Как Сырдон спас именитых Нартов

Урызмаг, Хамыц и Сослан решили отправиться в поход и взяли с собой каждый по одному помощнику, — по одному младшему. Выехали все из села да спохватились:

— Эх! Хорошо бы и Сырдон с нами был, с ним в пути весело.

Одного из младших звали Кеца. Он говорит:

—Подождете меня здесь? Я пойду и мигом его приведу.

— Подождем, — сказали ему.

Он повернул коня, проехал по селению, позвал:

— Ты где, Сырдон?

— Я здесь, — отвечает Сырдон.

— Именитые Нарты отправляются в поход и хотят, чтобы и ты с ними поехал.

— Как же мне поехать, коня у меня нет.

— Ну и что? — стал уговаривать его Кеца: и сам, мол, я, и такой-то и такой-то, пошли младшими. — Разве наши кони для тебя — не кони? Где ты пешком, мы — верхом, где мы — на коне, ты — пеший.

Сырдон горел желанием отправиться в поход, а потому живо подобрал полы и двинулся за Кеца. Догнали они остальных. Через два дня пути говорит Сырдон:

— Что же вы, молодые Нарты! Не вы ли собирались меня на коня посадить? Я совсем из сил выбился!

— Мы все выехали из дому на конях, — отвечает ему Урызмаг. — Кто обещал посадить тебя за спиной?

— Кеца обещал.

— Не ври, Сырдон, — отвечает ему Кеца. — Я тебе сказал: где ты — пешком, мы — верхом, где мы — на коне, ты — пеший. И нечего меня корить!

Подумал над этими словами Сырдон, покачал головой и ничего не сказал.

По дороге им надо было переправиться через реку. Сырдону пришлось уцепиться за хвост Сосланова коня. Посреди реки Сослан его и спрашивает:

— А скажи-ка, Сырдон, когда положено срезать ногти на ногах?

— Когда вспомнишь об этом, — отвечает Сырдон.

— Тогда тебе придется немного потерпеть, я вспомнил о них сейчас, — сказал Сослан.

Он остановился посреди реки — начал срезать себе ногти. А Сырдон стоял в воде и готов был лопнуть от досады, что дал себя провести.

Долго он шел за ними и, когда вконец истрепал арчи, поднялся на утес и крикнул:

— Молодые Нарты! Как только Бог даст вам случай делить скот, девицы скажут: они продали одного из своих и скотину получили в оплату.

— А ведь это верно, — сказал Урызмаг.

И стали они по очереди сажать Сырдона каждый позади себя. А он у всех и повытаскивал из карманов кремни и огнива. Но Урызмаг имел три кремня: один у него в кармане лежал, другой на поясе висел, а третий был спрятан в седле.

— Эй, молодцы, пойдите-ка, подстерегите какую-нибудь дичь, может, что-то Бог нам и пошлет, мы ведь от голода с ног валимся, — говорит Урызмаг.

Подстрелили они оленя — самого большого в лесу. Собрали дров на костер.

— Разведите огонь, — говорит Урызмаг.

Ищут они свои кремни и огнива и не находят: у одного упало, у другого пропало. Урызмаг услышал про это и говорит:

— Видно, когда вы в поход собирались, то головы при женах оставили. Можно ли выезжать с одним кремнем? Его ведь не так уж трудно захватить. Вот у меня, скажем, один в кармане... — поискал он у себя в кармане — кремня нет. — Другой у меня на поясе подвешен, — поискал и там, тоже не нашел. — Сходите-ка, молодцы, один кремень у меня в седле.

Принесли ему седло, словно дохлую индюшку, в нем тоже ничего не оказалось. А Сырдон забрался в лощину, подбирает валежник, трухлявую древесину и что-то под нос себе бормочет. Говорят ему молодые Нарты:

— Эй, Сырдон, поднимись-ка сюда, огонька у тебя не найдется?

— Хороши же вы, спесивые Нарты! Может, хотите, чтобы я пешком еще и жар в охапке тащил?

Нарты увидели вдалеке, в чаще огонек.

— Сходите-ка, молодцы, попросите у них горячих угольков! — сказал Урызмаг.

Отправились втроем. Подошли к дому, откуда лился свет, и попросили:

— Дайте нам горячих угольков!

— Ну, нет, мы тех, кто пришел за угольками, просто так не отпускаем, заходите в дом, — угостим, чем сможем.

Завели их в дом, посадили на крепкую лавку, а лавку клеем намазали, — и прилипли они все к этой лавке. Ждали, ждали старшие Нарты, но напрасно, и тогда пошли за ними сами.

— Куда же вы подевались, наши младшие? — крикнули Урызмаг, Хамыц и Сослан.

К ним выглянули хозяева:

— Мы им поставили на огонь арак — пусть согреются. Зайдите, выпейте и вы по одной.

Переглянулись Нарты и говорят:

— И правда, не мешает нам с устатку выпить по одной.

Хозяева завели их в дом и посадили рядком на ту же лавку, намазав клеем. Старшие тоже прилипли.

А Сырдон тем временем выбрался из лощины, развел большой костер, разделал оленя, сделал себе физонаг*, наелся. Достал он почки вместе с жиром — и их зажарил. Одну почку вместе с застывшим жиром прицепил себе на один ус, другую — на другой, потом поднялся к тому дому и позвал:

— Эй, куда же вы подевались, спесивые Нарты? Все думаете, как бы набить себе брюхо, а меня одного в лесу бросили? Медведь ли меня загрызет, волк ли съест, — вам и печали нет!

Говорят ему хозяева:

— Заходи, присядь рядом с ними.

— Не уговаривайте! Не могу я сидеть с ними рядом, — они мои господа. Дайте мне старый котел без дна, наполните его золой, — вот такое место по мне.

Насыпали ему золы в котел без дна, налили и туда клея. Покачал он котел в разные стороны — клей и вытек. Хозяева спрашивают Сырдона:

— Как в ваших краях узнают, жирна ли скотина для убоя?

— В наших краях щупают скотину, и если она мягкая, значит, жирна.

Начали тогда хозяева щупать у всех затылки. Самая толстая шея была у Сослана. Сдернули его с места, — этот, мол, должен быть жирным, — и опрокинули на стол, чтобы зарезать. Сырдон говорит Сослану:

— Если бы я тебя вызволил, как бы ты называл меня?

— В этом мире я называл бы тебя своим спасителем, а в том мире — светочем.

Тогда Сырдон вскочил, — его-то клей и не коснулся, — и крикнул:

— Эй вы, обжоры! У вас что, вместо головы живот?

Хозяева не ожидали, что он освободится, растерялись и говорят:

— А что нам следует делать, молодец?

— Отчего вы не спросите, зачем они к вам пожаловали?

— А зачем они пожаловали?

— За советом. Нарты перессорились, спорят, какое из кузнечных орудий важнее всех.

Старший дома говорит:

— Главное орудие, вестимо, наковальня.

Другой возражает:

— Кабы не было мехов, ты бы что, стал ртом дуть?

— А не было бы молота, — говорит третий, — ты бы раскаленное железо кулаком бил?

Четвертый с ними не согласен:

— Без щипцов, голыми руками тебе раскаленное железо не ухватить!

Началась ссора — стали они драться. Когда хозяева роняли то, чем лупцевали друг друга, Сырдон поднимал, подавал им, да еще и подзуживал. Перебили они друг друга. Сырдон и Сослан нагрели большой котел воды и вылили на скамейку. У кого из Нартов от ягодицы кусок оторвался, у кого — от ляжки. Когда вышли Нарты и сели на коней, то не могли держаться в седле прямо, — один в одну сторону сгибался, другой в другую. А Сырдон им вдогонку:

— Ох, и спесивы же Нарты! От спеси уже и на конях прямо сидеть не желают!

У них зла не хватало на Сырдона. В одном месте в лесу схватили они его, пригнули молодое дерево и привязали Сырдона за усы к верхушке. Отпустили дерево — оно и подняло Сырдона высоко вверх.

— Вот я и на своем месте! — сказал себе Сырдон.

Повисел он так, пока не увидел, что пастух алдара Балга идет со своим стадом. Сырдон и говорит ему:

— Да будет утро твое добрым и да умножится твой скот!

Пастух огляделся по сторонам — никак не поймет, откуда голос.

— Я с тобой говорю сверху!

— Бога ради, что ты там делаешь? — спрашивает пастух.

— Сказать тебе, так ведь захочешь на мое место!

— Не захочу, скажи только, что ты там делаешь.

— Нет, скажи я тебе — попросишься сюда.

— Не попрошусь, только скажи.

— Наверху Бог пшеницу молотит, я смотрю на него, и не нужно мне никакой еды. С тех пор, как я здесь, я ничего не ел и не пил.

— Ой, сделай милость, я еще никогда Бога не видел, покажи мне его!

— Ну, сказал же я, что ты станешь просить!

— Верну я тебе твое место, только на Бога погляжу — и все, — умолял пастух.

— Тогда пригни дерево, — сказал Сырдон пастуху.

Пригнул пастух деревце. Как только Сырдон очутился на земле, выхватил он кинжал и отрезал себе усы. У молодого пастуха усов не было, и Сырдон его просто привязал к дереву, а потом отпустил ствол.

Юноша повисел малость и просит:

— Мне тяжело, опусти меня, я ничего не вижу.

— Погоди, родимый, и того, что видишь, — не увидишь.

Погнал Сырдон стадо пастуха к себе домой. Дивятся Нарты:

— Объявился наш пропащий, да еще и со скотом!

— Сами вы пропащие! Там, в долине Бал га, большое бесхозное стадо. Кто не зарежет из этого стада себе на праздник хоть одну скотинку, тот никчемный, пропащий человек!

Наутро молодые Нарты двинулись — кто верхом, кто пешком — в долину Балга, а воины Балга пошли искать своего пастуха, который пропал вместе со стадом. Встретились те и другие: ага, сказали Нартам те, что из Балги, так это вы захватили нашего пастуха и угнали стадо? — и бросились тут одни на других, кого убили, у кого коня отняли, у кого доспехи. Когда вернулись домой молодые Нарты, они обвинили во всем Сырдона. Пошли они к табуну, нашли там клячу Сырдона и отрезали у нее губы. Тогда и он пошел и отрезал хвосты у их коней и засунул коням в задницы.

— Вон коняга Сырдона идет — смеется, — говорят ему.

— Видит перед собой достойное смеха, — отвечает он, — вот и смеется.

Нарты схватились за хвосты своих коней — и хвосты остались у них в руках. А Сырдон им и говорит:

— Хорошо живете, спесивые Нарты! Так тучны, здоровы и сыты ваши кони, что уж и пищу не держат.

Бурки Нартов

Однажды, сказывают, нартовские молодухи принялись взбивать шерсть — кто чесалкой чесал, кто смычком трепал. Хамыц любил женщин, и решил он пройтись между ними. Молодухи поднялись перед ним, оставили работу. Хамыц говорит им:

— У кого бурка плохая получится — на мой суд!

И ушел.

А у Бурафарныга была племянница, и Хамыц на нее давно глаз положил, да руки были коротки. Эта девушка тоже работала с молодухами, шерсть чесала. Она не понимала помыслов Хамыца, а работала она лучше и ловчее других. Вот кончили женщины трепать и чесать шерсть и расстелили ее ровным слоем на подстилках из волоса. И снова Хамыц прошел между женщинами, и снова они встали перед ним.

— Если не все бурки получатся одинаковые, если хоть одна будет чем-то отличаться, я с вас взыщу, — сказал он.

Оставил их Хамыц и пошел к Сатане.

— Придумай, как бы мне завладеть племянницей Бурафарныга, — попросил он, — сунь ей в войлок что-нибудь заметное.

Отправилась Сатана и оказалась там, где племянница Бурафарныга разложила шерсть. Сатана под черный слой подсунула украдкой белую прядку и говорит:

— Шерсть вы разложили ровно, а теперь облейте ее горячей водой, — войлок должен получиться и мягким и плотным.

Облили нартовские молодухи шерсть горячей водой, закатали в волосяные подстилки и стали валять и отжимать — делать войлочные бурки. Сатана ушла и говорит Хамыцу:

— В бурке племянницы Бурафарныга будет клочок белой шерсти.

Между тем молодухи Нартов валяют шерсть и распевают:

Ой-онай!

Валяем, валяем мы бурку для крепкого мужа.

Ой-онай!

Крепкого мужа, удалого, молодца с огненным взором!

Ой-онай!

Он полетит, как орел, по высоким горам,

Ой-онай!

По степи проскачет, пронесется, как ветер,

Ой-онай!

Он в лунную ночь будет мчаться, как солнечным днем.

Ой-онай!

А промчится он в солнечный день, ты и глазом моргнуть не успеешь,

Ой-онай!

От свиста плети его станут рушиться скалы.

Ой-онай!

А топот коня его прокатится громом.

Ой-онай!

Конь его будет под ним гарцевать,

Ой-онай!

Врагов наших копытами станет топтать.

Ой-онай!

Пойдет молодец на войну, — он песню затянет.

Ой-онай!

Тех на небе, кто с Нартами дружен, станет в гости к себе зазывать,

Ой-онай!

На самых пригожих девиц из-под шапки поглядывать станет,

Ой-онай!

А будет свадьбу справлять — не забудет и нас пригласить.

Ой-онай!

Кто из нас будет лучше других — первый танец за ней.

Ой-онай!

Валяйте, валяйте шустрее, невестки,

Ой-онай!

А кто утомится из вас — да будет ей стыдно!

Ой-онай!

Так негромко пели свою песню молодухи Нартов и валяли бурки. Когда кончили они свою работу и развернули бурки напоказ, стало видно, что все бурки одинаковые, ровные и по длине и по ширине. Только у племянницы Бурафарныга оказался в бурке маленький клочок белой шерсти. Пришел к женщинам Хамыц, осмотрел бурки, что они сваляли, и спросил про ту, в которой виднелся белый клочок:

— Это кто же из вас в войлок белую шерсть положил?

Опустила голову племянница Бурафарныга — застыдилась. Хамыц говорит ей:

— У меня дома не прибрано, — уберешь в наказание.

Нечего делать — пошла девушка убирать в доме Хамыца. Хамыц двинулся за ней, вошел к себе, показал девушке зуб Аркыза, — и она упала в обморок.

Узнал об этом Сырдон и отправился к Бурафарныгу, а к тому времени и племянница его там объявилась. И говорит Сырдон Бурафарныгу:

— Я прошлой ночью видел чуднóй сон.

— Какой?

— Будто попал я на пир к великанам. Подошла ко мне их мать и говорит: «Готовься». Я ее спрашиваю: «К чему мне готовиться?» А она мне: «Этой ночью я должна лечь с тобой». И вот — будто и вправду пришла ко мне мать великанов, легла рядом, но ей-богу, я не дотронулся до нее. Она тут же вскочила. Глянул я, а у нее под глазами синяки...

Бурафарныг насторожился и думает: «Синяки под глазами? На что это Сырдон намекает? Не на дочку ли моей сестры? А мать великанов кто?»

Понял Бурафарныг, в чем дело, и его охватила ярость:

— Погоди же, Хамыц, это тебе с рук не сойдет!

Спрятал он под бурку кинжал, пришел к Хамыцу ночью и позвал:

— Эй, Хамыц, поди-ка сюда, подсоби мне!

— В чем тебе подсобить?

— Я вез дрова, а волы в заводь угодили. Надо их вытащить.

Хамыц не догадывался о том, что замышляет Бурафарныг, и вышел к нему. Бурафарныг ударил его кинжалом, но острие пришлось на пряжку — и Хамыца даже не поцарапало. Хамыц схватил было лом, но Бурафарныг успел удрать. Забежал он в свою башню и крикнул оттуда:

— Прости меня, Хамыц, я ошибся.

— Выйди наружу, тогда я прощу тебя.

— Тебе нельзя верить, хоть я и не виноват, — ты обидел мою племянницу. Ладно, отдам тебе своего большого вола, и оставь меня в покое.

Хамыц согласился. Бурафарныг вышел из башни, отдал ему своего вола, и Хамыц привел вола к себе во двор. На том они и помирились.

Сослан и гумский муж

Нарт Сослан отправился на охоту и напал на след оленя. Стал он идти по следу и перевалил через Гумский хребет. Там, за Гумским хребтом олень остановился на поляне. Такого красивого зверя еще не видывал ни один охотник. Когда Сослан к нему приблизился, то сказал себе: «Ну, Сослан, пусть тебя закинет на верхушку Сехской горы, если ты пустишь стрелу в этого оленя прежде, чем на него насмотришься». Не успел он так подумать, как животное свалилось от стрелы охотника из страны Гум*. Сослан вспылил:

— Что за пес, что за осел подстрелил моего оленя?

Гумский муж ему отвечает:

— Нарт, Бог послал нам этого оленя на двоих, так давай же разделаем его.

Сослан поднялся к незнакомцу. Они разделали тушу. Гумский муж подал Сослану нож и говорит:

— Подели же мясо, Нарт, как пожелаешь.

Тот отвечает:

— Твоя добыча, ты и дели.

Гумский муж поделил оленя на три части, а Сослан думает: «Одну, видно, мне отдаст, а себе возьмет две, — и дело у нас кончится ссорой».

Гумский муж взял одну долю и говорит:

— Это тебе твоя доля.

Взял вторую долю и говорит:

— А это тебе от меня.

Когда поели они, гумский муж предложил Сослану:

— Возьми в подарок либо мой меч, либо коня, либо лук, — вспомнишь обо мне в краю Нартов.

Сослан поблагодарил, но ничего не захотел взять. Разъехались они: гумский муж в свою сторону, Сослан — в свою. Попрощались.

Когда Сослан немного отъехал, подумал он и говорит себе: «Что я за дурень! Человек мне предлагал подарки, почему я от всего отказался?» Повернул он коня и крикнул:

— Эй, гумский муж, подожди!

Гумский муж тоже повернул обратно, и съехались они снова на той поляне, где разделали оленя.

— Что случилось, Нарт?

Сослан говорит ему:

— Мы, Нарты, такие люди: когда нам что-то предлагают в дар и мы отказываемся, потом начинаем об этом жалеть.

— А вот мы такие люди: когда мы кому-то чин-чином что-то хотим подарить и он отказывается, потом мы это не отдаем.

Слово за слово — и перебранка перешла в ссору. Сначала взялись за лук и стрелы, потом перешли к мечам — и нанесли друг другу по восемнадцать ран. Гумский муж оказался выносливей: он подошел к Сослану, когда тот упал, подсадил на коня и говорит:

— Ты не захотел добром принять с честью никаких моих подарков, — так вези же в край Нартов на память обо мне восемнадцать ран.

Разъехались они в разные стороны, и оба не могли поправиться целый год. Когда Сослан выздоровел, сказал себе однажды: «Неужели я так и буду ходить в селении Нартов с позорными рубцами от ран? Стыд и срам!»

Взял он доспехи и пустился в путь. Снова съехались они с гумским мужем на той поляне. Один приехал убивать, а другой — мириться. Как только завидел Сослан гумского мужа — тотчас натянул тетиву своего лука. А гумский муж ему и говорит:

— Да ну тебя, Нарт! Всякая ссора кончается миром. Подойди ко мне.

Они обнялись, и гумский муж повел Сослана к себе домой. Три недели он не давал Сослану встать из-за стола. Он подарил ему много скота, шкуру оленя, что была из чистого золота. А потом Сослан привел его в селение Нартов, сделал ему в семь раз больше подарков, даже коня своего не пожалел. Так они и помирились.

Сатáна и дочь Бората

Сатана обернулась старухой. Пошла она к Урызмагу и говорит:

— Я тебе в жены больше не гожусь, проку от меня мало, так что, пока я жива, — подумай о женитьбе.

— Пока твои глаза блестят для меня, Сатана, я не смогу жениться, — говорит ей Урызмаг.

Много или мало прошло времени, мне то неведомо, только она снова подступила к Урызмагу и стала упрашивать:

— Урызмаг! Нет от меня тебе никакого проку, и пропадешь ты совсем среди Нартов. Пока еще блестят для тебя мои глаза, подумай о женитьбе.

Поглядел-поглядел Урызмаг, понял тревогу жены, оседлал своего коня Арфана и поехал к Нижним Нартам — Бората. У Бурафарныга Бората было семь сыновей и одна дочь. Он встретил Урызмага приветливо:

— Рад тебе, Урызмаг, давно хотел с тобой свидеться. Что привело тебя — какое солнышко, какой дождик?

— Нужда приведет куда угодно! — отвечал ему Урызмаг. — Что делать? Сатана у меня состарилась, сил ее ни на что не хватает, а я слыхал, что дочь ваша на выданье.

Ну кто мог отказать Урызмагу? Сговорился он с Бораевыми и поехал восвояси. Выбрал себе самых достойных Нартов поезжанами, прибыли они к Бораевым, провели за столами целую неделю, а там и привезли девушку в дом Урызмага. Пригласил он на свадьбу всех Нартов, посидели гости на пиру, разошлись. Настало время Урызмагу вести дочь Бората в спальню. Но тут Сатана вдруг снова помолодела, Урызмаг глянул на нее — и уже близко не подошел к бораевской дочке.

Нарты прослышали об этом, и на ныхасе пошли пересуды. Один добрый молодец и говорит:

— Пойду-ка я в дом к Урызмагу, напрошусь на ночлег, а завтра вам обо всем расскажу.

Пошел он к Урызмагу и остался ночевать. Его приняли радушно, зарезали барана и на славу угостили. Долго сидели хозяева с гостем, вели беседу, а там и подошло время ложиться спать. И вот в одном углу покоя постелили гостю, в другом углу — дочери Бората. А Урызмаг и Сатана ушли к себе в спальню. Едва гость задремал, как дочь Бората подошла к нему и потянула за одеяло. Молодой гость проснулся и говорит:

— Брысь! Чтоб не быть тебе в радость тому, кому ты досталась! Не мешай мне спать!

Девица заворчала и вернулась в свою постель. Немного погодя она снова подошла к тому молодцу и потянула одеяло. И опять он ей сказал:

— Чтоб не быть тебе в радость тому, кому ты досталась, дай мне уснуть!

И на этот раз заворчала она и пошла обратно в свою постель. А когда в третий раз бораевская дочка подошла к молодцу, не стал он говорить ей ни «Брысь!» и вообще ничего такого, — они просто легли вместе.

Умная Сатана, конечно, догадалась о том, что случилось. Наутро, когда все встали, умылись, когда собрались хозяева и гости, Сатана и говорит:

— Будь неладен тот из нас, кто не расскажет, что ему приснилось прошлой ночью!

— Кому же начинать? — спрашивает Урызмаг.

— Старик, ни у кого из нас нет права брать слово прежде тебя, — отвечает Сатана.

— Ну, я как заснул вчера, так и проспал до утра без всяких снов, — говорит Урызмаг. — Лучше расскажи, наша хозяйка, что тебе самой приснилось.

— Видела я во сне, — сказала Сатана, — будто наша кобыла порвала узду и побежала в Нижние Нарты к соседскому жеребцу.

— Ну, а ты, молодец, ты какой сон видел?

Тот отвечает:

— Приснилось мне прошлой ночью, будто пошел я охотиться на какой-то хребет и вдруг увидел перед собой самку оленя. Только хотел я пустить в нее стрелу, как с другого хребта закричали: «Остановись, ее уже подстрелил Урызмаг!» Я снова заснул, во сне пошел по второму хребту, и та же самка оленя снова появилась передо мной. Хотел я пустить в нее стрелу, да услышал окрик с третьего хребта: «Остановись, это добыча Урызмага!» Опять я задремал, пошел во сне на третий хребет, и опять передо мной очутилась та же самка оленя. Не стал я слушать никаких окриков и на этот раз ее подстрелил.

— А что тебе приснилось, дочь Бората? — спрашивает Сатана.

— Я видела во сне, будто заквасила ронг, а он не бродит. Тогда пошла я к нижним соседям и принесла другую закваску. Я ее положила в сусло — и ронг тут же стал бродить.

Гость ушел. На ныхасе молодежь обступила его и стала расспрашивать:

— Ну, как там дела у Урызмага?

— Точно так, как говорят: Сатана снова помолодела, и Урызмаг близко не подходит к дочери Бората.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: