Самозабвение и самолечение

Что благородней духом – покоряться

Пращам и стрелам яростной судьбы

Иль, ополчась на море смут, сразить их

Противоборством?

На этот гамлетовский вопрос повседневность отвечает, как мы видели, всегда половинчато, объединением несоединимого. Причина тому в стремлении повседневной реальности к смягчению всех противоречий, к преодолению конфликтов, что часто не находит адекватного разрешения. Один их способов такого компромисса – во фразе, продолжающей монолог Гамлета:

Умереть, уснуть –

И только; и сказать, что сном кончаешь

Тоску и тысячу природных мук,

Наследье плоти, - как такой развязки

Не жаждать?

Сон души – это прежде всего заключение в скобки трансцендентальной апперцепции, вечно сомневающегося и тревожного Я, уход от терзающей самоорефлексии, которая якобы ответственна за нашу душевную нестойкость и неустроенность. Самозабвение призвано вылечить от душевных невзгод; погружение в повседневность врачует раны, нанесенные скальпелем рационального мышления, не желающего мириться к обыденной рутиной. Средств повседневного самозабвения и самолечения множество, перечислим лишь некоторые из них.

Индейский там-там, церковный колокол, техномузыка захватывают своим ритмом, подчиняют ему. Звуковая структура задает внутреннюю динамику психических переживаний, придает им равномерность, цикличность, стабильность, заслоняет от всего внешнего. А внутреннее Я, вокруг которого объединяются впечатления подобно тому, как мотыльки кружатся вокруг лампочки, растворяется в этом ритме, сливается с ним, лишается своей собственной сложно-иерархической структуры. Исчезает заноза, бередящая душу; в туманную пелену превращается окружающий мир; расплывается граница между внешним и внутренним, бытием и сознанием, ощущение гармонического единства захватывает человека. Как сомнамбула, плывет он в медитативных ритмах. Возврат в сознательную жизнь происходит как приход из иного мира. Принося эмоциональное облегчение, это путешествие вместе с тем на определенное время блокирует рационально-дискурсивные процедуры: отупение есть плата за самолечение самозабвением.

Всякий эффективный отдых и реабилитация с необходимостью включают в себя элементы самозабвения: рыбалка и солнечные ванны, теннис и футбол, посещение зоопарка или театра. Природный мир или социальные интеракции, активная деятельность или расслабленное созерцание, телесное или интеллектуально нагруженное занятие в той или иной мере отвлекают человека от самого себя, переключают его с одного объекта на другой, задействуют его разные способности. Придавая тем самым его существу некоторую дополнительную динамику, это переключение нарушает привычные ритмы организма, заставляет его встряхнуться или успокоиться и в этом смысле расширяет круг его возможностей. Проблемная сфера, локализованная в некотором относительно узком наборе ситуаций, деконцентрируется, растворяется в расширяющемся пространстве переживаний, благодаря чему облегчается общее состояние индивида.

Более сложные формы самолечения включают в себя не просто захватывание и структурирование психосоматики с помощью внешнего ритма или нарушение исходного ритма, но формирование принципиального иных, сложных ритмов через приобщение к ритуалу. Это может быть церковная служба, праздники (рождество, свадьба, погребение), посещение кладбища, занятия творческими видами деятельности. Участвуя в ритуалах, человек идентифицирует себя в той или иной мере с объектом или организатором ритуаала, что сопровождается резонирующими переживаниями, радостными или печальными. Рисуя морской пейзаж, играя скрипичную сонату, сочиняя эпиграмму, культивируя розы, конструируя обеденный стол человек осуществляет интегральную мобилизацию организма, напрягает свои креативные способности и создает собственный мир. Опредмечивание своих внутренних потенций демонстрирует человеку, что он чем-то сходен с творцом всего сущего и в этом смысле обладает мощным преобразующим началом. В результатах творческого труда человек достигает высшего самозабвения, исчерпывая и доводя себя до полного бессилия. При этом он переживает одновременно и самое сильное очищение, обновление и возрождение. Однако те, для кого творчество стало повседневностью, представляют в массе человеческих индивидов незначительную группу. Для большинства именно здесь и заканчивается повседневное бытие.

* * *

«Психопатология повседневной жизни» З. Фрейда явилась в сущности следствием из его теории ошибочных действий. Анализ множества случаев и форм того, что Фрейд называет «ошибочными», или «случайными» действиями, приводит его к следующей мысли. Повседневность, нагруженная определенными стереотипами поведения, восприятия и мышления, устойчивыми воспоминаниями и доминирующими впечатлениями, встраивает в себя всякий новый психический акт, относя и порой даже редуцируя его к имеющимся структурам. Забывание имен и словосочетаний, впечатлений и намерений, оговорки, описки, очитки и т.п. «кажущаяся неправильность функционирования разрешается в виде своеобразной интерференции двух и большего числа правильных актов»[263]. При этом ведущая роль отводится негативному эмоциональному значению тех или иных психических явлений, которые подавляются и вытесняются в сферу бессознательного, но продолжают существенно определять функционирования сознания: «феномены эти (ошибочные действия – И. К.) могут быть сведены к действию вполне подавленного психического материала, который, будучи выстеснен из сознания, все же не лишен окончательно способности проявлять себя»[264].

Фрейд имеет в виду, что повседневность, характеризуемая по преимуществу бессознательной детерминацией психических актов, не справляется в обширном ряде случаев с властью бессознательного и закономерно порождает заблуждения. Более того, порождение заблуждений оказывается атрибутом повседневности. Каким образом действует механизм порождения аномалии настроениями, страхами, навязчивыми состояниями, т.е. самой рутиной обыденной жизни? Это прослеживает, продолжая мысль Фрейда, американский психолог Ч. Тарт[265], который использует для описания повседневности навеянную буддизмом метафору «колесо самсары».

Современный психологический анализ повседневности идет во многом иным путем. Критический редукционизм уступает место стремлению понять, какие реальные функции выпоняют те или иные структуры повседневности; абстрактной «ложности» или «истинности», «ошибочности» или «правильности» тех или иных психических действий придается значительно меньшее значение, поскольку понятия «осознание», «рефлексия», «рассудок» утрачивают безусловно позитивный смысл. Феноменология повседневности озабочена в большей мере тем, чтобы воссоздать возможно более полную картину повседневной психики во всем ее многообразии, в котором и отклонения, и правила рассматриваются как особенности, в равной мере значимые для человека. „Alltagspsychologie“ как психологический анализ повседневности не исчерпывает и не решает в точном смысле встающие в этом контексте проблемы. Однако он озвучивает, артикулирует повседневность, рисуя ее сложный, противоречивый, текучий образ. Грань, отделяющая науку и искусство, становится здесь почти невидимой. Быть может, тексты Пруста или Кафки, «очищенные» (кавычки здесь эквивалентны вопросительному знаку) от их художественных особенностей, тоже могут быть признаны научными результатами?

Повседневность и язык

Обыденный язык, естественный язык, разговорный язык – эти понятия нередко выступают в контексте лингвистического исследования как синонимы. Данное примечательное обстоятельство позволяет использовать при философском рассмотрении феномена повседневности лингвистический материал, но вместе с тем требует специального анализа, в том числе и в отношении понятия «язык» вообще. Этот анализ отчасти осуществила аналитическая философия, придав лингвистическим выводам абстрактно-логический характер. Не удовлетворяясь данными результатами, мы используем их по преимуществу как исходный пункт исследования, подлежащий развитию и пересмотру.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: