БАРКИЛЬФЕДРО ПРОБИВАЕТ СЕБЕ ДОРОГУ

Прежде всего люди спешат проявить неблагодарность.

Не преминул поступить таким образом и Баркильфедро.

Облагодетельствованный Джозианой, он, конечно, только и думал о том,

как бы ей за это отомстить.

Напомним, что Джозиана была красива, высока ростом, молода, богата,

влиятельна, знаменита, а Баркильфедро уродлив, мал, стар, беден, зависим и

безвестен. За все это, разумеется, надо было отомстить.

Может ли тот, кто воплощает мрак, простить тому, кто полон блеска?

Баркильфедро был ирландец, отрекшийся от Ирландии, - самый дрянной

человек.

Только одно говорило в пользу Баркильфедро - его большой живот.

Большой живот обычно считается признаком доброты. Но чрево Баркильфедро

было сплошным лицемерием: он был злым человеком.

Сколько лет было Баркильфедро? Трудно сказать. Столько, сколько

требовали обстоятельства. Морщины и седина придавали ему старческий вид, а

живость ума говорила о молодости. Он был и ловок и неповоротлив; что-то

среднее между обезьяной и гиппопотамом. Роялист? Конечно. Республиканец?

Как знать! Католик? Может быть. Протестант? Несомненно. За Стюартов?

Вероятно. За Брауншвейгскую династию? Очевидно. Быть "за" выгодно только

тогда, когда ты в то же время и "против", - Баркильфедро придерживался

этого мудрого правила.

Должность "откупорщика океанских бутылок" на самом деле не была такой

уж нелепой, какою она казалась со слов Баркильфедро. Гарсиа Феррандес в

своем "Морском путеводителе" протестовал против разграбления потерпевших

крушение судов и расхищения прибрежными жителями выброшенных морем вещей;

протест, который в наши дни был бы сочтен простым витийством, произвел в

Англии сенсацию и принес пострадавшим от кораблекрушения ту выгоду, что с

тех пор их имущество уже не растаскивалось крестьянами, а конфисковывалось

лорд-адмиралом.

Все, что выбрасывало море на английский берег, - товары, остовы судов,

тюки, ящики и прочее, - все принадлежало лорд-адмиралу (в том-то и

заключалась значительность должности, о которой ходатайствовал

Баркильфедро); особенно привлекали внимание адмиралтейства плававшие на

поверхности моря сосуды, содержавшие в себе всякие известия и сообщения.

Кораблекрушения - вопрос, серьезно занимающий Англию. Жизнь Англии в

мореплавании, и потому кораблекрушения составляют вечную ее заботу. Море

причиняет ей постоянное беспокойство. Маленькая стеклянная фляжка,

брошенная в море гибнущим кораблем, содержит в себе важные и ценные со

всех точек зрения сведения - сведения о судне, об экипаже, времени и

причине крушения, о ветрах, потопивших корабль, о течении, прибившем

фляжку к берегу. Должность, которую занимал Баркильфедро, уничтожена более

ста лет тому назад, но в свое время она действительно приносила пользу.

Последним "откупорщиком океанских бутылок" был Вильям Хесси из Доддингтона

в Линкольне. Человек, исполнявший эту обязанность, являлся как бы

докладчиком обо всем, что происходит в море. Ему доставлялись все

запечатанные сосуды, бутылки, фляжки, выброшенные прибоем на английский

берег; он один имел право их вскрывать, он первый узнавал их тайну; он

разбирал их и, снабдив ярлыками, записывал в реестр; отсюда и пошло до сих

пор еще употребляемое на островах Ла-Манша выражение: "водворить плетенку

в канцелярию". Правда, была принята одна мера предосторожности: все эти

сосуды могли быть распечатаны только в присутствии двух представителей

адмиралтейства, приносивших присягу не разглашать тайну и совместно с

чиновником, заведующим отделом Джетсон, подписывавших протокол о

распечатании. Так как оба "присяжных" были связаны своим клятвенным

обязательством, то для Баркильфедро открывалась некоторая свобода

действий, и в известной мере от него одного зависело скрыть какой-либо

факт или предать его гласности.

Эти хрупкие находки были далеко не такими редкими и незначительными,

как Баркильфедро говорил Джозиане. Иногда они довольно быстро достигали

земли, иногда на это требовались долгие годы, - все зависело от ветров и

течений. Обычай бросать в море бутылки теперь почти вывелся, так же как и

обычай вешать ex voto [приношения по обету (лат.)] перед изображениями

святых, но в те времена люди, смотревшие в глаза смерти, любили таким

способом посылать богу и людям свои последние мысли, и иногда в

адмиралтействе скоплялось много подобных посланий.

Пергамент, хранящийся в Орлеанском замке и подписанный графом

Сэффолком, лорд-казначеем Англии при Иакове I, гласит, что в течение

одного только 1615 года в адмиралтейство было доставлено и

зарегистрировано в канцелярии лорд-адмирала пятьдесят две штуки

засмоленных склянок, банок, бутылок и фляг, содержавших известия о

гибнущих кораблях.

Придворные должности похожи на капли масла, которые, расплываясь,

постепенно захватывают все более широкое поле. Таким путем привратник

становится канцлером, а конюх - коннетаблем. На должность, которую

выпрашивал и получил Баркильфедро, назначался обычно человек, облеченный

доверием. Так пожелала Елизавета. При дворе доверие подразумевает под

собой интригу, а интрига означает повышение в чинах. Чиновник этот в конце

концов стал в некотором роде значительной персоной. Он был клерком и в

придворной иерархии следовал непосредственно за двумя раздатчиками

милостыни. Он имел право входа во дворец, - правда, скромного входа

(humilis introitus), но перед ним открывались двери даже королевской

спальни; обычай требовал, чтобы в некоторых случаях он оповещал

королевскую особу о своих находках, часто весьма любопытных: в них бывали

завещания людей, потерявших всякую надежду остаться в живых, прощальные

письма родным, сообщения о хищениях груза и других преступлениях,

совершенных в море, дарственные записи в пользу короны и т.д.; "откупорщик

океанских бутылок" поддерживал непосредственные сношения с двором и время

от времени давал королю отчет о вскрытых им находках. Это был "черный

кабинет" по делам океана.

Елизавета, охотно говорившая по-латыни, спрашивала обычно у Темфилда из

Колея в Беркшире, который занимал при ней должность чиновника Джетсон и

вручал ей такие выброшенные морем послания:

- Quid mihi scribit Neptunus? (Что пишет мне Нептун?)

Ход был проделан. Термит добился своего. Баркильфедро проник к

королеве.

Это было именно то, к чему он стремился.

Чтобы создать свое благополучие?

Нет.

Чтобы разрушить благополучие других.

Это гораздо приятнее.

Вредить ближнему - высшее наслаждение.

Далеко не всем дано испытывать смутное, но необоримое желание причинять

другому вред и ни на минуту не забывать о своем намерении. Баркильфедро

был удивительно настойчив. В осуществлении своих замыслов он отличался

мертвой хваткой бульдога. Он испытывал мрачное удовлетворение от сознания

собственной непреклонности. Только бы чувствовать в своих руках добычу или

хотя бы знать, что зло будет нанесено неизбежно, - больше ему ничего не

надо было.

Он готов был сам дрожать от холода, лишь бы этот холод заморозил

другого. Быть злым - роскошь. Человек, который слывет бедным, да и на

самом деле беден, обладает одним лишь сокровищем, от которого он не

откажется ни за какие другие; это сокровище - его злоба. Все дело в

удовлетворении, которое испытываешь, сыграв с кем-нибудь скверную штуку.

Эта радость дороже всяких денег. Чем хуже для жертвы, тем лучше для

шутника. Кэтсби, сообщник Гая Фокса в пороховом заговоре папистов,

говорил: "Я и за миллион фунтов стерлингов не отказался бы от радости

увидеть, как взлетает в воздух парламент".

Кто был Баркильфедро? Самым ничтожным и самым ужасным существом.

Завистником.

При дворе зависть всегда найдет себе применение. Там много наглецов,

бездельников, богатых лодырей, жадных до сплетен, искателей соломинки в

чужом глазу, злопыхателей, осмеянных насмешников, глупых остряков, и все

они нуждаются в услугах завистника.

Как отрадно послушать хулу на своего ближнего!

Из завистников выходят ловкие шпионы.

Между врожденной страстью - завистью и развившимся в обществе особым

ремеслом - шпионством есть глубокое сходство. Шпион, как собака,

выслеживает добычу для других; завистник, как кошка, выслеживает ее для

себя.

Звериный эгоизм - вот существо завистника.

У Баркильфедро были другие особенности: он был скромен, скрытен, но

всегда ставил себе определенную цель. Он все хранил про себя и копил в

себе злобу. Великая низость идет об руку с великим тщеславием. К

Баркильфедро благоволили те, кого он забавлял, остальные ненавидели его;

но он чувствовал, что ненавидящие относятся к нему с пренебрежением, а

благосклонные - с презрением.

Он постоянно сдерживал себя. Под личиной враждебной покорности в нем

кипели оскорбленные чувства. Он возмущался, как будто негодяи имеют право

на негодование. Ярость, не дававшая ему ни минуты покоя, никогда не

проявлялась у него внешне. Он был способен вынести любые оскорбления. Его

терзали мрачные порывы злобы и пожирало вечно тлевшее в его душе пламя, но

никто об этом даже не догадывался. Втайне Баркильфедро был холерик, но он

всегда улыбался. Он был обходителен, услужлив, учтив и угодлив. Он

кланялся всем и каждому. Малейшее, дуновение ветерка склоняло его до

земли. Легко добиться счастья тому, у кого вместо позвоночного столба

гибкая тростинка.

Таких скрытных и ядовитых людей больше, чем мы думаем. Они зловеще

шныряют вокруг нас. Зачем они существуют на свете? Какой мучительный

вопрос! Его постоянно задает себе мечтатель и никогда не может разрешить

мыслитель. Поэтому печальные взоры философов всегда устремлены к той

сумрачной вершине, которую именуют роком и с высоты которой огромный

призрак зла бросает на землю пригоршни змей.

У Баркильфедро было тучное тело и худое лицо. На жирном туловище узкая

головка. У него были короткие, плоские рубчатые ногти, узловатые пальцы,

жесткие волосы, далеко расставленные друг от друга глаза, лоб преступника,

широкий и низкий. Раскосые глаза с подлым выражением прятались под

нависшими бровями. Длинный, острый, горбатый нос почти соприкасался со

ртом. Если бы облачить Баркильфедро в одежду римских императоров, он был

бы похож на Домициана. Его желтое лицо казалось вылепленным из какой-то

клейкой массы, а неподвижные щеки - из воска; множество продольных и

поперечных морщин свидетельствовали о всевозможных пороках; у него была

широкая нижняя челюсть, тяжелый подбородок и большие мясистые уши. Когда

он молчал, из-под верхней губы, приподнятой острым углом, видны были, при

взгляде на него сбоку, два зуба. Казалось, эти зубы смотрят на вас. Ведь

зубы могут смотреть, так же как глаза - кусаться.

Терпеливость, сдержанность, умеренность, осторожность, скромность,

любезность, уступчивость, мягкость, вежливость, трезвость и целомудрие -

все эти добродетели дополняли и совершенствовали образ Баркильфедро. То,

что он обладал ими, было клеветой на них.

В очень короткое время Баркильфедро прочно обосновался при дворе.

INFERI - ПРЕИСПОДНЯЯ

Обосноваться при дворе можно двояким способом: либо на облачных высотах

- тогда вы окружены ореолом величия, либо в грязи - и тогда в ваших руках

сила.

В первом случае вы пребываете на Олимпе, во втором - располагаетесь в

гардеробной.

Обитатель Олимпа повелевает только громами; тот, кто живет при

гардеробной - полицией.

Здесь, в гардеробной, вы найдете все атрибуты королевской власти, а

иногда, - ибо гардеробная место предательское, - и орудия кары. Тут

находят свою смерть Гелиогабалы. В подобных случаях гардеробная называется

отхожим местом.

Но обыкновенно в гардеробной не столь ужасно. Альберони восхищается

здесь герцогом Вандомским, коронованные особы охотно дают здесь аудиенции.

Она заменяет собою тронную залу. Людовик XIV принимал в ней герцогиню

Бургундскую. Филипп V восседал там рядом с королевой. В королевскую

гардеробную получает доступ и священник. Иногда она становится отделением

исповедальни.

Вот почему, занимая при дворе самое незаметное положение, можно сделать

карьеру. И неплохую карьеру.

Если вы хотите быть великим при Людовике XI - будьте Пьером Роганом,

маршалом Франции; если хотите быть "влиятельным - будьте, как Оливье

Леден, цирюльником. Если хотите прославиться при Марии Медичи - будьте

канцлером Силлери, если хотите иметь значение - будьте Ганнон,

камеристкой. Если вы хотите быть знаменитым при Людовике XV - будьте

Шуазелем, министром, если хотите быть грозным - будьте Лебелем, лакеем.

Бонтан, стеливший Людовику XIV постель, был более могуществен, чем Лавуа,

создавший этому королю армию, и Тюренн, доставивший ему столько побед.

Отнимите у Ришелье отца Жозефа, и от Ришелье почти ничего не останется.

Исчезнет всякая таинственность. Красный кардинал великолепен, серый

кардинал страшен. Какая сила кроется в червяке! Все Нарваэсы вкупе со

всеми О'Доннелями не могут сделать того, что сделает какая-нибудь сестра

Патрочиньо.

Первым условием такого могущества является ничтожество. Если вы хотите

быть сильным, будьте незаметным. Будьте ничем. Свернувшаяся кольцом спящая

змея является в одно и то же время символом бесконечности и нуля.

Такая змеиная удача выпала и на долю Баркильфедро.

Он прополз туда, куда стремился.

Плоские паразиты проникают всюду. В кровати Людовика XIV водились

клопы, а в его политике действовали иезуиты.

В нашем мире нет ничего несовместимого.

Жизнь напоминает маятник. Тяготеть к чему-либо - значит качаться из

стороны в сторону. Один полюс стремится к другому. Франциску I необходим

Трибуле, Людовику XV - Лебель. Существует глубокое сходство между "высшим

величием" и крайним ничтожеством.

Управляет ничтожество. Это совершенно понятно. Нити находятся в руках

того, кто внизу.

Он занимает самую удобную позицию.

Он все видит, и к нему прислушиваются.

Он - око правительства.

В его распоряжении - ухо короля.

Если в вашем распоряжении ухо короля, то это значит, что вы можете по

собственному усмотрению открывать и защелкивать дверь королевского

сознания и всовывать туда все, что вам заблагорассудится. Ум короля - ваш

шкаф. Если вы тряпичник - он превращается в вашу корзинку. Уши королей

принадлежат не им, и поэтому, сказать по правде, эти бедняги не вполне

ответственны за свои поступки. Тот, кто не владеет своими мыслями, не

распоряжается и своими действиями. Король всегда повинуется.

Кому?

Какому-нибудь мерзавцу, который жужжит у него над ухом. Черной мухе,

исчадию бездны.

В этом жужжании - приказ. Король всегда правит под чью-то диктовку.

Монарх повторяет вслух, подлинный властитель диктует шепотом.

И те, кто умеет уловить этот шепот и услышать, что именно подсказывает

он королю, - настоящие историки.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: