Батрадз и сын Кривого великана

Как-то раз Нарты веселились на Зилахарском поле. Приходили туда и девицы и молодцы — затевали симд. Плясали так, что земля дрожала, пели все разом. А сверху, с горы глядел на них сын Кривого великана Алаф* и завидовал. Пришел он домой хмурый и говорит отцу:

— Нартовская молодежь веселится, водит симд, позволь и мне пойти туда, хочу и я походить с ними в симде до вечера.

— Не надо, мой свет, — отвечает ему уаиг, — не делай этого, постигнет тебя участь Кадзи. Кто тогда за тебя отомстит? Нартовские молодцы жилистые, силой они сильнее сильного, нравом горды и несговорчивы, тебя там кто-нибудь обидеть может. Уж лучше, сын мой, сидел бы ты дома, у очага.

На следующий день Нарты оседлали коней своих резвых, вскочили на них и двинулись в путь — в поход на неделю А те, кто остался, снова веселье затеяли на поле Зилахара, завели симд богатырский. Не утерпел сын уаига и спустился с горы к ним на Игровое поле. Он по пути завернул к своему стаду, надоил, наполнил дюжину огромных чанов с молоком и накрошил туда дюжину большущих гудынов*. Поел он, потом вырвал здоровенный дуб с корнем и пришел к Нартам. Алаф скинул дуб на землю — и от этого удара подбросило вверх молодых Нартов, что плясали на поляне. Засмеялся сын Кривого великана:

— Псы Нарты! Давайте испытаем, кто на что горазд!

Вступил он в круг симда, сжал руку красивой девицы, стал толкать тех, кто плясал с ним бок о бок, подставлял подножку то одному, то другому. А когда наступил вечер, отобрал он у Нартов одежду и пошел домой. Его сестра смотрела с горы, подбежала к отцу и говорит:

— Брат мой возвращается, он мне платья нартовских девиц несет!

Кривой великан не поверил:

— Посмотри хорошенько, дочка, легко ли он поднимается в гору, не останавливается ли на каждой ложбине?

Посмотрела она: брат поднимается в гору большими шагами. Но Кривой великан не стал радоваться. Пришел Алаф и говорит:

— Ты не пускал меня к Нартам, а я славно над ними потешился — платья у них забрал.

— Видно, не было там смуглого молодца, крутолобого.

— Были там и смуглые, и бледные, и крутолобые, и с плоскими лбами, но никто из них не посмел пойти против меня!

— Нет, сын мой, не обольщайся, не было среди них смуглого молодца, крутолобого! Не ходи ты больше туда!

Но Алаф слушать не хотел и повернулся спиной к отцу.

На следующий день поднялся Алаф спозаранку, взял с собой дюжину гудынов, пошел к стаду, надоил молока от дюжины коров, выпил молоко и съел гудыны. По пути к Зилахарскому полю вырвал с корнем здоровенный дуб, пришел к нартовской молодежи и снова стал задираться.

В ту пору Хамыцев сын Батрадз сидел на вершине горы на леднике и видел оттуда всю Зилахарскую долину.

«Что это там творится? — говорит себе Батрадз. — Уже второй день сын Кривого великана измывается над нашей молодежью. Надо его проучить».

Он оторвал половину ледника, положил себе на голову, чтобы остынуть, бросился вниз, как орел, и опустился на Зилахарское поле. Ледник таял у него на голове и по телу Батрадза стекали ручьи. Алаф увидел его и подумал:

— Это тот самый, о ком говорил мне отец, — смуглый молодец, крутолобый.

Посмотрел на него Алаф — и сердце сына Кривого великана похолодело. Вежливо, за руку поздоровался с ним Хамыцев сын Батрадз, стиснул ему руку — и да будет так с твоим врагом! — отвалилась рука у спесивого великана!

Батрадз сказал тем, кто водил симд:

— Ну-ка, молодежь, теснее встанем в круг, крепче возьмемся под руки!

Сын Кривого великана задрожал, но сказать «нет» не сумел. Прошлись они три раза по кругу, а на четвертый раз Батрадз будто невзначай наступил на ногу великану, ударил пяткой и вывихнул ему бедро. И все же тот не стал выходить из круга — не хотел себя ронять. Батрадз стиснул плечо уаига — плечо сломалось.

— Пусти меня! — просил Алаф, но прежде чем отпустить, Батрадз ударил его в бок и сломал ребра. Алаф вышел из симда искалеченным. С трудом вырвался оттуда сын Кривого уаига. Он боялся, как бы Батрадз за ним не погнался, и удирал как мог, словно раненый заяц, а когда понял он, что убежал уже далеко, то свалился без сил и без памяти.

А тем временем Кривой уаиг позвал свою дочь и велит:

— Смотри хорошенько, легко ли он поднимается в гору или перебирается от одной лощины к другой?

Поглядела она — а брат ее растянулся на дороге. Говорит дочь отцу:

— Он там внизу лежит в лощине, и вроде без сил!

Понял старый уаиг, что случилось. Послал он упряжку волов, и они привезли Алафа полумертвым.

Пришел в себя Алаф и спрашивает отца:

— Откуда идет сила Батрадза?

— Он закалил себя в горниле Небесного кузнеца Курдалагона.

— Слепой осел! — заорал Алаф. — Отчего же ты не поручил Курдалагону меня закалить!

И отправился сын Кривого уаига к Курдалагону:

— Вот тебе золото, закали меня так же, как Батрадза.

— Батрадз был железным, а ты сгоришь — жалко.

— А ты меня не жалей, я тебе за это плату принес.

Тогда Курдалагон без лишних слов посадил Алафа в горн и стал дуть в мехи. Как только подобрался к нему огонь, Алаф закричал:

— Я горю, Курдалагон, вытащи меня!

Небесный кузнец хотел вытащить Алафа, но достал лишь его обугленные кости и выбросил их в мусор.

Батрадз и Кривой великан

После того как Кривой великан потерял сына, его обуяла такая ярость, что он прямо исходил синим пламенем, думал только о том, как бы отомстить Нартам. К Батрадзу он, конечно, подступиться не смел, но однажды решил пригласить к себе в гости старых Нартов — Урызмага и Хамыца. А сыновьям своим великан наказал спрятаться за домом:

— Когда старые Нарты начнут пьянеть, я дам вам знак — выходите.

Не пожалел уаиг ни хлеба, ни соли, фынги его ломились от мяса, он поднимал чаши за здоровье гостей и сам пил вместе с Урызмагом и Хамыцем. Нарты ни о чем не догадывались, да и отчего им было не выпить? А когда великан понял по их голосам, что питье начинает их разбирать, сыновья уаига приблизились к дому. Поднял чашу Кривой великан и с улыбкой говорит Урызмагу:

— Будь добр, Урызмаг, скажи, что спеть мне для тебя — старую песню или новую?

— Да, слыхал я, что ты хороший певец, наш хозяин, — отвечал Урызмаг, — и коли хочешь ты, чтобы мы оценили твой голос, спой лучше новую песню — старые-то мы, верно, знаем.

И Кривой великан запел:

— Туманным осенним днем в густых зарослях застряли два кабана. Их окружили со всех сторон свирепые псы, кабанам из тех зарослей не выбраться, им не уйти от псов — псы разорвут их на части!

Поняли Урызмаг и Хамыц, что означает эта песня, разом протрезвели и подались бы прочь, да некуда было бежать.

А между тем на вершине горы пение уаига услышал Батрадз. Бросился он стремглав вниз и упал во дворе Кривого великана. По звуку от падения его стального тела Урызмаг живо узнал Батрадза, встал и радостно запел:

Долгой жизни тебе,

Наш щедрый хозяин!

Ты хорошо попотчевал нас дичью

И повеселил своим золотым голосом.

Только песню свою ты не допел,

Мое солнышко!

Ведь дальше в песне поется так:

Чтобы вызволить тех кабанов,

С высокой горы прыгнул молодой барс,

Ловкий, с горящими глазами!

Видать, псам с их большими клыками

От него не уйти —

Молодой барс снимет с них шкуру...

Урызмаг заканчивал петь, когда в доме появился Батрадз. Он выдернул дверной косяк — и да будет так с тем, кто тебя клянет! — перебил уаигов, и отца и сыновей, а Урызмага и Хамыца привел к Нартам.

Нарт Сидамон

Нарты собрались у реки Лакандон, чтобы оттуда отправиться в поход. Из двух родов пришли все от мала до велика, и только от Бората никто не появился.

— Эй, младшие, — позвал тогда Урызмаг, — сходитека проведайте Бораевых, что-то я никого от них здесь не вижу.

К Бората отправился Ацамаз, он был младшим, пришел к ним и спрашивает стариков:

— Что это с вами? Нарты ждут ваших людей у Лакандона, а вы все не идете!

— Что поделаешь, солнышко, нам не до того. Схуали-уаиг убил нашего Бицега, отрезал ему уши и держит их у себя. Как же нам хоронить тело расчлененным? А сын Бицега Сидамон сейчас на горе Цог, и надо бы его известить.

Ацамаз сообщил Нартам о смерти Бицега, и они опечалились.

— Отправляйтесь в поход без меня, — сказал Ацамаз, — а я извещу Сидамона и догоню вас.

И Нарты двинулись в путь — идут и меткость свою испытывают: птиц на лету стрелами сбивают.

Ацамаз побрел по темному ущелью, поднялся на хребет, огляделся вокруг и увидел внизу Сидамона: тот ловил ланей и высасывал у них молоко, да так, что они потом замертво падали. И стал Ацамаз размышлять: «Как же мне к нему подобраться? Еще примет за насильника и размозжит мне голову о скалу!». Тут Ацамаз увидел на склоне горы лань, выстрелил — и она скатилась вниз. Под этим предлогом Ацамаз и спустился в ущелье, туда, где видел Сидамона, лань-то упала рядом с ним. Ацамаз сказал:

— Добрый день, сын Бицега!

— Будь счастлив, славный путник! Откуда ты появился и куда направляешься?

— Я сын Нарта Уаза.

— Так это ты — сладкоголосая свирель Нартов?

— Верно, меня так называют, а ты чем занят? Как говорится, когда люди в тревоге, ты — в кладовке?

— А что там за тревога, Уазов сын?

— Пойдем со мной — узнаешь.

Пришел Сидамон в село и видит: все Бораевы словно сгинули — ни звука от них не доносится. Понял Сидамон что к чему, громко зарыдал, закричал, и от крика его сажа с потолка посыпалась, стены погнулись, у новорожденных веки разомкнулись и глаза раскрылись, у стариков искры из глаз посыпались, а у сосунков зубы из десен прорезались. Птицы из-под облаков попадали, а звери лесные по логовам попрятались.

Бората приделали Бицегу медные уши и похоронили его в усыпальнице. А когда завершили погребение молодые Бората, поспешили они вместе с Сидамоном и Ацамазом за Нартами, догнали их и примкнули к походу. И тогда говорит всем Сидамон:

— Моего отца убил Схуали-уаиг, и я должен отомстить ему за кровь кровью, и богатство его мы заберем — увезем добро, угоним скот.

— Опомнитесь, Нарты, — увещевает Сырдон, — тудато мы поедем лихими удальцами, как бы обратно увечными калеками не вернуться.

Рассердился Сидамон на Сырдона, хотел ударить его мечом, да Ацамаз удержал. Нарты все же согласились с Сидамоном. Шли они семь дней и семь ночей, на восьмой день добрались до Кырмызской низины, и встретился им там пастух.

— Будь добр, пастух, — спрашивают его Нарты, — скажи, пожалуйста, почему эта степь вся в рытвинах да рвах и отчего деревья выворочены и сплошь в пыли?

— А разве вам неведомо, о люди, что здесь Схуалиуаиг сражался с Нартом, что сражались они и мечом и огнем? Бились — деревья из земли вырывали, скалы выламывали и друг в друга швыряли, от их ударов земля рытвинами и покрылась, а пыль осевшая поныне с деревьев не сошла.

Так Нарты напали на след убийцы. И продолжали они расспрашивать пастуха:

—А скажи-ка, что это за пещера там наверху, на горе?

— Эта яма осталась после Нарта Бицега, его туда забросил Схуали, и Нарт застрял. Уаиг поднялся, отрезал ему уши, положил в карман, а тело швырнул к порогу Нартов.

Поняли тут Нарты, как силен Схуали-уаиг, и спрашивают пастуха:

— А ты чей скот пасешь?

— Схуали-уаига, сам он сейчас на охоте и вернется только к вечеру.

— Скажи, ты, верно, знаешь, в чем его сила? — спрашивает пастуха Сидамон.

— Мне ведомо лишь то, что нет ему смерти ни от чего. А если и суждена ему погибель, о том может знать только его жена.

Тогда Сидамон говорит Ацамазу:

— Ты нынче будешь нужен мне со своей золотой свирелью. Пойдем со мной, а Нарты нас здесь подождут.

Остались Нарты дожидаться на том месте, где были, а Ацамаз с Сидамоном отправились к жене Схуали-уаига. Перед домом этой женщины они встали, и Ацамаз заиграл на своей свирели. Едва разлились ее чудесные звуки, пошла в рост трава, влагой покрылась сухая степь, распустились листья в лесу, над головой Ацамаза стаями закружили птицы, а поодаль запрыгали звери. Услышала игру свирели жена Схуали-уаига, и в душе у нее все взыграло. Послала она за Ацамазом:

— Зайди ко мне в дом, молодец, будь моим гостем вместе со своим другом!

— Зайдем, коли дашь нам слово молвить.

— Да говорите сколько угодно!

Поднялись они оба в дом к той женщине. Угостила она их на славу. А там и вечер наступил. Говорит тогда жена уаига:

— Муж мой на охоте, вот-вот воротится. Он может принять вас за насильников и погубить, а потому переждите пока в другой палате и ничего не бойтесь.

Пошли молодцы в отдельную палату, а там и великан домой вернулся. Явился он и спрашивает:

— Чую я аллон-биллона, с чего бы?

А жена ему говорит:

— Эх, муженек, видел бы ты, здесь в нашем городище нынче побывали два молодца — один на свирели играл, а другой на носках плясал, и чудо это было невиданное, люди глаз не могли от них отвести. После них и остался этот запах.

Ничего не ответил уаиг, встал с места, достал маленький кинжал, что был спрятан между столбомопорой и потолочной балкой, хорошенько вытер его. От этого силы великана Схуали увеличились в семь раз против прежнего, и тогда он положил кинжал на место.

А на следующее утро великан снова отправился на охоту, и молодцы Нартов пришли к его жене. Лучше вчерашнего заиграл Ацамаз, а Сидамон начал плясать на кончиках кинжалов. Все городище дивилось: «Что это за люди, откуда они явились?» Под звуки свирели скот Схуали-уаига запрыгал, заплясал и разбежался с пастбища. Как увидал это Схуали-уаиг, не на шутку испугался и тут же повернул обратно. От дыхания его коня кого-то из Нартов, словно вихрем, в воздух подняло, кто-то за дерево ухватился. А перед Схуали нежданно появился Сырдон. Великан спрашивает его:

— Ты кто? Что за пес, что за осел? Это ты мешаешь моему скоту пастись?

— Сам ты и пес, и осел, — говорит ему Сырдон, — скоту твоему мешает тот, кто с твоей женой милуется.

Вскипел тут от ярости великан и поворотил в сторону своего дома. А пока его не было, Сидамон стал расспрашивать жену уаига:

— От чего суждена смерть твоему мужу? Скажи нам — и мы оставим тебе свирель.

— Смерть моему мужу суждена от его маленького кинжала, — сказала женщина, — даже от малой царапины.

Сидамон достал кинжал и говорит Ацамазу:

— Ступай к Нартам и угоняйте скот, а уаига предоставь мне.

Пошел Ацамаз к Нартам, а уаиг поехал домой. Встретились они с Сидамоном, стали сражаться верхами, но никто из двоих не сдавался. Великан схватил Сидамона и вместе с конем сбросил его с вершины Уарыппа, и ноги коня переломились. Великан тоже слез с коня, и кинулись они с Сидамоном друг на друга. Бросил Сидамон великана — и угодил тот в болото. Спустился к нему туда Сидамон, и снова схватились они друг с другом. Боролись три дня и три ночи, но ни один из двоих не сдавался. Сидамон сильно разгорячился. А Нарты наблюдали за битвой, и Ацамаз крикнул:

— Схуали-уаиг, твой скот угоняют!

Великан весь обмяк, хотел он освободиться из рук Сидамона и вырваться. Но тут Сидамон ударил его маленьким кинжалом. Схуали пошатнулся и свалился мертвым на землю.

Радости Нартов не было предела: им досталось все добро великана, дорогие вещи, достался весь его скот.

Да и свирель свою Ацамаз уже не отдал жене уаига. И Нарты весело возвратились домой.

Часть скота Схуали-уаига Сидамон пустил на поминки отца, а остальное разделил поровну между Нартами. И заслужил Сидамон славу и общее уважение.

Последний поход Урызмага

Урызмаг пришел на ныхас, опираясь на две палки, и говорит Нартам:

— Я с малых лет и до старости никогда не отказывал вам в совете. А сейчас нет от меня никакого проку — лучше сделайте мне чугунный гроб и бросьте в море, не надо меня хоронить на кладбище Нартов.

Младшие сказали:

— Без нашего наставника Урызмага нам не прожить.

И не послушались его.

Второй раз пришел к ним Урызмаг и сказал:

— Не мучьте меня, лучше положите в гроб и бросьте в море.

Нартам ничего не оставалось, как положить Урызмага в чугунный гроб; взяли от каждого двора по паре быков, чтобы прицепить к гробу, подтащили к морю и бросили в воду.

Волны подняли гроб и унесли к дальнему берегу — туда, где у черноморского малика стояли мельницы. Ночью вода затянула гроб под мельничные колеса — и жернова остановились. Утром пришли на мельницу люди, вытащили гроб, открыли его — а там старик. Они его спрашивают:

— Кто ты? Как сюда попал?

Он говорит им:

— Я нартовский, Нарт Урызмаг.

Один из мельников пошел к малику. Малик его спрашивает:

— Что случилось?

А тот говорит:

—Да обратится на меня твой гнев, я с малых лет работаю на твоих мельницах, состарился, но не видывал такого чуда, как нынче: море откуда-то принесло чугунный гроб, он застрял под нашими мельницами и остановил их. Вытащили его, открыли крышку, а там — старик. Спросили, кто он, — назвался нартовским, Нартом Урызмагом.

— Ступай и сей же час приведи его сюда, — говорит малик.

Мельник вернулся и сказал Урызмагу:

— Тебя зовет малик.

Урызмаг отправился с мельником к малику. Тот усадил его ниже себя и спрашивает:

— Откуда ты родом и кто ты?

— Я нартовский, Нарт Урызмаг.

— Дорогой мой, — сказал тогда малик, — я же с малых лет норовил тебя заполучить!

И велел он оковать Урызмагу руки и ноги тяжелыми цепями и отправить в темницу, давать каждый день корку хлеба, чтоб не умер.

Однажды Урызмаг сказал тому стражнику, кто ему хлеб приносил:

— Что за глупый пес ваш малик! Какой ему прок от того, что я здесь околею и сгнию? Взял бы хоть выкуп за старого Урызмага.

Тюремщик, раздатчик хлеба, вернулся и передал это малику:

— Наш узник о смерти заговорил.

— Что говорит? — спрашивает малик.

— Я-де здесь околею и сгнию, а какой прок от этого малику? Хоть бы выкуп, мол, взял за пленного старого Урызмага.

— Ступай, сними с него цепи и приведи сюда, — приказал малик.

Пошел тюремщик, снял с Урызмага цепи и привел к малику, а тот посадил Урызмага ниже себя и спрашивает:

— А что, Нарт, какой ты мне предлагаешь выкуп?

— Сто сотен однорогих быков, сто сотен двурогих, сто сотен трехрогих, сто сотен четырехрогих и сто сотен пятирогих. Но приведи мне гонцов таких, чтобы слово мое передали в селение Нартов, двух человек — чернявого и рыжего.

Прошелся по своему городу малик, нашел и привел к Урызмагу одного чернявого и одного рыжего. Урызмаг их спрашивает:

— Вы знаете дорогу в край Нартов?

— Как не знать!

— Ладно, коли так, — говорит им Урызмаг, — пойдите и скажите Нартам: «Урызмаг попал в плен к черноморскому малику, пришлите за него выкуп: сто сотен однорогих быков, сто сотен двурогих, сто сотен трехрогих, сто сотен четырехрогих и сто сотен пятирогих. А еще им скажите: «Если вдруг нартовский скот не захочет идти — отрубите голову черному быку и повесьте ее на шею рыжему».

Отправились два гонца и прибыли в селение Нартов.

— Мир вашему собранию и добрый вечер!

— Всех благ вам, добрые всадники!— говорят им. — Поведайте нам о чем-нибудь.

— О чем вам поведать? Отсюда, с нартовской стороны море унесло одного старика в чугунном гробу, и полонил его черноморский малик. А требует он такой выкуп: по сто сотен однорогих, двурогих, трехрогих, четырехрогих и пятирогих быков. И наказал он еще, что если скот не захочет идти, то черному быку голову надо отрубить и повесить на шею рыжему.

Опечалились тогда Три рода:

— Что делать? Однорогих-то быков найти еще можно, если срезать по рогу у двурогих, но где взять трехрогих, четырехрогих и пятирогих?

Эти слова дошли до Сатаны. Когда ей рассказали в чем дело, то она громко рассмеялась:

— Без этого старика вы пропадете. Он снова отыскал для вас богатый нетронутый край и зовет вас туда за добычей: однорогими быками он называет пешее войско, двурогими — конное, трехрогими — копьеносцев, четырехрогими — войско в панцирях, пятирогими — в полных доспехах и во всеоружии. Но когда вы соберете всю эту рать и вас увидят те двое — чернявый и рыжий, они не покажут вам дорогу в город черноморского малика. Тогда отрубите голову чернявому и повесьте ее на шею рыжему.

Три рода собирали рать по частям. Как только чернявый и рыжий увидели это, — один подался в одну сторону, другой — в другую. Тогда Нарты догнали и схватили их, отрубили голову чернявому и повесили ее на шею рыжему, а тот встал впереди войска и повел его.

Урызмаг поднялся на крышу городской башни черноморского малика, посмотрел в подзорную трубу, увидел рать и засмеялся. Спустился он вниз и говорит малику:

— Да сгинуть мне от твоей немилости! Столько скота сюда движется, что и земля не выдерживает. Ты пошли им навстречу тех своих людей, кто на войне отличился. Но оружия с собою брать не надо, только прутья: скот этот с норовом, может и разбежаться.

Малик послал своих людей, но никому не велел брать с собой оружие, ничего, кроме прутьев. Едва нартовское войско завидело этих людей — тут же и напало на них. Поднялась, закружилась туча пыли. Глянул малик и спрашивает Урызмага:

— Вроде, дым виднеется — что это?

— Скот грузный, — отвечает Урызмаг, — он и дышит, и пыль ногами подымает.

И снова спрашивает малик:

— Слышится будто шум боя — что это?

— Топот копыт.

Ночью Нарты напали на черноморский город. Пошел Урызмаг, стянул с малика его шелковое одеяло и пнул ногой в грудь:

— Вставай, скот для выкупа прибыл.

Войско Нартов прошлось по городу малика и разгромило его вчистую. Нарты забрали все добро и весь скот, что нашли там, погнали и повезли в свое селение.

И целый год Три рода справляли пиры и тризны.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: