Как Урызмаг и Хамыц надумали жениться

Урызмаг и Хамыц надумали жениться. Прослышали они, что за горой Уарыпп у алдара Уасби дочь — раскрасавица, и вознамерились к ней посвататься. Пусть, мол, алдар сам выберет старшего из них, решили братья-близнецы, — кого выберет, тот и станет его зятем. Алдар увидел, что первым к воротам подъехал Урызмаг, — и старшим алдар назвал его. Обиделся Хамыц и в сердцах проклял Уасби-алдара: пропади, мол, под обломками своей башни. В обиде возвратился он в край Нартов и решил уйти из отцовского дома — отделиться от Урызмага: разде он, Хамыц, младший, то и жить будет отдельно. Молодые Нарты посовещались и решили построить Хамыцу дом — туда он и переехал. А пока Урызмаг сидел у алдара на своей свадьбе, башня накренилась и стала падать. Урызмаг успел схватить и вынести наружу живого алдара. Он забежал обратно в дом, всадил посреди палаты свою палку — подпереть потолок. Палка тут же разрослась в дерево и укрепила тот железный дом. А когда сыграли наконец свадьбу, Урызмаг с красавицей-женой пустились в путь — к селению Нартов. Но стоило им уехать, как башня рухнула и под обломками своими похоронила алдара.

А Сатана узнала, что Урызмаг едет с женой, и взмолилась:

«О, Бог богов! Пусть сбудется мое проклятье! Когда они приблизятся к нартовскому селу, к реке в самом каменистом ее месте, — пусть разольется река и унесет его жену!»

Вот приблизился к реке Урызмаг со своей раскрасавицей — от сияния лица ее мир становился светлее. Разлилась река и накрыла молодых вместе с конем, потащила по камням и унесла далеко — прямо в море. Там плавали донбеттры. Они поймали Урызмага, но красавицу его не смогли спасти, вынесли на сушу ее мертвое тело.

С тех пор долго не хотел жениться Урызмаг, все силы свои отдавал он охоте, походам и битвам с врагами Нартов.

Иное было с Хамыцем. Когда он ушел от тетки своей Кызмыды с волшебным зубом во рту, то встретил по дороге девушку — дочь тамошнего Фаснарт-алдара. Едва она увидела зуб Аркыза, тотчас повернулась и пошла за Хамыцем. Он тоже заметил ее, замедлил шаг. Догнала его балованная дочка алдара и говорит:

— Кто ты, откуда ты, гость? Ты уносишь с собой мое сердце, при виде тебя у меня кружится голова, что делаю — не разумею.

— Я Нарт, — ответил ей Хамыц, и пошли они рядом, беседуя, по дороге в край Нартов. Идет за Хамыцем дочь Фаснарт-алдара, сама не знает, куда идет и зачем.

И говорит она Хамыцу:

— Мочи моей больше нет, не могу совладать с собой, сжалься, Нарт, и повернись ко мне лицом.

Хамыц, конечно, остановился, и как только опустился он на мураву, девушка бросилась к нему на шею и прижалась к груди. Кто знает, сколько прошло времени, но Хамыц и дочь алдара поняли друг друга и утолили свои желания. Когда же девица пришла в себя, то не помнила, где она и как сюда попала. И отправилась она к себе домой, а Хамыц двинулся в край Нартов.

С тех пор пошли на убыль доблесть и удаль Хамыца, он стал похож на бабу, все больше проводил свои дни с женщинами. За какой только плетень он ни заглядывал!

А уж как он потешился над чванливыми девицами да снохами Бораевых! Бывало, только разнесется слух, что кто-то из этого рода собрался жениться, — а Хамыц уже тут как тут: проберется к невесте, покажет ей свой зубприворот — и первая ночь за ним. Ни одна не могла устоять. Особенно поглумился он над семью снохами Бурафарныга Бората. Нарты боялись выпускать дочерей из дому — прятали их от Хамыцева зуба-приворота. По наговору Бурафарныга стал его преследовать Сайнаг-алдар, хотел убить, но не мог нигде настигнуть.

Черная лисица

Как-то раз Нарты Урызмаг, Хамыц и смуглый Сахуг задумали поохотиться и отправились на другую сторону Черной горы в лесную чащу. Долго ходили они по дремучему лесу, но на зверя так и не набрели. Вдруг уже под вечер видят — из-под коряги выбежала черная лиса. Все три охотника разом достали свои стрелы и пустили в нее. Лиса упала и растянулась на земле. Подобрали они ее, сняли шкуру и взяли мех с собой. Когда добрались Урызмаг, Хамыц и Сахуг до околицы селения, заспорили они, кому из них должен достаться мех.

— Я старший, — сказал Урызмаг, — и шкура причитается мне. Пущу ее себе на воротник.

— А я гость, — сказал Сахуг, — и шкура мне нужна на отвороты рукавов.

Хамыц говорит:

— Ну, а я жених, отдайте мне ее на оторочку шапки.

Тогда сказал Урызмаг:

— Нет, нет, солнышки, не будем зря спорить, так мы не сговоримся, пойдемте лучше на ныхас, пусть люди нас рассудят. Как они скажут — пусть так и будет, кому отдадут ее — пусть тот ее и получит.

Пошли они на ныхас Нартов. По дороге повстречался им Сырдон и говорит:

Что это вы такие уставшие?

— Были мы на охоте и подстрелили черную лису, все трое разом в нее попали. Идем вот теперь на ныхас, чтобы нас рассудили, кому из троих шкура причитается.

Сырдон расхохотался и говорит:

— Доброго вам здоровья! Я глуп, а вы и того глупее. Разве вы не знаете, что все люди по-разному рассуждают: одни станут завидовать, другие — злиться, они не придут к согласию, и не вызовете вы ничего, кроме ссоры из-за шкуры черной лисицы. Не верите — убедитесь сами. Пусть только Хамыц подсобит мне, поможет размять воловью шкуру.

Пошел домой Сырдон и принес воловью шкуру. Стали подходить к нему люди и спрашивать:

— Что это ты целую шкуру разминаешь?

Сырдон им отвечает:

— Мне кожа на подметки нужна, сшить арчи* для Урызмага.

Стали люди смеяться, подшучивать над Сырдоном. Одни говорят:

— Воловья шкура для этого велика, из нее выйдет больше четырех пар.

Другие возражают:

— Не выйдет, ее и на две пары едва достанет.

Кто-то еще подал голос:

— Да не хватит на арчи шкуры козленка!

Встал Сырдон, расстелил перед ними воловью шкуру и сказал:

— Ну, славный нартовский люд, идите все сюда, встаньте все на шкуру.

Нарты встали на воловью шкуру, а Сырдон им пеняет:

— Где же ваша правота: говорите, что этой шкуры на подметки не хватит, а на ней весь ныхас поместился, да еще и место осталось. А вам я вот что скажу, Урызмаг, Сахуг и Хамыц: прикиньте сами, много ли толку от суда людей, когда их столько и всяк свое твердит? Мой вам совет: отделите тех, кто здесь говорил по правде, пускай они вас рассудят.

Урызмаг, Хамыц и Сахуг выбрали трех стариков. То были Уасанаг из рода Алагата, маленький Дыченаг из рода Бицента* и старый Джиго, сын Залма. Говорят им:

— Мы сами не можем поделить шкуру этой черной лисы. Подстрелили ее втроем. Решите, кому ее отдать.

— Да будет так, — сказали старшие. — Пусть каждый из вас расскажет, что с ним особо необыкновенное случилось в жизни. Тому, чей рассказ будет лучшим, достанется лисья шкура.

Согласились охотники с приговором стариков и начали рассказывать о своих приключениях.

Рассказ Урызмага

Раз отправился я на охоту, далеко забрался, блуждал и по горам и по лесам, но так и не набрел ни на одного зверя. Зашло солнце, наступила ночь, и не было на пути моем даже пещеры, где бы я мог переночевать. Вижу вдруг, что из расщелины мелькает свет и падает он вроде бы из распахнутой двери. Направился я к этой двери, навстречу мукам своим, своей беде. Дошел до двери и окликнул:

— Эй, хозяева! Не пустите ли гостя на ночлег?

Вышла ко мне пригожая девица — это и стало началом моих несчастий. Она ввела меня в дом, усадила в кресло, поставила на стол как радушная хозяйка и еду, и питье, сама стала прислуживать. Хорошо она меня угостила, приветила. Как наелся я досыта, напился, девица унесла фынг, а мне постелила мягкую постель. Повела она меня в покои и уложила спать, сама же ушла в другие покои. Устал я лег и только собрался заснуть, как вдруг все вокруг осветилось, как днем, словно жаркое солнце засверкало. Привстал я и гляжу, глазам не верю: откуда взялся этот свет чудесный? И тут увидел я: та красавица, собираясь почивать, разделась, и тело ее белое засияло и осветило все вокруг. Сняла она с себя всю одежду и улеглась в постель. Много я странствовал по свету, но никогда такой красы не встречал: очи черные — словно две горящие лучины, щеки — яблоки румяные, белые зубы — горные ледники, а тонкие брови черны, как вороново крыло; косы, словно лучи золотые, на грудь легли и до бедер спустились. Кожа — диво дивное, бела как снег.

Как увидел я эту красавицу — ума лишился. В глазах потемнело, весь я ослабел, а сердце огнем горело.

Не выдержал я и пошел к ней в спальню. Остановился и стою перед ней без сил, дрожмя дрожу. Девица увидала меня и спрашивает:

— Зачем ты пришел? Как ты ведешь себя? Ты вроде бы Нарт, мой благородный гость, а поступаешь недостойно!

Прогнала она меня прочь, и повалился я на свою постель. Но сердце у меня было не на месте, и мысли о деве не давали покоя. Сон мой пропал. Снова я встал с постели и пошел к девице. Только поднял я край ее одеяла и хотел лечь рядом, как она выхватила из-под подушки войлочную плеть и хлестнула меня. И превратился я в лошака. Она отвела меня в конюшню и привязала мордой к потолку. Рядом со мной было много сена, но дотянуться до него я не мог. А на заре меня вывели из конюшни и нагрузили поклажей. Заставили носить камни на вершину черной скалы, где строили башню. Работа была тяжелая, устал я, да и сбросил погонщика с обрыва. Избили меня, ребра переломали. А девица снова взяла плеть, и превратился я в пса. Отдали меня в селение одного алдара скот стеречь. Пастухи взяли пса с собой и привязали возле пастбища, налили помои в деревянную плошку, чтобы я лакал из нее. Я был так голоден, что без сил свалился у ворот загона и готов был лопнуть от злости. Поздней ночью ко мне подобралась стая волков — захотели поживиться. Они дрожали от страха и лязгали зубами:

— До чего ты дошел, Нарт Урызмаг! — говорят они мне. — Как ты не брезгаешь, помои лакаешь? Пусти нас, право, к стаду — и мы набьем брюхо, и сам поешь вдоволь. Чего ради тебе с голоду подыхать и печься о скоте алдара?

Я их пустил, и волки загубили половину стада. Когда же утром пришли пастухи и увидели, что творится, они мне все ребра переломали, избили меня до полусмерти и привели обратно к алдару.

На окраине села жила бедная вдова с детьми. У нее и всего-то было два десятка овец, да и тех волки повадились уносить — каждую ночь по две. Женщина упросила алдара дать ей сторожевого пса — меня. Сама она сухой коркой питалась, а для меня у нее была наготове дзыкка*. Она меня накормила, положила мне подстилку из мягкой травы — фасала*, сняла с меня поводок, а сама пошла спать.

Вот настала ночь, и голодные волки завыли из лощины, начали лязгать зубами:

— Пусти нас к своему скоту, дай нам попировать!

А я им отвечаю:

— Даже близко не подходите! Кто из вас хочет жить — пусть остережется! Я за добро не стану злом платить и сиротский скот губить не позволю.

После этих слов волки стали перепрыгивать через плетень. Я ловил их, как умел, и кого настигал — убивал. Одна волчица нарочно растянулась под самым частоколом — притворилась мертвой. А когда я тронул ее — она сначала завизжала, а потом стала меня упрашивать:

— О, не убивай меня, Нарт Урызмаг! У нас с тобой общая беда. Ступай в дом алдара и притаись там под кроватью. Тебе надо утащить черную войлочную плеть, что они прячут в изголовье!

Как она мне сказала, так я и поступил. Пробрался в дом к алдару и заполз под кровать. Утром старуха-вдова пошла проведать своих овец, увидела она под забором убитых волков. Этому она обрадовалась, но зарыдала оттого, что не нашла меня. С плачем отправилась она к алдару, — причитала и с горя била себя по коленям:

— О, благодетель наш, могучий алдар! Прости ты меня, бедную женщину! Сторожевой ваш пес спас моих овец, волков погубил несметно, да только самого его они, видать, с собой уволокли и съели. Скажи, чем заплатить мне за твоего пса?

И говорит ей алдар:

— Сей же час в оплату пса моего гони сюда своих овец!

Заплакала женщина — мать сирот, запричитала и в оплату моей головы пригнала алдару своих черных овец, а сама вернулась домой.

И вот, когда стемнело и наступила ночь, когда алдар с женой улеглись спать и крепко уснули, вылез я изпод кровати, вытащил плеть, что держали они в изголовье, хлестнул себя ею и стал тем, кем был. Потом я хлестнул алдара и превратил его в лошака. Под ним тут же проломилась кровать, и свалился он на пол вместе с женой. Ее же я сделал сукой и посадил на цепь; потом собрал алдаровых овец и погнал их перед собой к матери сирот. Крикнул у ворот:

— Присмотри за своим скотом и пристрой стадо до того, как сядет солнце.

Тогда женщина мне говорит:

— Ты что, шутки со мной шутишь? Не стыдно смеяться над моим сиротством? Нет у меня скота, и не за кем мне присматривать, не пустой же загон сторожить?

— А ты выгляни ко мне за ворота, все это стадо — твое, воздалось тебе за добрые твои дела на земле, — это дар от алдарова пса. Ты алдарову псу мягкий кусок хлеба изо рта своего доставала — не жалела, а чтобы заплатить за пса, еще и овец своих жалких к алдару отвела. Но ведь и пес добра не забывает! Вот и дарит он тебе за твое добро баранту.

Бедная женщина сказала:

— Не возьму я этих овец, уж лучше терпеть нужду. У алдара глаза завидущие, ненасытные, он и при богатстве своем не гнушается добром бедняков. Оставь меня и отдай овец ему.

Я говорю вдове:

— Ради заступника своего — дзуара* и ради своих сирот прими этих овец: я должен отплатить тебе добром и скот этот с собой не заберу.

Так я сделал бедную женщину богатой. Потом я пошел в ригу к той волчице. И едва я хлестнул ее войлочной плетью, как она обернулась золотокудрой девицей, чернобровой, с тонким станом.

— Что с тобой приключилось, пригожая девица, как же ты стала волчицей?

— Это все алдарова жена, да не простит ей Бог! Боялась, как бы я не отбила у нее мужа, и обратила меня в волчицу.

Тогда я хлестнул войлочной плетью суку и обратил ее в лошачиху.

— Вот тебе алдар, вот и его жена, — сказал я девице. — Навьючивай на них поклажу и гоняй на работу. А плеть я тебе не отдам — вдруг ненароком сердце твое смягчится и погубит тебя.

На этом Урызмаг закончил свой рассказ.

Рассказ Сахуга

— Вот и я однажды, — сказал смуглый Сахуг старшим Нартам, — шел на охоту глухим ущельем и набрел на след зверя. Самого его не видать было, и я пошел по тому следу. Чем дальше я шел, тем больше заслоняли глубокое ущелье высокие черные горы. Там в одной пещере видел я чудеса, да и муки претерпел страшные. Когда я набрел на эту пещеру, в ней лежала большая олениха — растянулась во всю длину, так, что туловище ее было в пещере, а голова снаружи. А около нее скакало целых две дюжины оленят, они подходили к вымени один за другим. Поднял, было, я лук, чтобы выстрелить, да опустил, жалко стало оленят губить. Решил одного из них подстрелить, чтоб утолить голод. Убил я олененка, освежевал и только надел мясо на вертел, как вдруг олениха обернулась красавицей-девицей и захохотала так громко, что горы задрожали. Потянуло меня сердце к черным глазам девицы, что словно горящие лучины светились. «Счастлив же будет тот, — подумал я, — кому достанется эта красавица, кто будет каждый день ласкать ее да холить». А чернобровая красавица подошла ко мне с улыбкой и говорит:

— Ты, путник, пришел издалека, останься у меня погостить.

Завела она меня к себе в пещеру, хорошо угостила и стала спрашивать:

— Что тебе на свете всего милее? Кабы пришлось тебе выбирать, что бы ты взял?

И я с радостью ей ответил:

— Счастьем почел бы жить с тобой, провести с тобой все дни своей жизни.

Стали мы миловаться и жизни свои соединили в постели. А назавтра смуглая красавица ни с того, ни с сего упала и умерла. Я совсем растерялся и не знал, как быть: «Что же мне с ней делать? Здесь нет усыпальницы, куда мне положить ее?»

В конце концов, я сказал себе: «Придется мне оставить ее и уйти».

Я накрыл умершую ее платком, а сам собрался было уходить, как вдруг труп девицы обратился в черную змею. Она страшно зашипела, обвилась вокруг меня и перерезала надвое — нижнюю часть тела бросила в ущелье, а верхнюю — разложила на камне. Я терпел муки целую неделю, был ни жив, ни мертв. Но вдруг эта змея снова обернулась красивой девицей и сказала мне:

— Так что же, смуглый Сахуг, не ты ли считал себя доблестным Нартом? Никогда не забывай нынешнего дня, пусть он останется у тебя в сердце.

Тут она принесла нижнюю часть моего тела, исцелила меня, сделала таким, как прежде, еще раз хорошо угостила и сказала:

— А ведь ты в волшебной пещере сочетался со мной союзом! Так отчего же тебе недостало силы и мужской чести сделать мне усыпальницу? Отчего ты хоть немножко не пожалел меня? Ты оставил супругу свою без призора и собрался уходить. А теперь ступай и помни: чтобы тебя уважали, впредь веди себя более достойно.

Тем и закончил свой рассказ Сахуг, и наступил черед Хамыца.

Рассказ Хамыца

Хамыц начал так:

— Отправился я однажды искать себе невесту в незнакомые земли. Как только миновал я край Кибитский, остановился отдохнуть в голой степи на вершине кургана. Я спешился, расседлал коня и пустил его пастись. Подстелил под себя упряжь, цод голову положил седло. Устал я с дальней дороги и прилег на кургане. Вдруг слышу: снизу доносятся слова — кто-то рассуждает:

— Выедем завтра на рассвете в Тулонскую землю. Тамошний алдар выдает замуж трех своих красавиц-дочерей за тех, кто в скачках отличится.

Как услыхал я это, живо вскочил, оседлал коня, прискакал в Тулонский край и спрятался в лесу поблизости от замка.

А в это время балованная младшая дочка алдара глядела вниз с высоты своей башни. Помчался я во весь опор, подскакал к башне, взмыл на коне вверх, подхватил и умчал девицу. Люди алдара кинулись меня преследовать — пыль вилась над их головами черной тучей, дрожала под ногами Тулонская степь. Изо всех сил гнали они коней, но никто из них так меня и не настиг. В ярости они вернулись к замку. Подъехал я к Кибитской поляне и остановился там у подножья горы. Вижу — летит прямо на меня какой-то всадник. Я, конечно, подумал, что это противник, и приготовился встретить его. Но когда всадник приблизился, он тут же спешился и убрал копье — всадил его в землю поодаль.

— Прости меня, — говорит он, — мой незнакомый родственник! Отец мой знает ваши нартовские повадки в походах и потому послал с приглашением к тебе меня, свою вторую дочь.

Тут всадник снял с головы шлем, и по плечам раскинулись золотые волосы.

Ну, раз приглашать явилась девушка, тут уж я не мог не поехать, и пришлось вместе с ней вернуться к Тулонскому алдару. Там меня встретили с радостью как жениха, пригласили весь народ и большую свадьбу мне устроили. А наутро, только собрался я уезжать, как невеста моя испустила дух. Так наш радостный свадебный день обернулся поминками. Что оставалось делать? Построили усыпальницу и положили в нее покойную. И пришлось мне остаться ночью при умершей. В полночь вдруг вижу — в усыпальницу заползает со свистом черная-пречерная змея. В гневе я выхватил меч и разрубил ее на три части. Из пасти змеи выкатилась бусина. Змея потерла ею свои раны, стала такой же, как была, и уползла прочь. На следующую ночь она опять собиралась вползти в усыпальницу, но я разрубил ее на четыре части, выхватил из ее пасти бусину и оживил девицу. Обрадовалась она и сказала:

— Ты мой дух-заступник, ты вернул меня из мертвых к жизни и отныне быть тебе моим братом.

Нечего делать — назвал я ее сестрой. Там же в западзе поклялись мы на крови, поклялись землей и небесными духами, что будем теперь жить на свете как брат и сестра. Бусину я вернул змее. А сам поскорее сел на коня и поскакал домой.

Вот и вся моя притча. А теперь скажите, старшие: кому из нас причитается шкура черной лисицы?

Старики сказали Урызмагу, Сахугу и Хамыцу:

— Ну, и как нам быть, ежели притчи ваши — одна лучше другой, и никого из вас мы не можем предпочесть?

И три охотника сказали в один голос:

—Лисью шкуру нужно по праву отдать Сырдону — за ум его и справедливость. Пусть справит из нее себе шапку.

И послали ту лисью шкуру Сатане, чтоб она сшила Сырдону шапку.

Долго носил Сырдон шапку из шкуры черной лисицы — разум не подводил его, он на всякое слово находил ответ. А после того случая осталось присловье: коли нет меж людьми согласия, принеси им воловью шкуру, — ее и на пару подметок не хватит.

Урызмаг и госпожа Уарпа*

Нарт Урызмаг был побратимом Уарп-алдара. Один жил среди Нартов, а другой — в небесах. Как-то решил Уарп-алдар постранствовать — проехаться по всей земле. А его красавица-жена осталась дома. Узнал об отъезде побратима Урызмаг, сел на своего пегого Арфана, взял свой фандыр со смычком и поехал в далекие Кумские степи*. Нашел он там большой камень, уселся на него и начал наигрывать всякие песни, веселить и развлекать красавицу — госпожу Уарпа. Слушала она его игру и под эти звуки то в пляску пускалась, то песни петь начинала. И стал Урызмаг каждый день ездить в Кумские степи — играть там на фандыре с утра до вечера.

Заметил это бедовый пересмешник и обманщик Сырдон, сын Гатага, и решил, что Урызмаг неспроста повадился спозаранку выезжать в те степи, и вот однажды утром вышел Сырдон к нему навстречу:

— Ну, какая тебе нужда каждый день мучить своего Арфана? У Нартов — ты один из самых достойных: когда нет тебя среди них, Нарты — словно и не Нарты. К чему тебе ездить в Кумские степи? Гляди, как отощал твой бесподобный конь, — ты вконец его замучил. Нет, должен я сказать тебе, недаром молодые Нарты поговаривают, что ты умом повредился!

Урызмаг засмеялся:

— Ах, лукавая тварь! Не вздумал ли ты выведывать мои сокровенные мысли? Уймись, Сырдон, — тебе это не удастся.

И Урызмаг снова отправился в Кумские степи и снова сел на свой камень — играть на фандыре и развлекать госпожу Уарпа. И снова перед ним, откуда ни возьмись, вырос Сырдон и стал причитать:

— Ох, пропали, пропали Нарты! На кого им теперь надеяться! Это ты укреплял в них дух, теперь уже некому. Да скушать мне твои хвори, Урызмаг, приди в себя! Опомнись, брось сюда ездить, не то молодые Нарты так и будут считать тебя помешанным.

Выслушал его Уырзмаг и ответил:

— Моих тайных дум тебе не узнать, и не пытайся. Но если хочешь понять, зачем я езжу в Кумские степи, — скажу. Мой единственный побратим Уарп-алдар надолго отправился странствовать, а жена его осталась в башне своей, в небесах. Она скучает и грустит, а я здесь играю, чтобы ее повеселить. Звуки моего фандыра доходят до самых небес. Она слышит их и начинает то смеяться, то петь, то плясать.

От этих слов Сырдон так расхохотался, что у него даже слезы потекли; он упал на землю, покатываясь со смеху. А когда поднялся, сказал:

— Эх, жаль, что Нарты потеряли тебя, ведь Урызмаг у них — один из главных. Видно, ты и вправду лишился рассудка, иначе не играл бы тут целыми днями и не чаял, что госпожа Уарпа слышит тебя и веселится. Разве такое может быть?

И Урызмаг тогда сказал:

— Поспорим? Коли я не прав, — отдам тебе своего пегого коня Арфана, а выиграю, — ты отдашь мне свою трехногую кобылу Ветрогонку.

Побились они об заклад, и Урызмаг говорит Сырдону:

— Тогда лети на небо и узнай все как есть.

Полетел Сырдон на небо к башне Уарп-алдара, остановился у гостевой и стал звать хозяев. Вышли к нему слуги и сказали, что хозяин надолго уехал. Тогда Сырдон попросил, чтобы его приняла госпожа Уарпа. Слуги рассмеялись ему в лицо:

— Дожидайся! Она теперь веселится — слушает, как на земле в бескрайних Кумских степях играет на фандыре Урызмаг.

Услыхав такие насмешки, Сырдон выхватил свой меч — убить себя хотел. Люди Уарп-алдара испугались и побежали известить госпожу. Она бросила плясать, всполошилась, выбежала к Сырдону и спросила, кто он, что ему нужно.

Сырдон назвал себя и сказал:

— Я поспорил с Урызмагом. Он на земле в Кумских степях играет на фандыре и думает, что здесь, на небесах, ты, красавица госпожа Уарпа, под эти звуки развлекаешь себя то плясками, то песнями. Я не поверил и захотел узнать, как все обстоит на самом деле.

— Верно говорит Урызмаг, — ответила госпожа Уарпа. — После того как муж мой уехал, я забываю о скуке и печали, только когда слышу с земли игру этого фандыра.

Тогда Сырдон упал на колени и разрыдался:

— Пропала слава моя среди Нартов! Как мне жить дальше? Я проиграл свою знаменитую трехногую кобылу Ветрогонку. Погасло мое счастье, погаснет и моя жизнь.

— Не тревожься, любезный гость, — сказала госпожа Уарпа, — не расстанешься ты со своей трехногой кобылой Ветрогонкой, поверь. Ты только скажи от меня Урызмагу, что не к лицу ему спорить с неровней.

— Скушать бы мне твои хвори, госпожа, солнышко мое! — говорит Сырдон. — Такими словами Урызмага не проймешь, видно, потеряю я свою трехногую кобылу, а ведь Нарты считают ее бесценной.

— Ну, если Урызмагу этого будет мало, передай ему: либо пусть забудет навсегда мое имя, либо пусть не берет у Сырдона его кобылу Ветрогонку. И будь спокоен, любезный мой гость, Урызмаг уважит меня и пойдет на уступку.

Слова госпожи Уарпа обнадежили Сырдона. Спустился он с небес, пришел к Урызмагу. Тот его спрашивает:

— Ну, и кто из нас проспорил?

— Мне ли тягаться с Нартами? — говорит Сырдон. — Я проиграл и слово свое сдержу. Госпожа Уарпа на небесах и вправду веселится, когда слышит твою игру на фандыре. Только она просила передать тебе кое-что.

— Ладно! — сказал Урызмаг. — Знаю пословицу: и между царями ходят посредники. Все, что она говорила обо мне доброго или худого, сказывай смело.

— Передаю ее слова, — сказал Сырдон, — ни скрывать, ни добавлять я ничего не стану, и ты, Урызмаг, славнейший из Нартов, поверь: это истинная правда.

— Говори, я поверю.

— Прежде всего, мол, тебе, Урызмаг, не пристало спорить с неровней, это может уронить тебя в глазах Нартов.

— И больше ничего она не сказала?

— Сказала: «Передай-де славному Урызмагу, пусть выбирает — либо забыть обо мне, либо отказаться от выигрыша».

Как услышал эти слова Урызмаг — засмеялся радостно:

— Я выиграл у тебя заклад — твою трехногую кобылу, но ради живущей на небесах госпожи Уарпа, так и быть, оставь ее себе.

Бедовый лгун Сырдон вернулся к Нартам, а Урызмаг поднялся на небо к госпоже Уарпа. Она обрадовалась и провела его в свои покои, и там он продолжал играть и веселить ее до полуночи. А когда Урызмаг устал от игры, она пригласила его лечь с ней на ложе. Урызмаг согласился. И они целую ночь проговорили.

Перед рассветом вернулся Уарп-алдар. Пришел он в опочивальню и увидел, что жена его спит в объятиях Урызмага. Он подошел к ним спокойно и сказал:

— Урызмаг! Хоть ты и славишься среди Нартов, но правила не соблюдаешь: мужчина старше женщины, и потому женщина должна обнимать его, а не наоборот. — И алдар взял руки спавшего мертвым сном Урызмага и убрал их от жены, а руки своей жены положил так, что они обнимали Урызмага. Алдар выхватил меч, хотел убить Урызмага, но какая-то сила его остановила, и он сказал про себя: «Я бы себе не простил, если бы убил моего побратима славного Нарта Урызмага сонным, да и люди бы мне не простили, хоть я и оскорблен. Пусть его мучает совесть за то, что он изменил нашей присяге братства!»

Уарп-алдар сошел во двор из своей семиярусной башни. Все его люди тоже спали мертвым сном — утомились после долгого веселья. Тогда Уарп-алдар стреножил и расседлал своего пегого коня, лег посреди двора, накрылся буркой и заставил себя заснуть.

Когда госпожа проснулась, она поняла, что приехал ее муж, устроила себе постель у печки около огня, разбудила Урызмага, и тот тихонько ушел в гостевую, чтобы Уарп-алдар не догадался, что произошло. Наступило утро, госпожа Уарпа спустилась к своему мужу, — он ведь спал во дворе, укрывшись буркой, — стала рыдать и оправдываться:

— Твой побратим Урызмаг поднялся к нам в дом, чтобы развлекать меня, и целую ночь играл на фандыре. Всю ночь молодежь наша не переставала плясать и веселиться. Я сама так устала, что заснула мертвым сном, не услышала, как ты приехал, и вынудила тебя спать на голых камнях. Ты по своей доброте прости меня.

Она взяла у мужа оружие, седло, бурку и все другое и повела в свои покои.

А Уарп-алдар не подал жене виду, что знает о ее любви к Урызмагу. И зажили они, как прежде. И Урызмага принимали как высокого гостя, пышно, со всеми почестями. Только ничто его не радовало, опасался он мести Уарп-алдара и жил в страхе. Но как ни старался Урызмаг избежать пышных застолий своего побратима, он не забывал поговорку: «Гость — господин, а хозяин — волк» — и подчинялся желаниям Уарп-алдара.

Наконец настал день, когда Уарп-алдар устроил в честь Урызмага прощальный пир. Для Урызмага это было, словно приглашение в могилу — он ведь изменил присяге братства. Этот пир шел двенадцать дней, а потом начались проводы. Уарп-алдар предложил Урызмагу богатые дары: сначала — дюжину рабов. Потом — двадцать коней, выращенных под землей далимонами и вскормленных железными опилками, потом двадцать вьюков золота. Урызмаг от всего этого отказался и в душе хотел одного — избегнуть мести своего побратима. Наконец Урызмаг уехал домой к Нартам.

Через некоторое время Уарп-алдар снова надолго отправился в странствие, но вернулся через три дня очень скучный и уселся у огня. Как ни допытывалась жена, что с ним случилось, он молчал, и сидели они рядом в тишине. А когда жена спросила, почему он вернулся и невесел, он ответил:

— Как мне не грустить? Один у меня был на свете верный друг — мой побратим Урызмаг, и тот вот-вот погибнет: его изранили спесивые молодые Нарты. Что мне остается после его гибели? Ты, жена, приготовь мне самые богатые гостинцы — хочу проведать Урызмага. Постарайся, чтобы и кушанья и напитки были лучшие.

Приготовила жена Уарп-алдара всякие богатые яства и напитки. Тогда Уарп-алдар сказал:

— Не в обычае мужчин навещать больного с подношениями, это делают женщины.

И послал он жену навестить Урызмага. Она и не догадывалась, что муж решил подарить ее Урызмагу, потому что тот ее полюбил. И она повезла Урызмагу такое письмо от мужа:

«Урызмаг, ты один из самых славных Нартов, мой единственный побратим. Не было у меня на свете и нет никого, кого бы я любил и уважал больше тебя. Ты любишь мою жену, и я дарю ее тебе. Люби и уважай ее ради нашего братства. А все же, Урызмаг, клятве ты изменил».

Провожать свою жену Уарп-алдар послал сотню лучших всадников и наказал им не оставаться у Нартов, а сразу вернуться назад.

Когда госпожа Уарпа подъехала к дому Урызмага, увидела она большую толпу молодежи. Нарты были заняты своей любимой игрой — бросали камни — кто дальше. Был среди них и Урызмаг. Увидел он, что к дому направляются гости, поспешил навстречу и узнал среди них свою любимую госпожу Уарпа. На радостях, что снова довелось ему свидеться со своей возлюбленной, он тут же собрал у себя молодежь на пир. После того, как все встали из-за стола и кончилось веселье, Урызмаг и госпожа Уарпа остались наедине. Уже было готово для них ложе. Когда госпожа Уарпа снимала с себя платье, из-за пазухи ее прямо к ногам Урызмага выпало письмо. Он поднял его и спросил:

— Что это за письмо?

— Я так обрадовалась встрече, славный Урызмаг, что забыла передать тебе письмо твоего побратима и верного друга. Вот, читай, — сказала она.

Урызмаг взял письмо, вскрыл и прочел, но на вопрос госпожи Уарпа, что там, ответил нехотя, что в письме приветствия. Но вот он встал, оделся и начал рыдать:

— Был я не последним из Нартов, но потерял свое доброе имя! Жизнь моя кончена и на этом и на том свете! Мне нельзя доверять, нет у меня ни названого брата, ни верного друга.

Потом он повернулся к госпоже Уарпа:

— А все ты, лукавая и коварная женщина! Из-за тебя я, Урызмаг, потерял свое доброе имя, ты, змея, меня совратила. Я изменил своему названому брату, другу. Нет мне жизни без моего доброго имени. И за это мне остается сократить твою жизнь, неверная ты жена!

С этими словами он приставил к груди госпожи Уарпа свой меч.

Тут откуда ни возьмись явился перед Урызмагом Сырдон — ведь он куда только ни проникал, каких только тайн ни ведал!

— Добрый день тебе, мой алдар Урызмаг! Да скушать мне твои хвори! Не забывай о том, кто ты для Нартов! Можно ли сгоряча убивать женщину? Это не к лицу ни тебе, ни твоему роду. Ты можешь казнить ее, как казнят изменниц, — привязать к хвосту коня-неука да по долам и лесам размыкать. И казнь над ней учинить при всем народе. А убить ее своими руками — значит унизить себя в глазах Нартов.

Сырдона, видно, Бог создал для того, чтобы Нарты не могли без него жить! Послушался Урызмаг его совета. И стал Сырдон хлопотать, чтобы Урызмаг и Уарпалдар остались друзьями. Он придумал засватать для Уарп-алдара нартовскую красавицу Агунду.

Сам же Урызмаг и просватал для побратима эту девицу, заплатил за невесту выкуп. А госпожу Уарпа, изменницу, привязали к хвосту неука и пустили коня по лесам и полям ее размыкать.

Когда наступил день свадьбы, Урызмаг выбрал двести лучших всадников и с ними отправил Уарп-алдару его красавицу-невесту.

Долго Нарты пировали и веселились на небесах у Уарп-алдара, а когда пришло время возвращаться на землю, Уарп-алдар им сказал:

— Передайте моему другу Урызмагу, что он оказал мне такую услугу, какой никто и никогда никому на свете не оказывал.

И побратимство Урызмага и Уарп-алдара закрепилось навсегда.

Сатана и Уастырджи

Урызмаг взял в жены прекрасную Эльду Алагата. Росла и Сатана: за месяц — как другие за год, а за год — как другие за три. Не только прекрасной и умной была Сатана, но и в работе ловкой, сноровистой во всем: что гостю услужить, что сельчанам угодить, что родных уважить и ублажить. Никто не умел всего этого делать так, как она. Нарты знали ей цену — да и не одни Нарты! — Чыны*, и те ею восхищались. Другие девушки завистью исходили и замыслили Сатану извести.

Однажды, когда Нарты ушли в поход, собрались девушки и молодухи, затеяли себе застолье вскладчину, позвали и Сатану. Принесли они хмельного пополам с медом и принялись произносить здравицы. Пила и Сатана. Среди девушек оказалась дочка колдуньи, и был у нее золотой наперсток. Она и говорит:

— Выпьем по одной из этого наперстка.

Все и выпили. Как хлебнула Сатана, наперсток закатился к ней в рот и застрял в горле. Побледнела она, перестала дышать. Колдуньина дочь тогда и говорит:

— Поклянемся по-мужски, что никому ни о чем не скажем.

Все поклялись, перенесли Сатану к жене Урызмага Эльде и говорят:

— Надо ее положить спать — молодая еще, хмельное питье ей в голову ударило.

Положили Сатану — и оставили, вроде бы она заснула.

Узнал об этом Устырджи и поспешил к Нартам, подошел к дому Урызмага и позвал его, хотя знал, что того нет дома. Вышла Эльда.

— Мужа нет дома, он в походе, но ты заходи, — сказала она.

— В дом я не зайду, недосуг, — сказал Уастырджи. — Но я видел дурной сон и хочу рассказать его тебе.

— А что за сон?

— Будто на вашу башню упала белая голубка и вдруг стала черной тенью.

— Вот беда-то! — сказала Эльда, — видно, это о нашей девушке.

— А что с ней?

— Была она с девицами и молодухами на застолье и пришла пьяной. Спит вон — еще не проснулась. Эх, убьет меня муж!

— За что же?

— Да он поручил мне за ней присмотреть — не сумела вот.

— Дай все же я взгляну.

Подошел к Сатане Уастырджи — а он знал, в чем дело! — наклонил ей голову, постучал по лопаткам — и наперсток выскочил у нее изо рта. Она вздохнула, открыла глаза и сказала:

— Воды!

Эльда принесла ей чашку воды. Выпила Сатана и снова вздохнула.

Уастырджи спросил:

— Чей это наперсток? Сатана ответила:

— Колдуньиной дочки.

— Наперсток отдайте Урызмагу, — сказал Уастырджи и ушел.

Эльда и Сатана его не узнали. На следующий день Нарты вернулись из балца, и Эльда все рассказала Урызмагу.

— Покажи мне наперсток, — сказал он. Урызмаг продырявил наперсток, продел в дырку нитку и приказал ему:

— Веди меня к своей хозяйке.

Покатился наперсток, привел Урызмага в дом колдуньи и вскочил на палец колдуньиной дочки.

— За что ты хотела погубить Сатану? — спрашивает Урызмаг.

Мать и дочь стали просить пощады, но он велел сложить стог из колючек, привязал их к нему и поджег. Они со всем своим злодейским колдовством сгорели на костре. А Урызмаг пошел домой и по пути встретил Уастырджи.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: