Понятие истины. Аспекты истины

Проблема истины является ведущей в философии познания. Все про­блемы философской теории познания касаются либо средств и путей дости­жения истины (вопросы чувственного и рационального, интуитивного и дис­курсивного и др.), либо форм существования истины (понятий факта, гипо­тезы, теории и т.п.), форм ее реализации, структуры познавательных отноше­ний и т.п. Все они концентрируются вокруг данной проблемы, конкретизи­руют и дополняют ее.

Понятие истины относится к важнейшим в общей системе мировоз­зренческих проблем. Оно находится в одном ряду с такими понятиями, как «справедливость», «добро», «смысл жизни».

От того, как трактуется истина, как решается вопрос, достижима ли она, зависят зачастую и жизненная позиция человека, понимание им своего назначения. Примером тому может служить свидетельство нидерландского физика, создателя классической электронной теории X.А. Лоренца. Говоря в 1924 г. о развитии своей научной деятельности, приведшей к электронной теории, он, в частности, заявил, что видел в квантовом атоме неразрешимое противоречие, которое приводило его в отчаяние. «Сегодня, — признавал он, — утверждаешь прямо противоположное тому, что говорил вчера; в таком случае вообще нет критерия истины, а следовательно, вообще неизвестно, что значит наука. Я жалею, что не умер пять лет тому назад, когда этих про­тиворечий не было». Этот факт показывает то драматическое положение, в котором порой оказываются ученые, переживающие смену одной теории другой и сталкивающиеся с необходимостью отказа от прежних теорий, счи­тавшихся истинными.

Проблема истины, как и проблема смены теорий, не такая уж триви­альная, как может показаться с первого взгляда. В этом можно убедиться, вспомнив атомистическую концепцию Демокрита и ее судьбу. Ее главное положение: «Все тела состоят из атомов, атомы неделимы». Является ли оно с позиций науки нашего времени истиной или заблуждением? Для квалифи­кации ее в качестве истины как будто нет оснований: современная наука до­казала делимость атомов. Ну а является ли она заблуждением? Если считать ее заблуждением, то не будет ли это субъективизмом? Как может какая-либо концепция, подтвердившая свою истинность на практике (а таковой и была атомистическая концепция Демокрита), оказаться ложной? Не придем ли мы в таком случае к призна^[198]нию того, что и сегодняшние теории — социоло­гические, биологические, физические, философские — только сегодня ис­тинны, а завтра, через 10 или 100, 300 лет будут уже заблуждениями? Так чем же мы сегодня занимаемся: не заблуждениями ли, не их ли созданием, развертыванием? Не будет ли здесь произвола, волюнтаризма? Получается, что мы приходим к оправданию открытой конъюнктурщины. Поскольку мы этого делать не хотим, постольку альтернативное утверждение — что кон­цепция Демокрита есть заблуждение — тоже приходится отбросить. Итак, атомистическая концепция античного мира, да и атомистическая концепция XVII—XVIII вв. — не истина и не заблуждение.

Так что же такое истина?

Имеются разные понимания истины. Вот некоторые из них: «Истина — это соответствие знаний действительности»; «Истина — это опытная под­тверждаемость»; «Истина — это свойство самосогласованности знаний»; «Истина — это полезность знания, его эффективность»; «Истина — это со­глашение».

Первое положение, согласно которому истина есть соответствие мыс­лей действительности, является главным в классической концепции истины. Она называется так потому, отмечает Э.М. Чудинов, что оказывается древ­нейшей из всех концепций истины: именно с нее и начинается теоретическое исследование истины. Первые попытки ее исследования были предприняты Платоном и Аристотелем. Классическое понимание истины разделяли Фома Аквинский, П. Гольбах, Г.В.Ф. Гегель, Л. Фейербах, К. Маркс; разделяют его и многие философы XX столетия.

Этой концепции придерживаются и материалисты, и идеалисты, и тео­логи; не отвергают ее и агностики; среди приверженцев классической кон­цепции истины имеются и метафизики, и диалектики. Она очень солидна по своему представительству. Различия внутри нее проходят по вопросу о ха­рактере отражаемой действительности и по вопросу о механизме соответст­вия.

Иногда говорят: классическое определение истины (через «соответст­вие», «верное» или «адекватное» отражение) тавтологично. На наш взгляд, правы те, кто считает полезными и такие определения-тавтологии, поскольку они играют роль разъяснений значений менее знакомых слов через слова, значения которых интуитивно более ясны.

Термин «адекватное» («верное») отражение применительно к мыслен­ным образам может быть конкретизирован через понятия изоморфизма и го­моморфизма. Д.П. Горский, И.С. Нарский и Т.И. Ойзерман отмечают, что верное отображение как мыслен^[199]ный образ, возникающий в результате познания объекта, есть: 1) отображение, причинно обусловленное отобра­жаемым; 2) отображение, которое находится в отношении изоморфизма или гомоморфизма по отношению к отображаемому; 3) отображение, в котором компоненты, находящиеся в отношении изоморфизма или гомоморфизма к компонентам отображаемого, связаны с последним отношением сходства. Всякое верное отображение (как мысленный образ) находится в указанных отношениях с отображаемым и поэтому может быть охарактеризовано как истинное. Предикат «истинный» выступает, таким образом, как некоторое сокращение для описания отображений, отличающихся указанными выше свойствами. Этим оправдано традиционное определение понятия истины (см.: Современные проблемы теории познания диалектического материа­лизма. Т. II. Истина, познание, логика. М., 1970. С. 30—31).

Современная трактовка истины, которую разделяет, по-видимому, большинство философов, включает в себя следующие моменты. Во-первых, понятие «действительность» трактуется прежде всего как объективная реаль­ность, существующая до и независимо от нашего сознания, как состоящая не только из явлений, но и из сущностей, скрывающихся за ними, в них прояв­ляющихся. Во-вторых, в «действительность» входит также и субъективная действительность, познается, отражается в истине также и духовная реаль­ность. В-третьих, познание, его результат — истина, а также сам объект по­нимаются как неразрывно связанные с предметно-чувственной деятельно­стью человека, с практикой; объект задается через практику; истина, т.е. дос­товерное знание сущности и ее проявлений, воспроизводима на практике. В-четвертых, признается, что истина не только статичное, но также и динамич­ное образование; истина есть процесс. Эти моменты отграничивают диалек­тическо-реалистическое понимание истины от агностицизма, идеализма и упрощенного материализма.

Одно из определений объективной истины таково: истина — это адек­ватное отражение объекта познающим субъектом, воспроизводящее позна­ваемый объект так, как он существует сам по себе, вне сознания.

Характерной чертой истины является наличие в ней объективной и субъективной сторон.

Истина, по определению, — в субъекте, но она же и вне субъекта. Ис­тина субъектна. Когда мы говорим, что истина субъективна, это значит, что она не существует помимо человека и человечества; истина объективна — это значит, что истинное содержание человеческих представлений не зависит ни от человека, ни от человечества.^[200]

Некоторые «идеологи» полагают, что содержание истины зависит от классов и от времени. В 30—40-х годах в нашей стране внедрялось представ­ление, будто существует «буржуазная физика» и «буржуазная генетика». Это явилось одним из оснований гонений на тех, кто поддерживал теорию отно­сительности, хромосомную теорию наследственности.

Однако в соответствии со здравым смыслом и по исходному определе­нию объективная истина внеклассова и надысторична.

В.И. Ленин отмечал, что объективная истина это такое содержание че­ловеческих представлений, которое не зависит от субъекта, не зависит ни от человека, ни от человечества; из этого утверждения, если быть последова­тельным, вытекало положение о независимости истины и от классов. В том же ключе следовало бы делать вывод и из утверждения о том, что соответст­вия теории денежного обращения с практикой Маркса «не могут изменить никакие будущие обстоятельства» (ПСС. Т. 18. С. 146).

Положение о внеклассовом, надысторичном характере объективной ис­тины нисколько не нарушает того, что имеются истины, выражающие инте­ресы классов, что истина определенным образом связана с полезностью зна­ний и что сама истина изменяется со временем в смысле своей полноты, сте­пени отражения сущности материальных систем и их проявлений.

Именно по этой причине — внеклассовости и надысторичности — и атомистическая концепция Демокрита в своей основе истинна; материальные тела действительно состоят из атомов, а атомы неделимы. Хотя атомы и ока­зались иными, чем это представлялось в античности, хотя и была доказана впоследствии делимость атомов (кстати, при критике метафизического по­ложения XVII—XVIII вв. о неделимости атомов забывают, что атомы цело­стны и действительно неделимы в определенных пределах при определенных условиях; на этом основана, в частности, вся химия), все же данная концеп­ция соответствовала и соответствует своему уровню состояния практики, пусть примитивному, обыденному, но вполне определенному опыту. В этих границах она истинна. Иное дело, что данный уровень опыта и представле­ние о неделимости атомов были в то время абсолютизированы, и в положе­нии «Все тела состоят из атомов, атомы неделимы» не только не содержалось оговорки — «при таких-то условиях», но, более того, полагалось категориче­ское «Атомы неделимы при всех условиях».

Как видим, к оценке научных концепций в плане «истина» или «заблу­ждение» нужно подходить при строгом соблюдении требования соотносить их содержание с конкретным, или отражаемым, предметом, его элементами, связями, отношениями. Если такое соответствие налицо и при фиксирован­ных (а не лю^[201]бых) условиях воспроизводится, то это означает, что мы имеем дело с достоверным объективно-истинным знанием в полном его объ­еме или (как в случае с атомистической концепцией Демокрита) с достовер­ностью, истинностью в главном его содержании. В последнем случае сама концепция в гносеологическом плане есть истина плюс заблуждение (что вы­является ретроспективно, с точки зрения нового уровня развития практики).

Из понимания истины как объективной, не зависящей от индивидов, классов, человечества, следует ее конкретность.

Конкретность истины — это зависимость знания от связей и взаимо­действий, присущих тем или иным явлениям, от условий, места и времени, в которых они существуют и развиваются. Реализацию принципа конкретности можно было видеть из приведенного только что примера с атомистической гипотезой. Пример, нередко приводимый в литературе: утверждение «вода кипит при 100 градусах Цельсия» правильно при наличии нормального атмо­сферного давления (760 мм ртутного столба) и неправильно при отсутствии этого условия. Еще пример, из области социального познания; он касается оценки марксизма французским экзистенциалистом Ж.-П. Сартром. «Мар­ксизм, — писал он, — был самой радикальной попыткой прояснения истори­ческого процесса в его тотальности». Именно поэтому «марксизм остается философией нашего времени: его невозможно превзойти, так как обстоятель­ства, его породившие, еще не исчезли» (Sartre J.-P. Critique de la raison dialectique. Paris, I960. P. 29). Изменение же капитализма, переход его в мо­нополистическую, а затем и в постмонополистическую форму требует, ко­нечно, и соответствующего изменения социальной, экономической теории капитализма.

В понятие конкретной истины включается указание на время. Имеется в виду время существования объекта и момент или период его отражения субъектом. Если же «время объекта» или «время субъекта» меняется, то зна­ние может потерять свою объективность.

Таким образом, абстрактной истины нет, истина всегда конкретна. Конкретность включается в объективную истину. Вследствие этого понятие истины неотъемлемо от ее развития, от понятия творчества, необходимого для дальнейшей разработки и развития знания.

Объективная истина имеет три аспекта: бытийственный, аксиологиче­ский и праксеологический.

Бытийственный аспект связан с фиксацией в ней бытия как пред­метно-субстратного, так и духовного (в последнем случае — когда объектами познания индивида становится духовный мир другого человека, установлен­ные теории, система догматов и пр.). Само же это бытие является данным субъекту как объект, т.е. как^[202] объективная реальность, хотя и сопряженная с субъектом, но находящаяся вне субъекта познания. Сама истина обретает собственное бытие. Вл.С. Соловьев отмечал: «Истина заключается прежде всего в том, что она есть, т.е. что она не может быть сведена ни к факту на­шего ощущения, ни к акту нашего мышления, что она есть независимо от того, ощущаем ли мы ее, мыслим ли мы ее или нет... Безусловная истина оп­ределяется прежде всего не как отношение или бытие, а как то, что есть в отношении, или как сущее» (Соч. в 2 т. Т. 1. М., 1988. С. 691). Бытийствен­ный, или онтологический, аспект истины подчеркивался и П.А. Флоренским в его фундаментальном труде «Столп и утверждение истины»: «Наше рус­ское слово “истина”, — пишет он, — сближается с глаголом есть (“истина” — “естина”)... “Истина”, согласно русскому о ней разумению, закрепила в себе понятие абсолютной реальности: Истина — “сущее”, подлинно сущест­вующее... В отличие от мнимого, недействительного... Русский язык отме­чает в слове “истина” онтологический момент этой идеи. Поэтому “истина” обозначает абсолютное само-тождество и, следовательно, само-равенство, точность, подлинность. “Истый”, “истинный”, “истовый” — это выводок слов из одного этимологического гнезда» (Столп и утверждение истины. Т. 1(1). М., 1990. С. 15—16). Истина — это «пребывающее существование»; это — «живущее», «живое существо», «дышушее», т.е. владеющее существен­ным условием жизни и существования. Истина, как существо живое по пре­имуществу, — таково понятие о ней у русского народа... Именно такое по­нимание истины и образует своеобразную и самобытную характеристику русской философии» (там же. С. 17).

Аксиологический аспект истины состоит в нравственно-этической, эс­тетической и праксеологической ее наполненности, в тесной связи со смыс­лом жизни, с ее ценностью для всей, в том числе практической деятельности человека. Наличие такого момента в истине мы уже видели из приведенного выше факта, касающегося биографии физика X.А. Лоренца. Само понятие «истина» в русском языке неотрывно от понятия «правда». Вл. Даль в «Тол­ковом словаре живого великорусского языка» замечает: правда — это «ис­тина на деле, истина… во благе; справедливость; честность, неподкупность; поступать по правде значит поступать по истине, по справедливости; правди­вость, как качество человека или как принадлежность понятия, рассказа, опи­сания; полное согласие слова и дела, истина» (т. III. М., 1980. С. 379). Истина — противоположность лжи; все, что верно, подлинно, точно, справедливо, что есть; все, что есть, то истина. Ныне слову этому отвечает и «правда», хотя вернее будет понимать под словом «правда» правдивость, справедли­вость, правосудие, правоту. Истина относится^[203] [более] к уму и разуму, а добро или благо к любви, нраву и воле» (т. II. М., 1979. С. 60).

Известный ученый А.Д. Александров пишет, что само понятие «правда» охватывает и объективную истину, и моральную правоту. «Стрем­ление найти истину, распространить и утвердить ее среди людей оказывается существенным элементом моральной позиции по отношению к людям... Зна­ние истины обогащает человека, позволяет ему лучше ориентироваться в действительности. Поэтому ложь не просто противна истине. Тот, кто лжет, как бы обкрадывает человека, мешает ему понимать происходящее и нахо­дить верные пути, стесняет его свободу, налагает на него оковы искаженного взгляда на действительность. Искажение и сокрытие истины всегда служило угнетению. Неуважение к истине, безразличие к ней выражает неуважение, безразличие к людям; надо совершенно презирать людей, чтобы с апломбом вещать им, не заботясь об истине» (Истина как моральная ценность // Наука и ценности. Новосибирск, 1987. С. 32).

Праксеологический аспект истины демонстрирует включенность в ис­тину момента ее связи с практикой. Сам по себе этот момент как ценность, или полезность, истины для практики входит в аксиологический ее аспект, однако, есть смысл в том, чтобы выделять его в качестве относительно само­стоятельного.

Философ М.М. Рубинштейн обращал внимание на освободительный характер истины: каждая познанная истина, подчеркивал он, означает новый раскрытый простор для действия; предвидя будущее и объединяя его со своими принципами, человек не только ждет будущего, но он способен и творить его; истина жизнесозидательна, ложь жизнеразрушительна (О смысле жизни. Ч. 2. М., 1927. С. 96, 101, 103).

Нацеленность истины на практику, праксеологический аспект истины специально рассматривается в ряде работ по теории познания. Наиболее со­держательной в этом плане является книга Б.И. Липского «Практическая природа истины» (Л., 1988). Он указывает на то, что истина есть характери­стика определенного отношения между идеей и предметом и поэтому должна включать в себя как объективное знание о свойствах предмета, так и субъек­тивное понимание возможностей его практического употребления. Человек, располагающий истиной, пишет он, должен иметь четкое представление не только о свойствах данного предмета, но и возможностях его практического использования. Практика удостоверяет истину лишь для того, чтобы эта удо­стоверенная истина могла служить дальнейшему развитию практики. Отсюда — определение понятия истины: истина есть «содержание человеческого^[204] сознания, соответствующее объективной реальности и выступающее теоре­тической основой ее преобразования для достижения субъективной цели» (с. 96).

Наличие праксеологического аспекта в содержании понятия «истина» дает основание, как видим, для своеобразного определения этого понятия. Так понимать истину, конечно, можно, как возможны и некоторые другие ее определения. Однако нужно видеть и узость этого определения, которая со­стоит и в неопределенности вводимого термина «теоретическая основа» и в игнорировании целого пласта знания, находящегося вне практики. В послед­нем случае имеются в виду многие области знания, как, например, в описа­тельной биологии, которые лишь отражают объекты в простом наблюдении (вне практики) и непосредственно не нацелены на обеспечение новых циклов практики.

Итак, мы рассмотрели три аспекта истины. Среди них ведущим, основ­ным является бытийственный аспект. Хотя определений понятий «истина» имеется множество (и они имеют право на существование), все же исходным является то, которое непосредственно касается его бытийственной сути; оно приведено в начале данного раздела. Его модификацией является следующее: истина есть соответствие субъектных представлений объекту (реально­сти). (О понятиях «субъект» и «объект» см. главу 11, п. 11.2) Поскольку представления субъекта как индивида могут носить конкретно-чувственный или мысленно-абстрактный характер, постольку можно дать такое определе­ние: истина есть соответствие конкретно-чувственных и понятийных представлений объекту.

Такое определение понятия «истина» предполагает, между прочим, вполне однозначный и положительный ответ на вопрос: а относится ли «ис­тина» также к чувственному познанию действительности?

Нередко встречается такое мнение, будто истина соотносима только с понятиями и с понятийным мышлением. Не соглашаясь с этой точкой зрения, М.Н. Руткевич справедливо замечает, что истина как соответствие объекту есть общая характеристика любого гносеологического образа. «Истина» от­носится и к чувственному познанию. Но поскольку противоположность объ­ективного и субъективного, соответствующего объекту и не соответствую­щего ему развертывается в мышлении в противоположность истины и заблу­ждения, постольку «заблуждение» (в отличие от «ложного») обычно упот­ребляется применительно к мысли. Действительно, чтобы «заблуждаться», надо «искать», чтобы искать, надо иметь известную свободу выбора, а она появляется вместе с относительной самостоятельностью мышления. В ощу­щениях и восприятиях^[205] свободы выбора нет, поскольку они есть результат непосредственного взаимодействия органов чувств с вещами.

Положение о применимости понятия истинности к ощущениям отстаи­вают А.И. Уёмов, П.С. Заботин и некоторые другие. А.И. Уёмов пишет: «Если мы не считаем ощущения единственной реальностью и полагаем, что вне нас существует материальный мир, который так или иначе отображается в ощущениях, то вопрос об истинности или ложности чувственных данных яв­ляется вполне законным. Если эти чувственные данные соответствуют ото­бражаемой ими действительности, то они истинны, если искажают ее, то — ложны» (Уёмов А.И. Истина и пути ее познания. М., 1975. С. 38; см. также: Диалектика познания / под ред. А.С. Кармина. Л., 1988. С. 59—60).

Поддерживая эту точку зрения, можно выдвинуть еще и такое сообра­жение. В агностицизме, в некоторых его разновидностях основное внимание уделяется проблеме отношения ощущения к объекту. Сенситивная сторона субъектно-объектного взаимодействия чрезмерно субъективизируется вплоть до вывода о несоответствии ощущений свойствам объекта. Результатом та­кого хода мысли становится отгораживание субъектного мира от сущности материальных систем, воздействующих на субъект.

В этом плане изучение того, в каком отношении находятся ощущения к внешнему материальному миру, имеет не только частнонаучное, но и гносео­логическое значение. Встает проблема первичных и вторичных качеств, своеобразия и познавательной роли вторичных (диспозиционных) качеств. Различие между ними как раз и фиксируется в понятиях теории истины («ис­тинное», «изоморфное», «гомоморфное», «правильное», «совпадение», «со­ответствие» и т.п.).

Можно, конечно, применять к ощущениям понятие «правильное» («не­правильное»), особенно если речь идет об ощущениях животных. Но приме­нение понятия «объективная истина» к человеческим ощущениям лишь под­черкивает человеческое существо отражательного процесса на уровне орга­нов чувств, его предметно-деятельностную, социальную, конкретно-истори­ческую природу.

Интересные перспективы обещает исследование более широкого фе­номена невербальной истины. Так, В.И. Свинцов замечает: «Конечно, можно легко отгородиться от рассматриваемой проблематики декларацией тезиса, что суждение есть единственный минимальный носитель истины и лжи. Од­нако такой «стерильный» подход к истине, вероятно, оправдан лишь для формальной логики с ее специфическими задачами и методами... С обще­гно^[206]сеологической точки зрения более привлекательным представляется широкий взгляд на эту проблему, допускающий многообразие форм адекват­ного (неадекватного) отражения действительности, включая и такие способы выражения и передачи истины и лжи, которые не обязательно связаны с вер­бальным поведением субъекта» (Свинцов В.И. К вопросу о соотношении по­нятий «истина» и «художественная правда» // Философские науки. 1984. № 4. С. 61—62).

Во всех случаях объективной истиной будет адекватное отражение субъектом объекта.

Формы истины

Существуют разные формы истины. Они подразделяются по характеру отражаемого (познаваемого) объекта, по видам предметной реальности, по степени полноты освоения объекта и т.п. Обратимся сначала к характеру от­ражаемого объекта.

Вся окружающая человека реальность в первом приближении оказыва­ется состоящей из материи и духа, образующих единую систему. И первая, и вторая сферы реальности становятся объектом человеческого отражения и информация о них воплощается в истинах. Поток информации, идущий от материальных систем микро-, макро- и мега-миров, формирует то, что можно обозначить как предметную истину (она дифференцируется затем на пред­метно-физическую, предметно-биологическую и др. виды истины).

Понятие «дух», соотносимое в ракурсе основного вопроса мировоззре­ния с понятием «природа» или «мир», распадается, в свою очередь на экзи­стенциальную реальность и реальность когнитивную (в смысле: рационали­стически-познавательную). Экзистенциальная реальность включает в себя духовно-жизненные ценности людей, такие, как идеалы добра, справедливо­сти, красоты, чувства любви, дружбы и т.п., а также и духовный мир индиви­дов. Вполне естественен вопрос о том, истинно или не истинно мое пред­ставление о добре (как оно сложилось в таком-то сообществе), понимание духовного мира такого-то человека. Если на этом пути мы достигаем истин­ностного представления, то можно полагать, что мы имеем дело с экзистен­циальной истиной.

Объектом освоения индивидом могут стать также те или иные концеп­ции, включая религиозные и естественнонаучные. Можно ставить вопрос о соответствии убеждений индивида тому или иному комплексу религиозных догматов либо, к примеру, о правильности нашего понимания теории относи­тельности или современной синтетической теории эволюции; и там, и здесь употребимо понятие «истинности», что ведет к признанию существования кон^[207]цептуальной истины. Аналогично положение с представлениями того или иного субъекта о методах, средствах познания, например, с представле­ниями о системном подходе, о методе моделирования и т.п. Перед нами еще одна форма истины — операциональная.

Помимо выделенных могут быть формы истины, обусловленные спе­цификой видов познавательной деятельности человека. На этой основе име­ются такие формы истины: научная, обыденная (повседневная), нравственная и пр.

Приведем следующий пример, иллюстрирующий различие обыденной истины и истины научной (см.: Чудинов Э.М. Природа научной истины. М., 1977. С. 52). Предложение «Снег бел» может квалифицироваться как истин­ное. Эта истина принадлежит к сфере обыденного знания. Переходя к науч­ному познанию, мы прежде всего уточняем это предложение. Научным кор­релятом истины обыденного познания «Снег бел» будет предложение «Бе­лизна снега — это эффект воздействия некогерентного света, отраженного снегом, на зрительные рецепторы». Это предложение представляет собой уже не простую констатацию наблюдений, а следствие научных теорий — физи­ческой теории света и биофизической теории зрительного восприятия. В обыденной же истине заключена констатация явлений и корреляций между ними.

К научной истине применимы критерии научности (см. с. 76–77 дан­ного учебного пособия).

Все признаки (или критерии) научной истины находятся во взаимо­связи. Только в системе, в своем единстве они способны выявить научную истину, отграничить ее от истины повседневного знания или от «истин» ре­лигиозного или авторитарного знания.

Практически-обыденное знание получает обоснование из повседнев­ного опыта, из некоторых индуктивно установленных рецептурных правил, которые не обладают необходимо доказательной силой, не имеют строгой принудительности. Дискурсивность научного знания базируется на принуди­тельной последовательности понятий и суждений, заданной логическим строем знания (причинно-следственной структурой), формирует чувство субъективной убежденности в обладании истиной. Поэтому акты научного знания сопровождаются уверенностью субъекта в достоверности его содер­жания. Вот почему под знанием понимают форму субъективного права на истину. В условиях науки это право переходит в обязанность субъекта при­знавать логически обоснованную, дискурсивно доказательную, организован­ную, «систематически связанную» истину (см.: Кезин А.В. Научность: эта­лоны, идеалы, критерии. М., 1989).

В пределах науки имеются модификации научной истины (по областям научного знания: математики, физики, биологии и др.). Следует отграничи­вать истину как гносеологическую категорию от^[208] логической истинности (иногда квалифицируемой как логическая правильность). «Логическая ис­тинность (в формальной логике), — отмечается в Философской энциклопе­дии, — истинность предложения (суждения, высказывания), обусловленная его формально-логической структурой и принятыми при его рассмотрении законами логики (в отличие от так называемой фактической истинности, для установления которой необходим также анализ содержания предложения)» Специфична объективная истина в уголовном судопроизводстве, историче­ской науке, в других гуманитарных и общественных науках. Рассматривая, например, историческую истину, А.И. Ракитов пришел к выводу, что в исто­рическом познании «возникает совершенно своеобразная познавательная си­туация: исторические истины есть отражение реальной, прошедшей соци­ально значимой деятельности людей, т.е. исторической практики, но сами они не включаются, не проверяются и не видоизменяются в системе практи­ческой деятельности исследователя (историка)» (Ракитов А.И. Историзм, ис­торическая истина и исторический факт // Философия и социология науки и техники: ежегодник. 1983. М., 1985. С. 93—94 (приведенное положение не следует расценивать как нарушающее представление о критериальных при­знаках научной истины. В данном контексте термин «проверяемость» упот­ребляется в строго обозначенном автором смысле; но «проверяемость» включает в себя также и обращение к наблюдению, возможность многократ­ного наблюдения, что в историческом познании всегда имеет место).

В гуманитарном знании важное значение для истины имеет глубина понимания, соотносимая не только с разумом, но и с эмоциональным, ценно­стным отношением человека к миру.

Такая двухполюсность истины наиболее ярко выражается в искусстве, в понятии «художественная правда». Как отмечает В.И. Свинцов, художест­венную правду правильнее рассматривать как одну из форм истины, исполь­зуемую постоянно (наряду с другими формами) в познании и интеллектуаль­ной коммуникации. Анализ ряда художественных произведений показывает, что «истинностная основа» художественной правды в этих произведениях имеется. «Весьма возможно, что она как бы перемещена из поверхностного в более глубокие слои. И хотя установить связь «глубины» с «поверхностью» не всегда легко, ясно, что она должна существовать... В действительности ис­тина (ложь) в произведениях, содержащих такие конструкции, может быть «упрятана» в сюжетно-фабульном слое, слое характеров, наконец, в слое за­кодированных идей» (К вопросу о соотношении понятий «истина» и «худо­жественная правда» // Философские науки. 1984. № 4. С. 57).^[209] Художник способен открывать и в художественной форме демонстрировать истину.

Важное место в теории познания занимают формы истины – относи­тельная и абсолютная.

Вопрос о соотношении абсолютной и относительной истины мог встать в полной мере как мировоззренческий вопрос лишь на определенной ступени развития человеческой культуры, когда обнаружилось, что люди имеют дело с познавательно неисчерпаемыми сложноорганизованными объектами, когда выявилась несостоятельность претензий любых теорий на окончательное (аб­солютное) постижение этих объектов.

Под абсолютной истиной в настоящее время понимают такого рода знание, которое тождественно своему предмету и потому не может быть оп­ровергнуто при дальнейшем развитии познания. Такая истина есть:

а) результат познания отдельных сторон изучаемых объектов (конста­тация фактов, что не тождественно абсолютному знанию всего содержания данных фактов);

б) окончательное знание определенных аспектов действительности;

в) то содержание относительной истины, которое сохраняется в про­цессе дальнейшего познания;

г) полное, актуально никогда целиком не достижимое знание о мире и (добавим мы) о сложноорганизованных системах.

По-видимому, вплоть до конца XIX — начала XX в. в естествознании, да и в философии, господствовало представление об истине как об абсолют­ной в значениях, отмеченных пунктами а), б) и в).

Когда констатируется что-либо существующее или существовавшее в действительности (например, в 1688 г. были открыты красные кровяные тельца — эритроциты, а в 1690 г. проведено наблюдение поляризации света), «абсолютны» не только годы открытий этих структур или явлений, но и ут­верждения о том, что эти явления имеют место в действительности. Такая констатация подходит под общее определение понятия «абсолютная истина». И здесь мы не находим «относительной» истины, отличающейся от «абсо­лютной» (разве что при перемене системы отсчета и рефлексии над самими теориями, объясняющими данные феномены; но для этого требуется извест­ное изменение самих научных теорий и переход одних теорий в другие).

Когда дается строгое философское определение понятиям «движение», «скачок» и т.п., такое знание тоже может считаться абсолютной истиной в смысле, совпадающем с относительной ис^[210]тиной (и в этом плане употреб­ление понятия «относительная истина» не обязательно, как излишней стано­вится и проблема соотношения абсолютной и относительной истин). Такой абсолютной истине не противостоит никакая относительная истина, если только не обращаться к формированию соответствующих представлений в истории естествознания и в истории философии.

Не будет проблемы соотношения абсолютной и относительной истин и тогда, когда имеют дело с ощущениями или вообще невербальными формами отражения человеком действительности.

Но вот когда эта проблема снимается в наше время по тем же мотивам, по которым ее не было в XVII или XVIII вв., – это уже анахронизм (см., на­пример: Минасян А.М. Диалектический материализм (учение о сознании). Ростов-на-Дону, 1974. С. 202—205).

В применении к достаточно развитому научному теоретическому по­знанию абсолютная истина — это полное, исчерпывающее знание о пред­мете (сложноорганизованной материальной системе или мире в целом); от­носительная же истина — это неполное знание о том же самом предмете.

Пример такого рода относительных истин — теория классической ме­ханики и теория относительности. Классическая механика как изоморфное отображение определенной сферы действительности, отмечает Д.П. Горский, считалась истинной теорией без всяких ограничений, т.е. истинной в некото­ром абсолютном смысле, поскольку с ее помощью описывались и предсказы­вались реальные процессы механического движения. С возникновением тео­рии относительности было выяснено, что ее уже нельзя считать истинной без ограничений. Изоморфизм теории как образа механического движения пере­стал со времени быть полным; в предметной области были раскрыты соот­ношения между соответствующими характеристиками механического дви­жения (при больших скоростях), которые не выполнялись в классической ме­ханике. Классическая (с внесенными в нее ограничениями) и релятивистская механика, рассматриваемые уже как соответствующие изоморфные отобра­жения, связаны между собой как истина менее полная и истина более полная. Абсолютный же изоморфизм между мысленным отображением и определен­ной сферой действительности, как она существует независимо от нас, под­черкивает Д.П. Горский, не постижим ни на какой ступени познания.

Такое представление об абсолютной, да и об относительной истине, связанное с выходом на процесс развития научного знания, развития науч­ных теорий, выводит нас на подлинную диалектику абсолютной и относи­тельной истины.^[211]

Абсолютная истина [в аспекте г)] складывается из относительных ис­тин.

Если признать на схеме абсолютную истину за бесконечную область вправо от вертикали zx и выше от горизонтали zy, то ступени 1, 2, 3... будут относительными истинами.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: