АЛЬПИЙСКИЕ КРАСНОБРЮХИЕ ГОРИХВОСТКИ

Самые верхние зоны горных хребтов Кавказа, мрачные, узкие, тенистые, с обрывистыми отвесными скалами ущелья, крупно-обломочные каменистые осыпи, снежные поля, сохраняющиеся в течение круглого года, из-под которых стремительно низвергаются ручьи с ледяной и кристально чистой водой — родина красно-

брюхих горихвосток. Здесь даже в наиболее жаркие месяцы года пахнет поздней осенью. Летнее солнце освещает ущелья в течение 3—4 полуденных часов, скрываясь за острыми зубцами нависающих над ущельями горных вершин.

Уже с сентября, а часто и в конце августа появляются первые снежинки, по ночам замерзает вода, желтеет низенькая альпий-екая травка. Еще 2—3 недели — и густые туманы, не одолеваемые солнцем, остаются в ущельях круглые сутки, снег покрывает поло­гие склоны осыпей и скал, почти ежедневно бушуют метели, про. исходят обвалы и катятся вниз лавины. Холодно, неуютно, го-лодно... В начале октября даже исконным обитателям кавказских высот — краснобрюхим горихвосткам на их суровой родине стано­вится невозможно добывать себе пропитание, и они спускаются туда, куда бегут из их родных ущелий ручьи в долины горных рек где по промытым потокам и широким долинам разрастаются бога­тые и пышные заросли облепихи, покрывающейся к осени оран­жево-желтыми, сплошными гроздьями кислых ягод.

Глубокая зима. Утро. В морозном воздухе отчетливо видны изломанные линии гор, покрытых снегом. Остановившись в своем стремлении ввысь, к зимнему холодному небу, голубеет сахарная голова Казбека, западнее причудливо раскинулся трехвершинный Джимарай-Хох, а еще дальше выплывает из предутреннего тумана островерхий Архон... Холодом веет от каменных громад, холод таится в волнах быстрого Терека.

Километрах в 10—12 к югу от г. Орджоникидзе, вблизи по­селка Балта, постепенно, при выходе из горных ущелий на равнину долина Терека становится шире. Понижаясь к северу, ложе бур­ной горной реки, покрытое обкатанными водой валунами, камнями и мелким галечником, зарастает кустами облепихи, калины и ореш­ника-лещины. Среди густых зарослей кустарников поднимаются рощицы и отдельно стоящие стволы ольхи, тополей и ив.

Среди зарослей промытые водами летом полноводной, стреми­тельной реки, мелеющей к зиме, тянутся ложбинки, имеющие вид каменистых лентообразных полян. В разных направлениях, впадая в Терек, текут ручьи, выбираясь из-под почвы долины, с заболо­ченными, покрытыми кочками берегами.

Отовсюду, из чащи облепихи, с высоких ольховых и ивовых де­ревьев, с камней берегов Терека, едва мы входим в эту долину, доносится до нас немолчное тревожное чоканье многочисленных краснобрюхих горихвосток, зимующих здесь. Горихвостки сидят на ветвях облепихи и ив, перелетают через каменистые полянки, прыгают по кочкам у родников. Почувствовав приближение к ним человека, птицы слетают с верхушек кустов и прячутся в средних, густых ветвях. Особенно много здесь коричнево-серых самок с постоянно дрожащими красными хвостиками, много и самцов — одних из самых яркоокрашенных птиц, оперение которых состоит из коричнево-красных, матово-черных и блестяще-белых пятен.

Ловить птиц, не имея манной заводной птицы, довольно слож-

но и трудно, и ловля без них непременно приобретает характер чистой случайности. Решив поймать краснобрюхих горихвосток — птиц, которых никогда не имел в клетках никто из птицеловов и натуралистов и которые никогда не наблюдались в неволе, я долго обдумывал способы претворения в жизнь этой нелегкой задачи. Мои наблюдения за поведением краснобрюхих горихвосток, производившиеся раньше при коллектировании этих птиц, позво­лили выявить одну черту их характера — любопытство и любо­знательность. Это качество горихвосток я и решил использовать при их ловле.

Но однажды, когда во время предварительной рекогносци­ровочной экскурсии я выбирал подходящее место для будущей ловли, мне удалось подстрелить самку горихвостку. Самка была ранена легко, в самый кончик одного из крыльев и, конечно, эта незначительная рана никак не могла отразиться на ее общем состоянии. Создав раненой горихвостке максимальные удобства и уделив ей много внимания, я сумел выдержать ее в клетке около 2 недель, и птичка чувствовала себя у меня хорошо. Таким обра­зом, как будто бы все предпосылки для удачной ловли были налицо: я знаю характер птиц и у меня есть манная горихвостка.

Для первого опыта я выбрал на старом русле Терека каме­нистую ложбинку, окруженную кустами облепихи. В ложбинке кое-где росли отдельные ивовые деревца. В окружающих ложбинку кустах облепихи верещали многочисленные горихвостки, временами вылетавшие из чащи и присаживающиеся на ивы. Опыт ловли горихвосток я решил проводить в двух направлениях, использовав и любознательность птиц и позывы манной птицы.

В связи с этим ловля была организована мной следующим образом (я ловил птиц, как уже говорил раньше, чаще всего кле­ем): несколько обычных репухов были поставлены на известном расстоянии от ивовых деревьев и кустов, на них были подвязаны кисти калины, для привлечения внимания птиц на репухи было посажено чучело самца краснобрюхой горихвостки, а около репухов поставлена клетка с заводной горихвосткой и на всякий случай клеточка с чижовкой. Основой этого способа должны были быть позывы горихвостки.

Для использования любопытства горихвосток я взял две обыч­ные западни и поместил в их центральные отделения снегиря и Щегла (этих птиц я выбрал, исходя из тех сображений, что их бывает довольно много в тех же зарослях облепихи, где живут горихвостки). В качестве приманки в открывающиеся отделения западней я поместил ягоды калины, рябины и несколько мучных червей на булавках. Западни были поставлены на землю среди кустов облепихи.

Ловля началась часов в 10 утра, т. е. в ранние утренние часы горных ущелий. Как я и предполагал (после того как были рас-

ставлены снасти и я спрятался в засаде, а манные птицы начали подавать голоса), горихвостки, после моего исчезновения снова взобравшиеся на верхушки кустов, услышав манных птиц, стали постепенно, перелетая с ветки на ветку, с камня на камень, при-бл и жаться и к западням и к моим репухам.

Однако прирожденная инстинктивная осторожность и робость горихвосток не позволяла им вплотную подлететь к западням или сесть на липкие прутики репухов. Птицы, подлетев шагов на 5—6, рассаживались либо на ветки кустов, либо на камни и, повора. чивая головки во все стороны, изучали новые для них предметы ближе не подлетая к ним.

Моя манная самка горихвостка отчаянно билась в клетке и никаких призывных криков не издавала; следовательно, один из мо­их планируемых способов — использование для ловли горихвосток заводной птицы того же вида — отпадал сам по себе, тем более, что отчаянное метание горихвостки по клетке только отпугивало робких птиц. Чтобы моя единственная горихвостка не разбилась оконча­тельно, я клетку с ней спрятал в рюкзак, а на ее место у репухов по­ставил одну из западней со щеглом.

Решающим для успеха ловли оставался момент любопытства птиц. Положение оставалось без перемен около 2 часов. За это вре­мя в западню с манным снегирем попался снегирь, а на репухах приклеилась пара щеглов, но горихвостки в руки мне не давались. Наконец, видимо, привыкнув к виду неподвижно стоящих, новых для них предметов, не внушающих особенного страха, также и пото­му, что в них и около них сидели и прыгали другие знакомые птицы, горихвостки постепенно становились все смелее и смелее. Наконец, одна из горихвосток, решившись, слетела с камня и уселась на па­лочку репуха и сейчас же прилипла к ней. Почин был сделан! К со­жалению, прилипшая горихвостка была опять совершенно не интересная для меня самка.

Прилипшая первой на мои репухи горихвостка произвела пе­релом в настроении птиц. Одна за другой горихвостки стали ва­лить к репухам, прилипали к липким прутикам, лезли и ловились в западни. За какие-нибудь 2—3 ч ловли (протекшие после поимки первой самки) у меня было поймано 19 штук этих птиц! 17 самок и всего только 2 самца. Это неравномерное распределение птиц, по моему мнению, может быть объяснено следующими двумя сообра­жениями. Во-первых, общее количество зимующих самок красно-брюхих горихвосток всегда бывает больше количества самцов. выражаясь отношением примерно 3:1, во-вторых, яркая, пестрая, с бросающимися в глаза белыми пятнами на черном фоне окраска оперения у самцов делает их во много раз более заметными, чем тусклых самок, и, следовательно, заметные самцы, привлекающие к себе внимание врагов, должны держаться более осторожно, чем самки, и быть пугливее их.

Выпустив на свободу 15 самок, я с остальной добычей отправился

домой. Повторив в продолжение 2 ближайших недель свою ловлю,

я в конце концов поймал 7 самцов краснобрюхих горихвосток,

которые и послужили мне объектами для наблюдения за этими

совершенно неизученными в условиях клеточного содержания

птичками.

Выдержать в клетках этих робких, пугливых птиц представляет известные трудности. (Нужно отметить, однако, что из пойман­ных мной самцов у меня не погиб ни один.)

Своим горихвосткам я прежде всего подвязал крылья и поме­стил их в просторную, сплошь затянутую белым полотном кутейку. Для приучения пойманных птиц к новому для них режиму питания я первые дни давал им их обычный естественный корм — ягоды облепихи и лакомство для всех насекомоядных птиц — мучных червей. Эти ягоды и мучных червей я помещал в плоские фаянсовые кормушки, смешивая их с тертой и перемешанной с сухарями мор­ковью, с добавлением туда же небольшого количества сухих и обваренных кипятком муравьиных яиц (обычный корм для моих на­секомоядных птиц). Горихвостки сначала съедали мучных червей и ягоды облепихи, а затем, проголодавшись, начинали ковырять свои­ми клювами в кормушках и, выискивая ягоды, проглатывали и морковь с яйцами, постепенно привыкая питаться ею. Приблизи­тельно через неделю после поимки, когда мои птицы уже более или менее освоились с кутейкой и кормом, я развязал им крылья и пересадил всех отдельно в обычные соловьиные клетки.

Опыт первой произведенной мной ловли и содержания альпий­ских горихвосток в клетках прошел, следовательно, очень удачно. (Двух самцов горихвосток я передал своему другу А. Г. Компа-нийцу, трех — Московскому зоопарку через Е. П. Спангенберга.) Два оставшиеся у меня самца прожили в клетке более 2 лет и вполне благополучно линяли 2 раза.

Об альпийских горихвостках в клетках нужно сказать следу­ющее: самое привлекательное у этих птиц, конечно, красота их оперения (я говорю о самцах). Врожденная пугливость и робость этих птиц в конце концов проходит. Горихвостки перестают неис­тово биться по клетке при приближении человека и соглашаются брать предлагаемых им мучных червей из рук. По своему характеру горихвостки в неволе особенного удовольствия хозяину не достав­ляют. Громкая очень разнообразная по количеству строф и весьма мелодичная песнь горихвосток, распеваемая ими в апреле на кустах о6лепихи, а в мае в высоких горных ущельях, в клетках поется ими вполголоса, так что песни почти не слышно среди голосов других поющих птиц. В клетках краснобрюхие горихвостки очень малоподвижны. Покормившись утром, после получения очередной порции пищи, они забираются на жердочки, где и сидят, как камен­ные изваяния, с утра до вечера, изредка поворачивая к находящим-ся в комнате людям свои головки и слетая на дно клетки только чтобы поесть.

Конечно, условия жизни в душных комнатах города, комнатах тесных человеческих жилищ, как небо от земли отличаются от уело-вий обитания в поднебесных альпийских высотах, окруженных прозрачным, лишенным признаков пыли воздухом, у линии вечных снегов.

Возможно, что сидя неподвижно на жердочках своих клеток мурлыча про себя тихие мелодии, альпийские горихвостки мыслен' но чувствуют себя далеко-далеко отсюда, у вершин горных хреб-тов, в мрачных и суровых, но близких и родных их сердечкам ущель­ях. Вместо мутной застоявшейся воды, поставленной в поилках к ним в клетки, они видят хрустальные ручьи, вырывающиеся с журчанием из подножий ледников... Кто знает!

СНЕГИРИ

С наступлением весны, в продолжение всего лета и осени, вплоть до первых снегопадов, вы не увидите ни в деревнях, ни в селах, ни в городах и поселках красногрудых снегирей, птиц таких примет­ных, так ярко окрашенных и так контрастно украшающих белый зимний пейзаж, что, конечно, их знает каждый. Когда начинаются весенние ростепели и на месте сплошного снежного покрова появ­ляются первые проталины, когда повсюду побегут мутные ручьи и из земли настойчиво полезут первые зеленые травинки, а на концах сосен и елей полопаются «восковые» чехлы, сдерживающие напор буйно стремящихся на волю молодых хвоинок, все снегири, жив­шие зимой по опушкам лесов, в садах городов и сел, по дубравам и рощам, откочуют на свои родные гнездовья — в густые сосновые и еловые боры. Там они построят искусные гнезда, помещающиеся где-нибудь в развилине густой и пушистой елки, выведут и выкор­мят птенцов, там они проведут тяжелое время линьки и там их птенцы сменят свой первый коричневый наряд на красное оперение взрослых птиц.

Снова после ненастных дождливых осенних дней начнутся первые заморозки, реки, пруды и озера покроются крепким льдом, выпадет первый снег и опять по дороге на работу, проходя под деревьями городских садов и бульваров, вы услышите печальный и негромкий свист и, присмотревшись, увидите снегирей.

За свое красивое оперение и за легкую приручаемость снегири относятся к одним из часто содержимых в клетках птицам. Спо­койный, иногда даже несколько флегматичный характер, отсутст­вие страха перед людьми, любовь к ягодам рябины, калины, обле­пихи и другим, а также инстинкт общественности, заставляющий непременно лететь на призывы заманков, помогают при ловле этих птиц. Ловля снегирей относится к наиболее простым видам этого рода охоты. Снегирей ловят всякого рода ловушками и снастями-

Начало зимы. Пушистый снег покрыл густой пеленой посевы, болота, лужайки и лесные поляны. Мороз крепчает только по но-

чам, днем' когда пригревает солнце, снег еще тает, на снегу нет прочного наста и он пока не хрустит под ногами. В один из ясных зимних дней, часто бывающих в декабре на Северном Кавказе, мы отправляемся на ловлю снегирей в лес.

Лес сказочно красив. Ветви деревьев и кустарников одеты гус­ями гирляндами инея. Они кажутся сделанными из какого-то чудесного серебристо-голубого металла, искрящегося тысячами блесток под бледными лучами зимнего солнца. В воздухе слышится непрерывный шелест и шорох — это оттаивающие после ночного мороза ветви сбрасывают тяжелые инкрустации инея, падающего крупными хлопьями на почву. Попискивают синицы, лазающие оживленными стайками по деревьям и обивающие с ветвей комья инея, где-то пронзительно кричит постоянный зимний спутник синиц — рыжегрудый кавказский поползень. Над деревьями, на­правляясь к ольховой рощице, пролетела, тихонько чирикая, стайка чижей. В глубокой балке слышен дробный стук дятла. Со старого дерева дикой груши, почти до вершины покрытой вечнозелеными шарами омелы, слетает, увидя нас, стайка дроздов деряб (они кле­вали свое любимое лакомство — липкие, белые ягоды омелы). Все это не то, что нам нужно. Прислушиваясь, пробираемся среди кус­тарников и деревьев опушки, стряхивая с ветвей иней, очень не­приятно сыплющийся нам за воротники. Наконец из густого хмель­ника, переплетающего лианообразными длинными побегами куст калины, до нашего слуха доносятся негромкие печальные свисты и мало музыкальные песенки — комбинации свиста, какого-то вор­чания и тихого поскрипывания — это нужные нам снегири, стайка которых кормится на кустах калины.

Подходим ближе. В белых хлопьях снега и инея, красно-кар­миновыми пятнами, отороченными блестяще-черными крыльями, хвостами и шапочками на головах, с нежно-серыми спинками, эффектно вырисовываются видимые на далеком расстоянии грудки самцов снегирей. Их здесь около десятка. Присмотревшись, мы замечаем и самок, вместе с самцами клюющих кисти ягод, с их шоколадно-серым оперением, неприметным издали.

Снегири лазают по веткам кустарников, присаживаются у ка­кой-нибудь кисти калины и, вытянув шейки, вылущивают зернышки из ягод, бросая на землю их кожуру и брызгая во все стороны жид­ким красным соком. Два или три самца, очевидно уже удовлетво­ренные едой, перелетели на верхние ветки куста и, распушив свое Карминное оперение, поворачиваясь из стороны в сторону, раздув горлышки и подергивая хвостами, с похвальным усердием вы­свистывают скрипучие, тихие мелодии. Особенно хороша эта стайка кормящихся снегирей на фоне вот такого зимнего лесного пей­зажа, когда красная расцветка птиц гармонирует и резко контра­стирует с ослепительно белыми от инея ветвями.

Если вблизи от кормящейся стайки расставить птицеловные снасти — западню, механический и обыкновенный лучки, палочки,

намазанные клеем, а около снастей поместить снегиря-заманка можно, наверное, рассчитывать поймать этих спокойных птиц' которых очень скоро привлечет к себе голос манного снегиря.

...Нудно-длинная, слякотная осень с постоянно идущими мед. кими осенними дождями, с холодным ветром, ежедневно прино. сящим все новые и новые порции низко нависающих серых туч _в одном из маленьких, захолустных городишек Брянской области Новозыбкове. Новозыбков, напоминающий большое село, широко разбросал свои деревянные невзрачные домишки и грязные, _а осенью и весной совершенно непроходимые улицы, вблизи от зна­менитых брянских дубрав, подходящих почти к самой городской черте. Наконец, начавшееся с вечера резкое похолодание вчера утром вызвало изменение погоды. Крыши, улицы и деревья город. ских насаждений покрылись белым, ровным покровом, закрывшим и ухабы дорог и грязь тротуаров.

На одной из улиц, у самой окраины города, недалеко от полотна железной дороги, непосредственно за которой начинается лес, жи­вет семья местных птицеловов.

Рано утром после выпавшей вчера первой пороши меня раз­будил настойчивый стук в дверь. Это — страстный охотник-птице­лов пришел одолжить у меня снегиря-заманка. Мой снегирь — птица заслуженная! Живя со мной уже более 3 лет, он проделал два длинных путешествия из Москвы, где он был куплен на птичьем рынке, на Кавказ и с Кавказа в Брянскую область. Дважды пере­линяв в клетке, снегирь сделался из ярко-красного бледно-розо­вым, в его хвосте и крыльях, бывших когда-то блестяще-черными, появились белесые «седые» перья. Для ловли он незаменим — стосковавшись по снегирям, вынужденный жить все время в об­ществе других птиц, когда его выставляют заманком, он непрерыв­но издает свои позывные звуки, убедительно приглашая свободных товарищей.хотя бы на несколько минут завернуть к нему. Передав снегиря, я договорился с птицеловом, что приду на ловлю после работы.

Этот птицелов живет в маленьком домике. На улице у домика высокий ясень с остающимися на нем на зиму гроздьями семян-летучек, которые любят снегири. При домике, как раз напротив окон, небольшой огороженный садик с несколькими рябинами и стеблями высокой конопли. Место для ловли загнанных снегом на окраины города снегирей самое подходящее! Процесс ловли к тому же можно наблюдать через окошко, не выходя для этого в сад или во двор.

Снегири, обитающие в брянских хвойных лесах, при первом настоящем снеге выбираются из леса на опушки, залетая на окра­ины городов, деревень и сел. Я освободился от работы часов в 12 дня и сейчас же направился к своему приятелю. На ясене сидело 3 снегиря, они перекликались с моим заманком. Снасти для ловли, стоявшие в садике, были уже готовы. Устроившись у окон, мы стали

наблюдать за происходящим в садике, отдав строгий наказ всем -₀машним — во двор не выходить и птиц не пугать. Очень скоро 3 снегиря, которых я видел сидевшими на ясене (к ним подлетела _еще пара), наевшись вдосталь летучек ясеня, повинуясь страстным Призывам заманка, перепорхнули в садик. Пробыв некоторое время _на рябине (с нее предусмотрительно еще заранее были собраны почти все ягоды), пара самцов снегирей слетела на снег и запры­гала к ловушкам. Предметы были птицам незнакомы, но особен­ного страха своей неподвижностью не вызвали. Один из снеги­рей, заметив на столике ловушки красную, сочную рябину, под­солнечные и конопляные семена, как-то боком прыгнул к столику, клюнул ягоды, спустил сторожок и забился под сеткой. Особенно не испугавшись треска хлопнувшей пружины, остальные снегири только перелетели с нижних веток дерева на верхние.

Прошло еще несколько минут... Снегирь-заманок продолжал не только свистеть, но временами скрипел свои лучшие рулады, при­глашая к себе товарищей. Одна серая самка, то ли прельщенная песнями старого импровизатора, то ли захотевшая попробовать семечек подсолнечника, присела на крышу западни, долго рассмат­ривала снегиря-заманка и лакомства, лежащие в ловушке, нако­нец решилась и перепрыгнула сперва на открытую дверцу захло­пывающегося отделения западни, а затем к зернам. Ловушка за­хлопнулась.

Пойманным снегирям следует подвязывать крылья и помещать их первые дни в кутейку. Редко видящие летом людей снегири пуг­ливы и сильно бьются, бросаясь на стенки клетки. Эта боязливость птиц проходит очень скоро, и уже на 4—5 день пойманных сне­гирей можно пересаживать в обычные помещения. Привыкают снегири и к клеткам и к людям очень быстро и часто начинают петь недели через 2 после поимки. Их немудреная песенка, конеч­но, особого удовольствия доставить своей мелодичностью не может, но, как я уже говорил, их привлекательное красное оперение, спо­койный нрав, нетребовательность к корму и способность привы­кать к хозяину делают снегирей одними из самых приятных птиц

у нас дома.

Живут в клетках снегири (при внимательном уходе за ними) По нескольку лет и поют буквально целыми днями. Привыкнув к людям, снегири не прекращают своей песни, если даже подойти вплотную к их клетке. Среди очень большого количества самых разнообразных птиц, живших у меня, к своим снегирям я всегда чувствовал особое расположение и дружбу, и для меня поэтому вполне понятно чувство мальчика из известного стихотворения А. Барто, который «мучился» несколько дней, который «послушно надевал калоши», даже если «было сухо», который даже «с дев­чонками не дрался» только для того, чтобы ему купили снегиря, щУ которого «ярко-розовая грудка и два блестящие крыла!».

ДРОЗДЫ

Мне приходилось слышать песни птиц и в беспредельных степях Казахстана, и высоко в горах среди зарослей рододендронов, у горных вершин Кавказа, и у просторов синего Каспия, и в дрему­чих сосновых борах Владимира, и в брянских дубравах, но почему-то самые теплые чувства пробуждают в моей памяти воспоминания о весенних песнях черных дроздов.

Чудесными гармониями гремят весенними ночами песни соло­вьев, разнообразнейшие сочетания сложных импровизаций слы­шатся в голосах джурбаев, отчетливо и задорно поют зяблики, радостные, весенние настроения в такт отбивают синицы, но столь печальных мелодий, полных невыразимой меланхолии, глубоких и скорбных флейтовых звуков, как в песнях дроздов, нет у других наших птиц. Когда я пытаюсь вызвать в памяти воспоминания о звуках этих весенних песен, они непременно ассоциируются с кар­тинами особенно близкими и любимыми...

Ранняя весна в предгорьях Северного Кавказа. По опушкам лесов, по склонам балок, поросших кустами орешника и низень­кими деревьями, на сырых лужайках, в тени столетних чинар цве­тут перевернутые вверх дном трехгранные стаканчики белых под­снежников с их едва уловимым запахом весны и малиновые, соб­ранные в кучки колокольчики хохлаток; полянки опушек усеяны синими звездочками пролески, а у кустов видны темно-фиолето­вые душистые горные фиалки. Невысокие деревца верб, растущие кое-где по берегам быстро бегущих ручьев и речек, покрыты пу­шистыми нежно-желтыми барашками соцветий, вокруг них жуж­жат целые рои пчел и шмелей. В воздухе стоит золотистый туман от пыльцы, сыплющейся при порывах легкого ветерка из распустив­шихся сережек ольхи и орешников. Начинают цвести дикие фрук­товые деревья — яблони, груши, алыча и кизил, покрывающиеся белыми, кремовыми, розовыми и желтыми цветами. Днем лес на­полнен веселыми голосами многочисленых здесь синиц, звонким «боем* зябликов, переливами зарянок и лесных завирушек, одно­образными мотивами поющих пеночек-теньковок. Диск солнца ка­тится к западу, и дневные голоса леса постепенно смолкают. Через какой-нибудь час, когда солнце скрывается за зубцами снежных вершин горных хребтов, но еще светло, уже начинают звучать ве­сенние рулады дроздов...

Я любил в. такие весенние теплые вечера первых чисел апреля выйти куда-нибудь подальше за город, к берегу быстрой горной речки, чтобы послушать дроздов. Хорошо в такой вечер прилечь на нежную, только что показавшуюся из земли изумрудно-зеленую травку, заложить руки за голову и смотреть в бездонное голубое небо, розовеющее закатными красками, следить за легкими воз­душными облачками, бегущими в неведомую даль, ни о чем не ду­мать, а только слушать и слушать поющих черных дроздов, слу-

шать их не по-весеннему грустные мелодии, своей печалью про­никающие в сердце...

Поющая птица садится на ветки грушевого дерева, которое по­крыто белыми кистями цветов и зелеными шарами омелы, немного опускает крылья, и, оставаясь совершенно неподвижной, закры­вает мечтательно глаза, окаймленные оранжевыми веками. Начи­нается мелодия низкой и продолжительной флейтой, после этого следует короткая пауза и ряд мелодичных унылых, но изумительно гармоничных звуков, снова пауза, глубокий короткий повторя­ющийся свист.

Постепенно розовые краски заката густеют. Смеркается. Все дольше продолжаются паузы в песнях дроздов. Понемногу зати­хают и трели. Только изредка, то один, то другой из вечерних пев­цов издает звонкий отдельный свист... Затихают, наконец, и они. Темнеет. Пора становиться на тягу — сейчас полетят вальдшнепы...

Короткая кавказская весна в полном разгаре. Все деревья и кустарники покрылись свежей маслянистой зеленой и сочной лист­вой, сменившей нежные весенние цветы. На лужайках и лесных полянах цветут кукушкины слезки, белые лабазники, зацветают крупные ромашки.

Опушки наполняются одурманивающим запахом оранжево-желтых цветущих азалий. Теперь черные дрозды поют не только на утренних и вечерних зорях — они нашли себе подруг, разби­лись на пары, построили гнезда и коричнево-бурые дроздихи си­дят на яйцах, а угольно-черные самцы дрозды развлекают самок печальными импровизациями целыми днями... Пройдет еще каких-нибудь 10 дней и из яиц у дроздов выведутся птенцы, беспрестанно требующие корма, и песни дроздов прекратятся до следующей весны. Очень редко, улучив свободную минутку, какой-нибудь дрозд просвистит короткую песню. Некогда сейчас птицам, у них горя­чая «рабочая» пора и им сейчас не до грустных мелодий!

Если вы собираетесь заводить у себя дома дроздов, то весна — самое лучшее время для этого. Разыщите гнездо с птенчиками и дождавшись, когда птенчики оперятся, но еще не будут вылетать из гнезда, перенесите весь выводок к себе домой, в клетку. Моло­дые дрозды очень прожорливы, вам придется дней 10—12 пово­зиться с ними, выкармливая их из рук до тех пор, пока они сами не научатся клевать предлагаемый им корм со дна клетки и из кор­мушек. Но за ваши хлопоты и возню вы будете вознаграждены сторицей, вы получите несколько вполне ручных, не боящихся вас Дроздов. Имейте в виду, что дрозды очень робкие и пугливые пти­цы, поэтому пойманные во взрослом состоянии они с трудом осваи­ваются с жизнью в клетках, долго бьются в них и почти никогда полностью не приручаются.

Дроздятам первое время надо давать корм через каждые 1,5— 2 часа, постепенно удлиняя промежутки между кормлениями, до-водя их до 3—4 раз в день.

Я выкармливал своих дроздят дождевыми червями, тонко на­резанными ломтиками вареного мяса и размоченным в воде изюмом (сабзой). Когда дроздята начинали брать корм самостоятельно я переводил их на обычный рацион дроздов.

Петь молодые дрозды начинают в конце августа (они ворчат или шебуршат, как говорят птицеловы). В начале сентября они заканчивают линьку, и черные дрозды вместо бурого, пятнистого оперения первого птенцового наряда надевают наряд взрослых птиц. В это время самцы черных дроздов уже легко отличаются от самок.

Разница в оперении самцов и самок заметна только у черных дроздов, у остальных (несмотря на ряд признаков, указываемых в руководствах по содержанию птиц в клетках) полы ни по опере­нию, ни по величине и выражению глаз, ни по общему сложению, ни по общей величине, которая зависит от питания птенцов, не отличимы. Единственным критерием определения пока является пение самцов и молчание самок. Если молодые дрозды не начи­нают петь (вернее «ворчать») до ноября, следовательно, это самки и держать их в клетках смысла нет. За последние годы на основа­нии наблюдений за моими дроздами (черными и певчими, выкорм­ленными в клетках) я пришел к следующим выводам.

Дрозды подобно некоторым другим воробьиным птицам дости­гают половой зрелости лишь на втором году жизни. (Возможно, что это относится не ко всем этим птицам.) Факты, позволяющие вывести это заключение, следующие. Известно, что отдельные особи дроздов резко отличаются друг от друга богатством строф и трелей и звучностью своих песен. Я считаю, что эта индивидуаль­ная особенность во многом зависит от возраста птиц. Я вскармли­вал птенцов черных и певчих дроздов, которые были взяты из гнезд в самом раннем возрасте. В первый год своей жизни, т. е. весной года, следующего после выхода из яйца, мои дрозды, как правило, всегда пели вполголоса, не издавали звучных флейтовых свистов и вообще их пение было не пение, а шебуршание. Песня вскормлен­ных в клетке певчих и черных дроздов становится полнозвучной и мелодичной лишь на второй год жизни и достигает полной силы весной у двухгодовалых птиц. Поскольку пение птиц связано с де­ятельностью половых желез, из моих наблюдений можно сделать вывод о полном развитии гонад и их гуморальной деятельности У дроздов лишь к концу второго года жизни. (Это заключение, вы­веденное путем наблюдения над птицами в клетках, должно,быть проверено морфологически и анатомически.)

Из всех видов наших дроздов лучшими певцами считают пев­чих и черных. Я лично больше всего люблю пение певчих дроздов-но оно, пожалуй, слишком громко для комнаты. В песне певчих дроздов совершенно отсутствуют чокающие и трещащие звуки, а вся песня составлена из музыкальных, чистых флейтовых мелодий и строф. Особенно эффектны в пении этих птиц короткие паузы

между строфами. Отдельные звуки, звучащие в песне певчих дроз­дов, напоминают песню соловьев, и Брем называет поэтому певчих дроздов «соловьями Норвегии», где их пение особенно ценят.

Я держал разные виды дроздов в продолжении многих лет. За долгие годы у меня жили певчие и черные, белозобые и рябинники, дерябы и белобровики. Некоторые из них почти не пели, не утра­чивая, несмотря на все мои старания, своей пугливости (белозо­бые), большинство же пело в течение почти круглого года, с ко­роткими перерывами на время интенсивной линьки (июль — ав-густ). Из моих дроздов мне особенно памятен певчий дрозд, на­званный Сашей. Он был получен мною от моего друга А. Г. Ком­панийца.

Саша начинал петь по утрам раньше всех остальных моих птиц, когда до рассвета оставалось часа полтора. Его пение было удиви­тельно гармонично и разнообразно (даже для певчего дрозда) и состояло из глубоких и низких флейтовых свистов, высоких и очень громких трелей. (Мои домашние говорили, что пение моего Саши «пронзает их насквозь».) Саша обожал купаться, и воду ему при­водилось ставить в клетку по нескольку раз в день, так как он сейчас же разбрызгивал ее по комнате. Мой дрозд безусловно различал и узнавал людей: если я подходил к его клетке, Саша оставался спо­коен, не метался и не бился в ней (за ним ухаживал я). Совершенно по-иному вел он себя, если к нему подходили другие мои домашние. Он испытывал панический ужас при приближении к нему наших охотничьих собак. Клетка с Сашей обычно стояла на высоком книж­ном шкафу и там он себя чувствовал спокойно. Когда же для чистки клетку снимали со шкафа и если в это время подбегали к ней собаки, то Саша принимался метаться по клетке почти до полного изне­можения и не успокаивался еще долгое время после водворения ее на место. Прожил у нас Саша лет 5 и погиб, очевидно, от старости. Из черных дроздов особое место в моих «воспоминаниях старого птицелова» принадлежит дрозду, которого я приобрел еще в детстве у Бориса-птицелова. Людей дрозд не боялся и был совершенно ручным, так как он был взят еще птенцом. Когда я подходил к дроз-ду с кормушкой в руках, он слетал с жердочки на дно клетки и ко­вылял к дверце. Едва я успевал открыть дверцу, дрозд прыгал ко мне на руку, забавно топорщил перья и клевал меня. Этот дрозд пел замечательно! Меланхолические, печальные его рулады неслись из сарая, в котором помещалась клетка с дроздом, с раннего утра и до позднего вечера. Часто я, подходя из школы к дому, слышал пение своего дрозда квартала за два. У нас в городе было много купцов-иранцев, больших любителей пения черных дроздов, и не­однократно ко мне являлись почтенные, взрослые люди, с окрашен- ными хной в красный цвет бородами и усами, предлагая продать им моего дрозда. (Но я уже тогда — этого правила я придержи- ваюсь и до настоящего времени — считал птиц своими друзьями, а друзей не продают!)

В летние дни, если я не бывал на охоте, я выносил клетку с чер­ным дроздом в сад и помещал его на солнце. Дрозд, наслаждаясь солнечными лучами, ложился на дно своей клетки, распускал веером хвост, вытягивал крылья и, поворачиваясь с боку на бок, мог при­нимать солнечные ванны целыми часами. Этот дрозд прожил у меня года 3 и жизнь его окончилась весьма трагично — в сарай забра­лась крыса и загрызла моего дрозда.

...Сейчас, среди многих птиц, живущих у меня дома, на книж­ном шкафу, в клетке, напоминающей клетку, в которой когда-то жил мой дрозд Саша, живет певчий дрозд, названный в честь моей старой любимой птицы тоже Сашей, он подарен мне моим сыном — молодым птицеловом.

КАВКАЗСКИЕ ЩУРЫ

Наряду с альпийскими горихвостками кавказские щуры — одни из самых характерных птиц Кавказа, они относятся к тому основ­ному ядру представителей животного царства, которые появились на Кавказе еще в те отдаленные геологические времена, когда Кав­каз был островом, омываемым со всех сторон морями.

Обитая, подобно краснобрюхим горихвосткам, в самой верхней зоне Кавказа, встречаясь на высотах и у ледников всего массива, кавказские щуры живут не в суровых и мрачных ущельях — родине горихвосток, а на освещенных солнцем альпийских лугах, где бога­тая и разнообразная растительность позволяет этим исключительно зерноядным птицам находить достаточное количество семян и зерен.

Питание растительной пищей¹, возможность добывать ее в тече­ние почти всего года у себя на родине (высокие стебли субальпий­ского высокотравья не засыпаются снегом, с них семена можно клевать птицам даже зимой) не заставляет щуров, подобно гори­хвосткам, после выпадения в верхних зонах гор ранних осенних снегов непременно спускаться в низины ущелий, на берега рек. Не будучи особенно многочисленными и в своей гнездовой области, щуры — сравнительно редкие зимние гости высокогорных долин и встречаются здесь далеко не ежегодно.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: