I. Описание протекания болезни в настоящее время

В октябре 1926 года пациент, известный нам как Человек-Волк по статье Фрейда «Из истории одного детского невроза», консультировался у автора ее, с которым изредка встречался после завершения анализа в 1920 году. Обстоятельства, о которых я вкратце расскажу, значительно изменили образ жизни Человека-Волка. В прошлом миллионер, теперь он зарабатывал достаточно лишь для того, чтобы прокормить свою больную жену и себя самого. Летом 1926 года у него появились некоторые симптомы, заставившие его вновь обратиться к Фрейду. На этот раз ему было предложено в случае необходимости обращаться ко мне. И в начале октября 1926 года он появился в моей приемной.

Он страдал ипохондрической idee fixe. Его жалоба заключалась в том, что он стал жертвой лечения электролизом затрудненной проходимости сальных желез в носу, в результате чего он получил травму носоглотки. По его утверждению, повреждение представляло собой то рубец, то отверстие, то бороздку в ткани рубца. Он жаловался на то, что это испортило ему профиль носа. Сразу же позволю себе заметить, что ничего подобного нельзя было заметить на небольшом, курносом, типично русском носу больного. И сам больной, настаивая на том, что повреждение все же заметно, тем не менее осознавал ненормальность своей реакции. Поэтому-то он и обратился за консультацией к Фрейду, когда все возможности дерматологии были исчерпаны. Если ничего нельзя поделать с его носом, то что-то нужно делать с его душевным состоянием независимо от того, была ли причина беспокойства реальной или воображаемой. На первый взгляд, этой разумной и логичной точкой зрения он был обязан результатам анализа, имевшего место в прошлом. Но, впрочем, это лишь отчасти оказалось мотивом нового анализа. С другой стороны, именно этим, без сомнения, объясняется одна нетипичная черта данного случая: его полная разрешимость для анализа, что, в противном случае, безусловно, было бы невозможно.

Он был в отчаянии. Так как ему сказали, что с его носом ничего сделать нельзя, поскольку с ним ничего не случилось, он почувствовал, что не может дальше жить с таким, по его мнению, непоправимым увечьем. Он высказал жалобу, повторяя слова, которые произносил во время всех своих заболеваний в прошлом: когда ребенком запачкал свои штанишки и решил, что у него дизентерия; когда юношей подхватил гонорею; и, наконец, во многих ситуациях анализа с Фрейдом. В основе этой жалобы лежала патогенная идентификация с матерью: «Я не могу дальше так жить» («So kann ich nicht mehr leben»). «Тень» его прежней болезни полностыд накрыла его. Он забросил свои повседневные дела и работу, потому что был поглощен исключительно состоянием своего носа. На улицах он разглядывал себя во всех витринах; он носил карманное зеркальце, которое вынимал каждые несколько минут и смотрелся в него. Он то припудривал свой нос, то через минуту стирал пудру, чтобы лучше рассмотреть его, то изучал его поры, чтобы увидеть, не увеличились ли они, и поймать момент роста и развития отверстия, которое там будто бы было.

Потом он снова припудривал нос, засовывал зеркальце подальше, а минутой позже все начиналось сызнова. Его жизнь вертелась вокруг маленького карманного зеркальца, и его судьба зависела от того, что оно ему показывало или могло показать.

Он всякий раз пугал прислугу, открывавшую ему дверь в мой кабинет, ибо как помешанный бросался мимо нее прямо к большому зеркалу в плохо освещенной приемной. Он никогда не сидел и не ждал, как другие пациенты, приглашенные в мою клинику, а непрерывно ходил взад и вперед по небольшому холлу, вынимая свое зеркальце и рассматривая свой нос с той и с другой стороны. Таким было его состояние к моменту начала нашего анализа.

В этом месте я просила бы читателя освежить в памяти тот фрагмент истории болезни моего пациента, который был описан Фрейдом под названием «Из истории одного детского невроза». Весь детский материал проявился и здесь; ничего нового анализ не обнаружил. Источником повторного заболевания послужил не-проработанный остаток переноса, который по прошествии четырнадцати лет под давлением особых обстоятельств стал основой для новой формы прежней болезни.

2. 1920-1923

Перед тем, как давать подробное описание данной болезни и ее лечения, необходимо остановиться на некоторых обстоятельствах жизни и состояния пациента, а также его предыдущего анализа с Фрейдом.

Следует напомнить, что пациент в прошлом был очень богатым человеком, получившим наследство от отца, умершего, когда пациенту исполнился двадцать один год - через два года после того, как он заразился гонореей и за два года до того, как он обратился к Фрейду. Напомним также; что поведение моего пациента в отношении денег было чрезвычайно невротическим. Он часто и, по его собственному признанию, несправедливо обвинял свою мать в присвоении его наследства. Он был хвастлив и склонен приписывать деньгам чрезмерную значимость и власть. Даже смерть сестры оказалась для него желанным событием, поскольку сделала его единственным наследником. Ему также была свойственна чрезвычайная экстравагантность в своих привычках, особенно в том, что касалось его одежды.

Русская революция и большевистский режим перевернули его жизнь. Человек-Волк и его семья потеряли буквально все свои деньги и всю собственность. Ему пришлось пережить долгий период нужды, безденежья и отсутствия работы, прежде чем он в конце концов получил скромное место в Вене.

Из России он выехал в конце 1919 года и тогда же повторно обратился к Фрейду в связи с запором истерического происхождения. Анализ длился несколько месяцев и был успешно завершен. Человек-Волк, по-видимому, полагал, что сможет заплатить за эти месяцы анализа, хотя трудно было сказать, из каких средств. Так или иначе — это ему не удалось. Более того, в конце этого периода у него не было работы и средств к существованию; его жена была больна, и он находился в отчаянном положении. И тогда Фрейд собрал некоторую сумму денег для своего бывшего пациента, который так хорошо послужил теоретическим целям психоанализа, и еще шесть лет каждую весну повторял сбор средств в его пользу. Эти деньги позволили пациенту оплачивать лечение жены, посылать ее в деревню и изредка устраивать самому себе небольшой отпуск.

В начале 1922 года из России в Вену прибыл знакомый моего пациента и привез остатки его фамильных драгоценностей. Предполагалось, что они должны были стоить тысячи долларов, но при попытке продать оказалось, что их стоимость не превышала нескольких сотен. Мой пациент никому не рассказывал об этих драгоценностях, кроме своей жены; и она, рассудив по-женски, убедила его не говорить ничего Фрейду, считая, что тот наверняка переоценит стоимость этих камней и откажет им в дальнейшей помощи. Эти ожерелья и серьги составляли весь его капитал; продав их для получения каких-то средств к существованию, он лишился бы последнего. Поэтому он никому не сказал о полученной собственности, опасаясь потерять помощь Фрейда. Ему, видимо, и в голову не пришло, что Фрейд никогда не позволил бы пациенту потратить свой маленький капитал. Он последовал совету жены, решив, что он совпадает с его собственным желанием. С этого времени он стал с большей жадностью относиться к деньгам, получаемым от- Фрейда: высчитывая, сколько денег получит на этот раз (сумма их год от года менялась), куда потратит и т.д. В нем все чаще стала проявляться неискренность, тогда как раньше импульсивная честность была одной из его отличительных черт. Он стал скрывать свое финансовое положение от жены, а в период инфляции даже ударился в спекуляцию и потерял значительную сумму денег, хотя всегда был более чем предусмотрителен. Во всех его финансовых делах теперь появилась некоторая нечестность, которой раньше никогда не было, несмотря на болезненное, невротическое отношение к деньгам.

Тем не менее, фактически, пациент был в норме. Человек, который некогда пришел в сопровождении своего врача и санитара и не мог даже одеваться самостоятельно, теперь брался за любую тяжелую работу, какая подвернется, и содержал по мере своих сил больную и разочарованную жену. По сравнению с молодыми годами его интересы и амбиции были ограничены. Несомненно, в этом сказалась прошлая болезнь и ее лечение. Однако он продолжал рисовать, а летом 1922 года написал автопортрет, для чего ему пришлось значительное время провести перед зеркалом.

В апреле 1923 года профессору Фрейду сделали первую небольшую операцию в ротовой полости. Когда Человек-Волк пришел к нему в канун лета за деньгами, то был поражен видом Фрейда. Тем не менее, он не слишком задумывался об этом и вскоре отправился в отпуск. Находясь в деревне, он начал мастурбировать с непристойными картинками. В этой привычке не было навязчивости, и он не особенно обеспокоился по поводу появления. этого симптома. Его жена часто болела и не была склонна к половым сношениям. Когда он вернулся осенью в Вену, Фрейд перенес повторную операцию, и на этот раз серьезность его болезни не была секретом ни для кого из нас, в том числе и для Человека-Волка.

История болезни

Теперь я попытаюсь изложить картину нынешнего заболевания, придерживаясь, насколько это возможно, рассказа самого пациента, записанного мной непосредственно по завершении нашего анализа в феврале 1927 года.

В ноябре 1923 года из России приехала его мать. Встречая ее на вокзале, он обратил внимание на белую бородавку на ее носу. В ответ на его вопрос та рассказала ему, что уже обращалась ко мноким врачам и большинство из них советовали удалить бородавку. Однако врачи не могли прийти к согласию по поводу ее происхождения, так как она то появлялась, то исчезала. Поэтому мать отказалась от операции и теперь была весьма довольна своим решением. Но мой пациент заметил у нее признаки ипохондрии; она стала бояться сквозняков, пыли, а также любой инфекции.

В начале 1924 года у моего пациента возникли проблемы с зубами, хотя до 1921 года они его практически не тревожили. Ему пришлось даже удалить пару зубов — впервые за всю жизнь. Дантиста, который удалял зубы и который предрек пациенту, что тот может вскоре лишиться всех своих зубов из-за слишком жесткого прикуса, звали доктор Вольф (Волк)! Эти предсказания побудили моего пациента обратиться к другим дантистам, но ни одним из. них он не был удовлетворен. Время от времени на его деснах появлялись небольшие язвочки. А однажды из-за воспаления корневого канала с ним даже случился обморок.

В то же самое время в конторе, где он служил, произошли некоторые перемены, в результате которых он потерял свое до сих пор независимое положение и перешел под начало другого начальника, оказавшегося весьма грубым и неделикатным.

Основной симптом нынешней болезни проявился в феврале 1924 года, когда пациента стали посещать странные мысли по поводу собственного носа. Его маленький курносый нос никогда ему не нравился, еще в школе его дразнили мопсом. В отрочестве в результате катара носоглотки у него появились язвы на носу и верхней губе, для лечения которых ему прописали целебные мази. Тот же врач впоследствии лечил его от другого катара - гонорейного. Также во время анализа с Фрейдом мой пациент лечился у ведущего венского дерматолога, профессора X., от затрудненной проходимости сальных желез. Таким образом, очевидно, что нос для моего пациента всегда был причиной беспокойства и неудовлетворенности.

В послевоенные годы тяготы жизни не оставляли ему времени для переживаний по поводу своей внешности; в каком-то смысле он даже стал гордиться своим носом (как я подозреваю, из-за многочисленных контактов с евреями). Ему теперь казалось, что это просто счастье — иметь такой безупречный нос! Ведь у некоторых людей (у его жены несколько лет назад была бородавка на носу) есть родинки или прыщики. Как было бы ужасно, думал он, если бы и на его носу была, к примеру, бородавка!

Теперь он начал обследовать свой нос в связи с закупоркой сальных желез, и примерно через месяц ему удалось найти некие носовые поры, выделявшиеся «наподобие черных точек» (по-видимому, угри). Забеспокоившись, он решил снова обратиться к X., у которого ранее успешно лечился. Однако это скорее была праздная мысль, а не реальный план, так как мой пациент ни разу не пытался его осуществить.

В мае из России вернулась его мать. А спустя две недели он заметил прямо посередине носа небольшой прыщик, который, как он сам говорил, имел очень странный вид и никак не хотел сходить. Через некоторое время прыщик затвердел, и тогда пациент вспомнил, что подобный же недостаток был и у его тети, и она так и не избавилась от него.

С этого времени возобновились запоры, которые, напомню, представляют собой истерическое закрепление, которое остается после навязчивого невроза. Этот симптом послужил поводом для аналитического лечения у Фрейда с ноября 1919 года по февраль 1920-го. Исключая редкие приступы во время болезней, запоры уже шесть лет не беспокоили пациента. Теперь, с их возобновлением, он стал замечать за собой повышенную утомляемость. Он отправился в Krankenkasse⁶³ и попросил, чтобы ему дали курс укрепляющих ванн. Его направили на обследование к дежурному терапевту, прописавшему ему хвойные ванны и холодные компрессы на живот. Последние пришлись пациенту не по вкусу, который, как и его мать, боялся простудиться. Как это часто бывает, его страх реализовался: на Троицу он слег с гриппом. (В дальнейшем мы многократно сможем убедиться в том, что у моего пациента, день рождения которого пришелся на Рождество, всегда под значительные праздники возникали симптомы или другие важные действия. Однажды я заметила ему, что он — как это ни удивительно при его неистовой натуре - никогда чрезмерно не увлекался мастурбацией. Он ответил: «Да, конечно, ведь я мастурбирую только по большим праздникам».)

Всю зиму у пациента не проходил небольшой кашель; теперь он был убежден, что его грипп, вызванный предписаниями терапевта, перейдет в пневмонию. Правда, его предположение не оправдалось, и когда несколько позже он снова пришел на прием к этому врачу (а он всегда возвращался через какое-то время к тому терапевту или дантисту, которых однажды отверг), произошел странный случай. Пациент вспомнил, что в его прошлый визит врач пожаловался ему на свою собственную болезнь почек. Теперь, сидя у терапевта, который ему очень нравился, он подумал про себя: «Как приятно, что я, пациент, на самом деле здоров, в то время как врач серьезно болен!»

Ему показалось, что его удовлетворение в этой ситуации заслуживает наказания. Прийдя домой и прилегши отдохнуть, он непроизвольно дотронулся рукой до своего носа и почувствовал твердый прыщ под кожей. Он тут же бросился к зеркалу. На месте прыща оказался глубокий свищ. С этого момента его мыслями всецело завладел вопрос: заживет ли этот свищ? И когда? Теперь он каждые пять минут смотрелся в карманное зеркальце, следя за процессом заживания. Однако отверстие не закрывалось, и это отравляло ему жизнь. Он продолжал смотреться в свое зеркальце, надеясь как на чудо, что через несколько месяцев все исправится. Ничто не могло развеять его тревоги. Ему казалось, что все смотрят на свищ на его носу.

Наконец, как раз перед летним отпуском, пациент обратился к профессору X., и, что довольно странно, не по поводу свища на его носу, а в связи с увеличившимися- сальными железами, поиск которых наконец-то увенчался успехом. X., не видевший пациента со времени войны и не знавший о переменах в его судьбе, встретил его очень приветливо. Он предупредил пациента о том, что в то время как вылечить железы не составит труда, нос может некоторое время сохранять ненормальный красный цвет. Потом он взял инструменты и вскрыл несколько желез, а для их восстановления он прописал различные лекарства, жидкость и мазь. (В возрасте одиннадцати лет пациенту тоже давали мази примерно в такой же ситуации.)

Предсказание X. сбылось; несколько дней нос пациента оставался таким красным, что он уже жалел о своем визите к X. Его жена отвергла все лекарства и, видимо, совершенно против воли пациента, выкинула их.

Неожиданно, за день до отъезда в деревню, пациента охватил совершенно беспричинный страх, что зуб, который доставил ему массу хлопот несколько месяцев назад, может испортить ему отпуск. Поэтому он поспешил к дантисту и позволил тому вырвать, как потом оказалось, совсем не тот зуб. На следующий день пациент горько сожалел об этом визите, будучи уверенным, что причиной беспокойства был другой зуб. Вдобавок ко всему его беспокоили некоторые бронхиальные симптомы.

Однако отпуск в деревне прошел благополучно. Пациент много рисовал и все меньше и меньше думал о носе и зубах. Собственно говоря, в отсутствие реального повода он редко беспокоился о своих зубах. Правда, когда повод был налицо, очередному дантисту выражалось недоверие. (Профессор Фрейд рассказал мне, что в точности таким было отношение пациента к портным. Так, во время своего первого анализа он ходил от одного портного к другому: он то подкупал, то умолял, то впадал в бешенство и устраивал сцены, вечно придирался, но через некоторое время всегда возвращался к тому портному, который ему не угодил.)

Осень и зима 1924/25 года были небогаты событиями. Когда пациент, уже забывший было о своих носовых симптомах, снова осмотрел свой нос в зеркале, то не нашел даже места, где был свищ. С чувством облегчения он посчитал приключившееся делом прошлым.

В это время произошли некоторые перемены в его сексуальной жизни. Он вернулся к своей давней привычке преследовать женщин на улице. Те, кто знаком с работой «Из истории одного детского невроза», помнят, что у пациента было множество сексуальных связей с женщинами из низших слоев. Теперь он часто провожал проституток до их жилищ, где из-за страха перед венерическими заболеваниями его отношения с ними ограничивались мастурбацией в их присутствии. Летом 1923 года он мастурбировал, разглядывая непристойные картинки. Таким образом, его отношения с проститутками стали новым шагом в этом направлении.

Озабоченность пациента своим носом продолжалась с февраля 1924 года примерно до конца следующего лета, - то есть примерно шесть месяцев.

На Пасху 1925 года симптомы, связанные с носом, возобновились. Сидя в парке со своей женой, пациент почувствовал болезненные ощущения в носу. Попросив у жены карманное зеркальце и посмотревшись в него, он обнаружил большой, болезненный прыщ с правой стороны носа. Несмотря на внушительный размер и болезненность, на вид это был обычный прыщ, и поэтому он не вызвал у пациента беспокойства. В надежде, что он вскоре пройдет, пациент подождал несколько недель, и в это время прыщ то уменьшался в размерах, то набухал гноем. (Бородавка у его' матери тоже то появлялась, то пропадала.) По мере приближения Троицы Человек-Волк стал терять терпение. В Троицын день он вместе с женой отправился на фильм «Белая сестра». При этом ему вспомнилась его собственная сестра, умершая уже много лет назад: незадолго до своего самоубийства она повторила его собственную жалобу о том, что она не слишком красива. Он вспомнил, как часто она также беспокоилась по поводу прыщей на своем носу. Домой он вернулся сильно расстроенным. На следующий день он отправился на прием к дерматологу в Кгап-kenkasse (странно, что в этот момент он сменил дерматолога), который сказал ему, что прыщ самый обычный и со временем пройдет. Однако две недели не принесли никаких изменений, и пациенту пришлось повторить визит. На сей раз врач предположил воспаление сальной железы. На вопрос пациента, должно ли это пройти само, или что-то нужно делать, врач ответил отрицательно.

В полном отчаянии пациент спросил: неужели же против этой болезни нет никаких средств, и он осужден провести всю оставшуюся жизнь с этой штукой на носу. Доктор посмотрел на него безразлично и повторил еще раз, что ничего нельзя сделать. Как утверждал пациент, тут ему показалось, что весь мир перевернулся. Это означало крах его жизни, конец всего; с таким увечьем нельзя было жить дальше.

От врача из Krankenkasse он поспешил к профессору X., который тепло его принял и успокоил, сказав, что этой беде легко помочь. Он сразу же попытался вскрыть железу. С помощью инструмента он надавил на воспаленное пятно на носу пациента; пациент вскрикнул, и из того места, где была железа, брызнула кровь. Как позже обнаружилось в ходе его анализа, при виде собственнрй крови, текшей под рукой доктора, он пережил острый экстаз. Он глубоко вдохнул, с трудом сдерживая радость. Еще два часа назад он был на грани самоубийства, а теперь чудо спасло его от катастрофы.

Но через несколько дней, когда засохшая кровь была удалена вместе со струпом на ране, на месте раны пациент к своему ужасу заметил слегка покрасневшую выпуклость. Вся прилегающая область выглядела тоже слегка припухшей. Перед ним снова встал вопрос: пройдет ли эта припухлость, или же врач из Krankenkasse был прав, и ничего в этом случае сделать нельзя?

В это же время ему пришлось обратиться к дантисту из-за небольших язвочек, появившихся на деснах. Услышав от врача, что никакой опасности нет, он решил посоветоваться еще с кем-то. С недавних пор он мало доверял этому дантисту. Он отправился к другому, которого ему порекомендовал знакомый на работе. Новый дантист объявил ему, что каков бы ни был удаленный им прежде зуб, по-настоящему опасный зуб оставался во рту пациента. Он считал, что именно этот зуб был причиной всех неприятностей, включая прыщ на носу. Он был тактильно инфицирован, что, если его немедленно не удалить, гной мог распространиться на любой орган те))а и привести к общему заражению крови. Если бы этот зуб был удален в самом начале, у пациента не было бы никаких проблем ни с зубами, ни с прыщиком на носу, ни с воспалившимися сальными железами. Поскольку такое мнение совпадало с собственными подозрениями пациента, он позволил сразу же удалить этот зуб.

Теперь же он винил этого последнего дантиста во всех своих неприятностях, так как после удаления зуба его внимание снова привлек нос, который, похоже, распух до такой степени, что стал неузнаваем. Целыми днями он теперь рассматривал распухшее место, мучительно переживая по тому поводу, что его нос «не такой, как был раньше». Он снова отправился к профессору X., который заверил его, что с носом ничего не случится. Но эти слова нисколько не успокоили и не убедили пациента, страх которого только усилился. Его нос настолько увеличился в размерах, что одна его половина совершенно отличалась от другой. Более того, опухоль продолжала расти. В ужасе от перспективы Дальнейшего ее увеличения, он снова пошел к профессору X. Но его частые визиты утомили дерматолога, и на сей раз тот предоставил пациента заботам ассистента, перенеся весь свой интерес к происходящему за окном. «Преследуемый судьбой и брошенный медициной», пациент тогда измыслил план, чтобы привлечь к себе внимание X. Он решил, что его жена, у которой, как вы помните, была бородавка на носу, должна сопровождать его к профессору X., к которому он уже боялся идти один. X., ветретивший их крайне любезно, немедленно удалил бородавку. Однако, когда пациент обратился к нему со своим обычным вопросом по поводу будущего своего носа, X. пришел в раздражение. В конце ; концов он заключил, что пациент страдает от расширения сосудов, которое, как и бородавку, лучше всего лечить электролизом, и добавил, что лечение можно начать через несколько дней.

С одной стороны, пациент был огорчен тем, что у него обнаружилась новая болезнь, с другой — у него опять появилась надежда на излечение. Однако диагноз внушал ему сомнения. Поскольку он практически не употреблял алкоголя, ему было непонятно, как он мог приобрести расширение кровеносных сосудов,- по существу болезнь пьяниц. Кроме того, он был еще молод для этого. Жена посоветовала ему не обращаться больше к X. «Он сердит на тебя,- сказала она,— и может сделать тебе такое, что ты потом всю жизнь жалеть будешь». Они оба явственно ощутили разницу между отношением профессора X. к бедному русскому эмигранту и обращением с богатым русским пациентом со стороны Фрейда.

В начале августа пациент навестил знакомого, порекомендовавшего ему нового дантиста, и, конечно же, задал вопрос о своем носе. После внимательного осмотра его друг ответил, что даже не может найти места, где раньше была удалена железа, но с одной стороны нос выглядит немного припухшим. Это замечание привело пациента в сильное волнение. Он подумал, что болезнь не проходит, и напрасно он отложил электролиз до осени. В нетерпении он решил пройти лечение, предложенное профессором X., но, как всегда, ему не хватало третейского решения. И он отправился за ним к другому дерматологу, который, кстати сказать, принимал на углу улицы, где жил Фрейд.

Новый консультант подтвердил диагноз X. и добавил, что воспаленные сальные железы были мастерски удалены. Однако он не видел толку в электролизе и рекомендовал диатермию. Не имея представления о финансовом состоянии пациента, который нашел его по телефонной книге, по-видимому, ориентируясь на его местонахождение, врач выставил ему обычный счет за визит Пациент, который ничего не платил X., тем не менее почувствовал себя настолько окрыленным, что сразу «уплатил, как джентльмен» Теперь он был снова совершенно уверен в правоте профессора X. Все действия последнего были, несомненно, правильными и поэтому следовало довериться ему в выборе метода лечения, тем более что сторонник диатермии покинул Вену сразу же после визита к нему, так что выбора-то по сути не оставалось. Желая разделаться с этим еще до своего летнего отпуска, пациент поспешил к профессору X., поскольку узнал, что тот на следующий день уезжает на все лето. Исполненный уверенности и доверия, пациент позволил провести лечение электролизом у профессора X., который, как ему показалось, был необыкновенно любезен. Когда же он пришел домой, жена встретила его возгласом: «Боже милостивый, что ты сделал со своим носом?» Лечение, действительно, оставило некоторые следы, которые, впрочем, не вызвали у пациента беспокойства. Мнение второго дерматолога о X. и слова самого X. настолько вернули пациенту равновесие, что он снова почувствовал себя хозяином ситуации. Любопытно, что у него было такое чувство, словно первый дерматолог примирил его со вторым.

Через три дня пациент отправился в деревню вместе со своей женой. Отпуск был приятным. Несмотря на то, что пациента все еще слегка беспокоили мысли о его носе и шрам от электролиза, это не мешало ему наслаждаться отдыхом. Он рисовал, совершал прогулки и вообще чувствовал себя хорошо. По возвращении в город осенью он чувствовал себя нормально, вот только шрам на носу занимал его, пожалуй, больше, чем следовало бы

Теперь его снова начали донимать зубы. Его новый дантист поставил ему пять пломб и настойчиво предложил сделать новую коронку. Но пациент, усомнившись в правоте дантиста, отказался ставить коронку, пока не проконсультируется с другим дантистом, который в свою очередь уверил его, что коронка совершенно излишня, но не мешало бы запломбировать еще шесть зубов. Поскольку же прошло всего лишь два месяца, как были постаапены пять пломб, пациент преисполнился недоверия и к этому дантисту и обратился еще к одному. Этот последний сказал ему, что коронка действительно требуется, но что надо ставить не шесть, а всего две пломбы! Но поскольку, по мнению третьего дантиста, первый оказался прав насчет коронки, пациент решил вернуться к нему, хотя, сделав это, он собирался поставить и новые шесть пломб. Но врач из Krankenkasse отказался произвести столько операций на зубах, добавив при этом, что было бы жалко испортить такие прекрасные зубы таким количеством пломб. Еще он попросил пациента не передавать никому его замечание; это показалось пациенту настолько странным (несомненно, из-за скрытого гомосексуального восхищения), что тот пересказал его своему другу, осматривавшему его нос. Этот друг порекомендовал ему дантиста, которого он знал как человека опытного и рассудительного, способного оценить работу всех остальных. Имя этого человека, несомненно, старейшины среди дантистов, было — доктор Вольф!

Второй доктор Вольф одобрительно отозвался о работе последнего дантиста, после чего пациент вернулся к нему, хотя и был раньше неудовлетворен его работой. Теперь этот дантист сказал пациенту, что у него «неправильный прикус» (один из многочисленных дантистов уже говорил ему об этом), и что это вскоре может стоить ему не только пломб, но и зубов.

До Рождества 1925 года, несмотря на некоторое беспокойство по поводу того, когда наконец исчезнет шрам на носу, мой пациент, у которого к тому же возникли сложности на работе, чувствовал себя довольно хорошо. Но в начале 1926 года проблемы с носом снова выступили на первый план, все больше и больше завладевая его вниманием. С приближением Пасхи зеркало снова стало играть важную роль, и у пациента появились сомнения относительно того, исчезнет ли вообще когда-нибудь этот шрам, если он не изгладился за целый год.

Лето 1926 года возвратило полный набор симптомов⁶⁴. 16 июня он позвонил Фрейду и получил ежегодную сумму собранных для него денег. Он, конечно, ничего не сказал о своих симптомах. Двумя днями ранее он был на приеме у терапевта из Krankenkasse, которому он часто звонил в последнее время в связи с резко усилившимися сердцебиениями. Он прочитал в газете статью, в которой утверждалось, что рыбий жир приводит к сердечным заболеваниям; и поскольку он, по неизвестной причине, последние два года принимал рыбий жир, то теперь страшно перепугался, не причинил ли себе вреда. Доктор поставил диагноз «сердечный невроз»

17 июня, на следующий день, пациент вдруг решил пойти к дерматологу, который в прошлый раз нашел слова для того, чтобы успокоить его. Он немедленно осуществил это решение. Дерматолог не обнаружил никаких шрамов после воспаления сальных желез? но, с другой стороны, констатировал, что участок, подвергшийся лечению электролизом (сам он рекомендовал диатермию) зарубцевался и выделяется. На замечание пациента, что-де эти рубцы со временем должны пройти, он возразил, что рубцы никогда не исчезнут и не подлежат никакому лечению. Разве ж такие вещи лечатся электролизом? Неужели пациент действительно был у опытного дерматолога? Это совершенно не похоже на работу специалиста.

При этих словах пациентом овладело отчаяние, какого ему, пожалуй, никогда еще не приходилось испытывать при всех своих прежних болезнях. Он не видел никакого выхода. Слова дерматолога о том, что «рубцы никогда не исчезнут», все время звучали у него в ушах. Его главной заботой теперь стало постоянно смотреться в карманное зеркальце, пытаясь определить степень своей обезображенности. С этим маленьким зеркальцем он не расставался ни на миг. Время от времени он посещал дерматолога, умоляя его помочь и настаивая на том, чтобы хоть как-то улучшить положение, если уж нельзя излечить. Врач же отвечат, что сделать ничего нельзя, да и нет нужды: ведь на носу заметна лишь тонкая белая полоска, которая была бы к лицу и примадонне. Пытаясь успокоить пациента, врач посоветовал ему отвлечься от мыслей о своем носе, который явно превратился в idee fixe.

Но теперь его слова не оказывали никакого действия на пациента. Они были для него подаянием, брошенным нищему калеке. (У Фрейда в работе «Из истории одного детского невроза» показано, что отношение к нищим, особенно к глухонемым слугам, восходит к нарциссической жалости, связанной с кастрированным отцом.) Он отправился к третьему дерматологу, который нашел, что ничего ужасного с носом пациента не случилось. В состоянии полной безнадежности пациент то и дело задавался вопросом: как мог профессор X., ведущий дерматолог Вены, причинить непоправимое увечье своему пациенту? Было ли это случайностью, или, быть может, здесь таился бессознательный умысел? И где,- продолжал рассуждать этот необычайно начитанный и проницательный пациент,— где кончается бессознательное и начинается сознательное? В конце концов пациент возненавидел профессора X. как своего смертельного врага.

Ход данного анализа

Такова история болезни, приведшая пациента ко мне. Должна признаться, что сначала мне с трудом верилось, что передо мной тот самый Человек-Волк, о котором шла речь в работе «Из истории одного детского невроза» и которого позднее Фрейд описал как почтенного, безукоризненно честного и добросовестного человека, надежного с любой точки зрения. Представившийся мне человек был повинен во множестве мелких обманов: он скрывал от своего благодетеля, с которым у него были все основания быть искренним, наличие у него денег. Самым поразительным же было то, что он совершенно не осознавал своей нечестности. Он просто не придавай значения тому, что в действительности принимает деньги под фапьшивым предлогом (учитывая, что эти драгоценности стоили, как он считал, тысячи долларов).

Во время анализа его поведение было лицемерным. Он отказывался обсуждать свой нос или свои отношения с дерматологами. Любое упоминание о Фрейде сопровождаюсь странным «-нисходительным смешком. Он многословно рассуждал о чудесах психоанализа как науки, о точности моей техники, о которой он сразу же счел себя вправе судить, о том, что он спокоен за себя, отдавшись в мои руки, о том, как я была добра, согласившись бесплатно лечить его, и тому подобных вещах. Когда я проходила через приемную перед его визитом, я видела, как он шагает взад и вперед, разглядывая себя сначала в большом зеркале, а потом в маленьком карманном зеркальце. Но едва я коснулась его поведения, как он непреклонно заявил: существуют другие темы для обсуждения, помимо его носа, и пока они не будут прояснены,- а это дело нескольких недель,- пациент не собирался уделять время ничему другому. Когда же, наконец, дело дошло собственно до его носа, стали очевидными глубинные корни этой непреклонности а твердокаменной закрытости. Всегда необычайно закрытый для каких-либо предложений (что, возможно, связано с его нарциссизмом), он и теперь продолжал укреплять свою непроницаемость; и та черта, которая, как правило, имеет большое значение для точности анализа, стала главным источником его сопротивления.

Первое сновидение пациента было версией известного сна с волками, в то время как многие другие оказались просто его модификациями. Произошло одно забавное изменение: волки, ранее белые, теперь были неизменно серыми. Приходя к Фрейду, пациент имел возможность не раз видеть его большую серую овчарку, похожую на прирученного волка. То, что первым снова оказалось сновидение с волками, было воспринято пациентом как подтверждение того, что все его затруднения восходят к отношениям с отцом; поэтому он был рад, что анализ с ним проводила женщина. Это утверждение обнаружило его стремление избегать своего отца, хотя в нем содержалось зерно истины. Безусловно, он чувствовал себя в большей безопасности с женщиной, потому что, таким образом, он избегал гомосексуального переноса, который, очевидно, в тот момент был настолько сильным, что мог бы стать скорее препятствием для лечения, чем его средством. Дальнейший ход лечения, как мне кажется, подтвердил эту точку зрения.

По-видимому, нет необходимости повторять, что сновидение с волками в возрасте четырех лет содержало ядро пассивного отношения клиента к отцу, отношения, имевшего своим источником его идентификацию с матерью во время коитуса, который он наблюдал в возрасте полутора лет.

Без устали повторяя, как благородно с моей стороны не брать с него платы, пациент дошел до сновидения, выдававшего тайну его бриллиантов.

Он стоит на носу корабля, держа сумку с драгоценностями - серьгами жены и своим серебряным зеркальцем. Облокотившись на перила, он разбивает зеркальце и понимает, что из-за этого его ожидают семь пет несчастий.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: