На подступах к теоретико-методологической перестройке

Обыденное сознание и поведение людей не принадлежало к столь резко идеологизированным предметам философствования, чтобы быстро и целиком отойти в теоретико-методологическое небытие вместе с крушением советской империи. Напротив, рассматриваемая здесь тематика открывала возможность перехода лучших представителей нашей философии с узко партийных на демократические позиции в гуманитарных исследованиях.

На излете истории советской философии в ней пышным цветом расцвела мода на изучение проблем методологии (а вслед за тем и социологии, истории, социальной психологии) науки. Во множестве публикаций на эти темы производилось сравнение научного и обыденного вариантов познания. Их сущностное противопоставление [30] постепенно, на протяжении 1970-х–80-х гг. сменялось признанием их методологического если не равноправия, то по крайней мере самостоятельной ценности для человека и общества [31]. Ранее советскими философами утверждалось, что “в современном обществе наука как более высокая форма познания постепенно вытесняет традиционные, обыденные формы познания и основанную на них практику. Как познание, так и практика становятся всё более научными” [32]. Затем пришло осознание того обстоятельства, согласно которому “альтернатива “научное знание или здравый смысл?” применительно к социальной практике не отражает сколько-нибудь адекватно существа дела”, а само научное познание, в особенности социальных явлений, “опосредовано различными видами практического сознания, в том числе сознанием обыденным” [33]. Формы и продукты этого последнего неизбежно входят в состав так называемого предпосылочного (по отношению к науке и профессиональной практике) знания (картины мира, стили мышления, принципы познания и т.д.).

Как и насколько было возможно выявить рациональное содержание предмета рассматриваемого исследования даже в советско-марксистских рамках, демонстрируют работы Б.А. Грушина,посвященные массовому сознанию. Эти работы, в целом, не просто выдержали испытания дальнейшими событиями “гласности и перестройки”, но и пригодились на практике демократических реформ, когда их автор помог реформированию ВЦИОМа, а в конце концов возглавил независимую службу изучения общественного мнения “Vox populi” [34]. На основе эмпирическо-документального подхода к теме массовых настроений последние годы под руководством Б.А. Грушина готовятся историко-социологические исследования советской повседневности во времена В.И. Ленина, И.В. Сталина, Н.С. Хрущева.

Если же брать исследования, в тот переходный, межпарадигмальный период специально посвященные общей теории обыденного со- и познания, то необходимо выделить работы Е.И. Кукушкиной. Ее статьи, монографии (одна в соавторстве с Л.Б. Логуновой) и докторская диссертация [35] суммировали, поддержали и существенно дополнили наиболее реалистичные тенденции рассмотрения обыденного сознания с позиций диалектического и исторического материализма. А именно, тезисы о нем как универсальной предпосылке всех остальных форм познавательной активности и вообще сознания человека; о специфической структуре и функциях данной формы духовного освоения мира; активной роли естественного языка как средства познания (в том числе самопознания) и самовыражения личности.

Весьма выразительным “срезом” обыденного сознания стали его отношения даже не с самой по себе наукой, а с теми ее духовными “мутантами”, что получили совокупное название паранауки. Эту последнюю можно определить как “мифологию эпохи НТР” [36]. Н.И. Мартишина прозорливо объясняет бурное распространение околонаучных концепций относительной ограниченностью возможностей науки как способа познания мира на фоне универсальности ее притязаний и изменения критериев научности в постклассический период [37]. Современные формы квазинаучного фольклора, без конца плодимого массовым сознанием, истолковываются и систематизируются В.М. Найдышем [38].

Кроме разных аспектов теории обыденного сознания, реконструировались отдельные формы его методологии. Скажем, С.Ф. Денисов изучал рецептурную форму выражения обыденно-практических знаний, роль рассудочных форм мышления в организации человеческой деятельности [39].

В ряде работ советских философов рассматривались отношения обыденного сознания с иными, специализированными областями общественного сознания. Как только отмечалось нами, наибольшее внимание в этом плане привлекала наука, но не только. Роль общественных ценностей, в первую очередь нравственных, анализировалась в исследованиях российских специалистов по этике. Так, В.А. Василенко акцентировал деятельностно-практическую сторону нравственных взаимоотношений как внеинституционализированной сферы самоорганизации общества. А В.Н. Назаровпредметом монографического изучения избрал образ мудреца в истории философии и религии [40]. Ведь понятие мудрости лучше всего выражает позитивные, самоценные формы знания, начиная с повседневно-бытового контекста его получения и применения.

Взаимовлияние искусства и обыденного сознания затрагивалось в работах Э.В. Бурмакина [41]. Е.В. Шевцов выделяет в качестве одного из предметов эстетики сферу обыденной жизни. Причем обращает внимание на разноуровневую организацию этой сферы — как предпосылку конструирования “новой эстетики” [42]. Как в художест-венном творчестве, так и при решении задач повседневной жизни особенно велика роль так называемого визуального мышления. Оно суть некая амальгама форм чувственного и рационального познания. Именно в быту, при его относительно несложных практиках человек нередко обходится без вербализации той или иной проблемной ситуации, а ищет выхода из нее с помощью наглядных образов, их структурирования в пространстве [43].

На теоретико-методологической реабилитации тематики обыденного сознания явственно сказались историко-философские исследования, проведенные советскими авторами в 1970-х–90-х гг. На соответствующие историко-философские материалы опирались те наши философы, которые в тот же период посвятили обыденному сознанию специальные работы.

Особо отметим публикации отечественных специалистов по истории аналитической философии. А.Ф. Грязновпосвятил специальные работы понятию здравого смысла в лингвистической философии; монографию основанной на данной категории Шотландской школы “здравомысленного философствования” [44]. Ю.А. Милютин опубликовал комментированный перевод главного труда лидера этой школы Т. Рида [45].

Главным образом на историко-философских материалах выяснялось соотношение обыденного познания и здравого смысла [46]. Попытка разделить здравый смысл на обыденный и научно-теоретический [47] по сути дела отождествляла сравниваемые феномены. Гораздо перспективнее, на наш взгляд, оказалось трактовка здравого смысла как некоего концентрата, неформального критерия рациона-льности в составе обыденного сознания, а также за его пределами, в сферах специализированного познания и практики [48]. Целым рядом авторов рассматривалась роль естественного языка как носителя и обыденного, и научного содержания [49].

Кроме собственно философских исследований обыденного сознания, оно довольно продуктивно изучалось с позиций отдельных гуманитарных наук — прежде всего истории, этнологии, лингвистики, включая их теоретико-методологические разделы. Хотя соответствующие сюжеты будут специально рассматриваться в следующем разделе нашей работы, здесь сошлюсь на показательный пример удачного приложения общефилософских представлений к практике специально-научных исследований.

Русские историки-медиевисты за вторую половину XX века сделали особенно много для превращения модели феодальной формации (по марксистско-ленинским понятиям) в панораму средневековой культуры, прежде всего ментальной (согласно с представлениям мировой историографии). На русский язык были переведены основные произведения корифеев школы “Анналов” и примыкающих к ним западных авторов [50], которые заложили методологию реконструкции ментальных структур прошлых исторических эпох. В этих формах мировосприятия и мышления отражалась прежде всего былая повседневность в самом широком смысле этого слова (облика поселенческой среды, форм производства и обмена товаров и услуг, проведения досуга, отношения людей к рождению и смерти, браку и семье, дружбе и войне; и т.д., и т.п.). Наиболее полно и глубоко отразил в цикле своих монографий ментальную картину исторической повседневности средневекового Запада А.Я. Гуревич. Особой заслугой этого автора и его сотрудников явилась настойчивая и широкая пропаганда исповедуемого ими подхода, критика устаревших представлений о роли повседневности в истории культуры [51].

При всех ухищрениях в сторону гуманизации и плюрализации со стороны отдельных советских авторов ни одна серьезная составляющая марксистско-ленинской философии не поддалась освобождению от догм. Не стала исключением и тема повседневности, обыденного сознания. Новые шаги в ее философском осмыслении удалось сделать только после начала реальной демократизации российской жизни, включая академическую науку и высшую школу.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: