Сделай Сам Свою Работу на 5

Сдвиг проблематики с текста на субъект и процесс чтения.





Если структурализм интересовала организация текста и его воздействие, то постструктурализм, а вслед за ним и постмодернизм, все больше внимания уделял восприятию текста, выделяя в этом процессе элемент конструирования смыслов и значений. Причем, в отличие от традиции рецептивной эстетики, исследование работы с текстом здесь идет наравне с построением теории нецелостного субъекта. Иными словами, постмодерн воспринимает текст не в перспективе верного или неверного прочтения, а в пространстве чтения ординарного (т.е. обусловленного культурными стереотипами узнавания и соответствия) и продуктивного, создающего новые смыслы.

Отсюда довольно часто постмодерн обращается к процедуре опосредования, прежде всего через рефлексию или деконструкцию. Едва ли не во всем такое мышление видит процесс обработки, поэтому ничего очевидного, наивного и естественного попросту не существует. Точнее, любая простота и самоочевидность разоблачаются как идеологический жест. Иными словами, если нечто мы считаем естественным, то за этим кроется властный механизм, принуждающий нас называть нечто естественным и при этом не замечать самого принуждения. Даже в том случае, где нет идеологической обработки, всегда присутствует конструирование нарратива. Поэтому постмодернистский сдвиг в изучении текста может быть рассмотрен как еще один виток рефлексии: вопрос «Почему некто прочитывает нечто?» (т.е. оценка позиции читающего и возникающего для него содержания) сменяется на вопрос «Почему именно этот некто при прочтении получает именно это нечто?». Второй вопрос означает господство так называемой «герменевтики подозрения» как в современной философии, так и в общественной жизни. Эта параноидальная тональность, например, хорошо заметна в философском проекте Фуко, для которого цель анализа – найти спрятанные в тексте уловки и следы насилия.



Релятивизм.

Релятивизм в философии постмодернизма наиболее ярко воплотился в сферах этики, аксиологии и гносеологии.

Как отмечает Макинтайр в работе «После добродетели», беспорядок в современной моральной теории вполне соответствует хаосу современных практик моральной жизни. Последнее он объяснял разочарованием в законодательной способности разума. В силу этого многие постмодернисты негативно настроены по отношению даже к чисто теоретической возможности универсальных этических положений. При этом они нередко напрямую затрагивают этическую тематику, аргументируя в пользу релятивизма этического опыта или даже нигилистической оценки существующих моральных норм. В то же время было бы неверным оценивать весь постмодернизм как полный отказ от морали или размывание границ этики. Напротив, в работах некоторых авторов есть попытка осмыслить новый тип ответственности, который бы не основывался ни на авторитетах, ни на классических бинарных оппозициях. В этике такие авторы стремятся к более сложному способу видения этических проблем, который отвергает упрощения (как раз в силу их этической опасности). Однако достичь равновесия между критикой авторитетов и утверждением новых способов этической квалификации не просто. Более того, нередко постмодерн в стремлении устранить элемент насилия в культуре явно перегибает палку. Такой перегиб оборачивается либо насильственной виктимизацией тех, кого хотят защитить, либо столь же насильственным вытеснением в теории и практике агрессивного начала в человеке, вплоть до признания его «не-человеческим» в человеке (подобный идеологический жест можно увидеть в некоторых установках толерантности).



В гносеологии постмодернистский релятивизм воплотился в последовательном вытеснении из философского дискурса понятия «истина» и связанных с ней идейных конструкций. По сути, тезис Бадью о постмодернизме следует прочитывать так: «Существуют только тела и дискурсы, но не существует никаких истин». Именно последнее допущение сегодня является причиной радикального размежевания некоторых философов с постмодернизмом.



Гносеологический релятивизм постмодерна можно сформулировать как ряд принципов. Основные его принципы таковы: истина неоднозначна и поэтому множественна; все объекты суть конструкции, поэтому объективная сущность – иллюзорна; знание не кумулятивно по своей природе, оно возникает и меняется только как процесс пересмотра словаря, с помощью которого мы описываем вещи; суть человеческого познания – не отражение или овладение, а интерпретация (интерпретаций много и они равноценны). Такой последовательный отказ от веры в науку, истину, Бога и познавательные способности человека в итоге приводит к появлению, по меткому выражению Ричарда Тарнаса, «плюрализма на грани удручающей бессвязности». И если для одних исследователей подобное мировоззрение является условием прорыва к новой культуре (культуре после разочарования в прежних идеалах и ориентирах), то для других – это избыточная софистика, которая может разрешиться только в ограничении релятивизма.

Скандал в философии.

Вслед за художниками-постмодернистами 60-80х годов, современные философы часто намеренно создают ситуацию скандала. Эпатирующие высказывания, провокация сильной реакции читателя становится визитной карточкой постмодерна, заимствованной из эстетики авангардизма. При этом несложно догадаться, что за вызывающей позицией часто скрывается страх несостоявшейся коммуникации. Поскольку большие потоки информации делают человека не чувствительным к обычным сообщениям, то постмодерн все чаще делает ставку на скандальное сообщение, а не надеется на вдумчивого читателя.

Вместе с этим «скандал в философии» - это еще и философское понятие, которое обозначает ситуацию радикального разрыва умозрительных допущений философов с установками как обыденного сознания, так и других философов. Впервые это понятие использовал Кант, который считал отказ Беркли признать существование вещей своего рода нарушением правил философского рассуждения. Иными словами, если нет ни одной вещи, в которой согласны все или почти все философы, то как возможна вообще философия? Именно эта ситуация и схватывается в понятии «скандал в философии». Отсутствие таких универсальных посылок становится объектом рефлексии неклассического типа философствования. Постмодерн же пытается принять эту ситуацию как собственное условие, утверждая тем самым, что философия возможна лишь как вопрошание и проблематизация. Любая попытка дать в философии ответы отвергается постмодерном как схоластический догматизм или метафизическая претензия.

Общество спектакля.

В 1967 году вышла книга философа Ги Дебора «Общество спектакля», в которой современное общество описывалось как утерявшее связь с истиной и реальностью, на смену которым пришло представление. Ряд исследователей считают, что метафора «общество спектакля» лучше всего отражает ситуацию последних десятилетий: шоу-мир, сделавший почти неразличимыми театрализованную политику и вездесущую рекламу, вытеснил содержательный акцент из всех сфер общественной жизни. Это приводит к тому, что, как пишет Илья Ильин «для подростков 80-х годов имя Рембо звучит как Рэмбо, а Маркс как название шоколадного батончика», а все, о чем спектакль перестает говорить, воспринимается как несуществующее. Такое общество, по мнению Кармен Видаль, отличается отсутствием авторитетного теоретического обоснования какой-либо целостности. При таком взгляде на мир в центре внимания оказываются видимости и нестабильности, игра образов, знаков и масок. Для сознания, сформированного массмедиа, оказывается как никогда уместным девиз «Весь мир – театр», поскольку сквозь призму шоу «все от политики до поэтики стало театральным».

Даже «представление» в философско-гносеологическом смысле начинает мыслиться по модели театрального «представления». Сообщение обретает не только автора и зрителя, но также сцену, систему жанров и амплуа. Ролан Барт уже в 1973 году высказал мнение, что «всякая сильная дискурсивная система есть представление (в театральном смысле), демонстрация аргументов, приемов защиты и нападения, устойчивых формул: своего рода мимодрама, которую субъект может наполнить своей энергией истерического наслаждения».

Развитие визуальной культуры и коммерциализация таким образом дали начало новой модели общества. Немалую роль здесь сыграла концепция Михаила Бахтина о карнавальном характере общественной жизни. Согласно этой модели все так или иначе имеющее место в обществе организовано для других, т.е. как своего рода представление. В связи с этим в анализе проблемы восприятия все больше востребована идея восприятия как энергетического поля, в котором сталкиваются закостеневшие стереотипы и конвенции с индивидуальными проявлениями желания и критического сознания. Фактически, театр позволяет вписать в одно пространство тексты и тела, наполненные желанием. Однако это не приводит к обнаружению связи с реальностью, напротив, рассмотрение общества как игрового пространства видимостей усиливает представления о симулятивности культуры и господстве интерсубъективных механизмов в обществе (например, политическое воображаемое у Касториадиса, культурное или политическое бессознательное у Фуко и Джеймисона).

 

Мишель Фуко

Биографическая справка: Поль-Мишель Фуко (1926-1984) окончил Высшую нормальную школу, а затем стал лиценциатом по философии и психологии в Сорбонне. Некоторое время состоял в компартии Франции (1950-51). В этот период он активно интересуется проблемами психологии и психопатологии и становится создателем первой во Франции кафедры психоанализа. Преподает в университете Лилля и в Высшей нормальной школе, затем заведует кафедрой философии в университете Туниса (1967-68), в экспериментальном университете в Венсенне (1968) и наконец, становится заведующим кафедры истории систем мысли в Коллеж де Франс (1970-84).

Основные произведения: «Душевная болезнь и личность» (1954), «Безумие и неразумие: история безумия и классический век» (1961), «Рождение клиники: археология взгляда медика» (1963), «Слова и вещи: археология гуманитарных наук» (1966) «Археология знания» (1969), «Что такое автор» (1969), «Порядок речи» (1970), «Ницше, генеалогия, история» (1971), «Это не трубка» (1973), «Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы» (1975), «Игра власти» (1976), «Запад и истина секса» (1976), «Микрофизика власти» (1977), «История сексуальности» (т. 1 – «Воля к знанию», 1976, т. 2 – «Опыт наслаждений», 1984, т. 3 – «Забота о себе», 1984), и др.

Основными авторами, на которых ориентировался Фуко, являются: Ницше, Фрейд, Лакан, Гуссерль, Кант, Батай, Руссель, Беньямин, Маркс, Альтюссер.

В отличие от других постмодернистов Фуко стремится понять современность, исходя из тех тенденций, что заявили себя в прошлом. В какой-то степени он стал продолжателем критики общественного сознания, начатой еще марксистскими школами. Задачей такой критики было разоблачение иррациональной стороны общественного сознания, которая скрывается за претендующими на рациональность и самоочевидность философскими построениями. Кроме того, в своей работе Фуко сделал ставку на обстоятельную работу с материалами прошлых эпох в духе Школы Анналов (главным образом это письменные документы, фиксирующие более или менее единое поле знаний той эпохи – эпистему).

Основная цель исследований Фуко – это выявление эпистемы разных эпох, начиная с Возрождения и до ХХ века.

Эпистема – это своего рода историческое бессознательное, которое возникает из дискурсов различных теорий и научных дисциплин. Эпистема реализуется себя в речевой практике современников как языковая норма, неявно направляющая поведение и мышление людей. Проект изучения истории функционирования и смены предпосылок знания в разные эпохи Фуко назвал «археология знания». Следует заметить, что концепция эпистемы как некого глобального принципа организации всех проявлений человеческой жизни в значительной степени является структуралистской. Поэтому ранний Фуко часто описывает эпистемы и дискурсы как системы («анонимные и ограничивающие системы мышления»). Но после работы «Слова и вещи» Фуко практически не употреблял термин «эпистема», в то время как в гуманитарной среде оно получило широчайшее распространение.

Археология знания.

Уже в одной из первых работ Фуко намечает путь для археологической или генеалогической реконструкции в духе Ницше. В качестве объекта исследования он выбирает безумие, и на примере формирования представлений о безумии как душевной болезни показывает, что история знания – это всегда история субъективности. Иными словами любая культура через установление различия между сумасшедшими и не сумасшедшими, преступниками и не преступниками, нормой и отклонением предписывает субъектам определенные техники поведения и самоописания. И любой опыт может быть осуществлен и признан только в рамках этих техник и поддерживающего их знания. Поэтому Фуко и выдвигает тезис о том, что до XIX века не было безумия, его создала психиатрия.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.