, не означает, что эти акты подзаконные. Напротив. Марчич подчеркивает, что не существует правовых установлений, которые прежде не обнаруживаются в качестве осуществления права. В этой связи укажем, что Марчич активно поддерживал доктрину “судейского права”.
Теперь отметим некоторые выводы. Во-первых, идеалистическая онтология права, провозглашая “объективный” подход к праву в противовес ценностно-этической идеологии, тем не менее включает в себя функциональный идеологический аспект; в этом аспекте она выступает как теоретические представления о сущности правовых явлений, соответствующие классовым интересам монополистической буржуазии. В соответствии с этими интересами в условиях кризиса буржуазной законности обосновывается решение практических проблем правового регулирования, связанных с возрастанием притязаний судебно-административных органов на осуществление функции правотворчества.
Во-вторых, онтологические концепции естественного права не способны приблизить современную естественноправовую теорию к научному познанию объективных основ права. Несостоятельность претензий на познание сущности правовых явлений, их социально-исторической обусловленности объясняется принципиальной неспособностью идеалистической онтологии права решить проблему зависимости должного от сущего. Для нее неприемлемо историко-материалистическое объяснение этой зависимости. Напротив, буржуазные авторы пытаются установить наличие оптических факторов права вне объективного социально-исторического бытия. Зависимость должного от социального, материального, а не от идеального бытия оказывается для них “непостижимой”. В связь социального бытия и юридического должного непременно вклинивается еще одно должное: либо “свсрху” — высшее должное, формирующее и внеюридическую социальную реальность и закон, либо “сбоку” — аксиологическое трансцендентальное, идеальное и т.п. должное, с позиций которого феномены материальной жизни общества изображаются в качестве предмета факультативного ус- . мотрения законодателя.
Нерсесянц В.С.
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:
©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.
|