А в старину – никто НЕ МОГ.

Даже в Англии.

Возможно, правительства средневековых государств тоже хотели, чтобы их подданные не умирали от голода. Но голод в XII, XIV, даже в XVI веках – самое обычное, повседневное явление и в Европе, и в Китае, и в Индии, и в Африке. Везде, по всему миру. Только в Китае пытались бороться с голодом – перебрасывали рис из благополучных провинций в неурожайные; иногда удавалось спасти часть населения.

А в Европе даже XIX века голод – явление пусть не массовое, но обычное. Потому что с голодом справиться НЕ МОГЛИ. Даже в самых богатых обществах Земли образца 1850 года.

А в наше время голодают только там, где никто с голодом не борется, где правительство стран устраивает голод.

Как только в Сомали придет к власти правительство, которое будет защищать национальные интересы, так голод там прекратится. Вот как в Индии прекратился через 7 лет после прихода к власти Индийского национального конгресса.

В наше время умирают с голоду только там, где это устраивает правительство.

О первичных потребностях

Хорошо, что разговор зашел о голоде. А то ведь чаще всего при разговоре о бедности и богатстве чаще всего речь поднимают о легковых машинах, об омарах на ужин и поездках на экзотические острова. То есть о том, что иметь приятно, но совершенно не обязательно.

Вообще-то, говоря о бедности и богатстве, ученые говорят об удовлетворении «первичных потребностей», то есть обеспеченности жильем, одеждой и пищей. О том, что такое «вторичные потребности» и как их отделить от первичных, можно спорить, но, думаю, – главное понятно.

Про обеспеченность едой уже говорилось. Добавлю только, что средства транспорта связали весь земной шар. В Южном полушарии осень – это весна Северного полушария. И вот мы в феврале-марте едим фрукты, созревающие в Новой Зеландии или в Аргентине. И круглый год можем есть бананы, выращенные в Африке, за 12 тысяч километров от места потребления.

Точно так же и холодильники почти уничтожили то, что ученые называют «сезонностью пищи»: мясо мы можем есть и в самую страшную жару.

Обеспеченность жильем

Европейская норма обеспеченности жильем – по комнате на человека, плюс еще одна общая комната на семью. Минимальная обеспеченность, для бедняков: по комнате на человека, минус одна комната. Семья из четырех человек – в трех комнатах. У супружеской пары своя комната – и у детей по комнате.

Размер комнат здесь не так важен, как сам факт раздельной жизни, – у каждого есть хоть какой-то, но свой угол.

Надо быть сказочными богачами, чтобы установить такие нормы.

Сейчас во многих городах России действуют музеи купеческого или мещанского быта. Чаще всего располагаются они в старых купеческих особняках. Так вот – здания эти чаще всего с тесными узкими лестницами и коридорами, с низкими потолками.

– Зато 12 комнат – и на одного!

– В том-то и дело, что вовсе не на одного. Громадный дом в 2 этажа, 12 жилых комнат... Но разве в нем жил один купец Иванов? Ничего подобного!

Жил купец, его жена и двое взрослых сыновей с женами и детьми. У старшего сына – жена и пятеро, у второго – жена и трое детей. Еще жили две незамужние дочки, последние из выводка, старшие три уже замужем, живут не в этом громадном доме.

– Н-да... Уже, получается, жили 16 человек... Но ведь все равно – 12 комнат!

– Не торопитесь. В комнате жила еще прислуга. С каждой дочкой – по девушке для услуг, кухарка, кухонный мужик, два кучера, две горничных...

– И все жили здесь же?!

– Конечно. Все, кроме кучеров, – у тех были свои семьи и свои дома в сторонке. А вон та комнатка за кухней – это для кухарки и для горничных.

– Комнатка?! Она больше похожа на чулан!

– Так думали и устроители музея... Свалили в этой комнатке всякий хлам, словно она всегда была не жилой... А эта комнатушка с единственным окном у самого потолка была очень даже жилой, и жили в ней три человека. Как в современном общежитии.

Так что комнат в доме, как выясняется, было даже не 12, а 13, но жили в нем даже не 16, а 22 человека. Кстати, в столовой, в гостиной и в кабинете хозяина никто не жил, и эти 22 человека обитали в 10 комнатах.

– Как же они помещались?!

– Вот так и помещались. Было тесновато, в каждой комнате жили по 2–3 человека, а все это комнаты небольшие... Кухонный мужик спал в коридоре, на сундуке. Во-он там, видите? В двух шагах от входной двери.

Не торопитесь жалеть кухонного мужика. В Европе прислуга иногда спала на коврике у входа в комнату – рядом с собаками.

И это – дом купца, причем из богатых и видных. А возьмите усадьбу мещанина. Дом в 2–3 комнаты, а жильцов в нем не меньше десятка.

Вот усадьба семьи Суриковых в Красноярске. Большущий двухэтажный дом богатого горожанина «из казаков». В этом доме вырос великий художник Василий Иванович Суриков. В доме – 11 комнат, а жили в нем от 20 до 22 человек.

Крестьяне жили еще теснее. Традиционный крестьянский дом вообще не знает разделения на комнаты. В наше время крестьянские хоромы выставлены под Новгородом в музее под открытым небом Славица, в Суздале... Если интересно – всегда можно поехать посмотреть. Помещения от 20 кв. м (дом бедняка), до 50 кв. м (дом богатея). А жили в этих домах человек по 30, причем из них – 2–4 супружеские пары разных поколений, старые деды и бабки, куча малолетних ребятишек.

Так жили даже вольные крестьяне Севера, а не только крепостные. Богачи, а не только голытьба.

Это уже в XX веке крестьяне стали ставить перегородки, разделять избу на комнаты или с самого начала планировали дом из нескольких комнат. Но и эти дома, построенные в конце XIX – начале XX века, не поражают простором – стоит прикинуть, сколько в них жило людей. Владимир Солоухин очень поэтично описывает свое детство и дом, в котором он вырос. Дом построен совершенно по европейским нормам, в два этажа, семь комнат. Но и жили в нем семь человек: папа, мама, дедушка, сын и три дочери^[10].

Намного свободнее большинства крестьян, но тоже не очень просторно.

Дворяне были обеспечены жильем лучше? А это смотря в какое время. Царедворцы Екатерины и Павла, разумеется, жили в отдельных комнатах своих роскошных дворцов. Но это ведь даже не 1% народа, это 1% всех дворян и 0,0001% всего населения России.

Возьмем чуть менее сановитый слой дворян... В наше время усадьбы известных, сыгравших важную роль в развитии культуры людей чаще всего музеефицированы. В Михайловское Пушкина, Ясную Поляну Толстого, Тарханы Лермонтова вовсе не трудно поехать на экскурсию. Барские дома – большие, красивые, всегда из нескольких комнат. В барском доме Михайловского 9 комнат, в барском доме друзей Пушкина Осиповых в Тригорском – 8. А жили в каждом из этих домов по 10–15 человек. Барин, который обитал бы один в собственной комнате, – это скорее исключение из правила, чем само правило.

Об удобствах молчу – мылись в бане, а туалет всегда располагался на улице, злополучная деревянная будочка.

В Европе было получше. Джентльмен мог иметь дом из нескольких и даже из многих комнат, вошло в моду каждому из супругов иметь собственную спальню. Трехэтажный дом Джона Рочестера – десятки комнат, в которых живут несколько человек^[11]. Таковы же дома богачей в описаниях Диккенса^[12].

Но и в Европе для 90% населения отдельная комната оставалась недосягаемой мечтой – даже в середине XIX века. Не верите – читайте тех, кто описывал жизнь бедноты в Европе XIX века – в те самые годы, когда Джон Рочестер романтический встречал Джен, упав с лошади^[13].

К концу XIX века и в России появились люди, живущие прямо как сегодня – по комнате на человека. Таковы Турбины у Булгакова^[14], и не случайно Михаил Афанасьевич так нервно относился к квартирному вопросу: он вырос уже в очень неплохих условиях, а после серии «уплотнений» при большевиках жить в отдельном помещении стало почти невозможно.

Но и в начале XX века такая квартирная идиллия – в основном удел обеспеченных горожан, притом чаще всего в Москве и в Петербурге, а не в провинциальных городах. Да и у них эта идиллия не так великолепна, как кажется! «Один в семи комнатах!» – тявкает Шариков на профессора Преображенского. А ведь если разобраться, и в картире Преображенского из семи комнат две – нежилые (смотровая и операционная), а в остальных пяти живут не один человек, а четверо.

Обеспеченность одеждой

Да, конечно, у императрицы Елизаветы было 15 000 платьев. Но столько платьев было только у одной женщины в России – у императрицы. Стоит взять широкие слои даже очень богатых дворян – и мы увидим совершенно иное.

Наталья Николаевна Гончарова была придворная красавица. Любимица императрицы и императора Николая I (как иногда утверждают, его любовница), первая красавица Москвы.

Должность обязывает. Первая красавица Москвы должна была блистать на балах, а для того нужны были наряды. Многие писатели обвиняли Наталью Николаевну в том, что она рвалась к светским развлечениям, хотела веселой светской жизни, требовала новых нарядов и тем самым сломала жизнь своему знаменитому супругу, Александру Сергеевичу Пушкину.

Откровенно скажем: эти обвинения совершенно лживы. Жить в Петербурге Пушкину и самому было важно – чтобы наблюдать за публикацией своих стихов, общаться с издателями... К тому же знаменитый муж Натальи Николаевны очень любил, когда его жена блистала в свете, а потом уезжала с ним, с законным обладателем. А одевал жену вовсе не он, а богатая тетка Натальи, Загряжская.

Но вот любопытный сюжет: после смерти бабушки Наталья Николаевна получает две шубы... Одна – хоть сегодня надевай! Вторую приходится перелицевать – такой покрой вышел из моды. Платья тоже приходится перешивать по фигуре новой хозяйки, только одно совсем разлезлось... Приходится платье раскроить, хорошие куски ткани пустить на платьице дочери, скверные использовать в хозяйстве (на пыльные тряпки и заплатки). Но и с этого погибшего платья сняли пуговицы, чтобы перешить их на новое.

Так рачительно обходится с бабкиными шубами и платьями дворянка, владелица собственного имения, первая красавица Москвы, любимица четы императоров, жена величайшего поэта России.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: