Утро. Валентина наводит порядок после вчерашних посиделок. Входит Баба Саша.

ПАВЕЛ: Присаживайся, Петр Семёнович. Не стой. В ногах правды нет.

СЕМЁНОВИЧ: Это точно: за правду можно и посидеть. Хотя иной раз лучше и не знать этой самой правды.

ПАВЕЛ: Отчего же?

СЕМЁНОВИЧ: Легче жить тогда. Незнание облегчает существование.

ПАВЕЛ: Я думал – наоборот. Незнание порождает терзания.

СЕМЁНОВИЧ: Громко сказано! Как на митинге.

ПАВЕЛ: Смеетесь…

СЕМЁНОВИЧ: Да что ты, Паша. Я к тебе по-доброму. Значит, с Иваном на рыбалке были?

ПАВЕЛ: С Иваном.

СЕМЁНОВИЧ: Это хорошо. Это ты правильно сделал. По-умному.

ПАВЕЛ: Боялся я этого. Боялся, что не придет и говорить со мной не захочет. Боялся в глаза ему смотреть. А сейчас, как заново родился. Как огромный камень с души скинул.

СЕМЁНОВИЧ: Так и есть, Паша.

ПАВЕЛ: И такое счастье во мне от этого. Что могу опять брата обнять, поговорить с ним, на рыбалку сходить. Как в детстве… Только мало времени у меня на всё это остается. Лишил я себя этого, сам своими собственными руками и лишил.

СЕМЁНОВИЧ: И за малое количество времени можно много успеть.

ПАВЕЛ: Я это уже понял, Петр Семёнович. Я ведь и с вами хотел поговорить.

СЕМЁНОВИЧ: А давай и поговорим. Отчего же не поговорить?! Я тут и журнальчики принес. Я ведь каждый год их выписываю. И закладочки тебе сделал, где особо интересные статьи.

ПАВЕЛ: Журнальчики потом. Я о другом хотел. Я о вас хотел.

СЕМЁНОВИЧ: А чего обо мне-то?! Я, слава Богу, жив - здоров. Ну, конечно, не совсем здоров, но, тем не менее… хожу на своих ногах, думаю своей головой, кушаю своими зубами. Так что обо мне не надо.

ПАВЕЛ: Надо. Мне надо.

СЕМЁНОВИЧ: Чтобы знать?

ПАВЕЛ: Что знать?

СЕМЁНОВИЧ: Как что? Правду. Ты же для этого хотел меня видеть. Только иногда лучше промолчать, не сказать этой самой правды…

ПАВЕЛ: И что тогда?

СЕМЁНОВИЧ: Тогда… а тогда всё остается прежним: небо голубым, солнце желтым, трава зелёной.

ПАВЕЛ: А человек?!

СЕМЁНОВИЧ: И человек остается прежним.

ПАВЕЛ: Значит, ничего не меняется…

СЕМЁНОВИЧ: Меняется. Только не сразу. Всему свое время и время всякой вещи под небом. Так в одной умной книге записано. Может, читал?

ПАВЕЛ: Нет… не помню…

СЕМЁНОВИЧ: Я раньше тоже не читал. А потом понял, что зря не читал. Всему свое время и время всякой вещи под небом. Время раждаться, и время умирать, время насаждать и время вырывать посаженное. Время убивать и время врачевать, время разрушать и время строить. Время плакать и время смеяться, время сетовать и время плясать. Время разбрасывать камни и время собирать камни, время обнимать и время уклоняться от объятий. Время искать и время терять, время сберегать и время бросать. Время раздирать и время сшивать, время молчать и время говорить… Значит, такое время и наступило. Знаю я всё, Паша. Знаю я про твое письмо. Все эти годы знал. Так что не зачем тебе каяться. Пустое это всё…

ПАВЕЛ: Это правда?

СЕМЁНОВИЧ: Это и есть правда.

ПАВЕЛ: Как же так?! Вы всё знали… и после этого продолжали здороваться со мной, учить меня, разговаривать, помогать…

СЕМЁНОВИЧ: Да ведь это всё суета сует и томление духа. Конечно, если уж совсем честно, то было у меня желание надрать тебе задницу или вызвать тебя на дуэль, да стреляться с тобой на мушкетах или драться на шпагах. Как в добрые старые времена. А потом успокоился, посидел, да подумал. Ну, что такого… ну, написал на меня ученик кляузу. Да и то не совсем правильную. Вот если бы ты обвинил меня в издевательстве над учениками или что я несправедливо выставляю оценки! А то назвал меня американско-японским шпионом, продающим за границу тайны родины. Вот какие в нашей деревне тайны родины. Сколько грибов и ягод в лесу. Я когда читал твой литературный труд, смеялся до слез. Хотя и неприятно было.

ПАВЕЛ: Так почему же вы промолчали тогда?

СЕМЁНОВИЧ: Время любить и время ненавидеть, время войне и время миру. А чего было выяснять?! Да и с кем: с ребёнком… Всё итак было ясно и понятно.

ПАВЕЛ: Я был сильно обижен на вас. Даже больше: я был очень зол.

СЕМЁНОВИЧ: Так зол и обижен, что решил мне отомстить. Око за око, зуб за зуб. Ну, конечно. Удрали с Ванькой на Байкал, а вся деревня с ума сходила почти неделю, знать не знала, что делать. Вот я и подсказал, где вас искать надо. И тогда и сейчас я уверен, что поступил правильно. Одно себе не могу простить, что не предусмотрел всей этой ситуации. Надо было быть более внимательным. Не думал я, что наше с вами увлечение географией потянет вас в дальние края.

ПАВЕЛ: Для нас это тогда было как предательство. Мы вам доверили свою тайну, а вы…

СЕМЁНОВИЧ: Прежде чем тайны замысливать, головой надо всё-таки подумать. Вы не мне больно сделали, вы матери с отцом больно сделали. А тебя-то я простил сразу. Ты это не от злости, а от глупости и слабости сотворил. Слаб человек, поэтому и совершает нехорошие дела.

ПАВЕЛ: Как это?

СЕМЁНОВИЧ: Да так, просто. Не может удержать себя человек от дурного, не может устоять, проявляет слабость в поступках – вот и результат. Понимаешь, правда, это уже слишком поздно. Ты вот, небось, думаешь, Петр Семёнович такой умник, так в жизни разбирается. Да куда там!.. И я не смог пару раз в жизни силу проявить. Слабым-то быть легче и проще. Со слабых спрос меньше. Вот я и испугался, что спросят по полной. Только я к тебе не за воспоминаниями пришел, а по делу.

ПАВЕЛ: Чем-то помочь надо?

СЕМЁНОВИЧ: Надо. Правда, помощь это не совсем обычная. Ты не против, если мы произведем обмен телами?

ПАВЕЛ: Не понял. Какой обмен?

СЕМЁНОВИЧ: Телами. Ты не будешь против, если я… вместо тебя того?

ПАВЕЛ: Чего того?

СЕМЁНОВИЧ: Туда того… вместо тебя. Вся деревня говорит о том, что в воскресенье ты собрался помирать. Я тут посидел, посидел, подумал… Рановато тебе еще, а мне в самый раз.

ПАВЕЛ: Как же так?..

СЕМЁНОВИЧ: А так. Жизнь у меня была долгой, интересной и счастливой. Почти счастливой. Всё в ней было. Не всё, конечно, удалось, но уж как смог… Работал честно, дружил честно, любил тоже честно. Только всё это в прошлом. Всему своё время… Так что и делать-то мне тут особо нечего. Пора мне, Паша, пора. Не стоит затягивать жизненный процесс. Надо вовремя и легко расставаться… со всем, что есть. Ты не сомневайся, я тебя там не подведу, я там за тебя честно отработаю. Претензий не будет.

ПАВЕЛ: Да разве так можно?

СЕМЁНОВИЧ: Отчего же нельзя?! Какая им разница кто приедет или придет. Главное, чтобы место не пустовало.

ПАВЕЛ: А если там фамилию спросят?

СЕМЁНОВИЧ: Ты еще скажи: и фотографию заставят предъявить.

ПАВЕЛ: Может и так. Я ведь не знаю, какие у них там порядки.

СЕМЁНОВИЧ: Там один порядок: прибыл и сиди спокойно.

ПАВЕЛ: Как-то неожиданно… Мне же Валюха и вещи собрала… зря что ли старалась.

СЕМЁНОВИЧ: За это не переживай. Вещички пусть так собранные и лежат. Вдруг, какой случай подвернется…

ПАВЕЛ: Какой случай?

СЕМЁНОВИЧ: На курорт соберетесь или в санаторий. Отдыхать тоже иногда надо. Я вот тут тебе новые журнальчики принес. Можем вместе выбрать маршрут вашего путешествия. Я думаю, тебе надо обязательно посмотреть добрую старую Европу. Ты знаешь, я даже решил тебе завещать всю свою библиотеку по географии. С собой мне её тащит абсолютно не зачем, а тебе она здесь пригодиться. Может, в конце концов, осуществишь свою мечту и рванешь на Байкал.

ПАВЕЛ: С Ванькой! Игорька тоже возьмем. И Валюху. Они же такой красоты, отродясь, не видели.

СЕМЁНОВИЧ: Договорились, значит? Это хорошо. Я очень на тебя надеялся. Только ты никому не говори. Пусть это тоже будет нашей тайной, как тогда.

ПАВЕЛ: Байкал всегда был моей мечтой. В детстве мне часто снилось, как я сижу на берегу и смотрю на волны. Сны всегда были цветными и красивыми. А потом они закончились. Я перестал слышать шум воды, чувствовать её запах, видеть закаты и рассветы. Я разучился мечтать. Это не правильно. Каждый мечтает о своем: кто-то о машине, кто-то о хороших оценках в школе, кто-то о безумной любви, кто-то о путешествиях. Я потерял эту способность.

СЕМЁНОВИЧ: Жизнь-то ведь она полосатая: то черная масть, то белая.

ПАВЕЛ: Да не было у меня ни черных, ни белых полос. Один цвет и был – серый. Вся жизнь в одном цвете. А ведь я даже стихи писал.

СЕМЁНОВИЧ: Не знал я этого.

ПАВЕЛ: Про стихи никто не знал. Это был мой секрет. И невероятное счастье. Я когда писал, чувствовал в себе невероятную радость. Было ощущение, что у меня за спиной крылья. И я почти умею летать…

Мечтаю я, упасть в траву,

Ловить букашек, есть чернику,

Читать роман про Анжелику

И загорать на берегу.

В воскресный день пойти на танцы,

Где девки с девками кружат.

И молодые новобранцы

На них застенчиво глядят.

А после выйти ночью в поле

Где пастухам под месяц сонный

Читать стихи о двух влюбленных

Со всей душой и сердца болью.

И чтоб глаза в костре слезились,

Чтобы за стадом не следя,

Все пастухи на миг забылись,

Свои мечты из трав, прядя.

С утра, проснувшись, сразу выйти,

Спуститься с рыжего крыльца.

Воды студеной жадно выпить,

Отвесить крепкого словца.

И взяв в катомку хлеба булку,

Да литр браги, да сальца.

Ступая сапогами гулко,

Уйти в зеленые леса.

И снова с головой в траву,

Читать роман про Анжелику,

Ловить букашек, есть чернику

И загорать на берегу.

СЕМЁНОВИЧ: Это твоё? Но почему ты никогда не говорил?!

ПАВЕЛ: Не хотел. Думал, будут смеяться. Знаете, Петр Семёнович, я сейчас только понял, что всю свою жизнь прожил с опаской что ли, с оглядкой, с постоянным чувством страха, с ощущением, что могу неправильно поступить или сказать, что меня не поймут. Боялся… самой жизни я боялся. Оберегал себя от неправильных действий, от вольных мыслей, от смелых решений. Так что, прости, Петр Семёнович, не получится у нас с тобой обмен телами.

СЕМЁНОВИЧ: Паша, Паша, ты это… не торопись. Не стоит так быстро принимать решения. Это нехорошо. Это даже вредно!

ПАВЕЛ: Да ты что, Петр Семёнович, как доктор заговорил?!

СЕМЁНОВИЧ: Так учитель тот же врач, только душ человеческих.

ПАВЕЛ: Вот понесло тебя. Ты мне еще рецептик выпиши, да на процедуры отправь.

СЕМЁНОВИЧ: Я могу, если ты не против. Живи в ладу с самим собой, не дергайся, не старайся быть лучше, чем есть и не пытайся всем угождать. Просто люби тех, кто рядом. Любовь – самая сильная и эффективная процедура.

ПАВЕЛ: Проповедь мне читаешь. Так уж поздно.

СЕМЁНОВИЧ: Помочь человеку никогда не поздно, а уж спасти тем более.

ПАВЕЛ: Так ты меня спасать пришел…

СЕМЁНОВИЧ: Я только хотел помочь.

ПАВЕЛ: Спасибо. Я понял. Но я должен сам. Хоть раз в жизни я должен сам.

СЕМЁНОВИЧ: Наверное, это правильно. А журналы возьми с собой – будет, чем там заняться. И начни опять писать стихи. У тебя это неплохо получалось. Вот тебе мой рецепт. (Уходит.)