Сделай Сам Свою Работу на 5

Определение слова «брат» (или «сестра»)





 

Нам остается проделать последнее проверочное испытание. Если трудности, указанные выше, зависели от неспособности оперировать логикой отношений, то в самом определении слова «брат» должно снова встретиться такое отсутствие относительности. Это нам и покажет тест (4).

В этом отношении нужно, прежде всего, заметить, что первая часть вопроса («Ты сам брат?») не представляет трудности начиная с 4—5 лет. Но только в 9 лет складывается правильное определение, то есть такое, которое в той или иной форме содержит идею: чтобы быть братом, нужно иметь брата или сестру.

Простейшие определения гласят, что брат — это мальчик. Например:

 

Жо (5 л.) полагает, что брат — «это маленький мальчик . — Все мальчики братья? — Да. — У папы есть брат? — Да, и сестра. — Почему твой папа брат? — Потому что это мужчина ».

Ло (5 л.). «Сестра — это девочка, которую знаешь. — Все маленькие девочки, которых ты знаешь, — сестры? — Да, а мальчики — братья ».

Ба (6 л. 10 м.). «Сестра — это девочка. — Все девочки — сестры? — Да. — А я, я — сестра? — Нет. — А почему ты знаешь, что я не сестра? — Я не знаю. — Но ведь у меня есть сестра, что же, я не сестра? — Да. — Что же такое сестра? — Девушка. — Чтобы быть сестрой, что нужно иметь? — Не знаю » (У Ба есть две сестры и брат).



Пи (6 л.) Брат — это «мальчик. — Все мальчики — братья? — Потому что есть такие, которые маленькие. — А когда маленький, то это уже не брат? — Нет, брат только тогда, когда большой ».

 

Этот последний случай тем более любопытен, что Пи только что сказал, что он сам не брат «Почему же? — Потому что у меня нет других. Потому что я один ». Значит, он внутренне как будто бы знает, что такое брат, но в надлежащей степени не осознал необходимых признаков «брата», чтобы дать определение. В подобных случаях мы, разумеется, отмечаем ответ на вопрос (4) как правильный . Однако то обстоятельство, что Пи не умеет ни оперировать понятием «брат», ни определить его, хорошо показывает, что осознание, вызываемое определением, есть полезный признак. На вопрос (3) Пи, например, отвечает, что у Огюста, «может быть, два брата» , у Альфреда — «три» , у Ремона — «четыре» . На вопрос (5) Пи отвечает, что у Поля было, «может быть, три брата» , у Анри — «один» , у Шарля — «четыре» и что всего — вопрос (6) — было три брата в семье.



 

Соб (7 л.) полагает, что все мальчики — братья. «Твой папа — брат? — Да, когда он был маленький. — Почему твой папа был братом? — Потому что он был мальчиком. — Ты знаешь брата твоего отца? — У него нет брата [и сестры]».

Кан (7 л. 6 м.). «Это мальчик. — Все мальчики — братья? — Да. — Твой отец — брат? — Нет. — Почему? — Потому что это мужчина. — Твой папа не брат? — Да. — Почему? — Потому что он был то же самое, что маленькие мальчики ».

Бо (8 л.). Брат — «но ведь это мальчик, это тоже некто. — Все мальчики братья? — Да, и потом есть еще двоюродные братья, и потом племянники. — У твоего папы есть брат? — Да. — Он брат? — Да. — Почему твой папа — брат? — Не знаю. — Что же нужно иметь для того, чтобы быть братом? — Не знаю, это трудно ».

По (8 л. 6 м.). «Сестра — это девочка. — Все девочки — сестры? — Да. — Ты уверена? — Сестра — это девочка. — А разве нет девочек, которые не были бы сестрами? — Нет ».

Пон (9 л.) считает также, что все мальчики — братья.

X. (10 л.) — то же самое. И т. д.

 

Другой этап в определении наблюдается у испытуемых, которые знают: чтобы быть братом, нужно иметь в семье несколько человек, но которые не дают всем детям одного и того же наименования.

 

Со (8 л.) не знает, брат ли он (единственный ребенок). Брат — «это когда у кого-нибудь есть ребенок, и вот ребенок, который появляется потом, — это брат ». Со не умеет разрешить ни вопрос (5), ни вопрос (6). Вопрос (3), напротив, решает правильно.

Галь (9 л.). «Когда имеется мальчик и другой мальчик, то их двое. — Твой папа — брат? — Да. — Почему? — Потому что он родился вторым. — Тогда что же такое брат? — Это мальчик, который появляется вторым. — Тогда, значит, первый не брат? — Ах, нет! Называют братом второго брата, появляющегося на свет ». Эти ответы хорошо показывают отсутствие относительности слова «брат».



 

Встречаются другие случаи ложных определений, но не имеющих логического интереса, ибо они попросту неполны.

 

Кур (9 л.). «Брат — это маленький человек, который живет с нами. — Значит, все мальчики, которые с тобой, — братья? — Нет, это мальчик, который всегда с нами ».

Пон (9 л.). «Брат — это мальчик, который находится в той же самой квартире ».

 

В таких случаях следует, конечно, расспрашивать ребенка дальше, чтобы убедиться, не осознал ли он иными путями, что речь идет о детях одной и той же семьи.

Что касается правильного определения, то это такое, которое заключает в себе идею: чтобы имелись брат или сестра, нужно, чтобы в одной семье было, по крайней мере, двое детей. Очень часто ребенок знает это, но не может выразить сразу. В таких случаях нужно достигнуть того, чтобы ребенок выявил свою мысль. Начиная с 7 лет подобные правильные определения даются в значительном количестве (приблизительно 60%).

 

Ми (7 л. 6 м.). Брат — это «мальчик. — Все мальчики — братья? — Да. — Мальчик, который один в семье, — брат ли он? — Нет. — Почему ты брат? — Потому что у меня есть сестры. — А я, я — брат или нет? — Нет. — Откуда ты это знаешь? — Потому что вы мужчина. — А есть ли братья у твоего папы? — Да. — А он сам брат? — Да. — Почему? — Потому что у него был брат, когда он был маленький. — Скажи мне, что такое брат? — Это когда есть несколько детей в семье ».

 

Мы, может быть, произвели на ребенка нажим, задавая ему вопрос «Мальчик, который один в семье, — брат ли он?» Но вот другие случаи:

 

Фаль (7 л.). «Все мальчики — братья? — Да. — Все? — Нет, есть такие, у которых нет сестер. Чтобы быть братом, нужно иметь сестру ».

Фа (7 л.). «Все мальчики братья? — Нет. — Что нужно, чтобы быть братом? — Нужно быть двум мальчикам вместе, мама и два мальчика ».

Сет (7 л.). «Брат — это маленький мальчик, у которого есть еще маленький мальчик с ним ».

Рей (10 л.). «Брат, ну, это когда имеется двое детей ».

Берн (10 л.). «Брат — это родство, мальчик родственник другого ».

 

Любопытно, что здесь не наблюдается заметной разницы между единственными детьми в семье и другими.

Хотя эти определения и не зависят непосредственно от суждения об отношении, все же они дают нам полезные проверочные сведения, показывая, что осознание относительности понятия «брат» приобретается весьма медленно. Вначале понятие «брат» нисколько не относительно. Понятие «брат», подобно понятию «мальчик», употребляется в абсолютном смысле. Во второй стадии относительность уже замечается, но ребенок еще приводит особые указания, считая братом только одного ребенка в семье, что мешает какой бы то ни было действительной относительности. Очевидно, впрочем, насколько эта вторая стадия интересна для нас, поскольку позволяет догадываться о причинах странных вычислений, которым предаются дети первого и четвертого типов при решении теста Бине и Симона о трех братьях. Если ребенок не считает всех мальчиков одной и той же семьи братьями, то вполне естественно, чтобы каждый из братьев не имел того же числа братьев, что другие. По крайней мере, в подобных усложнениях понятия «брат» содержится достаточная причина, чтобы помешать всякому правильному суждению об отношении. Наконец, тот факт, что правильное определение в среднем получается лишь в 9 лет, объясняет нам, почему только после этого возраста такие простые тесты, как (4) и (5), разрешаются правильно.

 

Левое и правое

 

Теперь следует постараться выявить третье из тех подтверждений, которые мы ожидали найти, и посмотреть, является ли прогресс, обнаруживаемый ребенком в оперировании таким отношением, как правая и левая стороны, так же результатом прогрессирующего уменьшения эгоцентризма мысли, как и то, что мы наблюдали по поводу понятия «брат». Мы попытаемся сделать это, показав, что приобретение понятий правой и левой сторон как понятий относительных проходит три стадии, соответствующие трем стадиям «обезличивания», или трем прогрессивным стадиям социализации мысли: первая стадия (5—8 лет), когда левая и правая стороны рассматриваются только с собственной точки зрения; вторая (8—11 лет) — когда они рассматриваются с точки зрения других и собеседника; наконец, третья стадия (11—12 лет) отмечает момент, когда левая и правая стороны рассматриваются еще и с точки зрения самих вещей. И вот, как читатель видит, эти три стадии как раз отвечают трем социальным стадиям, которые мы перед тем установили: возраст от 7 до 8 лет сопровождается уменьшением примитивного эгоцентризма, а возраст 11—12 лет появлением оформленной мысли, вбирающей сразу все точки зрения. Но перейдем к фактам. Известно на основании теста Бине и Симона, что возраст, когда ребенок может показать свою левую руку и свое правое ухо, — 6 лет. Но не следует полагать, что в этом возрасте левая и правая стороны известны и употребляются в качестве отношений . Очень возможно, что данные понятия еще абсолютны, что имеются, иначе говоря, левая и правая стороны «в себе», как для греков имелся «верх» и «низ», независимо от притяжения. Абсолютные левая и правая стороны естественно определяются собственным телом ребенка, и большая работа приспособления остается необходимой для того, чтобы ребенок дошел до понимания, что могут существовать, во-первых, правая и левая стороны для каждого человека и, во-вторых, что и сами предметы могут находиться слева или справа друг от друга, занимая в то же время определенное положение по отношению к нам.

Опыт показал нам это очень ясно. Мы начали с того, что стали искать, в каком возрасте ребенок знает свою правую и свою левую стороны, — с теста (7). В Женеве в простонародной среде, где мы работали, это 5 лет (если мы будем соблюдать обычное правило о 75%)[90]. Но следующий факт доказывает с полной очевидностью, что в этом возрасте левая и правая стороны — только названия известной руки и известной ноги ребенка и что ребенок еще не способен поставить эти понятия в соотношение с различными точками зрения собеседника: когда экспериментатор садится перед ребенком и задает ему вопрос (8): «Покажи мне левую руку» и т. д., то около трех четвертей детей 5 лет на это не способны правильно ответить. Этот тест удается только в 8 лет. Ввиду важности вопроса мы считали необходимым проконтролировать этот результат путем другого теста. Действительно, тест (10) содержит как раз ту же задачу, но иначе выраженную. И он также удается в 8 лет. Можно, таким образом, допустить, что ребенок способен стать на точку зрения других в том, что касается левой и правой сторон, только в 8 лет, то есть три года спустя после того, как он дошел до пользования этими понятиями со своей собственной точки зрения. Значит, повторим еще раз, именно в 7—8 лет детский эгоцентризм подвергается существенному уменьшению (часть I, глава I).

Что касается относительности левой и правой сторон применительно к самим предметам, то она выявляется гораздо медленнее, и, повторяем, здесь нужно избегать иллюзий, которые могут явиться на первых порах при расспрашивании детей. Итак, вопрос (9) (определить, находится ли монета слева или справа от карандаша) разрешается в 7 лет (около 70% уже в 6 лет). Но, само собой разумеется, что в подобных случаях ребенок судит о предметах попросту по отношению к самому себе. Взрослый тоже, конечно, судит по отношению к самому себе, и логики знают хорошо, что левая и правая стороны — это понятия, которые нельзя иначе определить, как принимая во внимание (скрыто или явно) положение своего собственного тела. Но разница состоит в том, что, имея перед глазами монету и карандаш, взрослый скажет, что монета слева от карандаша, в то время как ребенок просто скажет, что она слева. Оттенок не только словесный: он существен с точки зрения логической, и его важность доказывается тем, что ребенок до 11 лет не решает тест (11) как раз потому, что он не понимает выражения «слева от», когда речь идет об отношении между двумя предметами. Успешное же прохождение теста (9) в 7 лет нисколько не доказывает, что относительность понятий левой и правой сторон приобретена по отношению к самим предметам[91].

Следовало бы потребовать от ребенка (но это вопрос, о котором мы подумали, только приступив к классификации данных настоящей анкеты), чтобы он перешел на другую сторону стола после того, как сказал, что монета слева от карандаша, и прибавить: «А теперь где монета — слева или справа от карандаша?» Было бы интересно проделать опыт еще раз, идя по этому пути.

Доказательством того, что понятия правой и левой сторон не относительны, может служить результат тестов (11) и (12). Положив рядом три предмета и требуя от ребенка указать отношение между ними, буквально принуждаешь его открыть относительность понятий о положении. И в самом деле, о ключе, находящемся между карандашом и монетой, нельзя сказать в абсолютном смысле — «слева» или «справа»: «Он слева по отношению к монете и справа по отношению к карандашу». Ребенок, предоставленный самому себе, скажет, что этот ключ «посередине»; но у него ясно спрашивают: «Где ключ — слева или справа от монеты? Слева или справа от карандаша?» Если ребенок не привык оперировать понятиями левой и правой сторон по отношению к самим предметам, то выражение «слева от» ему покажется непонятным. Что и показывает опыт: данный тест успешно проходится только в 11 лет. В 9 лет его понимают еще всего лишь 15% детей.

11-летний возраст важен для нас потому, что он отмечен окончательным усвоением понятий правой и левой сторон, поскольку они относятся к самим предметам. Правда, тест (12) удается лишь в 12 лет, но это запоздание легко объяснить: тест (12) имеет ту же логическую структуру, что и тест (11); но сверх того он требует запоминания данных и известной топографической памяти (приходится судить о положении трех предметов, которые показывали лишь в течение полминуты). Ведь дело здесь в том, чтобы воображать отношения, а не попросту констатировать их.

Интересно отметить, что эти два теста (11 и 12) вполне подтверждают результаты, полученные ранее из теста Берта, которые мы привели в § 4 главы II: «Эдит светлее, чем Сюзанна, Эдит темнее, чем Лили, какая из трех темнее — Эдит, Сюзанна или Лили?» И в самом деле, тест об отношениях цветов и наши тесты (11) и (12) имеют совершенно одну и ту же логическую структуру: они требуют сравнения промежуточного индивида с двумя крайними индивидами в группе из трех. Однако нас упрекали иногда, что мы пользовались тестом Берта (который требует большого усилия внимания даже со стороны взрослых), чтобы выявить явления, которые зависят не от психологии внимания, а от психологии логических отношений. На это мы отвечали фактами, показывая, что, когда ребенок достаточное число раз прочел и перечел тест, когда этот тест запечатлелся в его мозгу и трудность внимания больше для него не существует, остается все же логическая трудность, а именно: необходимость понять, как девочка может быть в одно и то же время и светлее, чем другая, и темнее, чем третья. Теперь мы можем дать еще лучший ответ, чтобы доказать неспособность ребенка пользоваться логикой отношений. Это ответ, который нам подсказывают тесты (11) и (12) или, по крайней мере, один (11). С точки зрения внимания тест (11) очень прост. Сначала вместо того, чтобы его высказать, его разыгрывают, то есть ребенок имеет перед глазами предметы, и ему не приходится думать о трех предметах сразу в течение всего испытания. Ему ставят шесть вопросов один за другим, и он на них отвечает отдельно: «Где карандаш — слева или справа от ключа?» и т. д. Однако этот тест имеет ту же логическую структуру, что и тест о цветах.

Полученные ответы оказались как раз эквивалентными ответам, добытым с помощью теста Берта. Прежде всего, в аспекте возраста тест Берта удается в среднем между 11 и 13 годами, если дать ребенку время подумать. Этот возраст совпадает с тем, в котором удаются наши тесты (11) и (12). Но аналогия особенно поразительна по механизму ответов. Что касается теста о цветах, то софизм ребенка, говоря языком логиков, состоит в том, что он принимает отношения «светлее, чем» и т. д. за суждение о принадлежности (Эдит — блондинка или брюнетка, Сюзанна — блондинка, Лили — брюнетка). В случае с левой и правой сторонами происходит то же самое. Ребенок заявляет, что монета справа, а карандаш слева. Но эти термины не относительны. А поэтому в тесте о цветах ребенок не знает, что ему делать с Эдит: она в одно и то же время и блондинка, и брюнетка. Точно так же и в настоящем случае ребенок не понимает, что ключ (предмет, находящийся посередине) одновременно лежит и слева от монеты, и справа от карандаша. Он заявляет, что ключ «посередине». Если его принуждают уточнить свои слова и сказать, что ключ слева от монеты, то он скажет также, что ключ слева и от карандаша. Если начать с карандаша, то ребенок объявит, что ключ справа от карандаша, и на вопрос, где ключ, слева или справа от монеты, ответит, что ключ тоже справа. Короче, ключ находится в абсолютном смысле слева или справа либо может быть сразу же и слева, и справа. Ребенок не понимает, что ключ может находиться просто слева от монеты и справа от карандаша. Читатель видит, что аналогия между тестом Берта и нашими тестами (11) и (12) — полная: эволюция понятий о правой и левой сторонах так же сложна, как и эволюция других относительных понятий, и повинуется точно таким же законам.

Какой вывод можно сделать из этих фактов? Соответствуют ли они объяснению, предложенному нами, когда безотносительность детских понятий сводится к эгоцентризму мысли? Кажется, что да. В этой эволюции понятий правой и левой сторон три стадии в высшей степени ясны: в первой ребенок становится на свою собственную точку зрения, во второй — на точку зрения других и в третьей — на точку зрения вполне относительную, причем принимая во внимание самые простые предметы. Процесс, таким образом, совершенно тот же, как и при постепенной социализации мысли: сначала чистый эгоцентризм, потом социализация и, наконец, полная объективация. Замечательно, что эти три стадии определяются годами, точно соответствующими годам социального кризиса у ребенка: в 7—8 лет уменьшение эгоцентризма, в 11—12 лет — стадия правил и мысли, становящейся достаточно оформленной, чтобы рассуждать со всех данных точек зрения. Мы увидим, что эти три стадии отмечают также три стадии рассуждения в собственном смысле слова: трансдукцию, примитивную дедукцию и полную дедукцию.

Даже если придется на основании дальнейших исследований несколько переместить возрастную норму, то порядок, в какой стадии следует одна за другой, останется тот же. Впрочем, для общей психологии этот порядок единственно и важен.

 

 

II. Несколько определений понятия семьи и страны у мальчиков от семи до десяти лет[92]

 

В главе II и на предшествующих страницах мы рассмотрели трудности для ребенка постичь такие, по-видимому, простые идеи, как идея брата и сестры, правой и левой сторон и трудности оперирования ими. Мы нашли, что эти трудности происходят от неспособности ребенка известного возраста уразуметь относительность понятий. Следующие страницы, хотя и касающиеся областей, далеких от логики отношений, на самом деле послужат нам полезным дополнением. Анализируя определение семьи, мы затронем вопрос, близкий к вопросу о братьях и сестрах: мы увидим ребенка в процессе овладения понятием о родстве — понятием, которое является относительным. При определении понятий страны, города и кантона мы снова очутимся перед трудностями, зависящими от отношения целого к части, а это отношение также является основным для ребенка. Наконец, между понятиями семьи и страны также имеются соотношения, которые мы заметим более или менее ясно: оба они вызывают понятие «целого».

Само собой разумеется, что эта анкета не была задумана нами как систематическая. Иначе можно было бы нас справедливо заподозрить, что мы некоторым образом подтасовывали факты. Наоборот, полученные нами результаты обязаны случайностям исследования. Бове, которому нужны были сведения относительно социальных понятий у детей, заставлял ребят определять такие слова, как страна, отечество, семья, дядя, кузен и иностранец . Около двухсот детей в возрасте от 8 до 10 лет отвечали на эти вопросы. Но вместо ответов с чувственной окраской были получены ответы более или менее словесные, которые нужно было проанализировать. Мы проделали этот анализ в отношении 30 мальчиков от 7 до 10 лет, опрашивая их индивидуально. При каждом определении мы следили за ребенком в избранном им направлении, пытаясь, таким образом, в ходе разговора внести поправку в слишком словесный характер, который мог иметь этот прием.

Детские определения всегда интересны, но истолкование их нелегко. В самом деле, всякое определение есть осознание, а известно из закона Клапареда об осознании, что чем автоматичнее употребляется какое-нибудь понятие или отношение, тем труднее его осознать. Стоит спросить, например, у взрослого, даже образованного, какая разница между «потому что» (parce que) и «ведь» (puisque). Хотя взрослые и умеют очень правильно и кстати употреблять эти два термина, иногда, правда, ставя один вместо другого, но этого еще недостаточно, чтобы они могли сразу осознать разницу между ними. Так что, хотя дети и умеют употреблять слова «дядя» или «страна» в осмысленных фразах, этого все же не хватает, чтобы они умели определить эти слова. Точно так же при изучении определения, даваемого детьми, следует тщательно различать осознание и реальное понятие, в некотором смысле неосознаваемое или, по крайней мере, подразумеваемое, которым уже обладает ребенок, не умея, однако, его выявить.

Сделав эту оговорку, мы, думается, можем утверждать, что понятия о стране и семье остаются еще словесными между 7 и 9 годами, то есть что реальное понятие, которым уже неосознанно владеет ребенок и которое им мало-помалу осознается, являет собой еще лишь понятие, возникшее в связи с речью взрослых, а не спонтанное и непосредственное представление. Иначе говоря, ребенок часто слышит слова «страна», «семья» и т. д., и он ставит в соответствии с ними более или менее синкретическую схему, в которую он вводит образ, но здесь не образ породил схему, а наоборот. Итак, мы собираемся заняться изучением вербального, а не конкретного понимания, то есть родившегося по поводу какого-нибудь наблюдения внешнего мира. Мы называем вербальным пониманием функцию приспособления ребенка не к самой действительности, а к словам и выражениям, услышанным из уст взрослых и других детей, словам, под которыми ребенок старается представить себе действительность. И именно потому, что вербальное понимание частично оторвано от реального мира, педагог не должен культивировать его у ребенка, по крайней мере не приняв необходимых предосторожностей. Но для психолога оно представляет большой интерес: часто схематизм детской речи обнаруживается здесь яснее, чем при конкретных представлениях. Слыша, например, слово «страна», ребенок может совершенно свободно создать себе любое представление. Это представление, действительно, гораздо менее, чем это можно было бы предполагать, зависит от окружающих влияний: так как услышанное ребенком не связано ни с каким конкретным представлением, то он его деформирует и классифицирует по законам мысли, свойственным каждой возрастной стадии. Достаточно поэтому ясно представить себе, что делаешь, когда занимаешься изучением словесного понимания, и точно отличать эту разновидность мысли от понимания восприятия, чтобы исследования словесных представлений стали интересными.

 

Семья

 

Мы ставим себе целью показать, что определение семьи представляет полезную проверку для выводов нашего этюда об отношении, выражаемом словом «брат», в том смысле, что эти определения до возраста 9—10 лет не принимают во внимание отношения родства. Действительно, эти определения проходят через три стадии. На первой — ребенок называет семьей людей, находящихся вокруг него: он не интересуется отношениями родства и определяет семью по квартире или по фамилии. На второй стадии ребенок умеет применять понятие о родстве, но еще ограничивает состав семьи родственниками, которые находятся вокруг него в данный момент. На третьей стадии, наконец, определение распространяется на всех родственников.

Вот примеры первой стадии:

 

Бэт (7 л.). «Это люди, которые живут вместе, в одной и той же квартире». Тети и дяди не принадлежат к семье. Бэт оспаривает, что у экспериментатора тоже имеется семья.

Жак (7 л.). «Это люди, это когда много лиц». Это определение имеет тот же смысл, что и предыдущее.

Кю (7 л. 7 м.). Семья — это «когда они все вместе. — Здесь есть семья? — Нет, — когда они все носят одну фамилию». Но кузины и тети не принадлежат к семье, «потому что они не живут с нами. — Если бы твоя тетя жила с вами, ты сказал бы, что она принадлежит к семье? — Да».

Бюс (8 л. 6 м.) дает то же определение. Кузен не принадлежит к семье: «Если бы он принадлежал к семье, то он жил бы у нас. — А если бы я стал жить с вами, я принадлежал бы к семье? — Да». Бабушка принадлежит к семье, «потому что она жила с моим папой» . Это последнее замечание по своему внутреннему смыслу относится ко второй стадии, хотя явно ребенок прибегает лишь к факту «жить вместе».

Бон (9 л.) не соглашается, что его брат принадлежит к семье: «Нет, он в Савойе». Потом, подумав, он расширяет смысл слова «семья»: «Он принадлежит к семье, но он в Савойе». Это «он» хорошо показывает, что Бон держится своей идеи, иначе эта фраза имела бы не больше смысла, чем знаменитый пример: «Этот человек — садовник, но он протестант». Что касается дедушки Бона, то он принадлежит не к данной семье, но к семье отца Бона, «потому что, когда он [мой папа] был маленьким, он жил у моего дедушки». (То же замечание, что и Бюс.)

Лов (10 л. 9 м.) определяет семью: говоря «Они все в одной и той же квартире». Потом он прибавляет идею общей для всех фамилии.

 

Излишне приводить еще примеры: ребенок на этой стадии определяет семью фактом совместного проживания с прибавлением или без прибавления условия единой фамилии. Кузены, дедушка и бабушка, братья принадлежат к семье лишь тогда, когда живут вместе с ребенком, не иначе. Конечно, не следует полагать, что ребенок не знает отношений родства. Доказательством этого служат определения слов «кузен» и «дядя», которые мы требовали от тех же самых детей и которые нам были даны в более или менее опытной форме, но всегда точно: «Дядя — это брат мамы или папы» и т. д.; «Кузен — это сын тети» и т. д. Но подобно тому, как ребенок, зная, сын чьих родителей его брат, не делает заключения о взаимных отношениях с братом, потому что он судит лишь со своей непосредственной и эгоцентрической точки зрения, точно так же в определении семьи он остается тоже на непосредственной точке зрения. Зная реальные отношения родства, он называет семьей тех из родственников, которые действительно окружают его в настоящий момент. Здесь имеется реалистическая ориентация ума, которую интересно подчеркнуть, ибо, не означая в данном случае настоящего незнания отношений, она объясняет (по крайней мере, в качестве именно умственной ориентации), как наиболее значительные иллюзии могут быть порождены детским реализмом. Заметим, что правильные определения слова «брат» даются только в 9 лет.

На второй стадии понятие родства получает определение, но не замещает еще собой факта совместного проживания.

 

Матт (9 л. 3 м.) так, например, определяет семью: «Папа, мама и дети». Но папа и мама сами не принадлежат к семье: «Папа, когда был маленьким, имел свою семью» (ср. с Боном).

Мар (9 л. 7 м.) доходит до того, что, определив семью: «Это родственники» , — говорит, что его «папа не совсем принадлежит к семье» .

Вик (11 л., отсталый). Семья — «это группа родственников. — А сколько вас в семье? — Трое в моей семье, но, может быть, несколько. — Почему трое? — Те, которые вместе обедают».

Шав (12 л. 9 м., отсталый). Семья — «это ряд людей. — А сколько вас в семье? — Четверо, потому что моя сестра далеко».

 

Следует еще отметить выражение Во (9 л.), говорящего о своем еще живущем дедушке: «Это был пала моей мамы ».

Отношение родства, следовательно, еще не ясно понимается ребенком как не зависящее от места и времени. Явно опираясь на понятие родства, ребенок во второй стадии хранит еще заднюю мысль: семья пока понимается с точки зрения непосредственной и реалистической.

Наконец, на третьей стадии ребенок освобождается от этого реализма и определяет семью только по признаку родства. Поэтому он почти внезапно замещает понятие семьи в узком смысле (родители и дети) понятием в широком смысле (дедушка, бабушка, дяди, тети и кузены):

 

Про (8 л., опережающее развитие). «Это все родственники вместе».

Пио (12 л. 3 м.). «Это поколение» и т. д.

 

Итак, беглый обзор эволюции определений семьи подтверждает наш анализ отношения, выраженного словом «брат». Благодаря эгоцентрическим привычкам мысли ребенок не старается сойти со своей непосредственной точки зрения. Отсюда семья понимается как совокупность лиц, окружающих ребенка, независимо от вопроса о родстве. Эта непосредственная точка зрения является, сверх того, реалистической в том смысле, что родство, не будучи освобождено от обстоятельств места и времени, среди которых ребенок живет, не понимается еще как отношение. Здесь только один шаг (как это в достаточной мере нам показало изучение отношения «брат») между точкой зрения непосредственной или реалистической и отсутствием интереса к реальным отношениям.

Остается вопрос о природе этого реализма, который в данном частном случае кажется исключительно зрительным: действительно, может показаться, что образ квартиры или фактор совместного проживания преобладают в упрощенных определениях, которые мы только что перечислили. Правда, в представлении детей всегда имеются образы, однако это еще не значит, что детский реализм может быть квалифицирован попросту как зрительный. Весь вопрос в том, чтобы знать, что замещает и что представляет образ: причинные ли отношения, отношения пространственные или простое соположение терминов, понимаемых без синтеза, и т. д.? Так вот, в случае с определением семьи образ, будучи зрительным и удаленным от логической действительности (отношение родства), все же может быть сравним с тем реализмом, который, например, в рисунке велосипеда, ведет ребенка к тому, чтобы заменить пространственные отношения (символизирующие причинные зависимости) соположением частей, понимаемых просто как «идущие вместе». В этом отношении определить семью словами: «Они все вместе» — это дать доказательства реализма, похожего на реализм интеллектуальный, который производит соположение в рисунке. В самом деле, оба заменяют связи логические, причинные и даже пространственные непосредственной связью, обусловленной господствующим интересом ребенка.

Что касается возрастов, которыми характеризуются наши три стадии, то можно отнести второй приблизительно к 9 годам, а третий к 11. Если дальнейшие изыскания не переместят этих лет, то можно будет установить и возрастное совпадение с тем периодом, когда отношение к брату и отношения вообще употребляются правильно.

 

Страна

 

Нам часто случалось, независимо от анкеты, о которой мы говорим сейчас, задавать школьникам вопросы такого рода: «Ты швейцарец?» Очень часто мы получали в ответ: «Нет, я женевец. — Но тогда ты швейцарец? — Нет, я женевец. — Но твой папа — швейцарец? — Нет, он женевец ». Тогда мы стали спрашивать: «Ты женевец?» Иногда ребенок, будучи даже жителем Женевы, отвечал: «Нет, я швейцарец ». Наконец, мы стали спрашивать у значительного количества швейцарских школьников всех кантонов: «Ты женевец?» (или уроженец Ваадта и т. д.), а потом: «Ты швейцарец?» (или в обратном порядке), затем: «Ты швейцарец и женевец в одно и то же время?», наконец: «Можно ли быть одновременно швейцарцем и женевцем?» До 9 лет три четверти опрошенных нами школьников оспаривали, что можно быть одновременно швейцарцем и женевцем (или жителем Ваадта и т. д.).

Отчего это происходит? Нет ли здесь каких-нибудь следов кантонального шовинизма? Мы не нашли ничего подобного. Женевцы, невшательцы, валийцы и даже бернцы, находившиеся в классах, не обнаружили ни малейших следов шовинизма. Дети дали отрицательный ответ вовсе не потому, что думали над вопросом. Они себе никогда не ставили такого вопроса. Часто даже вопрос казался им странным.

Можно ли сказать, что тут имеется простое незнание, недостаток осведомленности, что лишило бы всякого интереса подобные суждения? На самом же деле есть основания утверждать, что, поскольку в школе до 9—10 лет еще не учат тому, что такое Швейцария и кантоны, ребенок говорит о Швейцарии так, как если бы говорил о Китае: эта страна, которая находится «дальше». Но вопрос решается опытным путем. В известных случаях (и мы увидим, что они часто встречаются в первой стадии) так и происходит. В этих условиях представляется интересным спросить у ребенка, что такое Швейцария, что такое страна и т. д., только для того, чтобы посмотреть, что он усвоил и что выбрал из разговоров, которые он мог слышать случайно в семье или на улице. Но ответ ребенка не будет представлять непосредственного интереса для логики. Наоборот, в других случаях очень заметно, что у ребенка имеется некоторая точная осведомленность относительно Швейцарии и ее кантонов. Несмотря на это, его тенденция отрицать возможность быть одновременно швейцарцем и женевцем продолжает существовать вопреки осведомленности. Швейцария, говорит нам один мальчик, — это «все кантоны вместе. — Значит, ты швейцарец? — Нет ». Другие знают, что Женева в Швейцарии, но не соглашаются, что они швейцарцы. Таким образом, эти случаи, относящиеся ко второй группе, гораздо более интересны, ибо в данном случае действует не дефицит осведомленности, а трудность схематизации.

И верно: настоящая трудность состоит, прежде всего, в том, чтобы создать себе зрительное представление, схему правильных включений; но даже тогда, когда эта схема построена, ребенку по-прежнему трудно понять, каким же образом часть, входящая в целое, представляет собой в действительности часть этого целого и как человек, оказавшийся в какой-то части, продолжает находиться, однако, и в целом. Трудность может быть проиллюстрирована типичным ответом ребенка Беля (9 л. 2 м.). Бель знает, что Женева в Швейцарии и что Швейцария больше, чем Женева, но он не понимает, что, будучи в Женеве, находишься, тем не менее, в Швейцарии. Тогда Белю рисуют большой круг, содержащий многочисленные маленькие кружки; ему объясняют, что большой круг изображает Швейцарию, а маленькие кружки — соответственно Женеву, Ваадт и т. д., и обращают его внимание на то, что, попав в маленький кружок, находишься в то же самое время и в большом. Бель заявляет тогда, что он все понял. Но он так мало ухватил схему, что, когда у него спрашивают, можно ли быть одновременно женевцем и ваадтцем, Бель отвечает, не колеблясь, что да, так как Женева и Ваадт оба находятся в Швейцарии!

Короче, трудность для ребенка проистекает из того, то он попросту сополагает территории, не связывая их. Он понимает, что Женева в Швейцарии, не понимая, что Женева «составляет часть» Швейцарии. Трудность, таким образом, относится к связи целого с частью, вот почему с этой точки зрения нас и интересует вопрос об определении слова «страна» в главе, посвященной изучению оперирования отношениями у ребенка.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.