Философия — трансцендирующее постижение объекта

Еще одна сторона, или ипостась, философского познания — его транс­цендирующий характер.

«Трансцендентный» (от латинского transcendere — «переступать») по­нимается как выходящий за границы возможного (не только индивидуально и в настоящее время) опыта, лежащий за пределами этого опыта, выходящий за пределы человеческого сознания. Этому понятию противоположно поня­тие «имманентное». В Философском энциклопедическом словаре данное слово поясняется так: «Трансцендентный — термин, возникший в схоласти­ческой философии и характеризующий все то, что выходит за пределы чув­ственного опыта, эмпирического познания мира; предмет религиозного и ме­тафизического познания. Схоластика различала имманентные и трансцен­дентные причины и действия; первые имеют место в самих объектах, вторые — находятся за пределами их наличного бытия... Кант пытался закрепить различие между понятиями «трансцендентальный» и «трансцендентный», понимая под последним также и то, что недоступно познанию, но является предметом веры (Бог, душа, бессмертие)» (М., 1989. С. 665). Как видно из этого объяснения трансцендентного, оно входит в религиозное познание и в философию (метафизика = философия). Здесь признается то обстоятельство, что философия есть род трансцендирующего познания.^[84]

Для лучшего уяснения того, что такое трансцендентное, обратимся к его трактовке русским философом С.Л. Франком. Он выделяет в трансценди­ровании два момента: трансцендирование «вовне» и трансцендирование «во-внутрь», которые оказываются взаимодополняемыми. Пример тому — лю­бовь в человеческой жизни. Любовь, отмечает он, есть осознание подлинной реальности чужой души, ее бесконечной, неисчерпаемой бытийственной глубины. В ней любящий, отдаваясь самозабвенно и самоотверженно люби­мому, переносит — не переставая быть самим собой — средоточие своего бытия в любимого, пребывает в любимом, как и любимый — в любящем; я теряю себя в ты и именно тем обретаю себя, обогащенный привступившим ко мне дарованным мне ты. Дающий и расточающий именно в силу этого становится обретающим. В каждом подлинном отношении любви любимое «ты» представляется нам бесконечно ценным. Мое замкнутое самобытие ис­чезает из моего взора и заменяется моим бытием для другого и в другом. Но бытие в другом, в «ты» все же остается вместе с тем бытием в форме «я есмь», бытием «я» и даже представляется мне каким-то впервые обретенным истинным бытием «я» — именно бытием, обогащенным через обладание «ты». Я «обогащаюсь», «углубляюсь», впервые начинаю вообще подлинно «быть» в смысле опытно осознанного внутреннего бытия. В этом и заключа­ется чудо, или таинство, любви, которое при всей его непостижимости для разума (т.е. трансрациональности) все же самоочевидно непосредственному живому опыту. При разрыве отношений с любимым или смерти близкого че­ловека мы сознаем радикальное изменение нашего собственного внутреннего бытия (Непостижимое // Франк С.Л. Сочинения. М., 1990. С. 495, 496).

Обратим внимание на важные моменты, связанные с трансценди-рова­нием как методом постижения чего-то: выход за пределы связан с самоуг­лублением, с наличием определенного таинства, непостижимости для разума и в этом смысле сверхчеловечности, постигаемости трансрационального. За­метим: в литературе часто пишут об иррациональном в негативном смысле, как о чем-то недозревшем до рациональности, как противостоящем ему и его исключающем. Но на поверку оказывается, что у того или иного философа-иррационалиста иррациональность есть нечто, учитывающее и рациональное, основывающееся на нем, но его превосходящее и составляющее более мощ­ное средство познания — трансрациональное (чувственная и интеллектуаль­ная интуиция, постижение в целостном переживании и т.п.).

Б. Паскаль говорил: «Все попытки разума оканчиваются тем, что он сознает, что есть бесконечное число вещей, превышающих его понимание. Если он не доходит до этого сознания, то это означает только, что он слаб» (Мысли. М., 1888. С. 139). В этом утверждении заключена констатация опре­деленной ограниченности^[85] разума, что вовсе не отрицает признания его большого значения ни в жизни индивида, ни в развитии науки. Между тем в данном и подобных положениях некоторые историки философии видели вы­ступление против науки и рационального познания, подчеркивание «беспо­мощности человеческого разума» (см.: История философии. Т. II. Философия XV — XVIII вв. М., 1941. С. 142).

Как убедительно показал С.Л. Франк, человек, как бы ни развивались его интеллект и основанная на нем рационализированная наука, всегда будет окружен непостижимым; мы постигаем лишь некоторую частицу окружаю­щего нас мира и собственного, внутреннего мира; как внешний, так и внут­ренний мир до конца непознаваемы, и в этом, кстати, признание их беско­нечного многообразия. Но там, где разум обнаруживает свою ограничен­ность, способно помочь трансрациональное. Посредством него мы, в частно­сти, доходим до первоосновы мира, до первоосновы нашей души. Как транс­цендирование в человеческой любви выявляет нам ее ценность, так и транс­цендирование в отношении окружающего нас мира подводит к убеждению, что имеется единство бытия и ценности, и оно составляет, по С.Л. Франку, Божество. Оно постижимо и непостижимо. Божество есть творческая лю­бовь, это некий поток, постоянно переливающийся через края «самого себя», — реальность, которая всегда есть нечто большее, чем только «она сама», — именно объемлющая, за пределами себя самой, и меня, ею творимого. По­этому и моя любовь к Богу есть лишь рефлекс его любви ко мне и обнаруже­ние Его самого как любви. Связь между Богом и миром не есть ни причинно-временнáя связь, ни связь вневременно-логическая (как между обычным ос­нованием и следствием). Она есть нечто сущностно иное, существо чего стоит под знаком трансрациональности, непостижимости и что может быть постигнуто только по способу ведающего неведения (Непостижимое // Сочи­нения. М., 1990. С. 518—519).

Иначе говоря, трансцендирование хотя и не дает определенного и точ­ного знания, как научная рациональность, тем не менее оно способно уловить некоторые глубинные свойства постигаемого бытия (отсюда оно как «ве­дающее неведение»). Правда науки и трезвого, рационального восприятия и постижения мира, — отмечает С.Л. Франк, — оказывается производной, час­тичной и лишь в этом смысле неадекватной правдой. Подлинную Правду нам открывает лишь философия — установка, в которой рациональность, направ­ляясь на самое себя, тем самым трансцендирует через саму себя и опирается на общее и вечное откровение реальности как Трансрационального, Непо­стижимого.

Постижение богатства первоосновы мира, как это отмечают многие крупные философы, происходит также благодаря медитации. Углубляясь в себя, человек через себя постигает мир в его первооснове, а углубляясь в эту первооснову, человек постигает^[86] все более самого себя. «Медитация, — указывается в Философском энциклопедическом словаре, — умственное дей­ствие, направленное на приведение психики человека в состояние углублен­ной сосредоточенности». Далее отмечается: «В психологическом аспекте ме­дитация предполагает устранение крайних эмоциональных проявлений и значительное понижение реактивности. Соматическое состояние медити­рующего характеризуется при этом расслабленностью, а его умонастроение — приподнятостью и некоторой отрешенностью (от внешних объектов и от­дельных внутренних переживаний)... Методики медитации различаются на­борами технических приемов и последовательностью ступеней достижения уравновешенности ума и нереактивности психики» (М., 1989. С. 351). Меди­тация, по-видимому, входит составным элементом в общий философский ме­тод трансцендирования.

Трансцендирование тесно связано и с мистикой, если под ней (в соот­ветствии с переводом слова mystikos — «таинственный») понимать «нечто загадочное, непонятное, необъяснимое», «веру в сверхъестественное, боже­ственное, таинственное» (Словарь иностранных слов. М., 1984. С. 316). Ме­жду тем, в Философском словаре 1991 г., как и ранее, заявляется, что «мис­тика — это религиозно-идеалистический взгляд на действительность». Сама по себе мистика, или, иначе, мистическое знание, не есть еще идеализм, хотя, надо заметить, и идеализм, подобно религии, не должен быть никаким пуга­лом. Мистическое знание в том смысле, в каком оно только что обозначено, может быть связано и с материализмом. Но главное не в этом, а в том, что любое философствование, доходящее до границ с непостижимым и до пред­ставлений о первооснове мира, его свойствах, не может, с нашей точки зре­ния, не касаться областей сверхъестественных (т.е. сверхфизически-природ­ных), таинственных и загадочных. Не спорим: в русле отдельных философ­ских направлений имеются самые разные трактовки мистики. С.Н. Булгаков пишет: «Мистикой называется внутренний (мистический) опыт, который дает нам соприкосновение с духовным, Божественным миром, а также и внутреннее (а не внешнее только) постижение нашего природного мира. Возможность мистики предполагает для себя наличие у человека особой спо­собности непосредственного, сверхразумного и сверхчувственного, интуи­тивного постижения... Мистический опыт имеет объективный характер, он предполагает выхождение из себя, духовное касание или встречу... Право­славное богослужение обращается, прежде всего, к мистическому чувству, ему говорит и его воспитывает» (Мистика в православии // Православие. Очерки учения православной церкви. М., 1991. С. 308—309).

На сложную, неоднозначную связь мистики с религией указывает Н.А. Бердяев. Он выделяет два типа мистики: один есть ду^[87]ховный опыт, второй — умозрение, познание. Если в первом типе описывается драма между ду­шой и Богом и восхождение индивидуальной души к Богу, то во втором типе мистики описывается космическая драма; человеческая драма превращается в космическую драму. «Мистика, — отмечает он, — проблематична в хри­стианстве, и она постоянно оспаривалась, подвергались сомнению ее права. Официальные представители христианства, как, впрочем, и всех религий, всегда относились подозрительно к мистике как к сфере внутренней свободы духа» (Дух и реальность // Философия свободного духа. М., 1994. С. 427). Мистиков постоянно обвиняли в имманентизме, т.е. в признании имманент­ности Бога и божественного в душе. И действительно, мистика преодолевает трансцендентную бездну между Богом и человеком. Официальная теология почитала себя объективной и противопоставляла свою объективность субъ­ективности мистики. В мистическом опыте трансцендентное становится им­манентным. Столкновения между мистикой и теологией неизбежны и вечны. «Подлинная мистика, — отмечает Н.А. Бердяев, — и есть реализм, она обра­щена к первореальностям, к тайне существования, в то время как ортодок­сальная теология имеет дело лишь с символами, получившими социальное значение. Мистика есть как бы “откровение откровения”, раскрытие реально­стей за символами. Настоящие мистики были реалистами, различали реаль­ности» (там же. С. 428).

Результатом философского трансцендирования с включенными в него элементами — медитацией и мистикой — является философская вера. Это вообще уже не наука, а психологическая установка индивида, принимающего что-то необоснованное должным образом за реально существующее. Специ­фика этой веры — в ее предмете, каковым оказываются первоосновы мира и бытия человека.

Существо философской веры проанализировано и ярко представлено К. Ясперсом в его книге «Философская вера» (впервые опубликована в 1948 г.; цит. по: Смысл и назначение истории. М., 1991). К. Ясперс пишет следую­щее. Путь мыслящего человека — это жизнь в философствовании. В налич­ном бытии человека открывается бытие. Человек не может выразить себя в наличном бытии как таковом. Он прорывает всю как будто завершенную в мире действительность наличного бытия. Он действительно знает себя как человека только тогда, когда, будучи открыт для бытия в целом, живет внутри мира в присутствии трансценденции. Принимая свое наличное бытие, он все же настойчиво стремится к бытию. Он переступает пределы своего наличного бытия и мира, достигая их основ. «В философствовании не сле­дует пользоваться незнанием, чтобы уклониться от ответа. Я не знаю, верую ли я. Но меня охватывает такая вера, что я осмеливаюсь жить перед лицом этой веры» (Смысл и назначение истории. М., 1991. С. 438). По^[88]всюду не­замкнутость мира и разрушение каждой замкнутой картины мира, неудача планирования в мире, человеческих проектов и их осуществлений, незавер­шенность самого человеческого бытия ведут к границе: у края бездны позна­ется ничто или Бог. Однако здесь никогда не может быть доказательства в смысле неопровержимого научного доказательства. Доказанный Бог уже не Бог. Поэтому только тот, кто походит на Бога, может его искать. «В фило­софствовании человек совершает прорыв своего естества, но посредством собственной сущности. То, что он в этом прорыве схватывает как бытие и как самого себя, и есть его вера» (там же, С. 431). По К. Ясперсу, философ­ская вера не противоположна знанию, но включает его в себя; она не проти­воположна мышлению, но являет себя в нем. Вера есть в науке, но в филосо­фии она специфична. Верой (в философии) называется сознание экзистенции в соотнесении с трансценденцией (там же. С. 433). По К. Ясперсу, подлинное отличие философии от предметно познающего мышления, применяемого в науках, состоит в том, что философии, и только ей, присуще трансценди­рующее мышление (там же. С. 434).

Отмеченные признаки философского знания, объединяемые понятием «трансцендирующее мышление» (медитирующий характер, элементы мис­тики, философская вера), близко подводят философское знание к религии и мистицизму и позволяют утверждать, что отдельными своими сторонами, как и отдельными философскими концепциями, философия подобна этим видам познания.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: