Культурология повседневности

Реформирование гуманитарного образования в перестроечной России породило, в частности, такой учебный предмет, как культурология — общая теория культуры, её исторического развития и структурной морфологии. Хотя по этому предмету уже составлены обстоятельные программы и опубликованы многочисленные учебные пособия, вряд ли можно считать культурологию отдельной научной дисциплиной, наряду с философией, социологией, этнологией и прочими. Культура как онтологический феномен слишком сложна и тотальна в жизни человека и общества, чтобы её возможно было охватить с какой-то одной, выражающей всю её самость стороны. Точно также, как “природоведение” не идёт дальше начальной школы, а после распадается на условные физику, химию, биологию. Вот и культурология мыслится мне скорее в качестве сквозной темы для различных социальных и гуманитарных наук[181] (что совсем не мешает признанию дидактико-педагогической ценности данного предмета, особенно при нынешнем состоянии российской школы).

Концептуальная зависимость культурологии от её академических предшественниц и “соседок” видна, в частности, по рассматриваемой здесь теме: “Повседневность как социокультурный феномен”. Этот раздел (с незначительными вариантами своих дидактических единиц) содержится в программах таких учебных курсов, как сама “Культурология (теория культуры)”, и “Этнокультурология”, и “Социология культуры”, и “Культурная антропология”, и “Культура XX века: история идей”[182]. Без этой теоретико-методологической “рамки” — культуры личности и социума — действительно не представить уже “картины повседневности”. “Остаётся” вычленить и оценить собственно обыденное содержание в строении культуры (её материальных и духовных, природных и социальных, общественных и личных, этнических и международных ипостасях).

Повседневная культура рассматривается культурологами в виде “неспецифических видов деятельности, взаимодействия и поведения” и по контрасту с “профессиональной деятельностью, объединяемой системой общественного разделения труда и имеющей общесоциальную значимость”[183]. Однако при характеристике разных отношений между обыденным и специализированными уровнями культуры пока преобладает достаточно эклектичный набор из категорий социальной философии и психологии, глухих отсылок к историко-филологическим штудиям разного рода да методикам прикладных социологических исследований[184]. В результате заявляемая как культурологическая теория оказывается парадоксально эмпиричной. К тому же, понятия общественного института, процессов институционализациии, противопоставляемые культурологами всему обыденному, в действительности относятся и к этому последнему. Повседневность суть такой же набор социальных институтов (семьи, хозяйства, соседства, землячества и пр.), как и сферы официоза, публичности, профессии. Только масштаб, механизмы формирования и функционирования этих институтов различаются на разных уровнях общественной организации.

Лучше удаются пока, на мой взгляд, культурологические экскурсы в историю отдельных атрибутов и аксессуаров обыденной жизни в материальной, телесной, либо духовной областях. Таковы, к примеру, ретроспективы одежды и её объединения в костюмах разных эпох и народов. В культурологическом плане брюки выглядят символом маскулинности, власти и вообще потенции, ареной борьбы за соответствующие прерогативы между господами и дамами[185]. А весенняя оттепель в природе, предпасхальная уборка квартиры и т.п. моменты обыденности ассоциируется с либерализацией политики[186]. Французский геральдист М. Пастуро выпускает монографию “Синий: история цвета” (2000)[187] от неолита до наших дней. В издательстве “Новое литературное обозрение” на выходе сборник статей историков и филологов “Ароматы и запахи в культуре”[188]. Конца подобным проекциям обыденности не предвидится и это дает тематическую нишу для развития культурологии.

Как молекула вещества для химика, клетка для биолога, особь для зоолога, так и для культуролога любая вещь или поступок могут быть дешифрованы с точки зрения истории и актуального состояния социума, куда они относятся. Правда, в отличие от естествознания, чей предмет гомогенен и объективизирован, оценки и выводы идеографов-гуманитариев при такой экспликации чаще всего остаются более или менее вероятностными.

Вместе с тем, “обытовление” культурологической проблематики таит в себе опасность упрощения — когда выверенная суммой фактов оценка подменяется мифологемами, поверхностно связанными с климатом, ландшафтом, историей страны и психологией её населения. Тогда уже не отдельными проявлениями, как в этнологии, а целыми эмблемами русской, скажем, культуры выступают сами по себе достаточно тривиальные вещи вроде водки, тройки, матрёшки, балалайки, самовара, пельменей (значительная часть коих заимствована русскими у других – финно-угорских, тюркских, дальневосточных народов, причём в достаточно поздние времена своего этнического развития).

В перспективе же именно междисциплинарный культурологический подход и к истории, и к современности, и к футурологии открывает, по всей видимости, новые возможности сближения разделившихся было гуманитарных дисциплин (по крайней мере, уже упоминавшихся выше истории и археологии с антропологией, этнологией и социологией; кстати сказать, больший или меньшие размеры предложенных выше резюме каждой из этих дисциплин объясняются тем, насколько полно в них представлена проблематика повседневности). Выработка теоретико-методологического инструментария, позволяющего специально и целостно изучать культуру как своего рода “нервную систему” социума и духовный генотип личности, оправдывает культурологическую нишу современной гуманитаристики.

* * *

Сказанное выше мы предлагаем рассматривать в качестве введения. Для дальнейшего более основательного рассмотрения из всех социально-гуманитарных наук мы избрали социологию, психологию и лингвистику.

Социология повседневности

Вводные замечания

В прикладной социологии сегодня происходит существенная методологическая трансформация. Она ведет, в частности, к использованию метода включённого наблюдения, практикуемого этноантропологией, применительно к обществам современного уровня развития. В социологии до последнего времени преобладали методы косвенного плана — анкетного опроса или же интервьюс представителями соответствующих групп населения (поскольку их бытовую практику социолог и без того вроде бы знает не понаслышке). За последние десятилетия, правда, социологи (в первую очередь феноменологической ориентации) по ходу “полевых” исследований пробуют вести себя “остранённо”, т.е. делать вид, будто они совершенно не знакомы с привычными в современном быту вещами и отношениями. Таким образом, социолог при изучении индустриального общества играет ту же роль, что этнограф или же антрополог среди дикарей. Позиция интеллектуального удивления как методологической установки, начиная с аристотелевских времён, оказывается весьма плодотворной. В соответствии с этим приёмом непредвзято и предельно широко понятая повседневность в качестве предмета опросных замеров и вообще исследовательской рефлексии позволила современной социологии радикально обновить свой идейный и эмпирический багаж. Так что социологически изучается не столько фактическая обстановка повседневности современных города, либо деревни, сколько самоощущения их обитателей, их субъективные представления о себе самих и о мире вокруг, в том числе отдельных вещах, формах общения, институтах культуры.

Специальному рассмотрению в отмеченном исследовательском ракурсе подверглись самые разные стороны и явления “изнаночной стороны” жизни индустриального общества. Например, такие, как:

- зонирование пространства обитания в быту (квартире, её комнатах, их “углах”; деловых и “спальных” районах мегаполисов, загородных коттеджах; общественном и личном транспорте) и офисе, фабрике, прочих местах пработы;

- хронометраж времени будничного и выходного дней, недель труда и отпуска; формы досугового поведения (домашние и клубные игры; физкультурные и спортивные занятия; ближний и дальний, пассивный и экстремальный туризм);

- ролевые структуры и функции в разных контактных группах (семейных, офисных, клубных, прочих); тактики языкого поведения, особенности языковой личности; специфика межличностного взаимодействия в специальных учреждениях (образовательных, медицинских, пенитенциарных); выводы по части коррекции девиантного поведения, преодоления дефектных моментов социализации личности, инструментализации процессов “обретения себя”, построения биографии, начиная именно с перестройки бытовых привычек человека, находящегося в опасной зоне социальной деградации;

- порядки социализации разных общественных групп (поколений — молодёжи, зрелого возраста и престарелых; мужчин и женщин; представителей титульных этносов и мигрантов; мн. др.);

- порядок сна, его жилищные интерьеры и прочие вещественные аксессуары (периоды сна на протяжении суток, дня и ночи; продолжительность и качество сна; типологический анализ сновидений; ночная одежда, позы отдыха, формы изоляции от шумов; общие и раздельные кровати и спальни у супругов и прочих родственников; т.д.);

- формы питания, начиная от состава продуктовой корзины и до порядка общения сотрапезников, их поведения за едой (употребление натуральных продуктов и полуфабрикатов; питание дома и в различных кантинах общественного питания; варианты диетики; доля питания в сумме денежных расходов);

- ритуалы ежедневные и праздничные, модификации этикета (приветствия, переговоры, визиты гостей, вечеринки дома и в развлекательных заведениях; свадьбы, похороны); униформа и мода (семантика одежды и обуви, причёски, макияжа; обстановка квартиры);

- статусные значения пользования сложной техникой (автомобилем, кухонным оборудованием, компьютером, радиотелефоном, музыкальным инструментом, проч.); место в компьютерной “паутине”;

- многие другие стороны бытовой, но по-своему знаковой сферы жизни современного человека [189].

За отдельными фрагментами социологической мозаики повседневного мира скрываются сквозные проблемы онтологии и гносеологии, причём в их нетрадиционной постановке. Социолог повседневности обречён искать формы и методы обыденного поведения и мышления своих подопечных. А именно, он теперь стремится выяснять, как рядовой человек объясняет себе и другим своё поведение, выбор того или иного поступка, шага в общении с окружающими его людьми; привычные в этом обществе нормы работы, отдыха, еды, воспитания детей, семейных и любовных отношений, множество т.п. Тем самым гуманитарная мысль спускается в слоборефлектируемые и ею, и самой практикой жизни глубины этой последней, на самое “дно” общественных отношений и системы духовных ценностей. Таким образом социальное познание применительно к собственным задачам по сути повторяет подвиг биологов, расшифровавших недавно геном человека, т.е. восстанавливает исходную матрицу современной культуры, архетипы ежедневного поведения людей этого мира. Ведь во всеобъемлющем “зеркале” быта так или иначе, то контрастно, то симметрично отражаются всевозможные явления внебытовых уровней — карьеры и судьбы, страдания и надежды, желания и наслаждения, фантазии и капризы, праздники и траур, экзотика и приключения, и т.д., и т.п.

Такого рода “этнометодология” позволяет не только заглянуть в “зазеркалье” субъективного мира современного человека, но и оценить масштабные сдвиги в цивилизационном утройстве общества, его эпохальные достижения и новые проблемы. О социальном переструктурировании ярко видетельствуют многие из вышеотмеченных сторон бытового поведения представителей разных классов и групп населения (жилье, питание, образование, вовлечённость в массовые коммуникации и т.д.).

Любопытно отметить, что отточенная именно на повседневности “этнометология” такого рода затем переносится на столь же дистанцированное и углубленное понимание “большого” и “высокого” мира политики, экономики, искусства, масс-медиа и остальной общественной жизни. Попытки ученых-гуманитариев не только изучать эту последнюю, но и как-то влиять на её ход, оптимизировать её порядок и предотвращать конфликты, лучше удались не собственно социологам, а политологам и политтехнологам. Возросший в условиях демократий западного типа спрос на изучение общественного мнения и особенно манипуляции таковым сполна удовлетворяется выходцами из академического мира в практику социально-политического анализа и управления. Политология дисциплинарно откололась от современной социологии именно затем, чтобы на практике политической борьбы за власть и социального управления с помощью власти использовать прежде всего обыденные стереотипы и бытовые привычки электората. Более того, ставится задача целенаправленно влиять на эти стереотипы и формировать новые, нужные заказчикам (чиновникам и общественным деятелям, участникам выборов в органы власти, производителям товаров и услуг) с помощью рекламы; радио-, теле-, интернет-, газетных коммуникаций. Так называемый “пиар” — это, в сущности, диалог политика с обывателем.

Таким образом политология довела до логического — прикладного завершения устремления социологии повседневности не просто описать, понять структуры и функции этой последней, но и выдвинуть проекты её оптимизации, социальной поддержки тех слоёв населения, которые в таковой особенно нуждаются. Только политологи обслуживают не слабых, как социальные работники, а сильных мира сего. Правда, изменения в структурах власти способны в свою очередь негативно или благотворно влиять на обычную жизнь массы населения. Так что сам по себе механизм практического применения социологической теории, методики и эмпирии к повседневным настроениям и поступкам людей выглядит вполне закономерным этапом развития гуманитарной науки.

Впрочем, социологи хотя и заняты анализом повседневности, в сущности, не задумываются об этом. Специальные социологические методы во многом задают контуры объекта, и социология не просто описывает наблюдаемые и повторяющиеся феномены, но интерпретирует их, выхватывая из целостного мира-горизонта повседневности. Лишь изредка это воспринимается как проблема: «Мир повседневности, хотя он и предоставляет социологии предпочтительные исследовательские объекты, сам лишь изредка оказывается самостоятельным объектом анализа»[190]. Задача ряда социологов феноменологического направления (А. Шюц, Г. Гарфинкель и др.) как раз и состояла в том, чтобы сделать мир повседневности в целом доступным для исследования[191], а не просто самоочевидной и общепринятой предпосылкой социологического исследования. Как замечают уже цитированные Циммерман и Поллнер, «социологическое исследование направлено на феномены, которые распознаются и описываются, исходя из некоторой повседневной ситуации (с доверием к непроанализированным свойствам естественного языка), в то время как то же самое обыденное знание и описание становится в принципе не отрефлексированным средством анализа подлежащих исследованию феноменов. Таким образом, современная социология характеризуется смешиванием объекта и средств анализа»[192].

Необходимость различения социальной реальности (и повседневности в частности) как объекта и условия (средства) исследования продиктована тем, что в противном случае профессиональный социолог не будет отличаться от профана, судящего о социальной реальности на основе той же самой реальности. Вместе с тем задача социолога не в том, чтобы исследовать социальные факты сами по себе, но в том, чтобы изучить, как люди представляют себе и объясняют эти факты, принимая их за символы, признаки, факторы некоего социального порядка. Не социальная реальность, сама по себе так же недоступная, как и природа, но отношение к ней, формы ее представления, в сознании – вот что оказывается в таком случае предметом социологического исследования. Подвергнув критической рефлексии социальную реальность, вовлеченную в социологическое исследование в качестве предпосылки, этнометодологи в то же время не распространяют этот подход на формы ее данности в сознании и принимают за социологическую объективность профанное знание о социальной реальности. Это по существу означает не совсем оправданную универсализацию предмета и методологии социологии знания, а неразличимость объекта и условий исследования вновь воспроизводится если не на уровне реальности, то на уровне знания о ней. Повседневность как реальность исчезает из социологии, остается обыденное сознание – преимущественный предмет социологического исследования.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: